Текст книги "Снежная роза"

Глава седьмая

На следующий день буря не успокаивается, как я ожидала. Я смотрю метеорологические сайты и вижу, что дождь будет идти еще долго.

– Боюсь, впереди еще один день взаперти, – говорю я Хедер, насыпая в ее миску хлопья. Она смотрит на них с подозрением. Затем я добавляю размороженное недавно молоко, взятое из подвального морозильника. – Да ладно, мы сделаем его как можно более веселым. Может, пойдем наверх и посмотрим, что там делается.

Кажется, энтузиазма у нее это не вызывает. Она вздыхает:

– А можно мне посмотреть планшет?

– Только не весь день! У тебя глаза станут квадратными.

– Я немножко!

Она смотрит на меня детским непосредственным взором. Будет пялиться в эту штуку весь день, если я позволю.

– Как насчет часа утром или часа после полудня? Можешь выбрать когда.

– Сейчас!

Я смеюсь:

– А ты никогда не слышала об отложенном удовольствии? Съешь свои хлопья целиком, и можешь смотреть прямо сейчас.

Я ставлю перед ней миску, и она охотно берется за ложку. Дождь с грохотом ударяет в окна, что заставляет меня резко повернуться и выглянуть в сад. Там очень мокро, внизу огромные лужи, промокшая земля уже не в силах впитывать воду. Деревья и кусты, кажется, промокли насквозь. Хотела бы я знать, как справляются с таким потопом птицы и звери. Затем я смигиваю и снова гляжу. Полной уверенности у меня нет, но по тому, что я могу разглядеть сквозь листву, кажется, что вдали вода поднимается, серая и мрачная, однако все еще отсвечивающая тем тусклым светом, который способен пробиться сквозь тучи. Я иду к застекленным дверям и вглядываюсь пристальней.

– Кажется, в саду вода, – с удивлением говорю я.

Хедер не отвечает. Она переворачивает ложку с хлопьями и наблюдает, как они тихо падают в молоко.

– Да, точно. – Внутри у меня растет беспокойство, которое распространяется по всему телу, так что ладони и пальцы начинает покалывать. – Должно быть, рядом есть озеро или нечто подобное.

Я надеюсь, что в моем голосе не слышно тревоги, но внезапно мне приходит в голову, что дом может затопить. Но разве такое возможно? Мы же на самом высоком месте, правда же? Вода еще далеко. Возможно, это отдельный затопленный участок, какой-то временный пруд, образовавшийся во впадине в пропитанной водой почве. Не надо паниковать. Однако я не свожу глаз с водной глади.

Когда я оборачиваюсь, Хедер за столом уже нет. Миска пуста. Она в вестибюле с планшетом. Она соорудила для себя уютный закуток из пальто, наброшенных на мой зонтик и метлу, которую я вытащила из чулана под лестницей, и я слышу, как изнутри доносятся звуки мультфильма. Злиться не стоит. При такой погоде здесь ей скучно. Пусть уж смотрит. Какой в этом реальный вред?

Я убираю со стола, потом проверяю почту. Пришел ответ от Элисон, и я щелкаю по нему.

Рейчел,

Прошу прощения, я выразилась недостаточно ясно. Подвал является частной зоной, и мы бы предпочли, чтобы вы туда не ходили. Разумеется, вам понадобятся мусорные баки и т. д. (см. мои предыдущие приложения с информацией об отходах) и, вероятно, стиральная машина. Ничего другого трогать не следует. Не пытайтесь открыть запертую дверь. Сообщайте нам о любых проблемах, связанных с сетью вайфай, и мы о них позаботимся.

Жду вашего доклада о текущем состоянии верхнего этажа.

Ваша Элисон.

Пока я читаю письмо, в животе появляется неприятная тяжесть. Итак, я не должна ходить в подвал. Я не должна была прикасаться к тем продуктам. За той дверью секретное помещение. Мне не позволено о нем знать.

Я сразу же начинаю думать, прав ли мой инстинкт. Есть ли там кто-нибудь? Поэтому это запретная зона?

Затем я качаю головой. Почему, собственно, внизу обязательно должен кто-то быть? Зачем компании АРК нанимать меня, если там кто-то есть?

Зачем я им вообще нужна, если здесь есть подключение к Интернету и морозильник, загруженный продуктами? Недавно. Наверняка тогда же они могли оценить состояние дома. Что могло кардинально измениться?

Мое рациональное мышление подсказывает, что я здесь для того, чтобы отпугивать незаконных поселенцев и присматривать за домом. Смешно думать, что в подвале кто-то прячется. Тем не менее я не могу избавиться от противного страха. Я поднимаю глаза в поисках Хедер. Я всегда нуждаюсь в ней больше всего, когда мне страшно.

Как раз в тот момент, когда мой взгляд падает на ее самодельную палатку, раздается громкий стук в парадную дверь. Я ахаю и леденею, и тут снова громко стучат.

Я подскакиваю и иду в вестибюль, прямо к двери.

– Кто там? – спрашиваю я, надеясь, что это прозвучит смело.

– Это Мэтти! – доносится громкий надтреснутый голос.

– О… сейчас. – Я делаю долгий выдох. Я чувствую облегчение и в то же время легкое раздражение. Я же просила ее оставить меня в покое! – Одну минутку. Мне надо найти ключ.

Я спешу к маленькой палатке Хедер и заглядываю внутрь:

– Прости, дорогая, тебе надо пойти в спальню, хорошо? Можешь смотреть мультик на планшете. Это ненадолго, обещаю. Если будешь вести себя хорошо, позже я дам тебе жевательную конфету.

Хедер напугана стуком в дверь и незнакомым голосом. Она не пререкается, кивает и выскальзывает, прихватив с собою планшет. Она пересекает вестибюль, торопливой походкой идет по коридору к спальне, и через несколько секунд я слышу, как закрывается дверь. Теперь она спрятана. Я запихиваю пальто Хедер, кукол и мягкие игрушки в закуток, где их не видно, потом иду к двери, отодвигаю большие засовы и поворачиваю ключ. Я вижу стоящую на пороге Мэтти, которая в своем мешковатом коричневом пальто выглядит так же, как в прошлый раз, разве что теперь на ней черная непромокаемая шляпа, как у рыбака, а на ботинки надеты галоши. В руке она держит сложенный зонтик, рукояткой которого и колотила в дверь. Однако она не одна, и я перевожу взгляд на женщину, стоящую на ступеньке прямо за ней.

– Это моя сестра Сисси, – говорит старуха, перехватив мой взгляд. Сисси очень похожа на Мэтти, однако ниже и еще толще. Из-под капюшона выбиваются такие же седые волосы и смотрят такие же темные глаза. Только вот зрачки полностью скрывают радужную оболочку, отчего глаза кажутся совершенно черными.

– Здравствуйте, Сисси, – беспомощно говорю я. Как мне прогнать этих дамочек, мокрых и, вероятно, озябших? – Чем я могу вам помочь?

– В вашем саду поднимается вода. Озеро переполнено, – резко говорит Мэтти.

– Озеро?

– На краю сада. Но спуск заблокирован, и вода переливается через край. Больше ей некуда идти. – Мэтти смотрит на меня.

Я пребываю в нерешительности. Грозит ли нам опасность?

– Я не знала, что в саду есть озеро.

– Это большой сад, – отвечает Мэтти. – Из дома воды не видно.

– Так вы думаете, она до нас доберется?

– Дождь будет идти еще долго. Но вряд ли. До сих пор такого не случалось.

– Что ж, тогда хорошо. – Я чувствую облегчение, хотя мне не нравится мысль о Хедер, играющей около переполненного озера. Я должна буду присматривать за ней, когда мы выйдем в сад. Я улыбаюсь им, надеясь, что это послужит им сигналом к уходу, но ни одна не трогается с места, и я чувствую себя неуютно под пристальными взорами темных глаз. – А как вы? У вас все в порядке?

– Электричество выключилось, – лаконично говорит Мэтти. – И дрова отсырели. Мы не можем вскипятить чайник и попить чего-нибудь горячего.

– О. – У меня падает сердце. – Понимаю. Что ж… заходите.

Я отступаю, освобождая им дорогу. Мэтти входит первой, держа сестру за руку, а Сисси следует за ней. Мэтти осматривается по сторонам, но Сисси глядит только на спину своей сестры.

– Хотите чаю или кофе? Боюсь, здесь очень неуютно. Мебели тут совсем немного. Предполагалось, что я привезу собственную, но сейчас она на складе, а возможности организовать доставку у меня не было. – Это маленькая ложь, но она объясняет мои несколько странные обстоятельства. – Снимайте мокрые вещи и пойдемте на кухню.

Сняв пальто и галоши, они готовы следовать за мной. Я веду их по коридору в западную часть дома, где находится кухня. На месте я говорю:

– Прошу прощения, я на минутку отлучусь. Я скоро вернусь.

Я мчусь в гостиную, быстро собираю вещи Хедер, прячу их за диван и возвращаюсь в кухню. Женщины, похоже, не двигались, стояли и ждали меня. Сейчас, когда они без пальто, я вижу, что на них одинаковые грубые шерстяные юбки и джемперы.

– Да, не везет вам с электричеством, – говорю я, входя в кухню. – К счастью, у меня оно по-прежнему есть. Заварить чай?

– Это было бы замечательно, – говорит Мэтти.

Я наполняю чайник водой из-под крана.

– А вы, Сисси? Чай или кофе?

– Чай, пожалуйста, – отвечает Сисси, не встречаясь со мной взглядом. Я замечаю, что она все еще держится за руку сестры. Голос у Сисси мягче, чем у Мэтти, но с тем же странным акцентом, который я не могу определить. Внезапно мне становится их жаль, эту пару пожилых сестер, живущих вдвоем в уединенном коттедже.

– Что ж, выпейте чаю и согрейтесь. – Я надеюсь, что они понимают предполагаемое продолжение: а потом ступайте домой. Я беспокоюсь о Хедер, она одна-одинешенька в спальне. Я не могу надолго ее оставить.

– Как вы устроились? – спрашивает Мэтти, с интересом осматриваясь по сторонам. Сисси смотрит в пол, будто парализованная стеснительностью.

– Очень хорошо, благодарю вас. Ну, то есть… это большой дом для одного человека, но понемногу я к нему привыкаю. Я использую только немногие комнаты. Я даже не была еще наверху. – Чайник на плите нагревается быстро.

– Вы смотрительница, – констатирует Мэтти.

– Ну, они называют меня хранительницей, – беспечно говорю я. Не знаю почему, но я все-таки против того, чтобы быть смотрительницей.

– Это одно и то же.

Конечно, она права, так что я говорю «да, верно», опускаю чайные пакетики в кружки и спрашиваю, нужны ли им молоко и сахар. Когда три кружки чая готовы – две из них с сахаром, я ставлю их на поднос и веду старых дам в гостиную.

– Чувствуйте себя как дома, – говорю я, протягивая им кружки. Я думаю, как там Хедер. Я очень не люблю оставлять ее одну, но в данный момент других вариантов не существует. Возможно, если бы я сразу сказала этим женщинам, что со мною здесь моя дочь, это не имело бы значения. Похоже, они не слишком интересуются внешним миром. Однако я заявила, что сейчас я одна, и в любом случае не нужно, чтобы кто-то видел Хедер. Я сажусь, чувствуя неуверенность и нервозность. Я не могу удержаться и бросаю быстрые взгляды на дверь. Я хочу, чтобы это поскорее кончилось.

– Вы расстроены, – замечает Мэтти, ее черные птичьи глаза смотрят на меня поверх кружки, поднесенной к губам. – Что-то не в порядке?

– Ну… я…

– Оставь ее в покое, Мэтти, – говорит ее сестра. – Это не наше дело.

Благодарная, я меняю тему:

– Как чай?

– Замечательный, – быстро отвечает Сисси, по-прежнему не глядя мне в глаза. Она смотрит вниз, на свою кружку.

– Что-нибудь слышно от владельца? – спрашивает Мэтти.

– Нет… пока нет. Пока я здесь. Боюсь, ничего больше я вам сказать не могу.

– К чему все эти хлопоты с покупкой, если не жить здесь? – бормочет Мэтти, как будто эта ситуация лично ее оскорбляет. – Большинство людей были бы готовы отдать все, чтобы жить в таком доме.

– Он очень красивый, – соглашаюсь я, обводя взглядом гостиную. Изо дня в день я восхищаюсь изумительной штукатурной работой – карнизом с иониками и потолком с белым гипсовым декором из выгибающихся листьев аканта. – Если бы дом был моим, я бы в два счета отреставрировала каждый кусочек этого чудесного старого здания. Он обладает реальным потенциалом, если не пожалеть немного денег. Наверное, вы знали этот дом, когда здесь жили люди, – я имею в виду, по-настоящему жили. Не так, как я, хранительница.

Мэтти медленно кивает и говорит:

– Это верно. Мы знали его в старые времена.

– Вы давно живете в коттедже?

Мэтти колеблется.

– Гм, в коттедже… Дайте подумать. Два года прошло с тех пор, как мы здесь поселились.

– О! – Я удивлена. Я думала, они скажут, что живут здесь гораздо дольше. Они выглядят так, словно их жизнь не менялась десятки лет. – Откуда вы приехали?

Сисси чуть сдвигается на диване и делает еще один быстрый глоток чая.

Мэтти бросает взгляд на сестру.

– Нельзя сказать, что мы приехали. Мы, так сказать, переехали… отсюда.

– Отсюда? – Я смотрю на нее, пораженная. – Из этого дома?

Мэтти кивает:

– Да. Из этого дома. Мы обе здесь родились, правда, Сисси?

– Это верно, – соглашается Сисси своим мягким голосом. – Родились здесь. Жили здесь всю свою жизнь.

– О. – Я перевариваю полученную информацию. Минуту назад они были незваными гостями. Теперь я чувствую себя так, будто это я непрошеный гость. – Так это был ваш дом?

– Да, – медленно отвечает Мэтти. – Можно и так сказать. Почти что.

Я вдруг смущаюсь, вспомнив, как чуть не выставила их из дома, который был их собственностью.

– Так вы его продали?

– Он был слишком велик. Однажды последний из стариков умер. Мы должны были заботиться о доме с той поры, хотя каждый год сомневались, справимся ли… Ведь так, Сисси?

Сисси кивает.

– Но у нас были всякого рода обязательства. Управление по доверенности. Договорные обязательства. Продать было не так легко. Потребовалось много времени, чтобы все это распутать.

– Значит, вы продали дом компании? АРК? – подсказываю я.

– Так она называлась, кажется. Мы знаем о них не слишком много. Факт в том, что они к нам пришли. Удивительно, что они захотели этот дом, хотя у них есть и другие дома – по крайней мере, они так сказали. – Мэтти делает долгий глоток из своей кружки. Потом она говорит: – Так или иначе, он больше не наш, правда, Сисси?

– Больше не наш, – вторит Сисси. Она сидит сгорбившись, прячась за сестру, словно стараясь оставаться незамеченной. Мне нравится ее мягкая тихость. Возможно, она просто производит такое впечатление на фоне колючести Мэтти.

Интересно, сколько они получили за дом? Наверняка они могли позволить себе что-то получше…

– Должно быть, странно сюда возвращаться, – вежливо говорю я. – Наверное, вы вспоминаете, как тут было раньше.

– Теперь все иначе, – соглашается Мэтти. – Мы взяли то, что нам хотелось, а все остальное они сказали нам оставить. Однажды приехали какие-то люди, сняли ковры и так далее, забрали одни вещи и привезли другие. Устроили галдеж. Это выглядело так, как будто они собирались делать ремонт, сделать из дома конфетку. Однако с тех пор мы их не видели. Нам приходило в голову, что, может быть, это какая-то уловка, уклонение от уплаты налогов, или как еще это называется. Тут появились вы. – Она бросает на меня взгляд: – Тут какая-то загадка, не так ли?

Любопытно, были ли это те же люди, которые обеспечили подключение к Интернету и загрузили морозильник? Возможно, сейчас, пока мы беседуем, один из них внизу, у меня под ногами…

Мэтти оглядывает гостиную, оклеенную обоями в китайском стиле.

– Я рада, что они оставили здесь обои. Когда-то это была комната для шитья. Такая красивая. В солнечные дни мы часто открывали дверь в сад, помнишь, Сисси?

– Да, – с удовольствием откликается Сисси. – И здесь была золотая люстра с хрустальными подвесками. Я думала, что это так мило. Это была моя любимая комната.

Трудно представить себе Мэтти и Сисси молодыми женщинами, сидящими здесь за шитьем; комнату, полную антикварной мебели, картины на стенах. Однако дом настолько далек от той картины, которую они хранят в памяти, что они вряд ли возражают против моего пребывания здесь.

– Должно быть, странно находиться в доме, который так долго был вашим родным, – говорю я.

– Теперь он совсем другой, – говорит Сисси, поворачивая лицо к саду. – Понимаете, здесь было так шумно. Нас было так много. Но пока мы росли, старики умирали. Кто-то оставался. В конце концов остались только мы.

– Значит, у вас была очень большая семья?

– Была. Большая счастливая семья, которая верила.

– Верила? – Я озадачена.

Сисси улыбается и закрывает глаза.

Мэтти резко опускает руку:

– Мы уже напились чаю. Мы пойдем.

– О. – Меня будто пугает их уход. – Вы не будете мерзнуть в коттедже?

– Здесь мы будем мерзнуть точно так же. Пойдем, Сисси.

Я опускаю кружку на стол. Мне становится легче оттого, что я скоро позволю Хедер выйти из спальни. Мне приходило в голову, что если Мэтти и Сисси заподозрят присутствие в доме ребенка, то могут сообщить об этом владельцам. Еще одна причина позаботиться, чтобы они не увидели Хедер. Я встаю.

– Ну, если вы так уверены…

– Я же сказала, разве нет? – Мэтти кажется раздраженной.

– Хорошо.

Через минуту мы в вестибюле, где дождевики и галоши все еще блестят от дождя. Мэтти одевается и помогает сестре.

– Надеюсь, вы не слишком расстроены тем, как изменился дом, – говорю я Сисси. – Конечно, в пору расцвета все выглядело совсем иначе.

– Сисси все равно, как он выглядит, – говорит Мэтти, натягивая пальто на толстый джемпер Сисси. – Она слепая.

В этот момент Сисси устремляет на меня взгляд, и я поражаюсь пронзительности ее темных, почти черных глаз.

– О, – неуклюже говорю я, – прошу прощения.

– Я не всегда была слепой, – говорит Сисси своим нежным голосом.

– Только последний год, – вмешивается Мэтти. – Это случилось вскоре после того, как мы покинули этот дом.

– С этим, должно быть, нелегко смириться, – говорю я растерянно. Странно, почему же я сразу не поняла, что эта старая женщина слепа? Сейчас это кажется очевидным.

– Нет. Не настолько уж я против, как вы думаете, – говорит Сисси со слабой улыбкой.

– Пойдем, старая, – говорит Мэтти. – Нам надо идти. При этих тучах не успеешь оглянуться, как стемнеет. Вам-то все равно, а вот мне нет, если я хочу благополучно добраться с сестрой до дому по всей этой мокроте.

– Вы справитесь? – спрашиваю я. Я хотела, чтобы они ушли, но теперь я за них волнуюсь. – Вам нужны дрова? Вы говорили, что ваши отсырели.

– А у вас они есть? – спрашивает Мэтти, ведя Сисси к двери.

– Ну… навряд ли… – Может, дрова есть в подвале?

– Так зачем же предлагать? – В голосе ее, однако, нет злобы. – У нас все будет в порядке. Уверена, мы что-нибудь да найдем, чтобы растопить печь. – Мэтти открывает парадную дверь. Дождь прекратился, но тучи висят так низко, что следует ожидать продолжения. – Спасибо за чай.

– Спасибо, – вторит ей Сисси. Затем она смотрит прямо на меня и улыбается. – Вы были очень добры. Вы можете как-нибудь заглянуть к нам. Если захотите.

– Спасибо. – Я не могу отделаться от мысли, что Сисси знает обо мне больше, чем я могу себе представить. Но как она может знать?

Я смотрю, как они удаляются. Старшая сестра ведет младшую за руку.

Как я умудрилась не понять, что она слепа?

Хедер в спальне выглядит совершенно счастливой. Она по-прежнему приклеена к планшету. Я виновато обнимаю ее и усаживаюсь рядом с ней на кровать. Сегодня она ничем не занималась, только пялилась в эту штуку. За окном снова дождь. Впрочем, вода в саду, кажется, не приближается.

– Довольно, – говорю я. – Выключай мультики.

– Ну еще пять минут, – канючит она.

Я немного смягчаюсь:

– Только пока я буду готовить сэндвичи. Потом выключай на весь день.

Хедер не жалуется, и это заставляет меня думать, что она уже насытилась мультфильмами. Я оставляю ее с планшетом и иду на кухню готовить ланч. Я думаю о послании Элисон, о том, что мне не разрешено исследовать подвал. Я включаю радиоприемник, чтобы послушать новости, вполуха слушаю краткое содержание выпуска. Последнее сообщение заставляет меня замереть с ножом в руке.

«…Разыскивается Кейт Овермен, тридцать восемь лет. Последний раз ее видели около недели назад в ее доме в…»

Я протягиваю руку и поспешно выключаю приемник. Боже мой! А что, если это слышит Хедер? А что, если Мэтти и Сисси тоже слушают радио и начинают задумываться, нет ли связи между пропавшей женщиной и моим появлением?

Я тяжело дышу, пальцы трясутся. Все выйдет наружу.

Я вспоминаю все, что пришлось сделать, чтобы скрыться, и не вижу, каким образом меня можно найти. Я уверена, что Хедер никто не видел. Единственная прореха в моей броне – это Каз. Мне надо верить, что она будет держаться.

Я приваливаюсь к рабочему столу, ноги у меня подкашиваются. Итак, это случилось. Я знала, так и будет, и все же этот факт меня ужасает. Они меня ищут. Они идут по моему следу.

Глава восьмая

Этой ночью я просыпаюсь в испуге, рывком, и ловлю ртом воздух. Я уверена, что слышала что-то, но в комнате тишина. За окном полная луна и ясное небо, сквозь тонкие шторы струится мертвенно-белый свет. Я машинально переворачиваюсь, чтобы убедиться, что Хедер рядом, но мгновение не могу ее разглядеть. Меня охватывает паника.

Где она? Куда подевалась?

Но потом, поморгав, я понимаю, что она тут, спит крепким сном, кожа мраморно-белая в лунном свете, веки сомкнуты, под мышкой Спаркни. Я успокаиваю свое дыхание, тихонько выдыхаю сквозь сжатые губы, стараясь успокоить колотящееся сердце. И вдруг чувствую запах, всего лишь легкую примесь в воздухе, однако я безошибочно опознаю этот едкий дух.

Дым.

Мне некогда пугаться. Я вскакиваю с кровати и выбегаю из спальни в коридор. Огромный дом погружен во тьму и не так тих, как днем: слышны скрипы, потрескивания и слабые щелчки. Что означают эти звуки? Я поднимаю лицо и принюхиваюсь. Этот запах. Я не могу ошибаться. Теперь меня охватывает настоящий ужас.

Это дым. В доме пожар.

Но где? Он не может быть близко, запах слишком слабый, трудноуловимый. Я бегу по коридору, щелкая по пути выключателями. Лампочки загораются тусклым светом, но его достаточно, чтобы видеть дорогу. В вестибюле мраморный пол под босыми ногами кажется ледяным. Я снова принюхиваюсь, как охотничья собака, ноздри у меня раздуваются, когда я пытаюсь уловить запах дыма.

Ничего нет. Я взбегаю по ступенькам на верхнюю площадку. И здесь ничего, никаких звуков, пусто и затхло. Я сбегаю вниз, снова в вестибюль, а оттуда в восточное крыло.

Вот где! Неужели я что-то оставила на кухне?

Через мгновение я стою у двери, ведущей в кухню. Вспыхивают лампочки. Здесь все в порядке, в воздухе чувствуется лишь слабый запах еды: масла, лука, помидоров.

Охваченная холодным ужасом, я иду к черной лестнице, которая ведет в подвал. Я медленно подхожу к прямоугольнику темноты, теряющейся в глубинах дома. По мере приближения я снова улавливаю горький запах дыма, и от страха у меня кружится голова, однако я должна идти вперед. Я должна знать. Я говорю себе, что Хедер в безопасности в другой части дома, что есть время отыскать источник пожара и потушить. Возможно, заискрил предохранитель и что-то загорелось, или стиральная машина…

Неужели это я сделала? Неужели я оставила что-то включенным?

Я двигаюсь вперед, вниз по ступеням, по пути нащупывая выключатель, уверенная, что запах стал сильнее. Люминесцентная лампа загорается, и я вижу, что все спокойно. Ничего не горит. Щиток с предохранителями такой же, как всегда, рядом мирно покоится стиральная машина. Я внюхиваюсь изо всех сил и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на стальную дверь. Затем я это слышу. Что-то движется за дверью.

О боже… Я знала! Я это знала!

Внезапно я свирепею, это подавляет во мне ужас, я подбегаю к двери и начинаю в нее колотить.

– Выходите! Выходите, черт побери, если вы здесь!

Ничего. Молчание. Я прислушиваюсь, и мне кажется, что я слышу щелчок или треск. Но запаха дыма сейчас нет, ничего нет, кроме затхлого сыроватого подвального духа. Я чувствую, что дрожу. Здесь, внизу, холодно, а я в пижаме и с босыми ногами. Однако уйти я не могу, пока не буду уверена, что здесь нет огня и что никто не прячется за той дверью.

«Должно быть, тебе это почудилось, – говорит мне внутренний голос. – Может быть, это был сон».

Возможно, я только что проснулась после сомнамбулического похода в подвал. Из меня вырывается громкий стон. Что мне делать, если я не уверена, то ли я сплю, то ли бодрствую? Все было так реально, этот запах дыма, какой-то звук за дверью. Однако сейчас ничего нет.

Я жду, пока в состоянии это делать, но потом чувствую, что больше не могу выносить холод и муку сомнений. Медленно я покидаю подвал и возвращаюсь в постель, выключая за собой свет.

На следующее утро я пытаюсь забыть охвативший меня ночью ужас. Я бы повалялась подольше, если бы не Хедер, которая просыпается в прекрасном настроении, полная энергии и энтузиазма.

Она хорошо завтракает – мне не приходится выбрасывать ни хлопья, ни молоко, тогда как я в состоянии только пить кофе и клевать кукурузные хлопья, игнорируя радиоприемник в углу, который не осмеливаюсь включить. После завтрака она хочет играть.

– Пойдем в сад, мамочка, дождя нет! – кричит она, натягивая ботинки.

– Хорошо. Но думаю, дождь скоро снова пойдет, – говорю я. – Тучи по-прежнему зловещие.

Мы вместе выходим из дому, и свежий влажный воздух меня бодрит. Он прогоняет мои ночные страхи, и в конце концов от них остается только смутное воспоминание. Мы идем вокруг дома, выискивая хорошие лужи, по которым можно потопать, и я вдруг осознаю, что мы примерно там, где должна находиться та комната в подвале. Я вспоминаю, что в подвале с этой стороны есть окна сразу над уровнем земли, и, когда мы проходим мимо, начинаю изучать их, стараясь понять, относятся ли какие-то из них к комнате за стальной дверью.

– Иди к своей берлоге, Хедер. Я буду там через минуту, – говорю я. – И не подходи к краю сада, где вода. Понятно?

– Понятно. – Она весело убегает, сгорая от желания увидеть, сколько грязи собралось в ее месте для игр.

Я опускаюсь на колени и заглядываю в ближайшее окно. Разглядеть что-нибудь нелегко из-за темноты внутри и грязи и паутины на стекле, но мне кажется, что я вижу край стиральной машины. Это означает… Я передвигаюсь влево. Теперь, если прищуриться, можно разглядеть смутные очертания лестницы. Я передвигаюсь дальше, к следующему короткому ряду окон. Над землей виднеются только тонкие полоски стекла.

Наверняка это она. Та самая комната. Она должна быть здесь.

Я наклоняюсь вперед, во все глаза смотрю сквозь грязное стекло, всматриваюсь в лежащую за ним темноту. Я почти ложусь на землю, стараясь заглянуть внутрь. Внезапно я вижу короткую вспышку света. Красного. Вспышка. Я ее видела. Я уверена в этом. Затем… зеленая вспышка.

Но есть ли там кто-нибудь?

– Мамочка! – Это возвращается Хедер. – Где ты? Ты сказала, что придешь! – Она глядит на меня. – На что ты смотришь?

– Ни на что, дорогая. Правда. Я уже иду. – Я поднимаюсь, стряхиваю мокрые травинки и грязь с пальто и иду за ней к берлоге под лавровыми деревьями.

Пополудни я впервые поднимаюсь наверх с листом бумаги для заметок и телефоном, чтобы делать фотографии. Хедер идет со мной, цепляясь за мою руку и удерживая Спаркни под мышкой другой руки. Она угнетена и полна страха, и я говорю ей веселым голосом:

– Правда это весело? Наше собственное приключение!

Она не кажется убежденной и держится за мою руку крепче, чем когда-либо.

На верхней площадке лестницы мы видим массивную дверь из темного старого дерева, украшенную резьбой, с потускневшей латунной фурнитурой: кольцевой ручкой и заляпанным наличником врезного замка. Открыть ее стоит немалого труда, и я знаю, что дверь такого типа захлопнется за нами, отсекая все звуки снизу. В коридоре за ней темно. Такую темноту порождают закрытые ставнями окна и закрытые двери: темноту мрачную, загадочную, сумеречную, с участками и вовсе непроницаемой тьмы. Я рада, что Хедер со мною, ее теплая рука в моей, ее присутствие заставляет меня демонстрировать радостную уверенность, которой я вовсе не чувствую.

– Может быть, включим свет? – предлагаю я, и она кивает. Я щупаю стену в поисках выключателя и нахожу его. Где-то вдали загорается лампочка. Теперь становится ясно, что ковры исчезли, на полу остались только голые доски – странная мозаика из темных оригинальных досок и светлых сосновых, которыми заменили сгнившие старые половицы.

Дерево покрыто толстым слоем желтоватой глянцевой краски, местами отбитой, и в таких местах видно много предыдущих слоев. И все равно удивительной красоты карнизы и прекрасные пропорции помещения скрыть невозможно. Все вокруг ветхое, грязное и неухоженное, но упадок не может заслонить изначально присущие дому изящество и красоту.

– Что за дом, Хедер! Только посмотри на все эти комнаты. Интересно, кто здесь жил?

Теперь, когда горит свет, Хедер оживляется; выпускает мою руку и проводит пальцами по стене.

– Здесь наверняка жило много людей, – говорит она. – Много-много!

– Я так не думаю. Недавно здесь жили всего две старые дамы. В конце концов они явно стали жить внизу, как мы, и просто забросили этот этаж. Вот почему здесь гораздо хуже, чем внизу.

Я начинаю бродить, открывая двери. Комнаты за ними все похожи: голые доски, стены в плохом состоянии, со вздувшейся и отбитой штукатуркой, грязные окна покрыты толстым слоем паутины. Я дрожу от холода. Здесь есть ванные комнаты, сырые и грязные, с древней водопроводной арматурой, которая выглядит так, словно многие годы не видела воды. Туалеты отдельные, длинные и узкие, с холодным как лед кафелем и бачками, смонтированными высоко на стенах.

Неудивительно, что дом пришел в плачевное состояние, если за ним присматривали только эти сестры.

Но что они здесь делали? Как здесь было раньше? Так много спален, – создается ощущение какого-то заведения, однако планировка не похожа на школьную, и нет никаких следов классных комнат или общих спален.

– Загляни в эту комнату, мамочка! – Хедер открыла дверь и стоит в свете, льющемся изнутри. Очевидно, это главная спальня с великолепным обзором из эркерных окон, и, в отличие от остальных комнат, здесь осталась кое-какая мебель. Старая кровать с балдахином – матрас исчез, но зато сверху свисают обрывки пыльного голубого шелка. Между двумя изящными окнами с каменными балкончиками стоит антикварный туалетный столик со старой щеткой для волос – ее тыльная часть фарфоровая, в щетине комки пыли. На стенах серые прямоугольники, оставшиеся от когда-то висевших здесь картин. Хедер подходит к туалетному столику, садится и берет в руку щетку для волос.

– Эта комната могла бы быть моей! – весело говорит она и собирается расчесать свои волосы.

– Нет! – кричу я, прыгая к ней и выхватывая щетку. – Она грязная! Противная! – Я снова смотрю по сторонам. – Думаю, внизу лучше. Давай-ка закончим здесь и пойдем назад.

Больше смотреть особенно не на что. Я обнаруживаю еще одну лестницу, ведущую наверх, наверняка на чердак. У меня нет желания туда идти.

Дом стоит крепко. Он просто неблагоустроенный.

– Я хочу сделать несколько снимков. Это не займет много времени.

– Хорошо, – говорит Хедер. Теперь она кажется скорее заинтересованной, чем испуганной, и снова бредет к комнате с голубой шелковой кроватью.

Я фотографирую самые поврежденные места и общее состояние, насколько позволяет мой телефон. Через двадцать минут мне кажется, что с меня достаточно. Кожа зудит от чего-то такого, что я могу определить только как плохие флюиды. Здесь царит атмосфера небытия, и меня охватывает гнетущее чувство, словно все эти пустые комнаты полны воспоминаний о людях, которые тут спали. Однако я не могу понять, радостны эти воспоминания или печальны. Я буду рада пройти мимо тяжелой дубовой двери и предоставить этот этаж самому себе. Я возвращаюсь к главной спальне, и когда подхожу ближе, то слышу, как Хедер что-то напевает. Наверное, играет в Рапунцель или что-то в этом роде.