Текст книги "Соучастники в любви"

Глава 28

Изабель

Haux – Touch

«Жалею, что я сам не убил своего отца».

Неужели Нейтан всерьез сказал это? Может, мне послышалось? Ведь обычно люди жалеют о том, что причинили вред кому-то, но не наоборот?

Однако когда я снова поднимаю взгляд и вижу болезненное выражение его лица, то понимаю: я не ослышалась.

Что может заставить человека сказать подобное о родном отце?

– Нейтан, что произошло? Как он умер?

Ходят слухи, что именно Нейтан убил своего отца, но сейчас он сам говорит мне обратное. И я ему верю.

– Неважно, – вздыхает он, покачав головой. – Просто… Этот ублюдок слишком легко отделался. – Убрав руку с моего бедра, он нервно взъерошивает волосы.

Я молчу, глядя на его четко очерченный профиль и ожидая, что он объяснит сказанное. Но Дивер тоже молчит, отвернувшись, и я хочу, чтобы он взглянул на меня. Моя нога все еще закинута на него, поэтому я за секунду преодолеваю расстояние и сажусь к нему на колени. Он удивленно вздрагивает, но не отталкивает меня. Беру в ладони его лицо и поворачиваю к себе, заставляя посмотреть мне в глаза.

– Расскажи мне, – тихо прошу я, поглаживая его колючую щеку, но в ответ он лишь поджимает губы, опустив взгляд. – Нейтан… – вполголоса продолжаю я, будто кто-то может нас услышать, – помнишь, что ты однажды сказал мне? Ты сказал не держать все в себе. Выговориться. Иначе это…

– «…съест тебя заживо», – шепотом договаривает он вместе со мной. Он кивает, стиснув зубы, и наконец шумно вздыхает: – Я ненавижу его, Бель. Даже после того, как он сдох. Черт, я никого так сильно не ненавидел.

Нейтан заводится, и его кожа горит от кипящей в нем злости. Я успокаивающе поглаживаю его шею, и тогда он, судорожно выдохнув, продолжает:

– Он должен был страдать, как страдали мы с мамой из-за него. Этот неудачник не был способен обеспечить семью. Вместо этого он напивался каждый день и срывался на нас… – Его взгляд будто становится стеклянным, а лицо все больше хмурится. – Когда я стал старше, то всегда пытался принять удар на себя, чтобы маме меньше досталось. Особенно когда она была беременна двойняшками. И я просто… Черт, я радовался, когда мне доставалось от отца. Потому что я знал, что только так он оставит маму в покое. Хотя бы на время.

– Боже мой, Нейтан… – говорю я, едва сдерживаясь, чтобы не дать волю слезам.

– Отец любил поиздеваться. Всегда давал мне понять, какое я ничтожество. За каждый мой косяк он тушил об меня окурок. А косяком считалось любое непослушание и дерзкое слово. Поэтому я весь в татуировках… Чтобы не видеть следов, – каждое его слово будто ранит мою собственную душу. – Не позволять его поступкам влиять на меня даже после того, как он сдох.

– Мне так жаль…

Вспоминаю, как вчера назвала его татуировки «тупыми», и чувствую угрызения совести.

– Не жалей меня. – Он побледнел. – Знаешь… может, я заслуживал этого.

«Боже. Он действительно верит в то, что говорит!» – думаю я, и его лицо расплывается из-за слез в моих глазах.

– Нет… Ни один ребенок такого не заслуживает!

– Может, отец просто знал, кем я вырасту, – продолжает он, смахивая с моих щек слезы своими пальцами, а затем вздыхает: – Ну вот, ты снова из-за меня плачешь.

– Не говори так, Нейтан. Не вини себя в том, что сделал твой отец! – Я обнимаю его, уткнувшись ему в шею, и чувствую, как быстро бьется у него сердце.

Представить не могу, каково пришлось Нейтану. Теперь я понимаю, что, хотя мы росли в одном городе, мы жили в совершенно разных мирах.

– Мне нечем дышать, Бель.

Он мягко смеется, и тогда я замечаю, что слишком крепко сжала его в своих руках.

– Извини.

Выпускаю Дивера из своих объятий, приглаживая его волосы, и в районе виска нащупываю небольшие участки голой кожи. Шрамы?

Без слов поняв мой вопрос, Дивер говорит:

– Ага, это тоже мне от отца досталось.

Сердце сжимается, когда я гляжу на Нейтана, который безрадостно улыбается, поджав губы. Прежде я не замечала эти шрамы – наверное, потому что его темные волосы всегда в безупречном беспорядке.

– За что?

– В тот вечер он узнал, чем я занимаюсь на улицах. – Он отпускает взгляд, теребя пальцами голубую ткань моих «штанишек». – Когда я вернулся домой, отец, как обычно, был в стельку. Он стал психовать и швырнул в меня бутылку пива. Попал в висок, было дохрена крови. Но ему показалось этого мало, и тогда он попытался выбить из меня все дерьмо. Но, как видишь, не вышло, – хмыкает Нейтан, качнув головой. – Этот неудачник и здесь облажался.

– Господи… Сколько тебе было?

– Тринадцать.

По спине бежит дрожь, а сердце будто сжимают в тисках от того, что Нейтан говорит об этом так спокойно. Похоже, что вещи, кажущиеся для меня дикостью, для него – обыденность, часть его реальности. Да, определенно, восточный район Хеджесвилля – совершенно другой мир.

Не в силах произнести что-либо, я просто гляжу на Нейтана. И сейчас я не вижу в нем преступника, главаря уличной банды или психопата. Нет. Я вижу сломленного ребенка. Я вижу мальчика, который рос в аду. Мальчика, которого избивал собственный отец. Мальчика, который нуждался в любви. Мальчика, который, не получив ее, не перестал заботиться о других. Я видела, что он заботится о своей семье. И я чувствую, что он заботится обо мне.

Сердце разрывается, и мне хочется, чтобы он больше не чувствовал этой боли. Каким-то, этот парень вызывает во мне желание заботиться о нем, обнимать и давать ему любовь, в которой он нуждается. Но я продолжаю просто сидеть на его коленях, лицом к лицу, не пытаясь снова приблизиться, потому что знаю, что ему сейчас нужно выговориться.

– Как он умер? – наконец спрашиваю я.

Нейтан, снова помрачнев, хмурится и шумно вздыхает.

– Мне было шестнадцать. Я тогда намного реже появлялся дома. Но в тот вечер заехал навестить маму и двойняшек – привезти им продуктов и все такое. Деньги я матери не давал. Знал, что этот урод отберет и пропьет все. Отец был пьян, и когда увидел меня, то снова взбесился. Стал орать и лезть в драку, но я был уже сильнее него и сопротивлялся. Я увернулся, а он споткнулся, упал и ударился об угол стола головой. Тупая смерть для тупого ублюдка… – Судорожно выдохнув, он качает головой. – Знаешь, что самое ужасное? Мама пришла на шум и увидела его тело, кровь… То, как она смотрела на меня тогда…

Он замолкает, опустив голову, и я вижу, как блеснули его глаза под темными ресницами. Быстрым движением смахнув слезы и шмыгнув носом, он продолжает:

– Она запаниковала и позвонила в полицию. Смерть отца признали несчастным случаем, но меня задержали в тот вечер. Нашли в кармане куртки немного товара. Недостаточно, чтобы засадить до конца жизни. Но достаточно, чтобы я отсидел три года за хранение.

Пораженная такой откровенностью, я молчу, не в силах произнести и слова. В груди что-то болезненно сжимается от вида Нейтана, такого несчастного и уязвимого. Он избегает моего взгляда, едва сдерживая слезы, и я почти физически ощущаю, как ему неловко. Но я не хочу, чтобы он стеснялся выражать свои чувства. Не при мне.

Ощущаю на себе его прерывистое теплое дыхание. Будто он собирается снова что-то сказать, но вместо этого молча опускает голову мне на плечо. Я опускаю руку ему на затылок и, поцеловав его в макушку, прижимаю к себе. Надеюсь, он почувствует то же, что и я. Почувствует, что может рассказать мне все, что может рыдать при мне и быть самим собой. В ответ он обнимает меня, и я ощущаю, как моя майка в районе плеча становится влажной. Его большое и крепкое тело в моих руках трясется от редких безмолвных всхлипов, и он сжимает мои ребра сильнее, впиваясь пальцами в майку, а тишина в трейлере нарушается его едва уловимыми прерывистыми вздохами.

Может ли чужая боль ощущаться так остро? Откликаться в моем сердце так, словно я храню ту же боль, что и он? Может ли что-то сейчас быть важнее для меня, чем этот парень, рыдающий на мне? Такой уязвимый, открытый и нуждающийся в ком-то, кто был бы рядом.

И, как бы это ни было безрассудно, я хочу быть этим кем-то для него.

Не знаю, сколько времени уже Нейтан молчит, всхлипывая и тяжело дыша на моей груди, и я обнимаю его в ответ, шепча: «Все в порядке, ты в порядке». Когда его дыхание становится ровнее, он медленно отстраняется. Шмыгнув носом, Дивер еще дрожащими пальцами касается мокрого пятна на моей майке, будто пытаясь его оттереть.

Наклоняюсь и целую его в щеку. Ком стоит у меня в горле, но я не плачу, чтобы не смутить Нейтана.

– Все в порядке, Нейтан, – зачем-то повторяю я, хотя и знаю, что ничего, черт возьми, не в порядке. Но я хочу, чтобы он почувствовал себя лучше.

Вдруг я вспоминаю о том, что однажды Нейтан назвал время, проведенное в колонии, «худшим периодом в его жизни». Неужели что-то может быть хуже детства с таким отцом в восточном Хеджесвилле? Через что этому парню вообще пришлось пройти?

– Ты права… Могло быть и хуже, – вдруг заявляет он. Его взгляд прояснился, а уголки губ едва заметно приподнимаются. – Я рад, что именно ты доставила посылку от «воронов», иначе мы бы с тобой не… кхм… – он запинается, хмурясь.

– Познакомились? – помогаю ему.

– Ага. Можно и так сказать. – Прикусив нижнюю губу, он расплывается в ухмылке. – Хотя ты тогда уже знала, кто я такой.

– Ну, да, – хмыкаю я, пожав плечами. – Ты вроде как местная знаменитость в Хеджесвилле.

– Знаменитость? – Он смеется, и я вижу, как загораются снова огоньки в его глазах. – Тогда, может, ты хочешь мой автограф?

Понятия не имею, что он имеет в виду, но почему-то киваю в ответ. Его взгляд задерживается на моих губах, и я уже хочу, чтобы он поцеловал меня, но Дивер вдруг спрашивает:

– Есть ручка?

Несколько секунд я пытаюсь понять, что он задумал, но быстро сдаюсь: я никогда не понимаю, что у этого парня на уме. Так что, покопавшись в своей сумке, я нахожу черный маркер. Нейтан, заметно оживившись, похлопывает по своим бедрам, подзывая меня сесть обратно к нему на колени, и я слушаюсь. Зажав маркер в зубах, он снимает с меня майку, оставив в одном лишь бра. Я все еще не понимаю, что он собирается делать, но молча поддаюсь, потому что не против, чтобы Дивер меня раздел. Отбросив майку на кровать, он глядит на меня потемневшими глазами, и его рука крепко сжимает мою талию. Каждого дюйма моей кожи касается его взгляд.

– Эм… Нейтан?

Он моргает несколько раз, будто приходя в себя, и его взгляд проясняется. Через секунду я ощущаю касание прохладного наконечника маркера на своей груди, прямо под ключицами. Я открываю рот, чтобы спросить, что он делает, но Нейтан тут же шикает на меня.

– Не двигайся.

И я снова слушаюсь и продолжаю молча наблюдать за ним. Свободной рукой он отбрасывает мои волосы за спину. Его брови сошлись на переносице, а губы сосредоточено поджаты. Размеренное теплое дыхание приятно щекочет мою кожу.

Я ожидала, что Дивер напишет свое имя или вроде того, но он уже слишком долго возится, водя маркером по моей коже. Опускаю голову, чтобы хоть что-то увидеть, но он тут же поднимает мое лицо за подбородок, не позволяя мне подсматривать. Устав сидеть в одном положении, я нетерпеливо вздыхаю.

– Не дыши так резко, – строго говорит он. – Мне неудобно.

– Может, мне задохнуться?

Дивер в ответ лишь фыркает, не отрываясь от своего занятия. Наконец он чуть откидывается назад, и только тогда позволяет мне опустить голову. Я вижу рисунок птицы у себя над грудью. Почти такой же, как изображена на его шее. В жизни не подумала бы, что Дивер умеет так хорошо рисовать.

– Это… – Я тянусь пальцами к рисунку, но Дивер тут же мягко отводит мою руку.

– Сокол.

Он снова приближается и слегка дует на чернила на моей коже.

– Что он значит?

– Это символ моей банды. Тату сокола у нас означает принадлежность к банде, к семье.

Прикусив нижнюю губу, он разглядывает свое творение.

– Значит, я теперь в твоей банде? – почему-то вдруг смутившись, спрашиваю я.

– А ты бы этого хотела? – В его вопросе слышится неуверенность, так несвойственная этому парню.

Интересно, многим девушкам он рисовал тату своей банды и задавал этот вопрос?

– Не знаю… А я должна принести кого-то в жертву или типа того?

Видимо, не оценив шутку, он снова опускает взгляд на свой рисунок.

– Тогда сокол может быть просто соколом… – он пожимает плечами, и мне кажется, будто мой ответ его расстроил. – Символом свободы, надежды…

Его голос звучит мягко, и мне хочется почувствовать его тепло, поэтому я, не дослушав, касаюсь его губ своими. Нейтан улыбается и отвечает на поцелуй. Его губы становятся настойчивей, а пальцы сжимают мою талию, и мы падаем на кровать.

– Расскажи мне о «соколах», – говорю я, улегшись рядом с Нейтаном, плечом к плечу.

– Кхм… Ну, – начинает он, облизнув губы, – это хищные птицы, которые…

– Нейтан, я про твою банду.

Поворачиваюсь на бок, подперев голову кулаком, и наблюдаю за тем, как от участившегося дыхания вздымается его рельефная грудь.

– Ох. Ну, во-первых, мы – не секта. Никаких жертвоприношений.

– Что тогда? Клятвы на крови? Ритуальные убийства?

– Боже, да ты ничего не знаешь о «соколах».

Рассмеявшись, он поднимает руку и легонько дергает меня за кончик носа.

По мере рассказа Нейтана я убеждаюсь, что действительно совершенно ничего не знала о местной уличной банде до этого момента. «Соколы» скорее напоминают братство, чем мафию. По словам Нейтана, все начиналось довольно безобидно и легально. Будучи подростками, Дивер и его друзья брались за любую подработку, чтобы обеспечить свои семьи. Многие в восточном районе росли в неблагополучных условиях и нищете, и им легче было выживать, объединившись. Но работы было немного, и денег по-прежнему не хватало. Тогда Дивер увидел шанс заработать и помочь не только своей семье, но и дать эту возможность другим ребятам. Он ухватился за этот шанс и предложил остальным. Одни согласились и стали «соколами», другие пытались зарабатывать законно, но надолго их не хватило, и они присоединились к его банде позже. У Нейтана и других детей восточного Хеджесвилля не было такого выбора, как у других. Они не выбирали между Вашингтонским и Стэнфордом. Они пытались выжить и прокормить свои семьи.

– Сколько тебе было, когда ты стал этим заниматься? – спрашиваю я, дослушав его рассказ.

– Тринадцать, – спокойно отвечает он.

Когда мне было тринадцать, мы с Элайзой таскали косметику Рейли и переживали из-за оценок в школе.

– Совсем ребенок…

– Я рано повзрослел благодаря папаше.

– Но как ты в таком возрасте организовал… бизнес?

– Был один человек… – он хмурится, глядя в потолок. – Он нашел меня, был впечатлен тем, как я собрал ребят восточного района для общего дела, и предложил помощь. То есть предложил нам работать на него. Пообещал, что мы будем зарабатывать в сотни раз больше, чем если бы мы продолжали стричь газоны.

– Кто этот человек? – спрашиваю я, задумчиво обводя пальцем его татуировки на груди.

– Квентин. Тот еще говнюк. Но он правда помог мне тогда. Научил всему, что я знаю о бизнесе и людях. Этот старик дал мне больше, чем мой родной отец, – он протяжно вздыхает, но, когда мои пальцы опускаются к животу, Нейтан, дернувшись, начинает хрипло смеяться.

Заметив это, я не могу не рассмеяться тоже.

– Дивер, ты что, боишься щекотки?!

– Черт… не делай так… – задыхаясь от смеха, он вяло пытается убрать мои руки от своего живота.

Нейтан, мать его, Дивер, боится щекотки? Серьезно? Я не откажу себе в удовольствии лично убедиться в этом!

Пока он дергается в истерике, я сажусь на него сверху и продолжаю щекотать его живот, наслаждаясь звуком его смеха. Он выглядит совершенно беззащитным. Согнувшись пополам, он зажмуривается, и я слышу его невнятные ругательства. Поймав мои запястья, он останавливает меня, и, хотя хватка его довольно слабая, мне становится его жаль, и я прекращаю свою пытку.

Даже в такой ситуации Нейтан выглядит безупречно: его волосы беспорядочно взъерошены, а искренняя улыбка и огонек в глазах украшают его больше, чем привычная хмурая мина. Удивительно и одновременно приятно видеть его таким непринужденным и беззаботным. Дивер притягивает меня к себе, и я ложусь на его теплую грудь, ощущая стук его сердца.

Подушечками пальцев провожу по его щетинистому подбородку, обкусанным и горячим губам, растянутым в улыбке, острым скулам, очерчиваю его прямой нос и легонько разглаживаю морщинку между широких бровей.

– Спасибо, что открылся мне.

– Ты не оставила мне выбора, Бель, – отвечает он, и мне нравится серьезность, с которой он это говорит. Чувствую, как на моем лице появляется улыбка.

– Мне раньше ни с кем не было так комфортно, кроме Элайзы, – говорю я и вдруг понимаю, насколько неромантично и пугающе искренне это прозвучало.

Нейтан хмурится, а его пальцы играют с моими волосами.

– Расскажи о сестре.

– Я ведь уже говорила, что этот урод Леннард…

– Нет, – прерывает он. – Я про Элайзу. Расскажи о ней, а не о том, как ее не стало. Какой она была?

Кажется, несколько мгновений я пытаюсь собрать мысли и подобрать слова, потому что меня никогда не спрашивали о ней в этом смысле. Все и так знали и любили Элайзу. Поэтому, говоря о сестре, я привыкла обсуждать произошедшее на той вечеринке.

– Она была… лучшей. Клянусь, она была лучшим человеком из всех, кого я знала. И мы прекрасно ладили, несмотря на то, что она – полная моя противоположность. Веселая, жизнерадостная. – Я улыбаюсь, вспомнив ее звонкий смех, всегда наполнявший наш дом или любое другое место, где она находилась. – Куда бы ни пошла, она всегда несла с собой свет. Умела видеть в людях хорошее и вытаскивать это на поверхность…

– Значит, вы не такие уж и разные, – мягко говорит Дивер, и тепло растекается по всему телу.

Я улыбаюсь еще шире и продолжаю рассказывать об Элайзе. О том, как она любила слушать песни Бритни Спирс на полную громкость, неумело подтанцовывая и совершенно этого не стесняясь. О том, как она была уверена в себе в любых ситуациях, и я мечтала быть хотя бы на сотую долю столь же храброй, как она. О ее нездоровой любви к печенью с шоколадной крошкой. О ее суперспособности ладить со всеми. О том, как в детстве она любила «Сумерки» и завесила всю комнату постерами, после чего ей влетело от Рейли за испорченные свежие обои. О ее привычке принимать пенную ванну подолгу, когда ей вдруг становилось грустно, и как я могла сидеть с ней рядом, на полу ванной, и мы могли болтать часами, пока ей не становилось лучше.

Нейтан внимательно слушает меня, впитывая каждое слово и разглядывая мое лицо, и я ощущаю непривычную легкость внутри, говоря об Элайзе.

– Ты впервые улыбаешься, говоря о сестре, – замечает Нейтан.

– Просто… приятно было вспомнить все это. Она была мне самым близким человеком…

– Запомни ее такой, Бель. Живой, настоящей, счастливой. Она заслуживает, чтобы ее помнили такой, – без какой-либо усмешки, совершенно серьезно говорит он.

И я понимаю, что Нейтан прав. Вспоминая об Элайзе, я всегда вспоминала то, почему ее нет, и каждый раз чувствовала, как ядовитая злость разъедает мою душу, вытравливая из нее образ светлый сестры. И сейчас Нейтан заставил меня вспомнить ее и все то, что я любила в ней. От благодарности ему, кажется, мое сердце увеличивается в несколько раз, заполняя грудную клетку. Он будто знал, что мне это нужно, и мне хочется еще сильнее прижать его к себе и обнять, но я и так буквально лежу на нем, ощущая под собой тепло его тела.

– Спасибо, – шепчу я, целуя его в подбородок.

– Бель… – кажется, что его голос слегка дрожит. – Люди будут приходить и уходить из твоей жизни. Но когда человек уходит, он всегда оставляет след. Оставляет воспоминания… – Его пальцы поглаживают мою шею сзади, вызывая приятную дрожь. – Помни приятные моменты и не позволяй тому, что человек ушел, затмить все то хорошее, что он принес с собой.

Нейтан глядит в потолок, нахмурившись, и я уже сомневаюсь, что мы все еще говорим об Элайзе.

Ведь на этой неделе он уедет из Хеджесвилля навсегда. В повисшей тишине я почти слышу, как он думает о том же самом. Он несколько раз едва заметно приоткрывает рот, будто хочет что-то произнести, но я не хочу сейчас об этом думать и тем более говорить.

Я пытаюсь встать, но Нейтан прижимает меня обратно к себе, удивленно глядя на меня своими прекрасными серо-зелеными глазами.

– Ты чего?

– Мне пора, – я мягко убираю его руки от себя.

– Куда? Я с тобой еще не закончил.

– На работу, – отвечаю я.

Он наконец ослабляет хватку.

Опускаю ноги на пол и, ощутив ноющую боль в левой стопе, вдруг вспоминаю о порезе.

– Сегодня же суббота.

Дивер присаживается на кровати, продолжая недоуменно наблюдать за тем, как я надеваю майку.

– Мне нужно взять дополнительные смены на неделю, раз уж я теперь живу отдельно от тети. И мне все равно нужно в город, купить продуктов, встретиться с Миллсом…

Замолкаю, когда Дивер вдруг шумно фыркает, закатив глаза.

– Не нравится мне этот Миллс, – строго говорит он.

– И что? Это не касается тебя, Дивер, – говорю я спокойно, копаясь в своей сумке, ища чистую одежду.

– Все равно, Бель, он же коп.

– Да, он коп. – Выпрямляюсь я, уперев руки в бока, и смотрю прямо на Нейтана. – А ты – беглый преступник. Но давай не вешать на людей ярлыки?

Он безмолвно открывает рот, но не находит ответа и лишь шумно выдыхает. Я натягиваю на себя любимые черные джинсы и замечаю, как Нейтан медленно встает с кровати и подходит ко мне.

– Я просто не хочу, чтобы ты уходила, – вполголоса произносит он и, подойдя почти вплотную, оттягивает одним пальцем пояс моих джинсов.

И мне правда хочется забить на все и остаться с ним до самого его отъезда, не отходя от него ни на секунду.

– Останься, – будто прочитав мои мысли, просит Нейтан, наклонившись и мягко поцеловав меня в губы несколько раз – медленно и нежно.

Когда мои ноги начинают подкашиваться, я отстраняюсь. Все же разум еще не затуманен полностью. Мне действительно нужно съездить в город.

– Я скоро вернусь, – мягко говорю я, надевая куртку.

Тут Дивер смотрит на мою ногу.

– Черт, твоя нога… Давай я подвезу тебя?

– Я в порядке, а тебе не стоит рисковать.

– Но я могу хотя бы до города… – он замолкает, поймав мой решительный взгляд. Понимает наверняка, что я права.

Нейтан как-то поник, наблюдая за моими сборами. Почесав затылок, он вздыхает.

– Ладно. Тогда я приготовлю что-нибудь… к обеду или к ужину?

Пытаюсь сосредоточиться на сборах, чтобы не расплыться в умиленной улыбке. Это все так странно. Мы как будто парочка, которая живет вместе. И с каких пор подобные вещи стали казаться мне милыми?

– Думаю, я успею к обеду.

Поправляю ремень сумки на плече, держась от Нейтана на расстоянии, чтобы вдруг не передумать.

– Отлично. – Уголки его губ слегка приподнимаются, но глаза не улыбаются.

Глядя на такого Нейтана, я еще меньше хочу уходить. Поэтому я разворачиваюсь и, быстро попрощавшись, торопливо выхожу из трейлера.

Вдыхаю свежий утренний лесной воздух и теперь совершенно отчетливо осознаю, что прошлая ночь и это утро не были сном.

Все по-настоящему. И даже несмотря на то, что я все еще не понимаю, что между нами происходит, с Нейтаном мне комфортно. Что бы между нами ни было, это определенно что-то приятное. Приятнее, чем реальность, в которую мне предстоит вернуться.