Текст книги "Южная роза"

Глава 8
О том, к чему приводят искренние извинения

– Вот дурное это дело, синьорина, принимать у себя какого-то гроу! Мало того, что без роду-племени, так ещё и знает его синьор без году неделя, – бормотала Кармэла, натирая фланелью ложки, – не к добру это. И вообще, принимать гостей в день Великих Мучеников – плохой знак.

– Вот ты и скажи это синьору Миранди, – фыркнула Габриэль, доставая сервиз и серебро из буфета.

– А я и сказала, – ложки недовольно звякали, падая на поднос, – да только он слушать ничего не хочет! Как дитё, ей-богу, всё со своими игрушками носится – разложил эти варварские ножи и стрелы, и амулеты с костями, да простит меня Пречистая, мерзость-то какая, тьфу! Я бы уж давно в печь их выбросила, кабы он так над ними не трясся.

– Меня он тоже не слушает, – ответила Габриэль рассеянно. – Я не больше твоего хочу видеть здесь этого невоспитанного северянина.

Габриэль пыталась поговорить с отцом сегодня утром, но он лишь отмахнулся со словами:

– Дорогая, не понимаю, почему ты так предвзята к мессиру Форстеру? Он прекрасный человек, начитанный, умный, и при его капиталах – совсем не заносчив. К тому же весьма отзывчив – он дал мне несколько дельных советов по вложению денег, так что скоро мы разбогатеем, – синьор Миранди обнял дочь и добавил с улыбкой, – сможем выкупить наш дом, и всё будет как раньше. Прошу тебя – будь с нашим гостем поласковее…

Габриэль возражать не стала. Какой смысл рассказывать отцу о том, что говорил о ней этот гроу? Он всё равно найдёт ему оправдание, в лучшем случае посоветует ей «не обращать внимания на предрассудки и светские сплетни».

– А правда, что гроу ходят в овечьих плащах и все увешанные кинжалами? – спросила Кармэла, с прищуром разглядывая зубцы серебряной вилки. – Он, вообще, хоть как выглядит-то? Шибко страшный?

– Нет, Кармэла, он… – Габриэль задумалась, не зная, как описать Форстера, но потом добавила, пожав плечами: – …обычный. Ты и не поймёшь, что он гроу, пока…

Она снова задумалась.

– Пока что, синьорина?

– Пока не… заговоришь с ним. А вот в разговоре он…

– Ну, чего он-то? Скабрезничает? – нетерпеливо спросила служанка.

– Хуже. Он… позволяет себе говорить всякие гнусности…

– Гнусности? Силы небесные! В присутствии дам? – Кармэла так и замерла с вилкой в руках.

– К сожалению, да. Не только в присутствии, но и дамам. Вот поэтому я и не хочу его видеть.

– Пречистая Дева! – служанка прижала ладонь ко рту, а потом произнесла воинственно: – Ну, ежели он при мне такое что скажет, я, синьорина, могу и чайник ненароком уронить… ему на ноги. Вы же знаете, я такая неловкая. А лучше – варенье! Пускай потом его слуги отстирывают ему штаны, грубияну! А вы не расстраивайтесь, синьорина Элла, я вас в обиду не дам, я много чего могу уронить ему на штаны, вон хоть бы эклеры с кремом. И вытереть потом так, что он в этих эклерах по самые уши будет, прости меня Дева Пречистая! Всяко он будет штанами занят, а не гнусностями.

Габриэль грустно улыбнулась и вздохнула.

– Спасибо, Кармэла, но не надо. Не хватало ещё, чтобы он подумал, что мы не умеем быть гостеприимными, – Габриэль уронила ложку, положив её мимо стола.

За этот день она умудрилась разбить чайную пару, перевернуть вазочку с вареньем и опрокинуть стопку белья прямо в таз с золой. А всё потому, что не замечала происходящего вокруг, прокручивая без конца в голове вчерашний разговор.

Встреча с Форстером у пруда испортила всё ощущение от праздника, и если бы только это! Много позже, в саду, её, наконец, нашла Франческа, которой сложный наряд Красной Королевы мешал быстро ходить, и, усадив на скамью, взволнованно прошептала:

– Ах, Элла! Что я узнала!

Ах, Фрэнни! Лучше бы ты не говорила этого!

Лучше бы ей было не знать, что синьор Грассо и этот «мерзкий гроу» ещё в первый день поспорили, что к концу свадьбы Габриэль будет мечтать о том, чтобы Форстер сделал ей предложение.

– Это всё Селеста! Нет бы сказала мне всё сразу, ещё в первый день! – Фрэн сочувственно сжала руку Габриэль. – Она, видите ли, забыла! А я знаю – не забыла она. Это она всё назло Паоле сделала, ты же знаешь какая она завистливая и жёлчная. Паола ещё по их приезду глаз положила на этого гроу, а Селеста, да простит меня Пречистая, слышала, как та им восхищалась, вот и не сказала – назло. Решила, пусть этот гроу тебя добивается, а не Паолу, вот и промолчала об этом споре. Я бы тоже не узнала, да она случайно проболталась: слишком много пунша выпила, и…

Фрэн тараторила без умолку, а Габриэль сидела, глядя прямо перед собой.

Так вот почему он так вёл себя! Вот к чему все эти платочки, приглашения на вальс, корзины роз и обхаживание её отца! Всё это – его упорство. Эти разговоры у пруда и советы… Всё из-за ящика вина? Боже, как низко!

Но теперь все будут говорить об этом так, будто она и правда ждала этого предложения. Трудно было придумать что-то более отвратительное!

Общество ведь ради развлечения всегда предпочтёт скучной правде пикантную ложь.

– Мы с девочками решили, что не будем теперь танцевать с этим гроу ни за что! Говорить такое никому не позволительно! Но, ты знаешь, Джованна, Лучиана и Паола – отказались! Ну, от Паолы-то я другого и не ожидала, но Лучиана, вот ведь подлая…

Фрэн взахлёб принялась рассказывать подробности бойкота, который разделил девушек на карнавале на два лагеря, но Габриэль её почти не слушала. Она думала о том, что по вине Форстера снова стала мишенью для светских сплетниц, что теперь только ленивый не будет обсуждать её положение и называть её «бедняжкой». Девушкой, из-за которой спорили на ящик вина, девушкой, чья цена – дюжина шляпок!

Милость Божья! Да за что ей такое наказание?

– Ненавижу его! – произнесла она вслух, глядя прямо перед собой. – Ненавижу его! Ненавижу! Фрэнни?

Она накрыла руку кузины своей ладонью и, глядя почти умоляюще, произнесла:

– Приходи завтра к нам на чаепитие? Отец пригласил этого Форстера, и я не знаю, что делать! После всего этого я не смогу сидеть с ним за одним столом! И уйти нельзя.

– Ох, милая! Знаешь, я как-то его побаиваюсь… А, кстати! Если взять Федерика и…

Габриэль схватила её за руку и воскликнула, не дав договорить:

– Точно! Давай пригласим их всех! Уж я-то знаю, как Форстер ненавидит капитана Корнелли! Их трое, а он будет один!

И Франческа идею с восторгом поддержала.

А вот сегодня утром вся затея с чаепитием, на котором сойдутся этот гроу и капитан Корнелли с друзьями, стала казаться Габриэль очень глупой. Собрать врагов за одним столом – мало ли чем такое может закончиться. Не хватало ещё, чтобы получился скандал или какая-нибудь перепалка. Поэтому в душе она очень надеялась, что после вчерашнего Форстеру всё-таки хватит благоразумия не приходить.

Но… она ошиблась.

Форстер явился точно в срок, даже чуть раньше, с коробкой от кондитерской мэтра Эспозито, в которой оказались самые дорогие пирожные, какие только можно было купить в столице.

Встречей и приёмом гостя занялся синьор Миранди. Он, прихватив бутылку лимонного ликёра, тут же повёл Форстера в свой кабинет показывать монографию по туземным обычаям Бурдаса и свою коллекцию оружия, а пирожные перепоручил Кармэле.

Габриэль встречать гостя не вышла.

Она пряталась в своём саду, срезая засохшие цветы, и очень надеялась, что спасительная помощь в виде Фрэн, её кузена и капитанов Моритта и Корнелли явится до того, как ей придётся выйти к столу. Но помощь медлила, а через некоторое время на дорожке появились Форстер и синьор Миранди, направляясь в беседку, и отец принялся махать ей рукой. Габриэль вздохнула и пошла к ним.

Она ничего не скажет этому гроу. Не смотря даже на то, что после вчерашнего рассказа Фрэн её ненависть к Форстеру достигла своего апогея.

Как и просил отец, она будет вежливой.

Она будет молчать и вести себя безразлично…

Она будет односложно отвечать на его вопросы…

Она не будет на него смотреть…

Пречистая Дева, дай мне сил!

Может быть, тогда он, наконец, поймёт, что ему здесь не рады. И она очень надеялась, что это чаепитие станет её последней встречей с Форстером.

– Синьорина Габриэль, – он церемонно поцеловал её руку, – рад вас видеть. Надеюсь, вам понравился вчерашний маскарад?

– Да. Очень. Было чудесно, – ответила Габриэль, сделав вид, что не заметила издёвки, прозвучавшей в его словах.

Она присела, стараясь смотреть на сад, всем своим видом показывая спокойствие и благоразумие и пряча под столом руки, которые терзали батистовый платок. Впрочем, синьор Миранди занял всё внимание гостя, задавая ему один вопрос за другим, и тот вынужден был отвечать.

Габриэль сделала два глотка, а к пирожным даже не притронулась. Все её силы ушли на то, чтобы ничем не выдать тех страстей, что бушевали у неё внутри.

Она невольно слушала рассказы Форстера, разглядывая узор на чашках, и в другое время отметила бы, что рассказчик он прекрасный. В этот раз в его историях не было никаких кровавых подробностей, наоборот, в паре мест ей даже хотелось рассмеяться, но она подавила улыбку усилием воли. Не стоит давать ему повода думать, что он хоть немного ей интересен.

– Синьор Миранди, с моей стороны как-то невежливо, я ведь обещал Габриэль посмотреть её сад, а мы всё говорим о кинжалах и ружьях, – внезапно произнёс Форстер, – вы будете не против, если ваша дочь покажет мне предмет своей гордости, а затем мы продолжим нашу беседу?

Габриэль чуть чашку не выронила из рук.

Вот же подлец!

– Разумеется! – воскликнул синьор Миранди. – Вы правы, она очень им гордится. Его заложила ещё покойная синьора Миранди. Жаль будет с ним расставаться. Элла, покажешь сад нашему гостю? А я отдохну немного тут, что-то снова колено побаливает…

И Габриэль на это даже разозлилась – колено у него вовсе не болело, он просто не хотел мешать дочери общаться с гостем.

Форстер подал ей руку, но она сделала вид, что не заметила этого жеста. Быстро выскользнула из кресла и раскрыла зонтик, стараясь укрыться в его тени не столько от заходящего солнца, сколько от внимательного взгляда гостя.

– Вы сегодня очень неразговорчивы, синьорина Миранди, – произнёс Форстер, когда они отошли от беседки на несколько шагов.

– Всё, что я хотела вам сказать – я сказала вчера, включая просьбу не приходить, – отрезала она. – Но вы, разумеется, проигнорировали её. И почему я не удивлена?

– Да, вы много всего сказали вчера… не соответствующего этикету. И я не забыл, что вы ещё обещали надеть мне на голову ваш десерт, если я приду сегодня. Но всё равно я пришёл. И даже принёс запасной десерт… на всякий случай, – улыбнулся Форстер.

– Но вы всё равно пришли! Вы бы не были столь беспечны, мессир Форстер. Кто сказал, что я не сдержу своё обещание? – ответила Габриэль с вызовом.

Зачем он её дразнит? Как можно быть таким навязчивым?

– Если это поможет вам простить меня – то я не против, – произнёс он с какой-то странной улыбкой.

Вообще, сегодня он был странный – за всё время чаепития Форстер не сказал ни одной колкости, он был деликатен в выражениях и подчёркнуто вежлив, как истинный южанин. И не зная, что он за человек на самом деле, легко было бы обмануться.

– Прощу? Вас? – удивилась Габриэль. – За коробку пирожных? Или, может, у вас припасена ещё дюжина шляпок?

– Я не хотел обидеть вас, синьорина Миранди. Уж поверьте, действительно не хотел. И мне жаль, что всё так получилось, – произнёс он тихо.

Габриэль посмотрела на него искоса.

С чего вдруг он стал таким покладистым?

– Вы просите прощения? Как странно… А как же ваша вчерашняя лекция о честности и лицемерии? И о том, что вам не стыдно за ваши слова? И что «извиняться в силу традиций», ну и так далее… – она повернулась к нему и произнесла, подражая его манере речи: – «Почему вы решили извиниться? Вам действительно жаль, что вы, возможно, сделали больно другому человеку, или вы решили извиниться потому, что…»… Вы вчера говорили что-то подобное, насмехаясь надо мной. А сегодня мой черёд посмеяться над вашими извинениями. Оставьте их при себе. Я не собираюсь вас прощать.

Он снова улыбнулся и ответил, пропустив её колкость мимо ушей:

– У вас и правда очень красивый сад, синьорина Миранди. И вы, конечно, слукавили, сказав, что тут не на что смотреть. Расскажите о нём. Как называются эти розы?

Они свернули на боковую аллею, и огромный куст, усыпанный жёлто-персиковыми цветами, скрыл их от взглядов синьора Миранди и Кармэлы. Габриэль тут же остановилась и, резко повернувшись к Форстеру, спросила:

– Давайте начистоту, мессир Форстер – зачем вы здесь? Уж понятно, что не затем, чтобы полюбоваться на мои розы или кривые кинжалы отца! Уверена, в Бурдасе вы насмотрелись на них предостаточно. Вам так хочется досадить мне? К чему все эти извинения? Эта обманчивая вежливость? Что вам от меня нужно?

Форстер осторожно сорвал полураспустившийся цветок, понюхал, чуть склонив голову, и, глядя внимательно на Габриэль, сказал:

– Эта роза похожа на вас, Элья, такая же прекрасная и колючая, – он воткнул цветок в петлицу и добавил, – зачем я здесь? Вообще-то по двум причинам: первая – это попросить у вас прощения.

– В самом деле? – усмехнулась Габриэль, опустив зонтик.

– В самом деле. Я хотел сделать это ещё вчера, но наш разговор неожиданно… пошёл не в том направлении.

– «Пошёл не в том направлении»? Это так вы называете устроенную мне вчерашнюю… впрочем… неважно! Зачем вам моё прощение? – она внимательно вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, с чего вдруг в этом гроу произошла такая перемена.

– Зачем? Ну, это уже вторая причина, по которой я здесь, милая Элья. И если уж совсем начистоту, то я пришёл просить вашей руки у синьора Миранди, – ответил Форстер, глядя ей прямо в глаза.

– Что?

Габриэль потеряла дар речи. Она смотрела на Форстера и думала – он совсем спятил или продолжает издеваться над ней?

А Форстер, видя её замешательство, достал из внутреннего кармана сюртука чёрную бархатную коробочку и открыл её.

На розовой атласной подкладке лежало кольцо. Изящное и красивое. Очень красивое. И… безумно дорогое.

– Габриэль Миранди, – произнёс он серьёзно, – я говорю совершенно искренне – выходите за меня замуж.

– Замуж? За вас? Да с какой стати! – выпалила Габриэль внезапно, и с ужасом глядя на кольцо, отступила на шаг назад.

Она растерялась, потому что никак не ожидала подобного предложения, и сказала первое, что пришло в голову. Нет, конечно, она отказала бы ему в любом случае, но, зная заранее, что дело примет такой оборот, уж наверняка помучила бы его и отомстила за всё. А теперь её растерянность сыграла ему только на руку, и всё снова получилось как-то невежливо и даже неприлично.

– С какой стати? Хм. Интересный вопрос, – казалось, он не удивлён её растерянностью, – ну, например, потому, что я буду вам хорошим мужем.

– Хорошим мужем? Вы? Да ни за что! – воскликнула она, отсекая воздух рукой.

– Почему же вы думаете, что я буду плохим мужем? – он улыбнулся.

– Вы… вы самовлюблённый, невоспитанный, наглый… Неважно, – она не могла найти подходящих слов, чтобы охарактеризовать его в полной мере.

– Эти качества, даже если бы они у меня были, – он усмехнулся, глядя на её растерянность, – вовсе не мешают супружеству. Вы, кажется мне, милая Элья, совсем не разбираетесь в мужчинах.

– Я разбираюсь в них достаточно, чтобы понять, кто вы такой!

– И кто же я такой? Дикарь и лицемер? – он снова улыбнулся, и голос его был тихим, с какими-то странными бархатными нотками, от которых у Габриэль сердце пропустило удар. – Может, не такой уж и дикарь? И может, не так уж я и невоспитан, милая Элья? Я знаю о вас всё: что вы любите вальсы, пирожные и розы, вы сентиментальны, принципиальны и очаровательны. Вы мне нравитесь. И забудьте всё, что я говорил вам до этого – я был неправ, к дьяволу принципы, я смогу быть вам хорошим мужем, Элья!

– Вы… и я… о… нет, мессир Форстер! – отрезала Габриэль, чувствуя, как у неё краснеют уши и дрожат пальцы, сжимающие ручку зонта.

– Значит, вы мне отказываете? – спросил он, ничуть не изменившись в лице.

– Да, – ответила она резко.

– Может быть, вам дать время подумать? Не принимайте решение так поспешно.

– Не о чем тут думать! Я не выйду за вас замуж, даже если вы будете последним мужчиной во всей Баркирре! – с этими словами она чуть отступила назад.

– Позвольте спросить, почему?

– Я ещё не вполне готова для брака, – ответила Габриэль с достоинством и расправила складки на платье, пытаясь вернуть себе самообладание.

Форстер окинул её странным взглядом и произнёс, прищурившись:

– Это что ещё за вежливая чушь? По мне так вы вполне готовы. Уж простите мою бестактность – я же гроу и дикарь, а мы привыкли называть вещи своими именами. Это, кстати, называется честность, – он смотрел на неё внимательно и сосредоточенно, – так что со мной не так, Габриэль? Я не слишком богат? Некрасив? Незнатен? Может быть, стар для вас?

В его голосе ей почудилась досада и обида, а ещё – насмешка. И она готова была поклясться, что он расстроен.

Из-за ящика вина? Немыслимо!

– Ну, раз вам недостаточно деликатного «я ещё не вполне готова для брака», то извольте, – произнесла она, выпрямившись и чуть вздёрнув подбородок, – я не люблю горы, не люблю вас и совершенно ничего не понимаю в овцах! Как вам такая причина?

Форстер сделал полшага ей навстречу, а она снова отступила, выставив между ними раскрытый зонтик, как щит.

– Не любите меня? – спросил он, усмехнувшись криво, и усмешка эта была недоброй. – Вы что же, собираетесь замуж по любви? Простите, но вы производите впечатление рассудительной и умной девушки, Габриэль. А я в жизни не слышал большей глупости, чем брак по любви… в вашем положении.

От его слов и тона, каким он это сказал, всё её самообладание снова как ветром сдуло.

Он что же, решил выиграть свой спор любой ценой? Так сильно ему нужно её согласие, чтобы хвастать этим, распивая треклятое лиарнское с синьором Грассо? Потом, очевидно, заявит, как он спас «бедняжку» Габриэль от участи старой девы или приживалки! И как она была счастлива этому предложению!

– А я в жизни не слышала большей бестактности, чем эта ваша отповедь моей глупости и упрёк моей избирательности, учитывая «моё положение», – воскликнула Габрриэль, взмахнув зонтом, – и если уж на то пошло, то и я позволю себе ответную бестактность и попрошу не совать ваш длинный нос в причины моего отказа!

– У меня, по-вашему, длинный нос? – улыбнулся Форстер и потёр переносицу. – Он вам не нравится и, может быть, всё дело в этом?

– По-моему, у вас ещё и очень длинный язык, – парировала Габриэль, – возможно, это хорошо в деле торговли овцами, но не в приличном обществе, где уважение к чувствам других, которое, кстати, называется деликатность, не позволяет говорить вслух всё, что заблагорассудится! Но вам, как я понимаю, неоткуда было об этом узнать. И да, у вас длинный нос. И да, он мне не нравится. Как, впрочем, и всё остальное!

Она никогда ещё не чувствовала такого смущения, смешанного со злостью и желанием убежать и спрятаться. Ей почему-то казалось, что Форстер абсолютно серьёзен в своём предложении, а с другой стороны, он явно насмехался над ней, и всё это выглядело как дурацкая шутка, учитывая тот факт, что она знала о его споре с синьором Грассо. Но его внимательный цепкий взгляд и это безумно дорогое кольцо – на атласной подкладке она успела заметить монограмму самого известного ювелирного дома во всей Баркирре – всё это было как-то слишком для глупой шутки.

– Габриэль, бросьте это ребячество, – Форстер посмотрел на её зонт, выставленный вперёд, и произнёс чуть понизив голос, и в нём снова появились бархатные нотки, – вы разумная девушка, давайте забудем наши разногласия. Подумайте над тем, что этот брак будет выгоден нам обоим. Я богат и решу финансовые проблемы вашей семьи, вы ни в чём не будете нуждаться. Я не стар, не уродлив. Я приятный собеседник и хороший любовник. Конечно, я не бари, я гроу и не знатного происхождения – вас это смущает? А любовь… Много ли вы знаете счастливых браков, заключённых по любви? Да и кто сказал, что вы не сможете меня полюбить?

Последние слова он произнёс совсем тихо и сделал полшага навстречу.

Хороший любовник? Да как же ему не стыдно говорить о таком вслух! Как у него только язык повернулся сказать подобное!

Габриэль поспешно отступила на шаг, и лицо её пылало от возмущения и смущения, от его слов и этого голоса, и от того, как странно он смотрел на неё. А ещё от того, что она на мгновенье представила, как они вдвоём идут под руку в Храм, как их осыпают лепестками роз и зерном, он обнимает её и наклоняется, чтобы поцеловать.

Сможет его полюбить? Силы небесные! Да ни за что!

И, сложив зонт поспешно, так, что затрещала одна из спиц, она произнесла:

– Я знаю, зачем я вам нужна, мессир Форстер! Вы хотите попасть в королевскую торговую палату, чтобы торговать вашими овцами, а я – ваш входной билет. И знаю, что вы расспрашивали о моей родословной так, словно я какая-нибудь гончая или лошадь. Бари ли я? О, да! И я отказываю вам не потому, что вы не бари, и не потому, что вы – гроу! Нет, это не имеет никакого значения! Я отказываю вам, потому что вы мне не нравитесь. Более того, я презираю ваше отношение к женщинам, к браку, к традициям, ваш образ мыслей, ваше отношение к людям и вашу продажность! И не желаю видеть вас подле себя «отныне и вовеки веков»! И пусть я буду глупой в ваших глазах и дальше, но всё же надеюсь выйти замуж по любви, а вовсе не за дюжину шляпок и туфель! И за человека, которого буду уважать, а не презирать втайне за его принципы и мораль! Надеюсь, вам понятно?

– Выйти замуж по любви? Лесной дух! – воскликнул он недоумённо и добавил уже чуть мягче: – Вы такой ещё ребёнок, Элья… Но, может быть… вам нужно время? Или совет отца? Ведь что-то может заставить вас передумать?

– Передумать? – она коротко рассмеялась и, внезапно шагнув ему навстречу, произнесла негромко, вздёрнув подбородок и глядя ему прямо в глаза: – Вы спорили с синьором Грассо на ящик вина о том, что я буду мечтать о подобном предложении. Что же, мессир Форстер, имейте мужество признать, что вы проиграли.

Их лица были совсем близко, но ей больше не было страшно. Она поняла, что в этот краткий миг имеет какую-то странную власть над ним. Взгляды обжигали друг друга, и некоторое время они стояли так, и если на лице Габриэль можно было прочитать все эмоции, то лицо Форстера было совершенно непроницаемо, только зрачки сделались совсем маленькими, и казалось, что его глаза наполнены осколками льда.

А потом Габриэль отступила, сделав несколько шагов назад, вышла из-за куста роз и увидела, что у беседки стоят так ожидаемые ею гости. Она радостно помахала им, с облегчением подумав, что наконец-то этот разговор будет закончен, и только потом заметила, что капитана Корнелли с ними нет, а Франческу сопровождает только её кузен.

– Надеюсь, мессир Форстер, между нами не осталось недопонимания? – спросила Габриэль приторно-вежливым голосом.

– Нет-нет, вы всё объяснили вполне доходчиво, синьорина Миранди, – сказал Форстер и, выйдя из укрытия, тоже увидел гостей, стоящих у беседки, – что же, не буду больше вам надоедать, учитывая, что у вас есть более… интересное общество.

Он захлопнул коробочку с кольцом и убрал во внутренний карман.

– И не забудьте отправить ящик лиарнского синьору Грассо, мессир Форстер, – ответила Габриэль с издёвкой, – здесь на юге принято держать своё слово.

Форстер чуть поклонился и ответил:

– Ну что же, вы правы – мой промах очевиден, – произнёс он холодно, и на лице его не дрогнул ни один мускул, – и… наверное, я сделаю вам больно этими словами, синьорина Миранди, но лучше бы вам знать, что капитан Корнелли не собирается на вас жениться, если вы на это рассчитываете, а вы рассчитываете – я вижу. И сегодня он здесь тоже вряд ли появится – у него небольшая проблема… с плечом, – Форстер застегнул сюртук и, чуть поклонившись, добавил с ледяной вежливостью, – всего хорошего, синьорина Миранди. Несмотря на наши… разногласия мне было приятно провести с вами время. Надеюсь, ещё увидимся.

– Не могу сказать, что это было взаимно, мессир Форстер. И надеюсь не встречаться с вами больше ни при каких обстоятельствах! – отрезала Габриэль.

Он чуть улыбнулся, кивнул ей сдержанно и ушёл, а Габриэль немного помедлила, успокаивая дыхание и бешено бьющееся сердце, и, лишь дождавшись, когда синьор Миранди проводит Форстера до ворот, направилась в беседку.

Её едва держали ноги, лицо пылало, а руки стали совсем холодными, она вымученно улыбнулась Фредерику и поцеловала Фрэн, но почти не слышала слов приветствия.

– У меня сломался зонтик, и… нужно… принести лимонад, ты мне поможешь? – спросила Габриэль, обращаясь к кузине.

И Фрэн, с которой явно было что-то не так, тут же вцепилась в её руку и сама потащила Габриэль в дом.

Она упала в кресло, разложила веер и, набрав в грудь побольше воздуха, начала торжественно:

– Тебе лучше присесть, Элла! То, что я сейчас скажу… Пречистая дева! – Фрэн внезапно вскочила и выпалила с горящими глазами. – Они стрелялись из-за тебя на дуэли! Ты представляешь? Уму непостижимо! Элла!

– Кто стрелялся? Ты о чём? Фрэн? Да успокойся ты! – удивлённо воскликнула Габриэль.

Но Франческу уже нельзя было остановить. Она принялась ходить по комнате из угла в угол и тараторить, сбиваясь с одной мысли на другую, а щёки её горели лихорадочным румянцем.

– Как кто?! Корнелли и этот Форстер! Сегодня утром! И Форстер прострелил ему плечо! И теперь капитан Корнелли дома, и с ним капитан Моритт, поэтому они не пришли. А я не хотела идти, ведь неудобно, этот гроу здесь… Пречистая Дева! Никола сказал, что он стреляет, как бог! А ну как бы у него был сейчас с собой пистолет? Я как его увидела – обомлела вся. Но я же подруга, я должна была прийти, предупредить, – она упала в кресло и принялась обмахиваться веером, – я просто умираю от зависти! Вот бы кто стрелялся на дуэли из-за меня…

Габриэль медленно опустилась на кушетку, чувствуя, как её совсем не держат ноги.

Они стрелялись из-за неё?

Отец наш небесный! Какой позор! Теперь вся Кастиера… да что-там! – всё Побережье будет обсуждать её и это событие до конца осени, а, может, и всю зиму. Ну или до следующей скандальной дуэли из-за женщины.

А в итоге из «бедняжки» она превратится в «дуру» или «гордячку», или и в то и другое одновременно, потому что предложение одного из дуэлянтов она только что отвергла, а второй дуэлянт ей в итоге его не сделает. Каким бы подлецом ни казался Форстер, тут он был прав. Капитан Корнелли вряд ли женится на ней…

Сказать, что на её репутации появилось пятно – это ничего не сказать. Вряд ли после такого какой-нибудь мужчина в своём уме придёт к ней с предложениями. Кому нужна так много мнящая о себе «гордячка и дура», которая отвергла сто пятьдесят тысяч ливров годового дохода? Будь она богата – другое дело, подобная дуэль только прибавила бы ей ценности как невесте, а в её положении вся эта история с дуэлью проделала дыру не только в плече капитана Корнелли, но и в её репутации.

И самое обидное было то, что они стрелялись не из-за неё. На самом деле они ведь стрелялись потому, что ненавидели друг друга, а она стала просто предлогом.

Милость божья!

– Фрэн…

Габриэль беспомощно посмотрела на кузину, которая продолжала сокрушаться о том, что в её жизни никогда такого не случится.

– Фрэн? А с чего ты решила, что они стрелялись из-за меня? – спросила тихо Габриэль, надеясь, что, может, это какая-то ошибка. – Они вроде как давние враги, мало ли поводов? При чём тут я?

– Ну так капитан Корнелли сам сказал, Никола был его секундантом, а он сказал Федерику. А синьор Грассо был секундантом Форстера. Да все уже знают! Ах, Элла! Ты такая счастливая! Надеюсь, Паола пойдёт прыщами от зависти!

– А причина в чём? Из-за чего? Я ведь не давала никакого повода!

– Причина? Элла… только скажи, что ты не будешь на меня сердиться?

– Сердиться? Фрэн? Скажи, что ты наделала?

– Да ничего я не наделала! Просто вчера, когда к нам заходил Фредерик, а ты уже ушла… то он… он увидел корзину с розами… и спросил, он думал это мне… ну а я сказала, что они от «этого гроу», и что ты хочешь выбросить их в окно. А он рассказал Корнелли… наверное. И они повздорили вчера вечером. Капитан заступился за тебя и попросил Форстера не надоедать девушке подарками, которые ей неприятны. А Форстер сказал, чтобы Корнелли катился к дьяволу, и что девушка сама решит, что ей нужно, а что – нет, и что если она хочет выбросить цветы, то пусть выбрасывает, а капитану нечего лезть в ваши отношения.

– Отношения? Он что – так и сказал?! – спросила Габриэль с ужасом.

– Да, кажется, так и сказал. А ещё – сказал капитану Корнелли держаться от тебя подальше и что он прострелит ему ногу, если увидит рядом с тобой! А капитан ответил, что не хочет ли он сам словить пулю за то, что волочится за южанками, и что его место среди овец, ну и дальше уже неприличное.

Фрэн сложила руки в молитвенном жесте и тут же продолжила с восторгом:

– Но, если хочешь – спроси сама у капитана Корнелли, мы теперь обязаны поехать к нему. И надо взять корзину цветов…

– Я не могу поехать, Фрэн! Ты хоть понимаешь, как это всё теперь выглядит? – воскликнула Габриэль.

– А как это выглядит? – спросила Фрэн, подняв брови, а потом добавила восторженно: – Это выглядит просто чудесно! – она выдохнула со счастливой улыбкой. – Хотя это странно, что после такого Форстер посмел явиться сюда. Вот уж у этих гроу – никакого намёка на воспитание! Зачем он приезжал?

– Он просил меня выйти за него замуж, – рассеянно ответила Габриэль и только потом подумала, что совершила самую большую ошибку в своей жизни, рассказав это кузине. – Только, Фрэн, никому об этом не говори! Умоляю!

Но по лицу Франчески было понятно, что умоляла она зря. Две таких новости, как дуэль и предложение Форстера, стали для кузины настоящим потрясением, и уж конечно никакие мольбы не удержат теперь её язык взаперти.

– И всё это за одну только свадьбу? – воскликнула кузина обиженно. – Ну почему тебе так везёт?