Текст книги "Южная роза"

Габриэль вскочила, чтобы не смотреть на него снизу-вверх. Их разделял лишь чайный столик, но Форстер не шелохнувшись молча выслушал её тираду и спросил вдруг совершенно серьёзно:

– А не просто так возьмёте?

– И как это понимать?

– Ваш отец болен, синьорина Миранди… А эта дыра, – Форстер красноречиво посмотрел на потолок, где в углу красовались жёлтые разводы, – такие места убивают быстрее, чем каторжные работы – сырость, отсутствие солнца… чахотка… клопы…

– Клопы? – Габриэль едва не задохнулась от возмущения. – Да как вы смеете…

– Да-да! Я понял свой промах, – перебил её Форстер с усмешкой, – вы конечно же скажете, что мне следовало деликатно об этом промолчать и похвалить вашу скромную гостиную.

– Конечно же я так и скажу! – выпалила Габриэль. – Потому что вы со своей честностью и отсутствием такта…

– …могу катиться к дьяволу, – Форстер прервал её на полуслове, – и это я тоже помню! Как раз на этом мы с вами расстались у плакучих ив, – он улыбнулся и добавил, – но клопы от этого не перестанут ими быть, равно как и протекающая крыша. Хотя я понял, что сегодня мои советы пришлись не ко двору…

Форстер не успел договорить, а Габриэль не успела пожелать Форстеру, чтобы он провалился, потому что дверь в спальню синьора Миранди открылась – доктор закончил осмотр.

Он уверил Габриэль, что ничего фатального нет, но её отцу стоит поберечь слабое сердце. И список его рекомендаций, не считая лекарств, оказался довольно внушительным. Но, кроме капель и пилюль, он рекомендовал полное спокойствие, чистый воздух, спаржу, неспешные прогулки и хорошее настроение. А ещё – полностью прекратить внеурочные занятия. И его советы насчёт спокойствия, прогулок и спаржи выполнить было в разы труднее, чем пить прописанные доктором пилюли.

– Ешьте меньше сахара и соли, синьор Миранди, – доктор надел шляпу и добавил, – соль – белый яд, а сахар – сладкий. И поправляйтесь. Всего хорошего. Не провожайте – сегодня вам лучше полежать.

В коридоре Габриэль поблагодарила доктора за визит и подумала, что это будет крайне грубо, если она не поблагодарит и мессира Форстера. Пусть он трижды невоспитанный гроу, но у неё отлегло от сердца после заверений доктора. И, собравшись с духом, она произнесла очень вежливо и тихо, стараясь не смотреть Форстеру в лицо:

– Я вам очень признательна, мессир Форстер, за этот визит доктора. Спасибо.

Она не видела выражения его лица, но он внезапно склонился, поймал её руку и, целуя на прощанье, произнёс также тихо, чтобы услышала только она:

– Ну почему вы не попались мне вчера со своей корзинкой!

И в его голосе ей почудились досада и раздражение.

А затем он порывисто нахлобучил шляпу и, пообещав завтра же прислать спаржу для синьора Миранди и навестить его в ближайшее время, скрылся за дверью вслед за доктором.

Глава 10
О спарже и неожиданных планах на лето

Спаржу Форстер действительно прислал.

А ещё в корзине обнаружился свежеощипанный фазан, завёрнутый в тонкое льняное полотно, окорок и сырная голова, бутылка отличного вина, сушёный инжир, изюм, баночка мёда и коробка пирожных, разумеется, самых дорогих, какие нашлись в лавке мэтра Эспозито.

И записка.

«Скорейшего выздоровления, синьор Миранди. Мр. Форстер».

Габриэль едва не задохнулась от возмущения. В этой корзине было всё, чего они уже давно не могли себе позволить, и такая нарочитая демонстрация того, что Форстер прекрасно это понимает, была для Габриэль невыносима. Но особенно умилила записка.

И будь её воля, Габриэль отправила бы всё это, ну разве что, кроме спаржи, обратно с ответом: «Доктор запретил синьору Миранди сладкое и солёное». Но Кармэла, точно кошка, поймавшая мышь, впилась в ручку корзины, и по её лицу было понятно, что отдаст она её только под пытками. Если раньше служанка разделяла мнение хозяйки насчёт «этого гроу» и его поведения, то сегодня она как-то враз переменилась, и на возмущение Габриэль лишь угрюмо молчала, делая вид, что занята изучением фазаньей кожи.

И глядя на эту «глухоту», внезапно нахлынувшую на служанку, Габриэль впервые поняла, как это унизительно – быть бедным. И зависимым. Радоваться возможности нормально поесть или вызвать доктора…

В тот же вечер сидя за столом, на котором красовался запечённый фазан, она подумала – а если с её отцом что-нибудь случится? Что станет с ней и Кармэлой?

Она впервые задумалась о будущем по-настоящему. Ведь весна уже пришла. Но ничего не изменилось. И вряд ли теперь изменится…

И эта безвыходность лишь породила в ней ещё одну волну злости на Форстера. Может быть, потому, что их бедность особенно ярко почувствовалась на фоне его богатства?

Это раньше она не замечала их убогой гостиной, своих заношенных перчаток, застиранного плаща и скудной пищи, потому что на Гран Орсо их окружали такие же люди в таких же платьях и с теми же проблемами. И сравнивать себя ей было не с кем. Но эта встреча с Форстером как-то перевернула разом всё с ног на голову.

С того момента, когда доктор приходил к отцу, мысль о том, что с ними будет, если синьор Миранди совсем сляжет, стала преследовать Габриэль неотступно. Ведь в таком случае у них не останется никакого, даже мало-мальски скудного содержания. Всех их денег – только то, что зарабатывает отец да мелочь, что платят ей за помощь в библиотеке с каталогами. Для погашения долга перед банком они продали мебель, украшения, серебро, одежду и даже большую часть фарфоровой посуды. И если завтра отец не получит жалованье…

Чем платить за квартиру, еду, за лекарства, за визиты доктора?

От этих мыслей Габриэль стала плохо спать по ночам, ворочаясь и перебирая в уме разные варианты. Страх поселился где-то в глубине души, не давая думать ни о чём другом, она стала рассеянной и грустной и, промучившись так несколько дней, наконец, поняла, что победить его можно только так, как она побеждала все свои страхи. Встретиться с ним лицом к лицу. И набравшись смелости, она стала изучать объявления в газетах о работе.

Экономки, гувернантки, горничные, помощница в лавку бакалейщика…

Глаза пробегали по строчкам, а мысли тут же возвращались к пруду в саду синьора Таливерда.

«Вас ждёт участь чьей-нибудь приживалки – экономки богатой родственницы, живущей на мизерное жалованье. Либо жены торговца тканями, посудой или бакалейщика».

И слова Форстера снова и снова звучали в её ушах, как сбывшееся предсказание.

Как же она ненавидела его в такие мгновенья! Хотя, по сути, он был прав, и всё это было ожидаемо, только…

С тех пор, как они переехали в Алерту, никто, кроме Фрэн, её не навестил. За всё время они получили лишь два неименных приглашения на балы: один устраивал университет в честь юбилея, а второй был благотворительным в пользу приюта для сирот, и на него звали всех без разбору, потому что нужно было платить за вход. Она бы и так никуда не пошла, потому что к балам прилагаются траты на наряды, а ещё расспросы о том, как же она теперь поживает. Ну и сплетни, само собой.

Но понимать, что семью Миранди словно вычеркнули из списков всех приличных людей, было обидно. За эту зиму их круг общения сократился до нескольких университетских друзей отца, лавочников и старого аптекаря.

«И как скоро общество, за которое вы так цепляетесь, с его этикетом и приличиями, вышвырнет вас наружу?»

Слова мессира Форстера преследовали её теперь неотступно. И то, что он оказался прав, ужасно её бесило. И не из-за самой правды – с ней она в душе была согласна, а из-за его вечной усмешки и выражения лица, на котором легко читалось «А я вас предупреждал!», из-за его подачек в виде корзины продуктов, предложения одолжить денег или визита доктора и его замечаний о «дыре, в которой они живут». Всё это было ужасно унизительно.

«…но сейчас у вас только один выход, Элья – смирить свою гордость и продать подороже то, что у вас ещё осталось: вашу молодость, красоту и родовую кровь, чтобы удержаться на поверхности. И если вам удастся сделать это не за «дюжину шляпок», я искренне извинюсь перед вами за все свои слова».

К счастью, в квартире на Гран Орсо мессир Форстер больше не появлялся. Синьор Миранди говорил, что встречал его ещё пару раз в городе, и они даже выпили по чашке чаю, но от приглашения их навестить он деликатно отказался. А Габриэль подумала, что всё просто – такой франт, как этот гроу, брезгует посещать их промозглую маленькую квартирку. Не зря же он в прошлый раз так внимательно осматривался и упомянул про сырость и клопов. Наверняка подумал, что у них тут клопы бегают прямо по потолку.

Ну и слава Богам! По крайней мере, ей больше не будет так стыдно.

* * *

В один из дней, когда у отца было особенно хорошее настроение, Габриэль решилась поговорить с ним о том, что начала искать работу. Пока, конечно, попытки её не увенчались успехом. Гувернантки требовались с постоянным проживанием, но Габриэль не хотелось надолго оставлять дом, да и смотрели на неё почтенные матроны с неодобрением, и почти все отвечали, что подумают.

Что с ней не так? Она не знала. Вроде бы она умна и образована, умеет играть на пианино и знает языки, скромно одета, приветлива и много не просит… В экономки её тоже не взяли. Синьора, которая с ней беседовала, выразилась недвусмысленно, что такая молодая и красивая экономка – это как персик, свисающий через забор на улицу: его потрогает всякая мужская рука и рано или поздно кто-то да сорвёт. А ей не нужно, чтобы у её забора отирались толпы мужчин. Габриэль смутилась и ушла. И назавтра решила сходить к аптекарю, да ещё пройтись по лавкам – поспрашивать, кому нужна помощница.

Но отец её идею не поддержал, более того, сильно разгневался, сказав, что он пока ещё жив и пока ещё глава семьи и не позволит, чтобы его дочь торговала в лавке луком или капустой. Чтобы не волновать его больное сердце, Габриэль быстро согласилась, что искать работу больше не будет, а на самом деле просто решила отложить этот разговор до лучших времён.

Единственное, что хоть немного радовало – синьор Миранди как-то снова воспрял духом. Может, причиной тому стала весна, что наконец-то пришла в полную силу, а может, микстуры доктора помогли. Ну, или спаржа, которую Форстер присылал исправно…

Но перемены были налицо, и вскоре синьор Миранди стал возвращаться из университета весёлый, совсем забросил своих вечерних студентов и стал воодушевлённо говорить о каком-то новом проекте. Габриэль рассеянно слушала его рассказы об останках саблезубого тигра, которые нашли в горах Трамантии, о бивнях неведомого зверя и наскальных рисунках в пещере под Эрнино, но мысли её были заняты поисками работы. Аптекарь предложил взять её в ученицы, разумеется, бесплатно – резать и сушить травы, толочь, мыть, развешивать…

Ну а уж потом, когда она сможет самостоятельно готовить микстуры, он обещал, что освободится место и он назначит ей жалованье. Благо аптека была напротив их дома, и Габриэль решила согласиться на это втайне от отца. Отец весь день в университете, он даже не узнает. По крайней мере лекарства для него теперь обойдутся им в разы дешевле.

Только в первый же день Кармэла вытащила её из аптеки – синьор Миранди явился домой раньше обычного, радостный и почти счастливый, со стопкой бумаг в руке и бутылкой вина.

– Итак, моя милая Элла, больше тебе не нужно думать о том, чтобы стать чьей-то гувернанткой! – он потряс бумагами. – Мы уезжаем!

– Уезжаем? Куда же, синьор Витторио? – спросила Кармэла, спешно завязывая фартук.

– В Трамантию!

– В Трамантию? Пречистая Дева! Да это же край земли! – воскликнула служанка, осеняя себя охранным знаком.

– Не такой уж и край. Не видела ты краёв! – ответил синьор Миранди с улыбкой.

– Но… почему в Трамантию? Зачем? – спросила Габриэль, присаживаясь на краешек стула.

– Ты разве не слышала, что я рассказывал в последнее время о находках в Эрнино? Про пещеру и саблезубого тигра? Про рисунки? Элла, ты точно витаешь в облаках!

– Да-да, я слышала, и что?

– Университет получил большой грант на исследование этих находок. Так что… мы едем туда на всё лето! – воскликнул синьор Миранди. – Меня назначили руководителем экспедиции.

– Но… как же всё здесь? – спросила Кармэла недоумённо, обведя руками гостиную.

– Вы хотите провести жаркое лето в этой тесной квартире? – ответил синьор Миранди, нахмурившись.

– Синьор Витторио! Трамантия? Это же так далеко! Там наверняка ужасно холодно… И там одни гроу! А они же дикари! – не унималась Кармэла.

– Кто тебе всё это сказал? И многих ли гроу ты знаешь? Сомневаюсь, что ты видела хоть одного. Хотя нет, мессир Форстер вот тоже гроу. По-твоему, он похож на дикаря? – спросил синьор Миранди.

– По-моему, он гораздо хуже, – пробормотала Габриэль.

Но синьор Миранди не расслышал её слов и лишь произнёс воодушевлённо:

– Трамантия – это страна высоких гор, прозрачных озёр и зелёных лугов. А какой там сыр, Кармэла! К тому же глава местной общины обещал предоставить университету внаём большой прекрасный дом.

– Папа! Но ведь это такой длинный переезд! А доктор не велел…

– Вот там как раз и будет всё, как сказал доктор, – перебил её синьор Миранди, – чистый воздух, долгие прогулки и никаких студентов по вечерам. А главное – за эту экспедицию мне очень щедро заплатят. Так что принимайтесь собирать вещи – мы выезжаем на следующей неделе.

– Как? Уже? Пречистая Дева! Чего же так скоро-то? – Кармэла всплеснула руками.

– Необходимо закончить все работы к осени, так что тянуть время нельзя.

Спорить с ним было бессмысленно, и Габриэль на самом деле ничего не имела против Трамантии, да против чего угодно, что будет лучше этой квартиры с окнами на серую стену другого дома. Хотя, конечно, она предпочла бы вернуться в Кастиеру, а не ехать в дикий незнакомый край. Ведь по большому счёту всё, что она знала о Трамантии, это то, что она далеко и населена малообразованными гроу. Ну и ещё – что это родина мессира Форстера.

И именно это обстоятельство, признаться, сильно её беспокоило – ей казалось, что к их предстоящей поездке «этот гроу» приложил свою руку. Но через несколько дней мессир Форстер неожиданно явился сам, сразу же после полудня. Он был, как и в прошлый раз, безупречно одет и весьма учтив – извинился трижды, сказав, что пришёл к синьору Миранди.

– Хозяин в университете, мессир, и лучше вам было бы искать его там, – ответила Кармэла, перегородив вход своим массивным телом.

– Я как раз оттуда и разминулся с ним. Мне сказали, синьор Миранди отправился домой. Могу я подождать его здесь? – с этими словами он протянул Кармэле коробку, перевязанную атласными лентами. – А это… не спаржа, конечно, но было бы невежливо с моей стороны прийти в гости и оставить вас без внимания.

И, разумеется, против пирожных из кондитерской мэтра Эспозито сердце Кармэлы устоять не могло. Да и как было устоять перед нежнейшим розовым кремом, в недрах которого прятались кусочки бисквита, пропитанные сладким вишнёвым ликёром?

Кармэла оглянулась, ожидая увидеть укор в глазах хозяйки, но Габриэль в коридоре не было, и истолковав это обстоятельство в свою пользу, она произнесла как можно громче:

– Ну, раз синьор Миранди сказал, что вот-вот будет, то вы, конечно, можете подождать его в гостиной. Чаю? – служанка медленно отступила назад.

– Я бы не отказался, да и вы умеете готовить его отменно, хочу заметить, – Форстер снял шляпу и вошёл внутрь.

Под напором этой неприкрытой лести Кармэла тут же сдалась, улыбнулась смущённо и, как кошка с добычей, поспешно скрылась с коробкой на кухне. А когда появилась Габриэль, мессир Форстер уже расположился на том самом продавленном диване, за который ей в прошлый раз было очень стыдно.

Приветствие получилось сдержанным и холодным. Кроме Габриэль в доме находилась только Кармэла, да и та пряталась от хозяйских глаз, нарочито гремя посудой, а мессир Форстер пришёл без приглашения, и это, по сути, являлось довольно неприличным. К тому же, служанка всего лишь незамужняя женщина, хотя и старше хозяйки. Но не выгонять же на улицу «этого гроу»?

Отца нет дома, и она как-то должна занять гостя до его прихода. Габриэль вспомнила последний разговор об их гостиной и клопах, фазана, спаржу и их странное прощание. И вот сейчас он снова сидит, вытянув ноги на полкомнаты, и молча её разглядывает. Ей было так неловко, что она не знала, чем занять руки. Присела на краешек кресла и взялась за вязание, но спускала одну петлю за другой и путалась в нитках. Форстер, наоборот, нисколько не смущался, сидел расслабленно, как у себя дома, и внимательно наблюдал за попытками Габриэль победить несчастный шарф.

– Благодарю вас за спаржу, мессир Форстер, – произнесла Габриэль, наконец, отложив спицы, и принялась изучать складки на портьерах поверх головы гостя.

– Не стоит благодарностей, синьорина Миранди, надеюсь, она понравилась вашему отцу, – мессир Форстер проводил взглядом истерзанный шарф и снова принялся внимательно разглядывать хозяйку.

Почему он так смотрит на неё? Сущее неприличие! Поскорее бы пришёл отец!

– О да, он был в восторге. Остальное, к сожалению, пришлось раздать бедным: ведь синьору Миранди доктор запретил сладкое и солёное. Но спасибо за заботу. Надеюсь, вы не имеете ничего против благотворительности? – Габриэль перевела взгляд на другое окно.

– Не имею, синьорина Миранди, лишь бы вам это доставило удовольствие.

– О! Ни с чем не сравнимое, мессир Форстер! А позвольте полюбопытствовать, с какой целью вам понадобился мой отец? Надеюсь, это не слишком бестактный вопрос?

– Довольно бестактный для благовоспитанной южанки, – усмехнулся Форстер, – но я переживу. Вас как будто смущает тот факт, что у нас с вашим отцом есть общие интересы?

– Учитывая ваши… интересы и те советы, что вы ему даёте – да, немного смущает.

Их взгляды, наконец, встретились, и Габриэль показалось, что сегодня его глаза были ярче, чем в прошлый раз. И смотрел он так внимательно, сосредоточенно, будто ожидал чего-то, и ей даже стало не по себе.

– Однако невысокого же вы мнения обо мне, – произнёс он с улыбкой, – впрочем, это и неудивительно, вы ведь меня совсем не знаете. Я понимаю, что обстоятельства нашего знакомства были… не совсем удачными. Но не бойтесь, синьорина, – он приложил руку к сердцу и чуть склонил голову, – обещаю, сегодня советов не будет. Я всего лишь пришёл попрощаться. Мои дела в столице закончены, я возвращаюсь домой и в Алерте появлюсь теперь не раньше, чем месяца через три, – он указал на лежавшую подле него толстую книгу в переплёте из коричневой кожи и добавил: – А ещё я принёс одну книгу, которую спрашивал у меня ваш отец.

– Уезжаете? Ну что же, удачной поездки, мессир Форстер, – ответила Габриэль. – Не могу сказать, что огорчена вашим отъездом, но вы ведь и не ждёте этого?

– Благодарю вас, синьорина Миранди, – он улыбнулся ещё шире, – мне импонирует ваша откровенность. Но увы, я всё же буду скучать по нашим беседам и вашим пылким проповедям в защиту этикета и приличий. Кстати, вы, я вижу, тоже собираетесь в поездку?

Он кивнул на чемоданы, стоявшие в коридоре.

Кармэла, наконец, принесла чай, и Габриэль спешно взяла чашку, чтобы хоть чем-то занять руки.

– Да, мы скоро уезжаем.

– Далеко?

– Да, довольно далеко, – ответила она, разглядывая блюдце, – в Трамантию, в научную экспедицию вместе с отцом.

– Вот как? Надо же… А куда именно? – спросил он негромко.

– В Эрнино.

Ей показалось, что Форстер немного удивлён, и это обстоятельство радовало. Значит, он не имел отношения к их внезапной поездке.

– Вы что-нибудь знаете об Эрнино? – спросил он, беря в руки чашку.

– Нет, – пожала она плечами.

– Это красивое место, – произнёс Форстер задумчиво, – уверен, вам там понравится.

– Сильно в этом сомневаюсь.

– Разве вы были там? – казалось, ответ Габриэль его задел.

– Нет.

– Тогда с чего такой вывод? Может, стоит сначала всё увидеть своими глазами, прежде чем отвечать столь категорично? Трамантия – очень красивая страна…

– А что мне может там понравиться? – прервала его Габриэль. – Ах да, вы же из Трамантии, а значит, там всё мёдом помазано. Как известно – всякий кулик хвалит своё болото.

– Так это из-за меня? Вы заочно не любите Трамантию лишь потому, что я оттуда родом? – усмехнулся Форстер. – Думаете, что она населена дикарями гроу, которые ходят в овечьих шкурах? Пфф! Синьорина Миранди! Какая ограниченность…

– Из-за вас? Пфф! Какая самонадеянность! – парировала она едко. – Вы считаете, что так много значите для меня, что я только на основании моей неприязни к вам стану плохо думать о целой стране?

– По мне, так это очевидно. У вас вон даже руки дрожат, – он красноречиво посмотрел на её пальцы сжимающие чашку, – и вы возражаете мне лишь потому, что хотите быть против. Против чего угодно, лишь бы против меня.

Она поставила чашку, которая и правда норовила выскочить из рук, и ответила жёстко:

– Против вас? Вы слишком высокого мнения о себе, мессир Форстер. Я сказала, что мне там не понравится лишь потому, что вынуждена ехать туда в силу обстоятельств, а вовсе не по собственному желанию. И такое принуждение, как и любое принуждение, само по себе мне противно. Какими бы вкусными ни были конфеты, когда вас заставляют есть их насильно, вы перестаёте их любить. И я бы предпочла вернуться в Кастиеру, чтобы провести лето в тех местах, которые я люблю, чем тащиться через полмира, искать новых впечатлений в совершенно чужой для меня стране! Даже если там «горы, озёра, луга и самый вкусный в мире сыр…»! – процитировала она слова отца.

Мессир Форстер встал, и Габриэль тоже вскочила. В какое-то мгновенье она даже испугалась своей дерзости. Эти горцы, они такие обидчивые, когда речь заходит об их родине…

И вообще, что на неё нашло? Почему она всякий раз взрывается, стоит только этому Форстеру начать подтрунивать над ней. А ведь его всё это просто забавляет – это же видно по его лицу! Ей бы просто промолчать, отделаться незначительной вежливой фразой, похвалить эту треклятую Трамантию, попросить рассказать о ней, задать вопросы о погоде и природе – ведь именно так нужно вести вежливую светскую беседу…

Но нет! Когда дело касается этого гроу, она почему-то перестаёт себя контролировать, её так и тянет ему возражать. И да, он прав, что ей хочется быть против… Против чего угодно, что он говорит.

– Что же, похоже, синьор Миранди задерживается, а у меня в городе ещё остались дела. Может, я встречу его по дороге, – Форстер одёрнул рукава сюртука, – а сейчас я вынужден откланяться. Передайте синьору Миранди книгу и скажите, что это подарок, возвращать её не нужно. Вы проводите меня?

Он направился к выходу, взял с комода шляпу, помедлил немного, а затем повернулся к Габриэль и произнёс тихо, очевидно, чтобы их не услышала Кармэла:

– Послушайте, Габриэль… Учитывая тот факт, что мы с вами, может быть, никогда больше не увидимся… могу ли я задать вам один вопрос? И получить честный ответ, разумеется?

Они стояли в самом в конце коридора, в сумраке, разделённые прямоугольником света из открытой двери в спальню синьора Миранди. И эта уединённость, полумрак, тихий голос Форстера и какое-то странное выражение лица внезапно заставили Габриэль смутиться. Не просто смутиться – такие моменты её откровенно пугали и она не знала в чём причина этого страха. И сердце забилось где-то в горле, и похолодели руки, и, судя по интонации его голоса, вопрос, который он собирается задать, будет точно за гранью допустимого в светской беседе. А они здесь одни…

А если он снова сделает ей предложение?

А если опять заведёт разговор о деньгах?

А если…

– Я не думаю, что вам стоит спрашивать, – произнесла она, и голос сорвался.

– Но вы даже не знаете вопроса…

– Что бы вы ни спросили, ответ вам, скорее всего, не понравится.

– Почему вы так решили?

– Потому что вам всегда не нравится то, что я говорю, – ответила она, немного отступив, отошла бы и дальше, да позади уже была стена узкого коридора.

Уж лучше нагрубить ему, чем позволить всей этой ничего не значащей пока неловкости перейти во что-то совсем уж неприличное. Она увидела, как он разочарованно усмехнулся, отряхнул с раздражением лацканы сюртука и, чуть склонив голову, произнёс:

– Что же, удачной поездки, синьорина Миранди. Надеюсь, что вы всё-таки полюбите Трамантию, – затем надел шляпу, и уже выходя, добавил: – Но кое в чём вы были неправы, Элья. Вы думаете, мне не нравится то, что вы говорите? Это не так. Мне нравится. А ещё больше мне нравится, как вы это говорите. Прощайте! Надеюсь, вы не слишком сильно будете злиться на меня.

Он приподнял шляпу, откланялся и быстрым шагом спустился по лестнице, оставив Габриэль стоять в недоумении у двери.

– Что значит «как я это говорю»? – пробормотала она, чувствуя, как пылают щёки и колотится сердце.

И что за вопрос он собирался задать? Милость божья, да почему у неё руки так дрожат? Почему рядом с ним она сама не своя?

Нет, мессир Форстер, не собираюсь я любить вашу страну овец, и ваши горы, и сыр! И, надеюсь, мы больше никогда не увидимся!

Она вернулась в гостиную, присела в кресло и, наконец, с облегчением выдохнула.

Взгляд упал на оставленную Форстером книгу, она осторожно её взяла, открыла первую страницу и прочла название:

«Трамантия. Легенды, предания, обряды».

* * *

– Что? В Трамантию? Элла! Пречистая Дева! – Франческу едва не хватил удар. – Но, а как же я? Как же мы… я же собиралась… у меня были такие планы на лето! Но… В Трамантию! Святые угодники! Там же эти дикие гроу, и, вообще, там опасно! Элла! Эти повстанцы, ты помнишь слова капитана Корнелли? Они же до сих пор бегают где-то по лесам! – Фрэн принялась мерить шагами комнату, терзая в пальцах батистовый платочек.

Габриэль накануне отъезда решила попрощаться с кузиной. День был дождливый, но, к её счастью, университетский коллега отца – синьор Тересси, любезно согласился отвезти её в своём экипаже и забрать вечером, поскольку у него как раз были дела в той части города.

Франческа оказалась настолько не готова к внезапному отъезду кузины, что долго не могла прийти в себя: ходила по комнате, переставляя предметы на каминной полке, хваталась за колокольчик, чтобы позвать служанку, и не переставала говорить.

– Это самый юг Трамантии, Фрэн! Там уже безопасно и кругом стоят наши гарнизоны, – принялась успокаивать Габриэль кузину. – Не переживай, это всего на полгода, до осени. А потом мы вернёмся, и всё станет как раньше.

– Но… а ты не можешь остаться? Поживёшь у меня? Уедем на всё лето в Кастиеру? Или на нашу виллу в Боско? Ну же, Элла? Как я тут без тебя? – Фрэн присела на край кушетки и принялась смотреть умоляюще. – К тому же… как мне быть, я жду со дня на день предложения от капитана Моритта! Мне нужна твоя поддержка, Элла! И потом, а помолвка? Ты её пропустишь! А подготовка к свадьбе – я не справлюсь одна! Ну, прошу тебя – останься! Пожалуйста-а…

– Я не могу, Фрэн, – вздохнула Габриэль, – я бы с удовольствием осталась. Думаешь, я хочу ехать через полмира в эту дикую страну? Но у отца сердце совсем слабое. Он должен регулярно принимать лекарства и правильно питаться, а ты же знаешь, какой он забывчивый! Я боюсь, что эта поездка пойдёт ему во вред. Но он такой упрямый – я не могу его переубедить не ехать, и оставить одного не могу. Там же кости саблезубого тигра – куда мне против костей! – улыбнулась она, разводя руками.

– А Кармэла? Она могла бы присматривать за ним, – сделала Фрэн ещё одну попытку.

– А что Кармэла? Ты же знаешь, какая она бестолковая. Всё путает и забывает. И к тому же я не доверяю ей в таком важном деле – она душу дьяволу продаст за какую-нибудь ерунду! Вон хоть за фазана или коробку пирожных от этого Форстера! – раздражённо ответила Габриэль. Но потом добавила, опомнившись: – Извини, вырвалось.

– Помнится, в прошлый раз она обещала вымазать его эклерами, – улыбнулась Фрэн.

– Да если бы! Он имел наглость явиться к нам в гости уже здесь. Причём дважды. И теперь Кармэла рада его пирожным!

– Да-а? Как интересно! И зачем он приходил? Ну же, расскажи! – Фрэн села поближе и сразу же забыла о своём расстройстве. – Я ведь сто лет тебя не видела!

А Габриэль словно прорвало. Она давно не говорила ни с кем по душам, а ей так хотелось высказаться. И она выложила Фрэн всё начистоту: о том, как она ненавидит этого гроу, его странные посещения, его подарки, его самовлюблённость и навязчивость, от которой она не знает куда деться. Она говорила о нём долго и подробно, и даже сама удивилась тому, как много всего она помнит об этом Форстере.

Вот уж воистину – ненависть освежает память!

– …но больше всего, Фрэн, я ненавижу его самодовольство! Он так снисходительно смотрит на всё, будто назначает цену! На нашу гостиную, на диван, даже на продукты в моей корзинке, и это… это невыносимо! Как можно быть таким нетактичным? Так бы и ударила его по этой мерзкой усмешке! Он думает, что можно всё купить за деньги! И на меня смотрит, как на порченый товар в лавке, будто приценивается, чтобы не переплатить! И он говорит ужасные вещи! И является к нам, наплевав на все правила, да ещё и поучает меня, и вообще… После всего, что было – ненавижу его! Ненавижу, – выдохнула она уже спокойнее.

– Так зачем он приходил? – снова повторила Фрэн.

– Не знаю. У него какое-то дело к отцу, хотя какие у них могут быть дела? Ещё он приносил книгу, но мне кажется, это всё неправда. Мне кажется, дело во мне. Вернее, в моём отказе ему осенью. Он просто мстит мне таким образом, потому что я задела его гордость, и теперь он хочет унизить меня, подчеркнуть, как много я потеряла, отказав ему, и это так мерзко! – ответила Габриэль, снова всплеснув руками. – Ну вот! Извини, что я это всё вот так говорю, просто… накопилось. Все вокруг будто слепы! Будто не видят, что он за человек! Будто не видят ничего, кроме его денег!

– О! Тут ты права! Он теперь частый гость и у Домазо, и у Арджилли, никто уже и не вспоминает, что он – гроу, – произнесла Фрэн, наливая чай в чашки, – и, как я думаю, всё это закончится скорой помолвкой. Если, конечно, Джованна, Паола и Селеста не убьют друг друга из-за него! – Фрэн улыбнулась, протянула кузине чашку и добавила: – Ну, а как только он женится, уж ему придётся оставить тебя в покое.

– Послушай, Фрэн, я хотела поговорить с тобой, – Габриэль вздохнула, беря чашку, – когда я вернусь из Трамантии… осенью… я буду искать работу. Гувернантки или экономки…

Она видела, как вытянулось лицо Франчески и округлились глаза, и ей было стыдно, хотя и непонятно за что, но этот разговор всё-таки должен был состояться. Ведь даже если бы она не поехала в Трамантию, всё равно ей пришлось бы отказаться от предложения Фрэн провести лето вместе в празднествах и развлечениях. У неё теперь совсем другая жизнь, и пора Франческе это понять.