Текст книги "На языках хинди и суахили"

На языках хинди и суахили
Люба Правда

© Люба Правда, 2016

© Ия Легостаева, дизайн обложки, 2016

© Катерина Блоссом, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

К языкам

Критики и авторы перестроечных учебников тщательно отмывали поэтов Серебряного века от алой революционной крови, оправдывали глупостью и молодостью их левачество и на рваные криком губы наложили подорожник нового времени, в котором бунт приватизирован пошленькими акционистами, а оппозиция позорней власти. Маяковскому оставили позвоночник, Есенину – слезливую деревенщину, восторг Блока перед адом революции пояснили и простили. Потом, в девяностые, политика на время вернулась в стихи, но из болота Миллениума не выбрались ни радикальные политики, ни радикальные поэты, призывавшие к восстанию против реальности. И если поэтам-мужчинам общество великодушно разрешило цитировать Летова и даже Ленина в юношеских своих стихах: всё равно подрастут и остепенятся, то поэты-женщины лишены и такого права. Не заклюют, конечно, у птиц этого болота клювы давно размякли от нехватки кальция, но пожурят, спросят, вздыхая: «Ты всё про Маркса, Любочка? Про классовую войну? Ах, когда же уже будет про любовь!» Но ведь здесь всё про любовь – хочется заорать. И когда красный томик расшибает головы купленного рабочего класса, и когда мясо буржуев скрипит на молодых крепких зубах – всё любовь! Любовь к тому, чего нет, что вы не создали или просрали, глупые вы болотные существа. И когда в безразличной толпе, в метро, среди угоревших по ЗОЖу и поэтов с пивом на лавке, прорезается голос, и хрупкая девочка отдаёт себя тонкокостной революции ради тщательно забытого будущего – я вижу лишь любовь, нежность и всепрощение, даже тех, кого прощать нельзя. Отрицая реальность болота и больше – жизнь, которую стыдно жить, – хрупкая девочка тонкокостной революции не сбрасывает со своего прекрасного парохода ослепительное прошлое. И в социальных сетях легко добавляет в друзья Евтушенко и Цветаеву, Вознесенского и Маяка, Кушнера и Багрицкого. Родись она в 90-х позапрошлого века – красила бы деревья в багровый вместе с Татлиным и верстала «Окна РОСТа» с Бриками, а потом сгинула бы в лагерях. Девочки тонкокостных революций не могут иначе. Но она – дитя Чака Паланика, и вот вам книжечка из девяностых годов века, которого у нас никогда не было. Учите языки. Хинди и суахили.

Максим Кабир, поэт

Ссылка на гения

«Засыпает город Москва…»

 
Засыпает город Москва
Кокаиновым снегом, кислотным дождём,
Потянет в центр шляться тоска,
Иначе заживо, сука, сожрёт.
 
 
Разрастаясь в пропорциях и толщине,
Жирная тварь умножит под рёбрами зуд,
Алконавты высаживаются на Луне,
Цветаевой дочери – на Тверском мрут
 
 
С капиталом: бутылок – звенящая рать,
По карманам – пакетики с анашой —
Страшно, когда нечего проебать,
И как это хорошо.
 

«Куплю себе фотоаппарат задорого…»

 
Куплю себе фотоаппарат задорого
Пофоткать бомжей в ракурсах разных,
По ком звонит, отче, сегодня твой ржавый колокол,
Какой буржуй рябчика прикладывает к ананасу
 
 
И поглощает (если бы) тоску прорусскую
Народа, болевшего борьбою за родину,
На тебе, хочешь, ещё козырный туз,
«Наеби красиво» – лозунг Мавроди,
На.
 
 
Психоанализ потерпел крах в советских реалиях:
Фаллос для избранных, простолюдинам покажут член,
Есть только один способ выжить – стрелять по хозяевам,
Как-то же нужно
страну поднимать с колен.
 

Ссылка на гения

 
1
Здесь должна была быть ссылка на гения,
А случилась ссылка в Воронеж,
Где Мандельштама посыпалось рвение:
Выронишь стих про тирана – утонешь.
 
 
2
Станешь струною звенящею, тонкою,
Руки на плечи – Хазиной Наде:
«Мир, из высоких материй он соткан,
Вы моим миром, жена, теперь правьте.
 
 
3
И на двоих нам не мёд и не золото,
Колос не спелый, а стебли бурьяна,
И я не знаю границ своей Родины», —
Так голос звучал Мандельштама.
 
 
4
А голос Сталина
В пастернаковском лежбище
Через трубу миллиона повешенных
В прелой, трупами пахнущей осени:
«Вы что скажете, Борис, про Осипа?»
 
 
5
А Пастернак (стоя, как перед дьяволом): «Мне, товарищ, про Осипа – нечего,
Давайте лучше о нашем искусстве… советском – о вечном».
Сатанинская поднимется сила… грузинская, правящая…
Сталин ему ответит: «Плохой вы, Борис, товарищ».
 
 
6
И положит трубку,
И положит поэта – на метафизический стол ампутации,
И человеку сражаться если бы с человеком,
Но Мандельштам не знает, ему с кем сражаться.
 
 
7
В безызвестность с Надей он едет,
Надеясь остаться здесь,
Потому что в следующем городе
Предчувствует свой конец.
 
 
8
Да, там его находят, там за ним приходят, не то чтобы взять автограф,
А в отделении в ракурсах разных поэта века пофоткать.
 
 
9
Смерть в вонючем овраге.
Место – Владперпункт.
Все земные силы и небесные тоже врут,
Врут все молитвы и лозунги с пометкой «боже, спаси»,
Только честная Хазина Надя перепрятать успела рукописи…
 

Репостмодернизм

(Катерине Блоссом)

 
1.
Пока несуществующий Создатель планету вертит,
Катя размышляет о царице смерти,
Косноязычный ребёнок pretty Katie,
Её ненавидят остальные дети.
 
 
Горящий подросток путешествует по горящему туру,
Смерть гуляет без глаз с твоею фигурой,
Смерть не носит имён, ходит в платье помятом,
Она – твой чувственный трип без права возврата.
 
 
Смерть так же, как ты, имеет этапы взросления,
Смерть – это девственная тоска весенняя,
С аккомпанементом в виде скрежета красноглазой мыши
С холста сходят люди, и кровь в разные стороны брызжет.
 
 
2.
Но.
 
 
3.
Смерть – это не саблезубый тигр,
Не укус Дракулы на кладбище Новодевичьем,
Смерть – это пятна по всему телу родимые,
Татуировка в виде квадрата Малевича.
 
 
Смерть – это не человеческие пороки,
Это свет, под кожу искусственно загнанный,
Это некровоточащие раны, неглубокие,
Когда укусить хотели, а на деле – царапнули.
 
 
Смерть – это не следствие, а причина.
Булгаковская внезапность, хармсовский абсурд,
Будь уверена, что великие все эти мужчины
Тебя, великую, с потрохами сожрут.
 

Поэты не могут заткнуться

 
Маша большая, Маша железная,
В Маше сто килограмм, в ней живут бездны
И давно затонул корабль «Титаник»,
Машу хрупкие девочки-айсберги ранят.
 
 
Вот же ведьмы, что жрут и не толстеют,
Такая колдовская конституция,
А вот же поэты —
Страшные нечистые звери,
Поэты
Не могут
Заткнуться!
 
 
Через каналы, страницы, литадреса,
Вечера пафосные,
Идут, бренчат, брезжат голоса —
Вещает
Трансляция.
 
 
В парке, в театре, с пивом на лавке
Бубнят и слюною брызжут,
Поэты, поэта, поэтов давка.
Для ума ищут некую пищу.
 
 
Мало, в сущности, толку
От словоохотливых животных,
Их образ только украшен
Присутствием тучной девочки Маши.
 

«Кровь на флаге империи…»

 
Кровь на флаге империи.
Калом обложенная корона.
Мы с тобою такие древние —
Нас даже духи предков не тронут.
 
 
Мы с тобой изначально поехавшие,
Нас не поносила мать-земля,
Мы изобрели символизм – как в истории брешь,
Где цивилизация – вещь,
Изобретенная зря.
 

«С каждым годом труднее поверить в бога…»

 
С каждым годом труднее поверить в бога,
С каждым разом труднее найти начало —
А был современный мир, в мире стояли помойки,
И из каждой кровью ужасно воняло.
 
 
И стояли котлы,
И строились тюрьмы
Заключенными для будущих заключенных,
И наверное, тогда уже было немодным думать —
Порешённые правили порешёнными.
 
 
Если не знаешь имени бога, зови кого угодно!
Чтобы усердно ратовать – выучи наши мантры!
 
 
Эй, капитан!
Мне подбросьте ещё якорей,
Я во веки веков, и ныне, и присно,
Я здесь пью дрянной «777» портвейн,
Охуевая от жизни.
 

Мечты о революции

 
Джон стрелял у бомжей сигареты,
Из травмата стрелял по прохожим,
Джон – не душа, заблудшая где-то:
Он убивать и хочет, и может.
 
 
Коммунистической приправленный спесью,
Джон караулил детей олигархов,
Их вместе мечтал собрать и повесить,
Хозяев не жалко! Хозяев не жалко!
 
 
Ебанутое дитя пролетариата!
Смерть буржуям и общее равенство!
Убивай богатых, ешь богатых!
Революция всегда начинается с крови, нам
Революция!
Нравится!
 
 
Рубашки белые, связаны руки,
Задаётся утро, чуть брезжится,
Вы – враги народа, а ну покайтеся, суки!
Вот такие охуенные сны в психиатрической лечебнице…
 

«Все женщины делятся на дам и не дам —…»

 
Все женщины делятся на дам и не дам —
Интеллектуальные шутки низкого сорта,
Мир – это в никуда идущий вагон-ресторан,
Разорванная трахея, окровавленная аорта.
 
 
Мир – это шведский стол, а никто не ест,
Перед страхом смерти обычно теряется аппетит.
«Как бы мне так правильно взять лечь или сесть,
Когда разлагающийся кишечник болит».
 
 
Люди в вагоне смотрят в окно и слепнут от
Обещанного конца или немыслимого спасения,
Порезанный машинист поезда уже как сутки гниёт,
Гнию, постигая дзен, и я.
 

В ресторан

 
Мир материальных ценностей и идей
Вбирает в себя религию, как воздух в лёгкие,
Москва ненавидит вещи, ненавидит людей:
Автомобилисты встревают в пробки.
 
 
Рушится храм системы, тело есть храм души,
Требует ласки, но жаждет опиздюления,
Призрак Европы в новостях мельтешит,
С ним тоска соседствует, русская, древняя.
 
 
В итоге – никому не вырваться из сознания обители,
Одна судьба – в заточении провести годы и дни,
Здесь народ, недовольствуя, обсуждает мировую политику
И в рестораны ходит, чтобы почувствовать себя людьми.
 

Томиком Маркса

 
1.
Военные – это теперь солдаты, сражающиеся за зарплату,
А торговцы – главные идеологи общества потребления,
Интеллигенция – третий глаз социума, виноватый
В отсутствии у него функции стандартного зрения.
 
 
2.
Здесь страна существует, как сразу все страны,
И взрослые, всегда остающиеся детьми,
Капиталистической связаны раной —
На работу вставать к семи.
 
 
Понятия «сословия», «касты» и «варны»
Рассыпаются мелочью из кармана бомжа —
Когда любой с любым может общаться на равных,
Реальность собой искажать.
 
 
Интеллигенция, военные и торговцы
Образуют месиво рабочего класса,
Тебе по голове настучат толстым
Томиком Карла Маркса.
 

«Сочетание клавиш ctrl + alt + delete…»

 
Сочетание клавиш ctrl + alt + delete
Вызывает ад, из которого так смердит,
Позвони на короткий номер, услышать чтоб:
«Не кладите трубку, вы выиграли гроб».
 
 
Но клади, а не ложь, и не лги, говоря,
Хорошо, нашёл выход из недр себя,
Хорошо, когда слово, и оно не зазря,
И пробелы в стихах затушеваны «бля».
 
 
Здесь мы не просыпаемся, а просыпают нас
На холодный пол, уложенный иглами страз,
«Гуд бай», «до свидания», «оревуар» и «адьёс» —
Не воспринимай жизнь всерьёз.
 

«По рецепту выписаны транквилизаторы…»

 
По рецепту выписаны транквилизаторы,
Антидепрессанты и прочая ебола,
Случайный герой – не дружил с фартом, и
На черта его мать родила.
 
 
Потом абы кому беседовать с трупом,
Не бояться смерти оказалось глупо,
Аллах акбар и акбару аллаха,
Наблюдает Европа, как её с размаха
 
 
Поглощает ислам.
Мальчик красивый, а ему не дам.
Тарарарааам!
Несётся
Из мировой трещины —
вагина дымится терроризма-женщины.
 

(Виктории Рождественской)

 
Детство закончилось, кудряшка Сью,
Детство закончилось с первым принцем,
Глаголами горлом «люблю-блюю»,
Распознаванием стихотворных принципов.
 
 
Рот зажимаешь рукой, чтобы не орать,
Застыла блаженная в кругу апостолов,
В нижнем белье рыжая дикая знать,
С картины слезшая гениальной Блоссом.
 
 
Судьба художника – это идти под откос,
Выявлять парадоксы, задавать вопросы,
Вот твое тело метафизическое в полный рост —
Чудовище с необрезанными ногтями Делёза.
 
 
Детство закончилось, похожее на жёсткий трип,
А после него никогда не отпустит,
Мать на дочь-поэтессу агрит —
Мамы ненавидят поэтов.
И пусть бы.
 

«Боже, где твоя милость, Иисус, подсоби…»

 
Боже, где твоя милость, Иисус, подсоби,
Кришна, выдай prasad, Будда, ввергни во дзен,
Интеллектуальные мантры «бо-бэ-о-би» —
Россия с них не встаёт, поскольку у неё нет колен.
 
 
Нам сократили срок жизни и увеличили срок
Ипотеки – теперь «письма» пишем «к стене»,
Можно выкупить площадь, но не выкупаем толк
«Что делать» «Бродяги дхармы» «На дне»
 
 
Здесь ещё будет ссылка на любой модный пост
И оставят автографы свои короли,
Харе Рама, скажи, как всё исключительно прост
о,
Харе Кришна, просто гения нищего шли.
 

Одиночество

 
1.
Одиночество – это иногда, говорит, охуенно.
И представь себе вечность
(как время, только с лоском богемным),
Вечность сегодня чайной ложкой тебе вскроет вены,
Чтобы некому не за кем больше было следовать.
 
 
2.
Некто в метро листает книгу «Жизнь. Познание. Истина»,
Все мои мысли бездарные в 15 лет вызрели,
Некто читает их и (действие непростительное)
Обнажает в книге своей имя и адрес спасителя.
 
 
Мои мысли все, спелые, на землю Эдема попадали,
Пойду в гости к спасителю – беседовать с ним на равных,
Посмотри, скажу, как сияют в одиночестве раны,
А стихотворение начинается с нихуя —
Да и кончается странно.
 

На языках хинди и суахили

На языках хинди и суахили

 
Не извращаясь на языках
хинди и суахили:
Тебя не полюбят так.
Тебя так никогда не любили —
Если есть на свете причины, по которым до сих пор мы не сгнили,
Так разве что вот это вколотое в мозг серое вещество,
А ещё
имплантанты хуёвые, вживлённые прямо в сердце,
Ты в диссонанс с другими,
со мной разрешался в терцию.
В чистый интервал. Идеальные контуры, ровные линии —
Тебя так не полюбят, тебя так никогда не любили.
 

Аллюзия на Цветаеву

 
Больно много не бывает,
Больно!
Надо!
Мне!
Любви!
Да, раздавят, размалюют
Поцелуем: на, терпи!
 
 
На, храни меня! В запястье,
Меж абзацев! На, в груди!
Если я тебя целую —
Поцелуи береги!
 
 
На, держи меня!
Проклятым!
Слабым телом и душой,
Я сам распутный, сам распятый,
Будь жива, но не со мной.
 

Девочки Берроуза

 
Девочки, выросшие на книгах Берроуза,
Влюбляются в мальчиков по романам Кинга,
Они похожи на шлюх манерами броскими,
На святых похожи своею начинкой.
 
 
Девочки, выросшие в персонажей Берроуза
(Они вырастают рано, но никогда не взрослеют),
Им всегда и везде по жизни отчаянно тесно,
Они рвутся наружу из жизни скорее.
 
 
Мальчики, выросшие в персонажей Кинга,
Используют девочек из книг Берроуза,
Пьют их вино, крутят их пластинки,
Говорят «люблю», не от сердца, просто.
—
Так у девочек, выросших на Берроузе,
К чужому счастью формируется чёрная зависть,
Им страшно хочется кого-нибудь грохнуть
И признаться.
Сейчас.
Как они заебались.
 

«Я зашла в этот мир погостить, вероятно…»

 
Я зашла в этот мир погостить, вероятно,
Черты лица таяли на бледнеющей коже,
Моя роль изначально была невнятной:
Бить бокалы с вином, а после – бить рожи.
 
 
Я вращалась в кругах, называемых высшими,
По рукам ходила, по головам и дорогам,
В именуемом жизнью периоде небеса мои слышали:
«Терпения, пожалуйста, терпения немного».
 
 
Я зашла в этот мир, подписав договор о бессмертии,
Но воспылала здесь страстью к своему палачу,
Зачем меня спрашивают:
«Ты в любовь веришь, Люба?»
—
Я зашла в эту жизнь и я из неё выхожу.
 

Женская галерея

 
10
(Белла)
Белла была даже слишком красивой,
Как героиня комиксов.
Только она проебала силу,
В одночасье скатилась:
Влюбилась,
Купила билет в один конец
И полетела в бездну,
А твердила всё на языке фарисеев:
«Я никогда не тресну».
 
 
На запястье набила этот странный неубиваемый лозунг.
Чёрная краска въедалась в кровь,
Просвечивая через кожу.
 
 
9
(Адель)
Адель просыпается в полтретьего ночи,
Её рвёт фиолетовым чем-то
(предположительно, вчерашним вином),
Из пасти девы вываливаются предметы.
Даже люди.
Явления.
А потом
Уборная в родительском доме
швырнет героиню в её покои обратно,
Оставляя
До утра болтаться в сердцевине
экзистенциального дна,
А Адель укроется с головой одеялом,
словно бы тоскою могильной,
Адель повязнет в собственной тине, сатанински пьяна.
 
 
Окна в покоях Адель ей напоминают решетки,
Да будто лежит она заключёнными между
И дышит – не дышит ли, но думает робко:
«Наконец я опустошила бездну,
В груди растущую год за годом,
Поглощающую на пути своём всё и сразу»
 
 
Адель устроится в кровати так, чтобы умирать ей было удобнее,
Пробуя позы разные.
 

 
7—8
(Стелла)
А на плече
героини нарисован персонаж обречённый
из фильмов великого Тинто Брасса,
сразу позвольте представить вам Стеллу прекрасную:
Стелла ночует в могиле, сообщается с миром по рации,
Стелла партаков своих не привыкла стесняться.
 
 
На грациозной спине её сюжет из Содома с Гоморрой,
На одном плече дьявол (вы не уличите их в их сговоре),
На втором, вот, порнушный живёт персонаж,
Стелла на татуировку даёт себе установку «стоп», но раз за разом
Херит её.
 
 
6
Да, будьте смелее, подойдите ближе, неспешно на сталинской вышке Стелла
раскуривает гашиш, на её плече порноактёр тяжело дышит,
Она несёт его в могилу, что этажом ниже, т. е.
устремляется в квартирные сумрак и тишь.
 
 
5
Здесь горчит в ночи воздух, ударяются о стены тоскливые речи,
Внутренний Бог, говорит актёр, приглашает Стеллу к обедне,
Но до этого ей стооолько надо успеть, и она уже мертва ровно на жизни треть.
 
 
4
А куда успевать,
Стелле не объясняют —
Для неё возможен ад
без права существования рая,
без американских горок, балансирования на грани —
таймер смерти на паузу ведь не поставить.
 
 
3
Стелла потихоньку живет по Сартру: неся сомнительное бытиё —
Существует,
Есть занятия у неё,
Как то:
Защищать убийц и прикрывать жульё, уберегать несчастных в логове своём.
 
 
2—1
Ей коротать бы ночи в беседах с сомнительным гласом Бога, пропущенным через рисунок, набитый за последние деньги,
Вылавливать истину арифметически среднюю, соскребать со стен мораль жуткую:
 
 
У каждой девы,
Прочно не верящей в Бога,
В груди тусуется такой надежды пунктик —
Она его вопиющая похоть, его первородная проститутка.
 

OST «Нимфоманка»

 
А потом я часто вспоминала о тебе, мастурбируя в метро,
Подземка представала как храм, где бродят люди с головой непокрытой,
Я удовлетворяла себя публично, слышишь, теперь мы квиты,
Разве что-то высшее нам дано?
 
 
Бессмысленная судорога – в виде оргазма,
Механизма воспроизводства белковых тел,
Говорят, однажды певица Шер крупно лоханулась,
На фаллос на звездной вечеринке сев.
Общество постановило: ебаный позор, ага, конечно, спасибо, ясно.
 
 
У свиньи оргазм длится дольше, чем у человека,
У примитивного животного, валяющегося в грязи,
Я мастурбирую в метро, рискуя станцию свою проехать,
А после признаюсь, что на сублимацию не осталось сил.
 
 
—
 
 
Мы – труха и копоть сальных столиц,
С инстинктом размножения и меняющим направление влечением по Фрейду,
Мы сами себе нарисовали полёты вниз
И падать в бездну придумали
Рвение.
 

Руслан и Людмила

 
Руслан где-то в Бресте шлялся по барам,
Заливая в груди тоску,
Руслан, конечно, мог бы по бабам,
Но бабы, увы, ересь несут.
 
 
Да к чёрту женщин, когда вот, винишко,
Абсент плюс текила, ядрёный ром —
Никогда не бывает алкоголя слишком!
Руслан за жизнь набухал водоём.
 
 
Людмила в Москве играет в Каренину,
На рельсы ложится в ожидании поезда,
Люда потеряна будто во времени,
Всё у неё вечно проёбано и всё ей поздно.
 
 
Не нужно мужчин ведь, когда есть познание,
Экзистенция, истина, психоанализ —
Люда трезвая выглядит, как упоротая!
Даже черти в её голове сторчались.
 
 
Руслан и Людмила – герои разных романов,
Персонажи какой-нибудь альтернативной классики,
Любители сверкнуть своим сердцем рваным —
Да был бы повод, чтобы поквасить.
 
 
Такие интересны чрезвычайно обществу,
Ибо умирает в нём каждый, кто их обидит,
Руслан с Людмилой сойдутся
Когда-нибудь,
В общем-то,
Грандиозный пиздец из этого выйдет.
 

«Милая леди…»

 
Милая леди,
Знаете что,
Не занимайте крайние ряды
Слева,
Как мажут желе ножом по хлебу,
Так вас по коврам
Размазало:
Эту картину лицезрею со сцены —
 
 
Леди в кардигане со стразами.
Смелее, милая, позвольте руку,
Ни к чему нам эгоцентричная жалость,
Для нас сегодня вы говорите,
Как говорила Цветаева – как она выражалась…
Нецензурно, конечно.
Материлась бы, как Ахматова.
А поэт чем, знаете, отличается от человека?
Поэт – это человек распятый!
 
 
Ах, да, катастрофически невыносима
Лирика бисерная, женская,
А из вас,
Я вижу, старательно —
Старательно выебли нежность!
 
 
Вижу, как из вас падали,
Разбиваясь насмерть,
Параноидальные метафоры!
Что-то вроде: поэты местные однажды музу-хулиганку трахали…
 
 
Милая, вы охаете?
И глаза опустили?
А глядите!
Стоим на литературной могиле,
Ждём героев, потерявших рассудок,
Чтобы на сцене прилюдно,
Опаскудившись, сердце рвали!
Вызывая рвоту в зрительном зале!
 
 
—
Стоны и крики в воздухе носятся, взмывают бокалы, полные кровью.
Эти эстетствующие жители грязных выселков желают узнать, чего же я стою.
 
 
Слюною в мою сторону брызжут,
Плюются в раскалённые стены,
 
 
Запуская разряд электричества – в тысячу киловатт —
«Вали выступать, выскочка, пора тебе обналичиться,
Вали уже», – мне они говорят.
 

«Они сошлись…»

 
«Они сошлись,
Как инь и янь» —
Сплошная дрянь —
Мы не сходились.
Просто каждого встреченного я называла всуе святым именем.
Твоим.
 
 
Ты менял меня на местных артисток,
Послужной список ваял из кого попало,
Чудилась сила небес,
Христос воскресал,
От него несло перегаром —
Может, поэтому небо на головы падало нам
В разных странах,
Это было странным: ловили знаки из ниоткуда.
……………………………………
 
 
А потом я дула на твои раны,
Ты снимал с меня футболку, будто путы
Развязывал.
 
 
Отрицал философию, чужие учения: «Хуйня, – говорил, детка, – этот мятеж, созерцание духа».
А Христос
К тому времени воскрес,
Не стесняясь
Цветы нашего сопротивления нюхал —
Нахально.
Словно кокс или амфу.
Я ломалась, крича, что соитие – грязь,
Христос свалил от нас – под бешеным кайфом:
Охуенная метафора удалась.
Поздравляю.
Хоть что-то.
 
 
Идиотом через два ровно дня я блуждала по мокрому Невскому,
Окунуться приглашала Нева,
Воздух чертил твой поломанный профиль,
А под кожей весны воскрешалась тоска —
Пришествие бога обернулось утопией.