Текст книги "Подальше от мужчин. Радфем-коммуна «Пчёлы»"

Феминистское имя для кролика

Нил: – Хорошо, что кролик проходит наш дресс-код, он совершенно голый. А в нашей коммуне все имеют право ходить голыми.

Лейла: – Все «Пчёлы», но не Лиам.

Лиам: – О, я и не планировал этого делать, мадемуазель в никабе.

Лейла: – Расист!

Мона: – Кстати, что теперь делать? Из-за Лиама мы не можем больше проводить голые арт-пати, дни доверия, зеркальные вечера и курсы самопознания.

Ди: – Всё отменяется на неограниченный срок. Все фем-практики мы можем устраивать, когда Лиама нет дома.

Лиам: – Просто скажите, когда я должен отсутствовать.

Лейла: – Нет, это совершенно невозможно, я не смогу настроиться, пока он тут.

Ди: – Поэтому я говорю, что лучше всё отменить, никаких нудистских вечеринок, никаких прогулок без одежды по коридору.

Мона: – Это сильное ограничение.

Сири: – Это сильный удар по нашим принципам.

Ди: – Слушай, Нил. Мы должны проголосовать насчет кролика. Не всех устраивает то, что он мужского пола.

Нил: – Он самка.

Марьяна: – Но мы всегда думали, что это самец.

Нил: – Он самка.

Марьяна: – Интересно. И мы будем звать её как раньше, Хокон IV?

Нил: – Она не может быть Хоконом.

Лиам: – Лучше уж пусть она будет Соня I.

Сири: – Зачем кролику королевское имя, давайте назовём ее в честь феминистки!

«Пчёлы» оживились. История феминизма – это была сверх-идея «Пчёл». Каждая вещь в коммуне – я говорю сейчас о вещах, на которых вообще можно было разместить надпись – была подписана чёрным или белым перманентным маркером. Сири вела учетную книгу, расчерченную на колонки, где указывался инвентаризационный номер, тип предмета, имя предмета и история имени. Имена и истории были написаны с большим запасом. Поэтому Сири зачитала, какие варианты имеются. Но «Пчёлы» не могли выбрать имя для новой родственницы сразу и они начали спорить.

– Пусть она будет Эмили, в честь Эмили Панкхёрст! Это имя никогда ни для чего не подходило, но крольчихе оно в самый раз. Кролик – максимальная женственность, луна, плодовитость. – сказала Сири.

– Это квир-животное, – сказ Ида-Иден. – А в Китае заяц – это чисто гейский символ, мужской.

– Какая разница, что символизирует заяц?

– Это кролик. Заяц и кролик одно и то же?

– Это разные животные.

– Это часто смешивается в культуре и мифологии.

– Да, зайцы часто при переводах превращаются в кроликов и наоборот.

– Причем здесь кролики?

– Почему мы должны давать крольчихе имя английской феминистки?

– Белые привилегированные феминистки достаточно известны и без этого.

– Все предметы, посвященные привилегированным феминисткам, разбиты!

– Это украинская крольчиха.

– Ира, на Украине есть феминистки?

– Леся Украинка.

– Можно назвать ее Леся, – предложила Марьяна.

– Вы, белые европейские феминистки, всегда забываете, что на других континентах тоже были борцы за права женщин. Никто никогда не предлагает назвать что-то именем африканской или австралийской правозащитницы.

– Да. Давайте назовем белого кролика в честь темнокожей феминистки, чтобы расизм заблистал всеми своими гранями!

– Давайте назовем в честь палестинской!

– Давайте покрасим кролика!

– А я могу предлагать имена? – спросил Ида-Иден.

– Нет! Это как раз женская тема.

– Почему выбор имени для кролика это тема женского собрания?

– Это кролик-женщина!

– Это кролик из женской коммуны.

– Ты хочешь доминировать!

– Вы сошли с ума, это просто кролик!

– Давайте звать ее Кролик. У нас нет других кроликов и мы ни с кем ее не спутаем.

– Ты что, хочешь лишить ее идентичности?

– Как это типично, лишать женщину права на имя!

– Да, безымянные женщины заполняют пространство истории.

– Это полный бред!

– Животные имеют право на историю!

– Ты еще скажи что животные имеют право голосовать!

– Хватит!

– Сири, прочти все свободные имена!

– Давайте каждая напишет на бумажке то имя, которое должен получить кролик и мы выберем самое красивое.

– Самое революционное!

Через два часа «Пчёлы» закончили обедать и придумали имя для крольчихи.

Мона, как секретарь «Пчёл» перед сном записала в дневнике коммуны: «Крольчиха получила интернациональное имя Лолосоли-Камилла-Абигейл. Лолосоли – в честь Ребекки Лолосоли, лидера кенийской женской деревни «Единство» (или «Умойя»). Камилла – в честь Камиллы Якобины Колетт, одной из первых норвежских феминисток. Абигейл – в честь американки Абигейл Смит Адамс, которая сказала «Мы не станем подчиняться законам, в принятии которых мы не участвовали, и власти, которая не представляет наших интересов».

Общее собрание проголосовало и эти три имени были выбраны из множества других. Имя, которое предложила удочерившая крольчиху Нил – Суннива, в честь лидера бергенской партии «Феминисткая инициатива!» – было отклонено всеми и Нил сказала, что Суннива будет домашнее имя кролика. А на официальных мероприятиях, таких как посиделки в гостиной или пикники, а также в хрониках коммуны и новогодних поздравительных открытках все вольны обращаться к Сунниве как к Лолосоли-Камилле-Абигейл I».

Всё для революции

Через неделю черные идейные облака полностью закрыли небо над «Пчёлами».

Ди стояла на пороге комнаты Моны и смотрела как старая подруга упаковывает вещи.

– Почему ты уезжаешь?

– Мне всё это надоело. Когда мы все это начинали, мне казалось, что коммуна очень важный общественно-политический проект. Я не уехала даже когда наши с тобой отношения окончательно разрушились. Но теперь дом заполнили мужчины…

– Лиам скоро переедет.

– Не перебивай, если не хочешь, чтобы я совсем замолчала. Дом заполнили мужчины, причем это ты их всех привела. Ты вообще лесбиянка или кто? Может, ты теперь метросексуал? Может ты теперь чёртов гендерквир? Ты голосуешь против всех моих решений. Более того, Лейла начала голосовать против всех моих решений. У меня с ней ничего не получается, я больше не хочу тут оставаться. Я заберу велосипеды потом.

– Я могу привезти велосипеды на грузовике. Но куда ты идешь?

– Никаких идей. Я просто пойду отсюда. Подальше от этого провального проекта.

– И что я буду без тебя делать? Мы десять лет жили в одном доме.

– А что ты сейчас делаешь? Будешь солидаризироваться с насильниками и педофилами? Создашь коммуну защитниц мужчин?

– Он не педофил и не насильник.

– Если бы он был святым, никто бы не поверил в такие обвинения.

– Если завтра про тебя расскажут что-то подобное, все поверят.

– И ты?

– Я нет, но я не верила и когда говорили про него.

– Посмотришь, пройдет ещё неделя и он уже будет крутить романы с «Пчёлами», а через месяц начнет принимать участие в голосовании, а через год станет лидером, а тебя просто выкинет за дверь. И здесь будет гарем. И бордель. Мужчины всегда начинают доминировать, этого никому не удавалось изменить.

– А если бы они Ида-Иден и Лиам уехали, ты бы осталась?

– Ты прогонишь их?

– Ты останешься?

– Мне всё равно не нравится и никогда не нравилась эта комната.

– А старая комната?

– Она была лучше. Там было большое окно. И кровать была удобнее.

– Переезжай в старую комнату.

– Ты серьезно? А остальные?

– А остальные переедут сюда. Я уверена, что они согласятся, только бы ты не уезжала. Мы тебя очень любим.

– Общие слова.

– Хорошо, просто живи в старой комнате. Одна. Скоро фестиваль. Ничего еще не готово. Без тебя я ничего не смогу сделать. Что для тебя важнее, твоё плохое настроение или революция?

Мона села на собранный чемодан и задумалась.

В это время кто-то постучал в окно. Мона жила на первом этаже, и гости обычно стучали ей в окно, так как ни один из пяти дверных звонков «Пчёл» никогда не работал. Ди отправилась посмотреть, кто пришёл.

Кабачки
и синдром Аспергера

Лиам и Ида-Иден должны были закупить продукты для «Пчёл» не неделю. Ида-Иден читал список, Лиам складывал продукты в две большие тележки.

– Капуста, 5 кочанов.

– Готово!

– Морковь, 5 килограмм.

– Есть!

– Картошка…

Это походило на телешоу. Лиам был в маленьком зелёном полосатом платье, в рыжем парике с косичками, в бело-чёрных колготках и жёлтых туфлях. Лиам не мог просто взять с полки овощи. Он жонглировал помидорами, пел в кабачок, как в микрофон и подбрасывал картошку, изучая, насколько высоко она умеет летать. Это было действительно весело и Ида-Иден улыбался. Другие покупатели делали вид, что ничего не замечают.

Они купили помидоры и лимоны, кабачки и баклажаны, лук и чеснок, муку и масло. Магазин был недалеко от дома, охранники знали Иду-Идена, поэтому парочка покатила свои покупки прямо в тележках. Это было не просто, улица была вымощена брусчаткой.

Лиам и Ида-Иден толкали тележки и разговаривали.

– Где ты работаешь?

– Я консультант в фирме «Уникум».

– Никогда о них не слышал.

– Это большая интернациональная фирма, в ней работают только аспи.

– Аспи?

– Люди с синдромом Аспергера.

– Это что-то с головой?

– Да, особенное мышление.

– Считаешь хорошо?

– Нет, я не считаю. Сейчас я интересуюсь полярным бурением и консультирую нефтяников насчёт жидкостей.

– Жидкостей? Ты менеджер, который заказывает напитки?

– Нет, я аналитик. Мне приносят статистику по углеводородным и кремнийорганическим жидкостям, в общем, по химикатам, по утяжелителям, которые используются для бурения. И статистику аварий.

– Как скучно! Я сейчас усну!

– Да, может быть, скучно. Но меня это действительно интересует.

– Хорошо платят?

– Более чем. Моя зарплата – половина бюджета «Пчёл», если точно – 58%.

– А что с ними будет, если ты уйдешь?

– Ну я все равно буду давать им деньги.

– Я вообще без работы, а ты – миллионер, который занимается благотворительностью.

– Жизнь очень переменчива. Несколько лет назад у меня не было никаких денег.

– Почему?

– Я уже тебе называл причину. Из-за особенностей моей психики мне трудно найти работу.

– А что трудного?

– Обычно работодателю сложно объяснить, что тебе нужны особые условия. В «Уникум» ничего не надо объяснять, тебе просто создают условия.

– Значит, тебе повезло.

– Можно так сказать. Теперь я хочу накопить достаточно денег, чтобы сделать операцию и уехать в другой город.

– Операцию?

– Да, поменять пол.

– Шутишь?

– Ничуть. Я должен уехать из «Пчёл», когда начну пить таблетки.

– А если я сделаю операцию? Что они скажут?

– По их законам ты все равно будешь мужчина. Они говорят, что все транс-персоны используют любые способы чтобы пробраться в женские группы и начать доминировать. Они считают трансов обманщиками.

– Кошмар. А ты не боишься, что твое отношение к себе может измениться? Вот мне уже почти сорок и за это время я непрерывно меняюсь. Я покажу тебе свои фотографии – нет ни одного одинакового образа. В мире столько людей, у всех тела разные. На кого именно ты хочешь быть похожим?

– Мне не нравится эта тема. Ты не понимаешь.

– Не понимаю? Посмотри на меня!

Лиам достал помаду и накрасил губы.

– Не понимаю! – повторил он. – Я знаю, что самооценка и идентичность могут радикально изменятся.

– Я все время хочу убить себя. Я не могу видеть это тело.

– А что изменится? Вместо одного тела, которое тебя не устраивает, ты получишь другое тело, которое не будет тебя устраивать, а кроме этого – мешок таблеток, которые тебя довольно быстро убьют.

– Пусть.

– Тогда дело не в операции. Понимаешь, мы – счастливчики. Мы живем во время, когда о смысле жизни можно прочитать в википедии. Чтобы найти человека, с которым хочется жить, важно понимать, кто ты. Какое у твоей души тело. Не отрезать от себя части, а осознавать части.

– Это всё трансфобия.

– Не смеши. Ты видел пряничного гендерного человечка? Ты не можешь однозначно определиться в бинарных рамках. Ты не можешь говорить за того, кто будет вместе с тобой – в бинарных рамках. Смотри. Вот насчет твоего плана найти парня. Как ты планируешь это делать, черт возьми? Как ты узнаешь, что это 100% парень? Будешь показывать картинку пряничного гендерного человечка?

– Может быть.

– Но ты никогда не знаешь, сказал ли он правду! Отношения с другими людьми токсичны и разрушительны, малыш. Некоторые люди – как алкоголь. Ты расстаешься с очередным кретином и понимаешь, что у тебя болит голова, что перебрал и лучше так больше не делать. А есть люди – героин. Они сбивают тебя на дороге и ломают все кости, они умудряются несколько раз проехаться по тебе. И наверное есть какие-то мифические хорошие люди, но мне они не попадались. Я всегда чётко понимал только одну штуку – люди ненадолго, мы сами ненадолго. Наше тело взаимодействует с другими телами и в зависимости от этого выстраивается гендерная схема. Кто ты со мной? Кто ты для меня? Кто ты с моей точки зрения? Что надо отрезать от меня, чтобы тебе не пришлось ничего отрезать?

Лиам и Ида-Иден начали заносить овощи в кладовку в подвале и разговор прервался.

Даниэль

Ди открыла дверь. На пороге стоял мужчина, которого звали Даниэль. Он сказал, указывая пальцем на табличку:

– Привет! А что, это серьёзно? Никаких мужчин?

– Совершенно серьёзно, – сказала Ди. – Женская зона. Ты не можешь войти.

– Да я, собственно, и не собирался. Позови, пожалуйста, Лиама.

На пороге появилась Мона.

– Это к Лиаму, – сказала Ди.

– Я так и знала. Сначала один, потом другой, потом они начнут приводить товарищей и вместо женской радикальной коммуны у нас будет радикальный патриархальный кошмар.

Ди зашла в дом и крикнула:

– Лиам, к тебе пришел какой-то бородатый перец.

– Это Даниэль, мой виолончелист, – крикнул Лиам их подвала. – Я сейчас.

– Он принес мне деньги, – сказал Лиам Иде-Идену и начал подниматься по лестнице.

Нил возвращалась с работы в то самое время когда Лиам и Даниэль говорили на крыльце. Нил сразу понравился Даниэль. Он был высокого роста, полноватый, в шапке, которая скрывала недостаток волос.

– Это Нил, – представил девушку Лиам. – Она художница и у нее есть кролик.

– Кролик?

– Да, кролик Суннива.

– Я люблю кроликов. Можно посмотреть?

– Только через стекло. Я сейчас покажу.

И Нил зашла в дом и через несколько минут показалась в окне вместе с Лолосоли-Камиллой-Абигейл I, или Суннивой.

– Пригласи её на наш концерт, – сказал Даниэль.

– У тебя нет шансов, это женская коммуна, они все лесбиянки, – сказал Лиам.

– Пригласи её на наш концерт, – повторил Даниэль, отдал Лиаму 500 крон и попрощался.

В гостиной сидели Ди, Мона и Марьяна.

– Надеюсь, Даниэль не хочет у нас поселиться? – спросила Мона.

– Нет, – сказал Лиам. – Он живет с родителями и бабушкой.

– А почему ты к нему не поедешь?

– Его мама меня терпеть не может.

– Это легко понять, – сказала Мона.

– Ты еще будешь скучать, когда я уеду, – сказал Лиам.

– Обязательно, – сказала Мона.

Нил зашла в гостиную с Суннивой на руках.

– Даниэль пригласил всех на концерт, – сказал Лиам.

– Концерт? – спросила Нил.

– У меня есть группа… то есть у нас есть группа, которая называется «Шортбас» и мы играем немного тяжёлую музыку.

– Я сейчас включу, – сказала Ди. Она открыла ноутбук, нашла ютуб-канал группы и запустила песню.

С самого первого аккорда стало понятно, что группа «Шортбас» в ближайшее время вряд ли будет занимать первые строчки мировых хит-парадов. Множество инструментов издавали рокоты, скрипы, скрежеты…

– Я чувствую себя старушкой. Так громко! – сказала Мона.

– Сейчас играет водопроводная труба, соединённая с механической мешалкой, – объяснил Лиам.

– Это надо видеть, – сказала Ди. – Вся сцена заполнена устройствами и конструкциями, всё гудит и дудит.

– На следующем концерте мы все будем одеты, как монашки! – торжествующим голосом сказал Лиам.

– Почему монашки? – спросила Нил

– Ты должна прийти на концерт. Тогда ты поймешь, почему, – сказал Лиам.

– Я обязательно пойду, – сказала Ди.

– Я пойду, если не буду работать, – сказала Нил.

Лиам подошел к дверям комнаты и обернулся:

– Нил, ты можешь ненадолго оставить меня одного в комнате? – сказал Лиам.

– Когда?

– Прямо сейчас. У меня появилась одна идея и мне надо побыть в тишине.

– Долго?

– Часа будет достаточно.

– Но тогда ты пропустишь ужин.

– О, это даже хорошо. Я у вас сильно прибавил. Никто никогда не скармливал мне столько еды. Что опасно для моей небесной красоты.

Все засмеялись. Лиам закрылся в комнате.

– Нам надо поговорить про Иру, – сказала Ди.

– Да, что сказал адвокат? – спросила Нил.

– Шансов доказать, что Конрад психопат и маньяк, нет никаких. У неё нет ни видео, ни аудио доказательств. Она не ходила к врачу и не рассказывала никому о побоях, нет ни свидетелей, ни свидетельств.

– Совсем ничего?

– Только то, что год назад она уже обвиняла его в насилии. Ира также говорит, что акушерка, которая наблюдала её во время беременности, догадывалась о семейных проблемах.

– Но ей уже говорили, что виза заканчивается и она должна ехать на Украину.

– Мы не будем пробовать оставить ее нелегально?

– С младенцем? Нелегально? – спросила Мона.

– Да, как же потом сад, школа. Что она будет делать? – спросила Нил.

Марьяна оторвалась от интернета и сказала:

– Можно увезти её домой.

– Для этого недостаточно документов.

– Мы можем перевести Иру нелегально, это очень опасно, но возможно. Однако Конрад все равно сможет найти её, если постарается. Я записалась на консультацию к одному специалисту по разводам и хочу попробовать разыскать и представить на суде бывших жён.

– А как мы найдем этих жён и согласятся ли они дать показания.

– Это большой вопрос.

– Сложно искать, сложно уговаривать выступить в суде. Все эти женщины потеряли своих детей. Последняя приезжала и пыталась напасть на Иру, кричала, что она разрушила семью.

– Ты считаешь, что она скорее даст показания против Иры?

– Не исключено.

– А что она конкретно рассказывает про насилие?

– Ну в общем традиционный набор. Избивал, принуждал к беременности, изолировал, не давал учить язык, запугивал, обманывал, контролировал все деньги, шантажировал, угрожал выслать обратно, угрожал убить. На людях вел себя как мармеладный мишка. Почти то же самое поведение в отношении детей.

– Каннибал.

– А что по психотипу?

– Очень агрессивный психопат, алкоголик, пьёт каждый день, занимается боксом, футбольный фанат. Высокого роста, уродливый, толстый, лысый.

– И никаких доказательств.

– Никаких.

– Что она говорит насчет доказательств?

– Боялась она. Боялась, что убьёт если догадается про камеру или запись звука. Записала немного на телефон один раз, но получилось так себе. Я слушала запись. Орёт, конечно. На ребенка орёт. Но без картинки как доказательство не прокатит.

– И нет повода сомневаться в её словах.

– Нет. Я не знаю, какая она была до абьюза, но теперь она сниженная и сама такую картину конечно не придумала бы и нигде не прочла. Слишком много фактов.

– Если доказательств нет, мы должны сделать доказательства.

– Значит, надо приглашать Ларкин?

– Да, подключай Ларкин и будем выманивать чудовище из берлоги.

Ира, судьбу которой обсуждали в гостиной, сидела в своей комнате. Теперь Ира не боялась оставаться в одиночестве. «Пчёлы» установили в комнате большой комод, на котором было удобно пеленать малыша. Сири съездила в гости к своей старшей сестре и вернулась с горой распашонок и пелёнок. На полу разложили развивающие игрушки и коврик, который проигрывал разные музыкальные мелодии. На этом коврике Александер учился ползать. Ира вспомнила последний разговор с Ди.

– Ира, ты должна будешь переехать в другой дом.

– А мне совсем нельзя остаться? Мне с вами очень спокойно.

– Нет, совсем нельзя. Пока я не могу тебе все рассказать, но так будет лучше для тебя и для ребёнка.

– Ну хорошо.

Ира смотрела на Александера и пугалась собственных чувств. Она говорила себе, что малыш ни в чем не виноват и одновременно ненавидела ребёнка потому, что его отцом был отвратительный Конрад.

Ира подошла к окну и стала наблюдать за прохожими, которые шли по Страндгатен. Утром она должна была переехать в другой дом, в норвежскую семью. Марьяна советовала быть осторожнее и не открывать шторы. Но эта последняя ночь была особенной. Никакого ветра, все засыпано белым снегом и он продолжает падать большими спокойными хлопьями. Ире так захотелось вдохнуть морозный воздух. Она оглянулась – малыш спокойно спал в кроватке, в доме было тихо, на улице никого. Ира открыла окно и холодный воздух ворвался в комнату, снежинки закружились вокруг, это было сказочно.

На следующее утро к дому подъехал пикап и все пожитки Иры и малыша Александера были уложены в картонные коробки и увезены в дом семьи Олафсен недалеко от Бергена. И это позволяет нам на какое то время перестать беспокоиться за несчастную молодую мать и понаблюдать, что же происходит с остальными героями.

Сквот

Ди собиралась пойти на концерт «Шортбас», но у нее это не получилось. Нил пошла одна. Поиски нужного дома заняли очень много времени. Пришлось идти вдоль зданий с замурованными окнами, закрытых цехов, нежилых домов. Похоже, весь этот район был вымирающим, готовящимся к новой застройке. Нил увидела пару неформалов, свернувшую в проулок. Парень был с ярко-салатовыми волосами и в чёрном пальто до земли, девушка явно подходила для проекта Марьяны о прическах. Руки девушки были перевязаны на уровне локтей бинтами, на бинтах проступала кровь.

В проулке было еще человек двадцать молодых ребят, которые выглядели очень странно. К шляпе одного человека прищепками была прикреплена мёртвая крыса. Второй намотал на шею душевой шланг. Любитель сантехники был одет в сапоги разного цвета. Конечно, в городе Нил встречала сторонников экстремальной моды, но чтобы столько фриков собралось вместе, ей видеть не приходилось. Все они разговаривали и курили. Нил почувствовала, что стоит в облаке конопляного дыма. Прибывающие зрители заходили в подъезд нежилого многоэтажного дома. Нил тоже решила зайти в подъезд.

Ей показалось, что люди покинули эту высотку много лет назад. Краска слоями слезала со стен подъезда. Граффити были повсюду – на потолке, на стенах, на перилах, на ступенях. Одно граффити наслаивалось на другое. Стекла были выбиты и осколки лежали на полу, перемешавшись со строительным мусором, бутылками, упаковками фастфуда, шприцами, фекалиями. На втором и третьем этажах провалился пол. Лестница, по которой поднималась Нил, почти рассыпалась. Но люди, которые шли следом, не задерживались, поднимались выше и выше. Поэтому Нил тоже продолжила восхождение.

Было сложно понять, на каком этаже проходил концерт, потому что окна на лестнице были замурованы, дорогу приходилось освещать телефонами. Наконец, обнаружилась дверь, в которую и набились зрители. Помещение, занятое панками, напоминало заброшенную многокомнатную квартиру. От прошлой обстановки не сохранилось ничего. Ни оконных рам, ни побелки на потолке, ни лампочек, ни даже краски на стенах. Все было ободранное, расписанное неизвестными уличными художниками. В углу одной из комнат был установлен аппарат и прожектор. Рок-группа настраивалась. Нил узнала Лиама. Он был очень серьезен, играл пару нот на синтезаторе и спрашивал звукорежиссера, как его слышно. Слышно было плохо – зал гудел, а техника фонила. Лиам был одет в короткую черную юбку и розово-черные полосатые чулки, лица его не было видно. Остальные участники группы – Даниэль, ради которого Нил и пришла, две девушки с гитарами и парень на барабанах – нарядились как монашки-бенедиктинки, в черные платья и белые платки на головах. Вскоре публика заполнила зал и концерт начался.

Группа играла тяжело и громко, отдельные инструменты расслышать было невозможно, всё сливалось. Пол дрожал так, что казалось он сейчас провалится. Зрители в зале стояли неподвижно, только те, что были ближе к сцене, отбивали такт ногой или качали головой. Стоящие во мраке не считали нужным двигаться. Почти каждый держал в руке банку пива или сигарету. Воздух превратился в дым. Нил никогда в жизни не была на таких концертах и в таком дыму. У неё кружилась голова. Опустошив банку или докурив сигарету, люди просто бросали их на пол. В углах комнат стояли мусорные мешки, но они были полны. Пол был устлан смятыми банками, разбитыми бутылками, окурками и прочим мусором.

Недалеко от сцены был установлен стол. На нем стояла кастрюля с кашей, на кастрюле было написано «Народная кухня». Нил взяла одну листовку и отказалась от сомнительной каши. Прочитать, что было написано на листовке, в темноте было совершенно невозможно. Нил положила бумажку в карман. Другие зрители выстроились в очередь за кашей. Закончив есть, они бросали тарелки на пол. Было не ясно, продавалось ли где-то пиво. Может быть, все зрители приносили пиво с собой. Некоторые напились так, что падали на других людей или на пол. Один исключительно пьяный человек вышел к сцене и начал танцевать.

Нил отошла от сцены к разбитому окну – хотелось подышать. Появился Даниэль. Он снял с головы белый платок, но еще оставался в монашеском платье. Он держал большой чехол с виолончелью. На сцене играла новая группа.

– Как тебе концерт? – спросил он.

– Необычно, – сказала Нил. – Я никогда не была на таких концертах.

Даниэль улыбался.

– Что это за дом? – спросила Нил.

– Это сквот.

– Сквот?

– Никому не нужный дом. Мы его заняли.

– Он аварийный?

– Абсолютно.

– А пол не провалится?

– Ну я бы сказал тебе «нет», но я не уверен. Раньше мы выступали на втором этаже, там он провалился.

– А это какой этаж?

– Шестой.

– И до него всё провалилось?

– Да, но без нашего участия. Там жили бездомные.

– Бездомные?

– Литовские рабочие.

– Всё это звучит очень опасно.

– Опасность – это весело, не так ли?

– Нет. Я хочу пойти домой.

Подошел Лиам:

– Ты не хочешь познакомиться с группой?

– Может, в другой раз? – спросила Нил.

– Она хочет уйти, – сказал Даниэль.

– Тогда на более спокойном концерте, – сказал Лиам и исчез в дыму.

– Если ты подождёшь немного, мы пойдем вместе. Мне надо взять шнуры и немного убрать.

Нил сказала, что подождёт. Даниэль исчез, зато в комнате с разбитым окном появился панк, который раздал всем мусорные мешки. Нил стала собирать в мешок бутылки и жестянки от пива. Вскоре вернулся Даниэль:

– Брось это и бежим, – сказал он. – Сейчас здесь будет полиция.

Нил оставила мусорный мешок и вместе с Даниэлем стала пробираться к выходу. Музыка больше не играла, все спешно покидали дом. Все, кто мог. Несколько десятков человек лежали, абсолютно пьяные.

Уже на улице, услышав полицейские сирены, Даниэль и Нил спрятались во двор полуразрушенного дома.

– Почему здесь полиция? – спросила Нил.

– Один человек передозировался.

– Чем?

– Не знаю. Но он лежал в комнате с инструментами.

– Всё это очень опасно. Я не ожидала, что все будет так.

– На самом деле я сам не ожидал. В этот раз пришло столько народу. Я почти никого не знаю. Если мы играем в клубе, всё гораздо спокойнее. Танцы и всё.

– И не накурено, да?

– Конечно нет.

– И ты не станешь извиняться?

– А тебе совсем не понравилось?

– Ну я могу сказать только одно – такого я еще не видела.

– И наверное, не увидишь. Это был последний концерт на Чердаке.

– Где?

– Этот сквот называется Чердак. Его будут сносить через неделю.

– Это тебе нравится или нет?

– Что будут сносить? Всё равно. Панки найдут новые развалины для концертов.

– Тебе кажется это правильно – делать такие концерты?

– Должно же у людей быть место для абсолютной свободы!

– Я думала что абсолютная свобода – это совсем другое.

– Но что ты хочешь? Чтобы панки сделали огород и растили там лекарственные травы? А куда же девать всю энергию?

– Может, помогать старикам рубить дрова? Может, помогать одиноким матерям?

– Я не против, если получится одновременно играть на гитаре.

– Музыка имеет первостепенное значение?

– Наша музыка очень специфическая, не так много людей готовы слушать или платить. Если бы концерт стоил дороже, вообще никто бы не пришёл.

– А что, за вход брали деньги?

– А ты не видела?

– У меня денег не брали.

– Наверное ты на настройке пришла. Мы собрали достаточно. Продали майки, диски и просто машину пива. Бутылки потом сдадим.

– Значит, ты планируешь вернуться в этот опасный дом?

– В воскресенье мы поедем и заберем всё с Чердака. Там наши электропровода остались. Они пригодятся в новом сквоте.

– В новом?

– Да, если найдется подходящий. Здесь никто не хочет постоянно жить и это проблема. Когда я жил на пражском сквоте, его приходилось все время защищать, он был совершенно закрытый.

– Давно ты там жил?

– Года три назад. Но его тоже закрыли и снесли.

Разговаривая, они дошли до дома «Пчёл».

– Спасибо за приключение! – сказала Нил.

– Извини, если тебе было страшно.

– Я думаю, хорошо, что остальные из нашей коммуны не ходили, иначе они бы выкинули Лиама. Мы всё это не поддерживаем – сигареты, алкоголь, агрессивную музыку.

– Значит, ты откажешься, если я тебя приглашу в кафе?

– Не знаю, может потом. Сейчас я хочу только принять душ, уснуть и забыть весь этот кошмар.

– Это не кошмар, это настоящая жизнь и молодость. Когда ты будешь старушкой, тебе будет что вспомнить.

– Спокойной ночи, – сказала Нил и зашла в дом.

Даниэль постоял минуту около «Пчёл», вздохнул, посмотрел на циферблат церкви и понял, что автобусы уже не ходят.