Текст книги "Червь на осеннем ветру"

Любомир Николов
Червь на осеннем ветру

Бабочкой он никогда уже больше не станет. Напрасно дрожит червь на осеннем ветру.

Старинное японское хокку.

ЕВГЕНИИ – ЗА ВСЕ.

ОТ АВТОРА

Вначале была старинная японская хокку. Потом из нее родилось заглавие, не соотнесенное с определенной темой, с каким-либо содержанием, – оно просто жило во мне, и я искал ему применения. Наконец возникла идея, причем настолько прочно слитая с заглавием и с хокку, словно она-то всему и предшествовала, а не наоборот.

Прежде чем написать первую строчку этой книги, мне надо было решить далеко не новую, но сложную задачу: связать в одно целое две параллельно развивающиеся линии событий. Логично было бы изложить их в последовательно чередующихся главах, но тогда вторая линия очень скоро лишила бы первую всей загадочности. Разделить повесть на две отдельные части? Но тогда вторая половина выйдет несколько сухой и скучной и вряд ли вызовет интерес у читателей.

После долгих колебаний я решил все-таки остановиться на втором варианте, объединив финал обеих событийных линий в короткой третьей части. На тех любителей приключенческой литературы, которые пропустят вторую часть и прямо перейдут к финалу, я сердиться не стану – напряженный сюжет от этого ничего не утратит. Тем не менее вторая часть необходима, чтобы книга стала по-настоящему научной фантастикой, как та, что писал когда-то Жюль Верн, и та, что создают в наши дни братья Стругацкие или Артур Кларк.

Понимаю, что такое решение не всем придется по нраву – как, впрочем, и любое другое решение. Мне же оно кажется наиболее удачным. И надеюсь, что книга, несмотря ни на что, вам понравится.

I. ПРОХОД ПЕШКИ

1

…и одинок. В старом доме было тепло – тем особым, уютным теплом, что присущ деревянным строениям в ненастье. В воздухе стоял запах пыли, но не удушливый, а едва уловимый, навевающий воспоминания о давних мгновеньях такого же вот покоя. По черным от непроглядного ночного мрака окнам дождь стекал неслышными серебристыми струйками, а по крыше барабанил вовсю, словно аккомпанируя ветру, с воем трепавшему негустые деревья вокруг. Редкие молнии время от времени бесшумно озаряли горизонт – они были так далеки, что по пути гром совершенно глох.

Мягкий, монотонный перестук дождевых капель вторил тихому потрескиванию догоравших в камине дров. Рдеющие головни то и дело выбрасывали голубоватые язычки пламени, отчего по бревенчатым стенам бежали тревожные сполохи. Потом тени послушно возвращались по местам.

Уединенность здешней жизни ощущалась в такие вечера особенно остро. Она зримо угадывалась в сумерках, лениво колыхалась, будто старое вино в потемневшем бокале; казалось, достаточно раскрыть губы, чтобы ее отведать. Никто не постучится в двери, никто не прильнет лицом к окну, никто не посягнет на тишину. Единственный человек этого мира был здесь, в собственной комнате, он наслаждался вневременным, без конца и начала мгновеньем.

Из кухни тянуло пряным, горьковато-сладким ароматом трав. Это тоже доставляло удовольствие – расслабившись в кресле, предвкушать первую за вечер чашку чаю, наперед зная и прикосновение к губам выщербленного фарфора, и огненный ручеек, которым любимый напиток проникнет в сокровенные глубины твоего существа… Дверь распахнулась, и терпкое благоухание беспрепятственно заполнило комнату до самых дальних ее уголков, окутало кресло и сидящего в нем гиганта.

– Дебора… – ласково пробормотал он.

Сидя с закрытыми глазами, он был целиком поглощен ароматом, становившимся все более густым, горячим и влажным. Скрипнула половица. Нет, это не Дебора. Ее поступь никогда ничем себя не выдавала.

Гибкое мускулистое тело скользнуло к нему на колени. Мягкие лапы тронули руку, на миг показались острые когти и тут же скрылись в бархатные подушечки.

Грэм Троол поднял веки и глянул вниз. Пантера у него на коленях казалась в полумраке неясной черной тенью, только фосфоресцировали зеленые глаза – будто появлялась и исчезала пара чистой воды изумрудов. Половицы все так же скрипели под колесиками маленького кухонного робота. Он катился к креслу с подносом в металлических руках.

Чуть сдвинув в сторону Дебору – ох, тяжела! – Грэм взял чашку. Секунду подержал перед лицом, с удовольствием втягивая пар, а потом звучно отхлебнул – он ведь один, стесняться некого. Только пантера пристально наблюдала за ним блестящими глазами, в горле у нее клокотало, и было понятно: Дебора глубоко счастлива тем, что с помощью робота сумела доставить другу небольшое удовольствие. Свернувшись в клубок у него на коленях, она осторожно, обуздывая силу, то выпускала стальные когти, то вновь убирала.

Если счастье вообще существует, то в тот вечер Грэм и Дебора были счастливы. Толком не зная почему, Грэм чрезвычайно ценил покой… и чрезвычайно редко выдавалась у него возможность им насладиться. Так что не следовало пренебрегать ни одной минутой тишины здесь, вдали от людей, от напряжения, которое неизбежно сопутствовало миссиям…

Да, миссии… Это слово, похоже, сработало, как пароль: перед воспоминаниями словно рухнули препоны. Грэм Троол, руководитель и единственный член Исследовательской группы № 7. Единственный, если не считать Деборы, но ее-то считать как раз стоило. Неспешно текли мысли… Одиннадцать трудных миссий на далекие планеты… Неведомые цивилизации… Встречи с гуманоидами и негуманоидами… смертельная опасность… напряжение…

Мягко спрыгнув с его коленей, Дебора улеглась у камина, опустив голову на лапы. Замерла, загадочным взглядом уставилась на мерцающие угли под слоем пепла. Грэм машинально отпил еще глоток, но не получил прежнего удовольствия. Он поставил чашку на поднос. Робот медленно покатился к двери, снова заскрипели половицы у него под колесиками.

Мягко и ритмично колотила хвостом об пол Дебора. Наблюдая за отблесками огня, пробегающими по ее гладкой шерсти, Грэм безуспешно пытался вернуть чувство покоя. Что-то – он пока не мог с уверенностью сказать, что именно – заставило его внутренне подобраться. Итак, что мешает расслабиться? Следовало доискаться источника только что накатившей на него тревоги. Робот тут ни при чем… последний глоток тоже… прыжок пантеры тем более. Да! Воспоминания!

Странно… Груз своего собственного прошлого человек несет, вовсе его не ощущая, и даже когда старается что-то вспомнить, то, скорее, перебирает старые ярлычки, за которыми прячутся сами воспоминания – яркие или полинялые, а порой и совершенно стершиеся, от которых только и осталось, что лишенное содержания название. Кроме первого школьного дня, у каждого был и второй, но если цветы, улыбающаяся учительница и традиционный медный колокольчик навеки запечатлеваются в сознании, то картину следующего дня, уже будничного, вряд ли кто-либо в состоянии с подробностями воспроизвести. Сохраняется лишь ярлычок с сухой надписью «Мой второй день в школе». И разве это относится только к школе?.. В конце концов, мозг человека – не бездонный колодец, а способность забывать – скорее счастье, чем недостаток.

Грэм поднялся и потянулся так, что затрещали все мускулы его двухметрового тела. Надо бы освежиться. Похоже, расслабленность оказывает дурную услугу его памяти. Он испытывал странное чувство: словно реальна только эта комната, а все воспоминания – лишь ярлычки, за которыми нет содержания. Необычайная иллюзия… и. несомненно, безвредная. Ее породили одиночество и полумрак, однако раздражение-то Грэма было настоящим. Отдых перестал доставлять ему удовольствие.

Подойдя к окну, он толкнул раму. Створки широко распахнулись, и в комнату ворвался свежий влажный воздух, пропитанный запахами мокрой земли и листвы.

Ледяные капли дождя обожгли разгоряченное лицо. Вот она – во плоти и крови – реальность окружающего мира, где тьма стремится, но не может до конца растворить в себе силуэты разлапистых деревьев, где хляби небесные обрушиваются на землю и превращают почву в жидкое месиво, где новорожденные потоки, булькая, устремляются вниз по склонам. Наваждение рассеивалось, его словно ножом отрезала прохлада.

– Грэм, холодно, – с ленивым кокетством протянул у него за спиной вкрадчивый голос Деборы.

Не оборачиваясь, он улыбнулся. Память, разбуженная вновь обретенной им энергией, будто прося прощения, услужливо подсказала забавную сценку. Дебора, юный чертенок, со все еще куцым хвостиком и приплюснутой мордочкой, вертится у него в руках, пытается как можно крепче ухватить неловкими пока передними лапами бутылочку с соской. Белые молочные пузыри медленно плывут по жилому отсеку – невесомость. Грэм уже перемазан по уши, ему так хочется помочь детенышу, но его старания лишь усугубляют фиаско. Молоко никак не желает перетекать из соски в пасть. Крепко зажмурившись, зверек морщится и недовольно ворчит: «М-м-м… Б-б-б-б… г-л-л-л…».

– Черт возьми, – снова подала голос пантера, – ты, похоже, решил во что бы то ни стало меня простудить!

Грэм не ответил, тогда она неслышно встала, грациозной поступью хищника приблизилась к окну, поднялась на задние лапы и захлопнула створки, но защелкнуть шпингалет не смогла. За нее это сделал Грэм. А потом прислонился к стене, с удовольствием наблюдая, как возвращается Дебора на свое прежнее место у камина. Это изящное существо с перекатывающимися под кожей стальными мускулами ничем не напоминало неуклюжего и глубоко несчастного малыша, взятого им из Института сапиенсологии. Разум Дебора унаследовала от отца, Великого Трефа, одного из первых обладавших им леопардов, а великолепное антрацитно-черное тело – от матери, заурядной пантеры. Чутье подсказало самке, что за обычной внешностью ее дитяти кроется нечто из ряда вон выходящее, и к тому времени, когда Грэм впервые случайно увидел звереныша, она уже неделю не подпускала его к себе. Первоначальный ажиотаж вокруг потомков мыслящих леопардов к тому времени пошел на убыль, так что сотрудники института даже обрадовались, когда им представилась возможность переложить на кого-то бремя забот о беспомощном звереныше. Так Дебора уже во младенчестве попала в космос, привыкла к невесомости и перегрузкам, научилась даже влезать в специально для нее сконструированный скафандр. В глубине души она была убеждена, что Грэм – ее отец, а, может, одновременно с этим и брат – на что только не способны эти люди!

Грэм вышел из комнаты, оставив пантеру у гаснущего камина. Темнота в коридоре ему не мешала – в старом, построенном еще отцом доме ему был знаком каждый сантиметр пространства. Доски пола всегда отличались скрипучестью, причем каждая обладала своим особым голосом и выводила собственную, неповторимо грустную мелодию. Впрочем, в солнечную погоду они поскрипывали чуть веселее, будто сверчки, но когда шел дождь – как, например, сегодня – звук менялся, становился глуше и протяжнее, словно коридор по-дружески жаловался на влагу… И все же некоторые половицы, не слишком страдавшие от артрита, были настроены на несколько более оптимистическую ноту.

Дверь тоже отворилась со старческим, почти средневековым скрипом. Музыка ржавых петель нравилась Грэму, вот он никогда их и не смазывал. Они первыми приветствовали его по возвращении из миссий, они же провожали, когда предстояла разлука с домом. Грэм улыбнулся во тьму, ласково провел ладонью по шершавому дереву и уселся на пороге.

«Старинное родовое имение, – подумал он. – Планета, целиком отданная в распоряжение последнего представителя рода Троолов. Попахивает аристократизмом».

Он, однако, прекрасно отдавал себе отчет в том, что аристократизм тут ни при чем. Просто планета находилась в стороне от обычных космических маршрутов, к тому же не располагала какими-либо богатствами – колонизация ее была бы неоправданной. Она удивительно напоминала Землю той эпохи, когда человечество едва-едва выбиралось из пеленок. Да только что тут особенного? Подобных миров в галактике тысячи. Единственным богатством планеты таким образом оставалась уединенность, а любителей одиночества не так уж много…

Старый, спокойный, хорошо знакомый мир… Всю планету не обойдешь, но Грэм постарался узнать о ней как можно больше. До чего приятно сидеть на крыльце и вспоминать под шелест дождя прежние экспедиции: сперва в одиночестве, потом в обществе Деборы… Тело как бы вновь ощутило усталость после длинных переходов, перед взором воочию вставали девственные поляны – то залитые солнцем, то окутанные дымкой утреннего тумана.

«Странный вечер», – подумал Грэм.

И правда, странный. И все из-за неожиданных выходок памяти. Калейдоскоп воспоминаний подчинился ему почти без усилий, прошлое оживало в картинах все более ярких… Вот гигантский водопад в горах далеко на запад отсюда. Вода с грохотом обрушивается с высоты, между скал висит пронизанное солнцем облако мелких, как пыль, капель, трава вокруг мокрая, словно после дождя, а Грэм, стоящий под вечной здесь радугой, вдыхает, задрав голову, насыщенный влагой воздух… Плечи оттягивает рюкзак, внизу, в ущелье, клокочет белая от пены река… Если же глубже зайти в скалы, попадаешь в царство густой тени и все затянувшего роскошным зеленым ковром мха. Краски теряли тут свою яркость, оттенки обретали некую таинственность. Водопад остался за спиной у Грэма, перед ним было единственное здесь яркое пятно – мелкие алые ягоды, усыпавшие узловатые ветви приземистого деревца. Под каждым багряным шариком висела хрустальная капелька воды, вобравшая в себя до неузнаваемости уменьшенную и перевернутую картину ущелья. И вот – без всякого перехода – Грэм уже на одном из своих бесчисленных привалов. Поляна в вековом лесу, кроны деревьев тронуты первыми утренними лучами, кофейник дымится на костре, который он разложил в кругу вчерашней золы и пепла…

Это напоминало опьянение. Он совершенно явственно вновь переживал почти забытые мгновенья. Из одной сцены в прошлом он переносился в другую за доли секунды. Лето на берегу широкой реки. Почерневший от солнца Грэм голышом растянулся на раскаленном песке, из которого торчит одинокая былинка. По ней ползет какое-то красное насекомое. Внезапно на спину ему обрушивается холод, и Грэм, словно подброшенный пружиной, оказывается на ногах. Совсем еще юная Дебора ужасно довольна, она смеется, выставляя на обозрение острые зубы и розовое, все в бороздках, небо. При взгляде на ее мокрый хвост Грэму все становится ясно, он со смехом набрасывается на пантеру, тащит ее к реке, а та отчаянно колотит его в грудь мягкими лапами, но вырваться не может – для того, чтобы не выпустить когти, приходится делать над собой усилие, а отсюда и неловкость… Бескрайние степи. Они вдвоем пробираются через высоченные травы. У Деборы тоже рюкзак. Раз уж равенство, так равенство, пусть пантера и почти еще ребенок, пусть ей и не по душе обязанности. Солнце клонится к зеленому горизонту. Легкая синева ложится на траву, скоро можно будет объявить привал и передохнуть перед ужином… Возвращение домой, солнце бьет прямо в лицо, и ступени веранды приходится нащупывать, темнота же за порогом в первый момент почти непроглядна, но дом-то им знаком до последнего закоулка, он пахнет деревом и пылью, вот они вошли, Дебора программирует кухонного робота, сейчас он соорудит гигантский омлет, а Грэм убирает рюкзаки в кладовку, где царит тот самый хаос, в котором можно тут же отыскать все, что понадобится; когда же они пообедали, Дебора спит, но не по-кошачьи, а задрав вверх все четыре лапы – и вот следующий год, Дебора тогда сломала переднюю лапу, Грэм несет ее на руках, примитивная шина больно упирается ему в грудь, а пантера забыла человечью речь, жалобно скулит, но все это уже в прошлом, лапа зажила, мягким осенним вечером они прогуливаются вокруг дома, земля усыпана красноватой, желтой, коричневой, серой листвой, первые бледные звезды выкатываются на все еще светлое небо…

Впервые воспоминания обрушились на него таким стремительным, удержу не знающим потоком, однако неприятного ощущения это не вызывало. Даже наоборот, в головокружительном калейдоскопе видений он находил некое очарование, чувствовал, что может вспоминать еще, и еще, и еще быстрей. Достаточно было подумать о чем-то. Протянув ноги на влажные, тонувшие в темноте доски веранды, он так и сидел на пороге, пока поток воспо…

2

…проснулся. Спиной ощутил мягкую и теплую тяжесть Деборы. Но не вставал. Вставать не хотелось, хотя солнце было уже высоко, его лучи пробивались через пыльные стекла и ложились на пол светлыми прямоугольниками. «Надо бы вымыть окна», – подумал Грэм. Мысль о работе помогала предаваться ничегонеделанию с особенным удовольствием. Что может быть лучше: знать, что есть чем заняться, но и что спешить некуда. Рано или поздно наступит день, когда хозяйственный стих станет неодолимым, и тогда за двенадцать часов ты переделаешь все, что столько времени откладывал, с чердака до веранды приведешь дом в порядок, а вечером, вытянувшись в постели, испытаешь полузабытое наслаждение от того, как ноют натруженные мускулы.

Он осторожно выскользнул из-под одеяла и получше укутал Дебору. Пантера сонно промурлыкала что-то, но не проснулась. Шагая сквозь танцующие в снопе солнечного света пылинки, он старался не наступать на скрипучие половицы. Следующей комнатой была гостиная. Из погасшего камина тянуло специфическим запахом холодного древесного угля. Мутно блестел в углу экран галактической связи. Стыдливо прятались в полумраке развешенные по стенам любительские картины, «принадлежащие кисти» самого Грэма. Бог знает какими достоинствами они не обладали, но ему – не как автору, а как зрителю – нравились, других же ценителей, кроме Деборы, здесь не было, а ее пониманию недоступен даже факт существования такого искусства, как живопись.

Равноправие так уж равноправие… Этот девиз родился у них как-то сам собой. И оба следовали ему с одинаковым удовольствием. Вчера вечером Дебора угадала его желание, теперь он отплатит ей той же монетой, тем более, что догадаться, чего ей хотелось бы на завтрак, было вовсе не трудно. В кухне Грэм склонился над плоской спиной робота. Когда-то он специально пометил в заказе, что кнопки нужно сделать крупнее обычного – так было удобнее для пантеры. Набрать меню – дело минутное: большой сочный бифштекс для Деборы, кофе и пончики с кремом для себя. Робот ожил, суетливо завозился, а Грэм отправился в ванную.

До завтрака он как раз успеет побриться. Автоматически включился молочный шар светильника, отразился в белом кафеле стен, в никеле труб и кранов. Достав из небольшой ниши депиллятор, Грэм привычным движением провел им по щекам. Из зеркала на него глядел атлетического сложения мужчина лет тридцати. Русые кудри, широкое, улыбающееся лицо. Иногда Грэму казалось, что зеркала как-то неуловимо меняют его физиономию. Красавцем он себя во всяком случае не считал, хотя отражение и свидетельствовало чуть ли не о совершенстве. Скульптурно правильная форма головы, высокий гладкий лоб, подвижные брови, голубые глаза, крепкая, почти квадратная челюсть… Разве что шея чуть мощнее, чем надо бы, но этот недостаток компенсировали широченные плечи.

Покончив с «бритьем», он бросил в зеркало последний взгляд и отвернулся, испытывая смешанное чувство удовольствия и досады. Что за самолюбование?..

Немного времени до завтрака еще оставалось. Раздевшись, он швырнул пижаму в гостиную и забрался под душ. Прохладные колючие струи обрушились на голову и плечи, хлестали по всему телу, прогоняя последние остатки сна. Задыхаясь, Грэм поднял лицо, крепко зажмурился. Вода массировала лоб, веки, скулы, лезла в рот…

Несколькими минутами позже он вышел из ванной в толстом махровом халате и открыл шкаф. Его любимые старые брюки из порядком вылинявшего синего полотна и бесформенный красный свитер ночью тщательно вычистили автоматы. Быстро одевшись, он заглянул на кухню. Завтрак был готов, робот скромно удалился в угол. Грэм поставил все на большой поднос. В такое утро грешно завтракать в четырех стенах.

Ловко балансируя подносом, он вышел на веранду и прищурился, так слепило солнце. Опустил свою ношу на маленький дощатый столик и огляделся. Едва заметная тропинка сбегала от дома по пологому травянистому склону. Слева совсем близко подступал лес, после вчерашнего дождя сиявший свежей зеленью. Склон плавно переходил в необъятную степь, позлащенную солнцем. Синева безоблачного неба как будто немного сгущалась к горизонту – Грэм знал, что этот эффект создают далекие горы.

Пару минут он блаженствовал, созерцая принадлежавший ему мир, а затем повернулся к окну. Окна были «с секретом» – чуть приподняв снаружи раму и нажав, Грэм распахнул створки. Свежий воздух ворвался в спальню, и Дебора сонно заворочалась под одеялом.

– Проснитесь, мадам! – громко провозгласил Грэм. – Завтракать подано!

Сверкнули зеленые глаза пантеры, смотрели они пристально, от сна не было ни следа. Дебора ловко выскользнула из-под одеяла и грациозно спрыгнула на пол. Потом исполнила обязательную церемонию: в струнку вытянув тело, почти припала грудью к полу, изящно приподняв заднюю часть. При этом ее розовая пасть широко раскрылась, показался тонкий, выгнутый язык. Миг – и пасть, клацнув, захлопнулась, пантера одним прыжком вылетела через окно на веранду. Оказавшись у центрального столба, подпиравшего навес, она принялась точить об него когти. Дерево было испещрено глубокими бороздами, а посередине даже истончилось от этой многократно повторявшейся операции. Грэм подумал, что пора бы сменить столб, а не то в один прекрасный день крыша может рухнуть им на голову.

Закончив гимнастику, Дебора подошла к столику и, широко раздув ноздри, потянулась к подносу. Розовый язык вылетел из пасти и быстро облизал морду.

– Бифштекс совершенно в моем вкусе… – от удовольствия пантера чуть ли не мурлыкала. – Грэм, ты у меня сокровище!

На другом конце веранды стояло кресло-качалка. Придвинув его к столу, Грэм устроился со всеми удобствами. Дебора уже наступила лапой на бифштекс и, боком повернув голову, приступила к трапезе.

Как всегда, пончики оказались выше всяких похвал. Кофе тоже. Чревоугодником Грэм не был, но вкусно поесть любил. А этим утром еще и не на шутку проголодался, так как вчера не ужинал. «Вчерашний вечер, – подумал он, прихлебывая кофе. – Странный какой-то выдался вечерок».

На секунду накатило неясное, но тревожное чувство. Вот он вышел на темную веранду… а дальше ничего не вспоминается, словно в голове разверзлась пропасть. Но ощущение провала в памяти длилось какую-то долю секунды. Разом вспомнилось все: как вернулся в гостиную, где камин уже совсем погас, как потрепал по холке Дебору и, охваченный неодолимой сонливостью, отправился спать. Все в порядке… Просто не сразу удалось восстановить последовательность событий. Возможно, из-за вчерашнего «калейдоскопа». Память – не игрушка.

Прикончив последний пончик, он откинулся на спинку кресла и принялся раскачиваться. Подошла осоловевшая после сытной еды Дебора, явно собираясь вспрыгнуть к нему на колени.

– Нельзя ли поуважительнее с моим пищеварением? – взмолился Грэм.

Презрительно фыркнув, пантера растянулась на краю дощатой веранды. Повисло ленивое молчание. Солнце поднималось все выше, на них потихоньку наползала тень.

– Одно удивительно, – протяжно пробормотала пантера. – Что до сих пор никто не позвонил, не прервал наше «дольче фар ниенте»[1]1
  Дольче фар ниенте – блаженное ничегонеделание (ит.) – Прим. переводчика.


[Закрыть]. К чему бы это?..

Грэм пожал плечами.

– Может, у них просто нет для нас поручений.

– Вот как? Сам-то ты себе веришь?

Действительно, поверить в такое было трудно. В жизни Грэма Троола была одна непонятная закономерность: задания сваливались в самый неподходящий момент. А именно в тот, когда он начинал по-настоящему наслаждаться отдыхом. В доме неожиданно раздавался мелодичный сигнал галактической связи, на экране появлялось вечно озабоченное лицо знаменитого Хуана Ивановича Смита. Извинившись за то, что без предупреждения прерывает отдых Грэма, он обрисовывал неожиданно возникшую ужасную ситуацию, разрешить которую без помощи сотрудника Троола было немыслимо. «Разумеется, если вы никак не можете…» Грэм, естественно, мог, хотя про себя ругался, на чем свет стоит. Так начинались их миссии.

Неужели о нем забыли? Смешно… Ощущая нелепость своего поступка, Грэм поднялся с качалки и вошел в дом. Экран по-прежнему мутно блестел в полумраке гостиной. Достаточно нажать кнопку, и сигнал мгновенно преодолеет пространство, отделяющее планету Грэма от Центра.

Щелчок – но ничего не произошло. Экран не вспыхнул. На несколько секунд Грэм замер, ожидая, что связь все-таки установится, что дело в какой-то случайной помехе.

– Говорила я тебе – что-то здесь не так, – донесся из-за спины вкрадчивый голос Деборы.

Еще несколько бесплодных попыток подтвердили ее правоту. Продолжать не было смысла. Эта аппаратура в принципе вечна. Все детали запаяны в единый монолит, разрушить их не в состоянии никакое внешнее воздействие. Махнув рукой, Грэм опустился в кресло и попытался представить себе, что могло бы нарушить связь.

– Ну, ладно, – проговорил он. – Раз уж ты накликала неприятности, придется нам отправиться им навстречу, ничего не попишешь. Летим в Центр!

– Как скажешь, – недовольно ответила Дебора и вышла.

Грэм отправился за ней следом. Они вместе обошли дом и очутились на просторной площадке, приспособленной под космодром. Еще старый Балт Троол замостил ее обкатанными речными голышами, со временем ставшими совсем гладкими. В бороздки между ними ветер нанес земли, потом позаботился и о семенах, так что по всей площадке колыхались травы и мелкие полевые цветы. Природа как бы посчитала вопросом чести доказать непобедимость своей жизненной силы и именно в самом непригодном для этого месте. Даже толстые телескопические опоры приземлившегося здесь десять дней тому назад корабля обвивали ползучие растения.

Корабль был невелик – всего чуть больше половины его корпуса возвышалось над крышей дома. Он напоминал несколько необычной формы гриб со сферической шляпкой, взгромоздившийся на три членистые, как лапки насекомого, опоры. По цилиндрической «ножке» гриба шел трап, заканчивавшийся под внешним люком у основания шаровидной кабины. Блестящий металлический силуэт придавал пейзажу некоторую странность, но на Грэма он действовал умиротворяюще, как что-то давно и близко знакомое. Обойдя угол, он сразу остановился и залюбовался кораблем.

И в тот же миг заметил огоньки.

По первому впечатлению они вызывали ассоциацию с пушистыми семенами земного чертополоха, и позже, сколько ни пытался, он не смог найти лучшего сравнения. Они блистали ослепительной зеркальной белизной, и во все стороны от них тянулись тонкие светящиеся нити. Центральное ядро каждого огонька размерами не превышало грецкого ореха, но длинные сверкающие колючки занимали пространство с футбольный мяч.

Сотни таких огоньков парили в воздухе вокруг корабля, плыли, словно в невесомости, вверх или медленно спускались к земле. Казалось, прохладный ветерок заставляет их исполнять некий загадочный танец.

– Не нравится мне это, – подала голос Дебора. – Надо убираться подобру-поздорову.

– Уберемся на корабле, – коротко отозвался Грэм и двинулся вперед.

Стоило ему сделать несколько шагов, как огоньки устремились навстречу. Касаясь друг друга кончиками лучей, они образовали плотную преграду. Грэм заколебался: может, лучше отступить? Уж больно все это напоминает сознательное противодействие. Однако отступление не дало бы ничего, кроме сомнительной надежды на то, что со временем все как-нибудь само утрясется. Во всяком случае, не такой у него характер, чтобы сидеть и ждать, пока какие-то светлячки позволят ему проникнуть в собственный корабль.

До трапа оставалось несколько метров. Грэм шагнул вперед, махнул рукой, словно отгоняя нахальных комаров. Его пальцы задели сердцевину одного из огоньков. Острая, разветвленная боль тут же пронзила все нервы до самого плеча, рука потеряла чувствительность и безжизненной плетью повисла вдоль тела. Хрипло охнув сквозь зубы, Грэм отпрыгнул. Следовало что-то предпринять, как-то реагировать, но в голове царила гулкая пустота; машинально, будто заводная кукла, он медленно попятился. Краем глаза заметил Дебору, которая тоже отступала, плотно прижимаясь к земле. Она устрашающе скалилась, из горла рвалось яростное рычание. Затем пантера резко обернулась и одним прыжком скрылась за домом.

Зеркальные блестки продолжали парить в воздухе вокруг корабля. Прислонившись к стене дома, Грэм принялся быстро массировать беспомощную руку. Его не оставляло смутное беспокойство: что-то тут не так, что-то не сходится. Не появление огоньков вселяло тревогу. Вернее… Что вернее? Сконцентрироваться не удавалось, мысли балансировали на той грани, когда человек ощущает только факт их присутствия, а суть пока ускользает. Что же его тревожит? Да, в глубине души он не мог не сознавать, что испуган непонятным явлением. Вот, вот, вот… именно это и не сходится: он боялся огоньков, но что-то извне, не зависевшее от его воли, этот страх гнало. И пока он мучительно искал причину такого раздвоения, та же внешняя сила заставила его наклониться и левой рукой подобрать камень величиной с апельсин. Снизу на него налипла земля. Грэм выпрямился, взглянул на камень у себя на ладони и сразу понял, что сейчас сделает. Нелепый, глупейший для опытного космонавта поступок, все его существо противилось подобной бессмыслице, но в эти мгновенья он не был властелином своего тела. Неловкий взмах левой руки – и камень полетел в ближайший огонек. Несколько блесток дружно устремились к брошенному предмету, остановили его в воздухе и сгрудились вокруг. На миг их свечение стало таким нестерпимым, что Грэм зажмурился, а когда снова открыл глаза, камень исчез.

Из-за угла неловкими прыжками появилась Дебора – правой передней лапой она прижимала к груди какую-то блестящую трубу. Грэм растерянно всматривался в металлическую штуку, которую никогда в жизни не видел. «Как так? – снова словно кто-то чужой подсказал ему мысль. – Видел, конечно. Это атомное ружье». Да зачем ему здесь, где нет никаких хищников, атомное ружье? Откуда оно, черт возьми, взялось? Он мог поклясться, что сроду не видел такого оружия. И как это чудовищное порождение техники действует?

Ответы чуть запаздывали. Следовало, наверное, считать их собственными, ведь не было рядом никого, кто стал бы объяснять ему происходящее, и все-таки возникавшие в голове мысли он воспринимал как совершенно чужие. Значит, это атомное ружье. И как же оно действует?.. Ну, это неважно. В сознании замелькали какие-то торопливые воспоминания о том, как в предыдущий свой визит на планету он привез ружье и оставил его в углу гостиной. А ведь всего минуту назад он голову мог дать на отсечение, что в этом углу никогда никакого ружья не стояло.