Текст книги "Философия пожизненного узника. Исповедь, произнесённая на кладбище Духа"

Человек способен на многое

Я три раза в жизни делала вещи, которые, вроде бы, превышают мои возможности и чего я по идее не могла бы сделать, если бы меня крайне не припёрло, что называется.

Медицину я всю жизнь ненавидела, избегала и вообще знала за собой, что эта область жизни вызывает у меня какое-то немыслимое, крайнее отвращение. Когда заболевала, по врачам старалась не ходить, как-то перемогалась. Ну, пару раз принесли на носилках. Тут уж деваться было некуда.

Но вот моя бабушка заболела раком. Кроме меня, около неё никого не было – отказались приехать сёстры и даже родная дочь, моя тётя. А ей надо было ставить уколы – наркотики, да ещё несколько раз в день. Сказать, что я до этого спокойно видеть не могла этот инструмент – шприц, значит, ничего не сказать. Меня вообще трясло от страха при виде любых медицинских орудий. Но в нашем сибирском городе мало того, что услуги медсестры стоили больших денег, которых у меня не было, так и найти её было очень непросто, это вам не Москва, где куча желающих подработать.

И вот пришлось мне самой, превозмогая мою заячью натуру, делать ей эти уколы. Главный аргумент, почему я ещё на это пошла, был тот, что мне в больнице сказали, что бабушке уже всё равно, она скоро умрёт и я ей ничем не напорчу…

Но всё равно мне это было тяжело и морально и физически, так как это были времена, когда ещё не изобрели одноразовых шприцов… Но куда деваться, пришлось.

Второй раз – это когда мне пришлось научиться доить козу. Я это подробно описала в рассказе «Про козу Катьку». Ну вот это как раз оказалось довольно несложным делом. Думаю, что я смогла бы и корову подоить – не боги горшки обжигают.

Третий раз, а впрочем… этих «разов» было много – это когда я имею дело со всяческой электронной техникой. Я её, как правило, осваиваю сама и в основном, «методом тыка». Так было, когда я припёрла в деревню огромную спутниковую антенну, привесить-то мне её привесили кое-как, а настраивать пришлось самой. И тем же компьютером я овладела много лет назад тоже сама. Но это, мне кажется, уж совсем несложно, и поэтому я удивляюсь людям, которые не могут здесь делать чего-нить элементарного.

Была у меня страстная мечта – научиться водить автомобиль. И всё никак не выходило. А сейчас и денег нет – очень дорого теперь дерут эти автошколы, и посмотрела тут как-то в ютубе, как камера засняла смерть водителя, на которого внезапно выскочил в лоб другой автомобиль. И что-то мне расхотелось…

Мировоззренческая составляющая когнитивной сущности прагматических основ бытия

Моя природная толерантность сильно страдала. Она восставала во мне и требовала, чтобы я прекратила оскорблять популяцию, указывая ей на её главные неискоренимые недостатки, как-то: глупость и безнравственность, а писала только о приятном и хорошем. Я с ней боролась изо всех сил, доказывая, что она создаёт мне кучу проблем, и угрожая, что я проведу нечто вроде внутренних психологических праймериз и пошлю её к чёртовой матери, чтобы она не мешала мне чувствовать себя истинно русским человеком, то есть, хамить направо и налево чисто спонтанно, не задумываясь.

Когда у меня наступал многочасовой инсайт, я не владела собой, я представляла из себя некое подобие пифии – я творила без устали никому не нужные шедевры, отвлекаясь только на совершение акта дефекации (это у меня было как-то друг с другом связано, очевидно, шли какие-то глубинные ассоциации, коррелируя мои внутренние процессы так, чтобы временная и несущественная духовная ипостась не слишком превалировала над имманентно физическим).

В такие моменты я задумывалась о сущности таких, например, философских категорий, как одна из главных существующих скрижалей русской ментальности, её кратко-трёхэтажно выраженного энергичного идиоматического словосочетания, которое исконно было присуще загадочной русской душе в её кризисные моменты существования, и приходила ко всеобъемлющему выводу, что Мироздание преподнесло нам в дар это креативное построение совершенно не без определённого умысла. Не зря же в сказках и мифах мы читаем о том, что такими вот ключами открываются сокровищницы, полные невероятных богатств («Сезам, откройся!») и что, очевидно, здесь заложена какая-то глубокая аналогия с русской внутренней сутью, разгадать которую предстоит своему Перельману.

Меня же больше манили задачи попроще, меня тянуло впасть в медитацию при виде определённой консистенции некой субстанции. Тем более, что она была разлита в мире щедрыми порциями, Абсолют не поскупился, когда создавал своё подобие, чтобы заполнить экзистенциальный вакуум, царящий в бесконечном множестве разнообразного континиума серого вещества, так и оставшегося втуне после его сотворения. Серое – оно и есть серое, и никогда ему даже близко не приблизиться к разнообразным краскам главного вещества, выделяемого человечеством на протяжении долгих тысячелетий всей своей истории, в которой ключевую роль сыграли величайшие непотребные своей инфантильной жестокой примитивностью монстры, превозносимые им за то, что они приобщили массу ко всяческим извращениям духа (ну заодно и тела, но это уже так, побочно), которым оно, человечество, не переставало предаваться никогда.

Это было моё любимое слово, которое обозначало конечный продукт конкретизации любого субъекта, и то, что космические путешественники найдут в окаменелых останках после завершения цикла жизнедеятельности вида Homo sapiens. Имхо.

Лунная соната

За окном – страшный ураган, видимо, осенью здесь, на море, это в порядке вещей. И холодно, минус три, хотя на некоторых кустах ещё не увяли розы. А местные жители рассказывают, что бывают такие года, когда в ноябре ещё купаются. Значит, мне не повезло…

Я обретаюсь в небольшой комнатке капитального дома, но, так как хозяева зимой здесь не живут, газовое отопление ради меня одной включить они не позволили, правда, мне не особо и холодно – я вплотную придвинула обогреватель, он какой-то старой конструкции, но тепло от него идёт вовсю, только вот платить придётся страшненькую сумму… Но это потом. А сейчас я слушаю моего любимого Дэниэла Баренбойма, и мне наплевать на всё на свете, потому что он – гений.

Питаюсь я экзотической мушмулой и остатками винограда, которые не успела ободрать жадная хозяйка перед отъездом. С тем же успехом я могу вообще ничего не есть: во-первых, совсем не хочется, а во-вторых, я знаю, что всё равно скоро умру. Но мне на это тоже совершенно наплевать – у меня не осталось больше сил так жить, как я живу последние десять лет.

Пианист играет все сонаты Бетховена. Я их знаю наизусть, как какой-нибудь «Отче наш». Я много чего знаю, не зря же все вечера в своей молодости провела в двух залах – Большом и Малом в городе, который дорог каждому русскому человеку. Это были мои храмы, а музыканты для меня – сверхчеловеки. Ведь я живу благодаря им! То, что они дали мне в этой страшной жизни – бесценно. Я никогда не перестану быть им благодарной за всё, что они для меня сделали.

Вот начинается «Лунная соната» – музыка, которую я слышала без преувеличения миллион раз, она звучит по радио и ТВ, во всех концертах, её знают даже люди, совершенно далёкие от всякого искусства. И я знаю её с раннего-раннего детства, наверное, с тех пор, когда и говорить-то ещё не умела…

Но что это? Я плАчу? Вдруг перед глазами возникает лесок, где лежат косточки моего любимого мальчика, он всю свою недолгую собачью жизнь прожил рядом, и не было ни одного дня, когда бы я видела от него что-то другоe, кроме дикой любви. Он даже умел говорить слово «мама» – дочка его научила, все смеялись. А он научился его произносить (в два лая, как и положено) только потому, что любил меня так, как у людей даже близко не получится любить друг друга…

А другую могилку я даже не могу себе представить. Я там не была, это где-то в далёкой Сибири. Я бросила моего второго ребёнка – думала, ненадолго, вот заработаю денежек в богатой стране и быстренько вернусь – и всё будет по-прежнему, мы снова будем вместе… До чего же мы все бываем наивными!!! Есть такое страшное слово НИКОГДА.

Только музыка останется со мной до самого конца.

Космический зверь

Что там творилось, что возникало – не узнает никто… Какой-такой Дух летал над какими-такими космическими водами (а что? Почему бы и нет? Если много атомов водорода – почему бы не быть воде?). Обычно Космос представляется уму этаким безжизненным бесконечным Ничто. Была ли вначале сверхплотная точка, которая потом взорвалась, и Галактики, образовавшиеся в результате из космической пыли, стали разбегаться? Что там творится – никогда не узнать, а ведь как хочется!

Там идут какие-то страшные процессы. Умирают звёзды, рождаются новые… И – никого на многие тысячи световых лет…

Как же так случилось – откуда взялся косматый зверь на голубой планете? Миллионы лет он поедал себе подобных и выл на луну. А потом кто-то решил приспособить его для своих непонятных дел. И пошло-поехало… Кто подарил ему этот похожий на грецкий орех аппаратик? И для чего? Скорее всего, ДЛЯ ПОЗНАНЬЯ. А он… он приспособил его для истребления себе подобных и для уничтожения своей колыбели – планеты, на которой ему создали все условия. Только живи. Только радуйся. Развивай свой грецкий орех – овладей телепатией, сверхвозможностями, познай себя, узнай, что там во Вселенной деется…

Но зверь остался агрессивным и злобным даже тогда, когда с него сошла вся его густая растительность. Он остался почти таким же, как сто миллионов лет назад (а впрочем, я не помню, что говорят учёные о сроках возникновения человека и вообще планеты Земля. В любом случае, наша наука – это вещь очень и очень относительная). И вот настало первое тысячелетие эпохи ноосферы – потому что пришёл тот, который пытался научить зверя Любви и Милосердию. Ох, не вышло ничего. Во втором тысячелетии зверь уже изобрёл танки, реактивное оружие и – атомную бомбу. Шарах – и планетка вдребезги.

Но таки дожили до третьего тысячелетия. Оказалось – воздух загажен, мировой океан загажен, Антарктида тает, озоновый слой исчезает… Животный мир вымирает… И жить зверю осталось всего-ничего. Тянется медленная агония.

А во Вселенной идут процессы – лопаются чёрные дыры, схлопывается материя, всё бурлит-кипит и взрывается, разлетаясь на атомы. А зверь уже не воет на луну, он культурно сидит у ящичка, где ему показывают таких же убогих и агрессивных, или у мониторчика, где обменивается с другими цивилизованными зверюшками разными глупостями…

Вася Пупкин – пуп земли

Равнодушие сковало сердце, как лёд. Ну не всё ли равно, что будет с человечеством – да гори оно синим пламенем! Сколько уж тысяч лет оно на Земле – и хоть бы на крупицу поумнело! Всё та же пещерность во взглядах, всё то же беспросветное самомнение и самолюбование, всё те же привычки и желания – хапнуть побольше.

И кто только ни пытался взывать к его совести, к его доброте, к его милосердию? Ну нету такого в душе большинства! Забыли вложить при сотворении. А на «нет» – и суда нет! В итоге, перед концом, перегрызутся, когда с ресурсами будет полный напряг, поголовье сократится, плоды цивилизации забудутся…

Уже сейчас человек перестал походить на ту мечту, которую рисовали нам какие-то чокнутые коммунистические теоретики. «Человек человеку – друг, товарищ и брат!» Это ж надо такую ахинею придумать о существе, которое наполовину состоит из глупости, наполовину из агрессии! Бывают, конечно, разные исключения – но как редко, их буквально единицы, зато правило – это серое убожество, которому ничего не нужно, как только преодолеть коротенькое ничтожное количество годочков от рождения до ухода с бутылкой пива в одной руке и бетербродом с дрянной колбаской – в другой!

И при этом назвал-то себя как! Homo sapiens! «Человек – это звучит гордо!» Какой-нить бывший ефрейтор, глядя на карту, на которой всю Европу накрыла свастика, воображал себя ни больше ни меньше как властелином мира! И какой-нить ничтожный французишка, маленький и пузатенький, попёрся в снега России только чтобы доказать всему миру, что он – Наполеон! Это вам не слесарь Вася Пупкин! Впрочем, Вася – он тоже себя считает не пальцем деланным. Он тоже руководит великой державой, а своё величие исчисляет количеством миллиардов, наворованных по месту службы, которая называется «служение народу в качестве каторжника на галерах»…

Этого Васю прихотливая судьба вознесла на самый верх, а сколько таких васей – сто миллионов – лежит на диване в пьяном забытьи или сидит на стульчике, стуча по послушной клаве, и воображает себя самыми компетентными во всех вопросах политики! Ну хоть сейчас в наполеоны производи, не растеряется! И ваще, каждый вася обладает истиной в последней инстанции, но, правда, это особенность только русского человека, остальные народы вроде поскромнее будут – живут себе, плодятся, жрут-пьют, и ни в какие «высшие сферы» не лезут.

Ох, Вася, Вася! Что должно произойти, чтобы ты поумнел???

Моя «шпиёнская» внешность

Совсем скоро праздник, и мне не хочется писать про какие-нить ужасы. Долго я вспоминала что-нить веселёнькое из своей жизни, и наконец вспомнила очень смешной эпизод. Не знаю, насколько он будет смешным для читателей, но я как вспомню лицо этой девушки – это выражение надо было видеть!

В моей жизни был довольно длинный период, когда я часто летала за границу. Надо сказать, что меня там почти всегда принимали за «свою». Это началось ещё в молодости, когда я в первый раз попала из Питера в Таллинн. Там меня все принимали за эстонку и ни разу не подумали, что я русская. Дело в том, что у меня в предках были и поляки (прабабушка Артоболевская), и немцы (дедушка Миллер), и внешность у меня такая неопределённая, что-то такое чухонское (как в молодости дразнил меня знакомый). И везде, например, в Европе, я сходила за местную жительницу: во Франции думали, что я француженка, в Англии – что англичанка, в Германии – что немка, ну и так далее.

Однажды в Париже мне понравилась собачка – такса, его звали Гарсон. Я начала по-французски выдавать его хозяйке комплименты в его адрес. И мы разговорились. У меня абсолютный музыкальный слух, потому что я ещё и недоучившаяся скрипачка. Поэтому у меня практически отсутствует акцент. Но, видимо, что-то такое всё-таки было, потому что француженка спросила меня – «ведь Вы не парижанка?». Я сказала, что не только не парижанка, но даже не француженка. Она спросила: «А кто же Вы?» Я сказала: «А догадайтесь!» Она гадала, гадала: «Не англичанка явно. Они противные (англичане и французы не любят друг друга). И не американка – явно. Немка?» «Нет». Она задумалась, и я решила ей подсказать: «Славянка». «Из Польши?» «Опять не угадали». «Тогда не знаю!» «Русская». «Не может быть!» И так и не смогла мне объяснить, почему я не похожа на русскую. Не похожа – и всё тут!

Самое интересное, что меня и дома, в России, очень часто принимали за иностранку. Может быть, ещё из-за того, что одеваюсь я не как среднестатистическая русская тётка, я люблю классический молодёжный прикид – джинсы, футболку и куртку.

Но вернёмся к нашим баранам («revenons a nos moutons»), то бишь к нашей смешной истории.

Мы куда-то улетали с Лялькой (это была моя подруга, она была старше меня чуть не на 30 лет, поэтому её уже нет в живых), теперь уж даже и не помню, куда, и не помню откуда – то ли из Домодедово, то ли из Шереметьево. Все формальности мы уже прошли, до посадки в самолёт времени была куча, и я попёрлась в «Duty free».

Я набрала там много вкусных вещей и любимого мной алкоголя (Мартини, шерри-бренди и т. д. – красиво жить не запретишь!) и подошла к кассе. И тут я поняла, что девушка принимает меня за важную иностранку. Она обращалась ко мне так вежливо и с таким почтением, это бы ладно (может, у них ко всем покупателям принято так обращаться!), но… по-английски. Вообще-то они обязаны проверять наличие билета и посадочного талона, и тут бы сразу выяснилось, кто я, но продавцы там этого никогда не делают.

И вот она мне говорит, говорит что-то, а я ни бе ни ме ни кукареку (я английский знаю на уровне трёхлетнего английского ребёнка), но чтобы не оскандалиться, я время от времени вставляю: «Йес! Йес!» (надеюсь, что не невпопад).

И чего ей от меня надо было, я так и не поняла, но тут в дверях появилась Лялька и испортила всю обедню. Она заорала: «Любка! Сволочь! Самолёт сейчас улетит, а ты где-то шляешься!»

Тут немая пауза, прямо как в «Ревизоре». И никогда не забуду лица этой девушки. У неё был на лице написан прямо-таки священный ужас. Она так растерялась…

Я всё-таки быстренько заплатила, вышла, и мы с Лялькой пошли на посадку. У меня была истерика, меня душил смех. И я сказала Ляльке: «Эх, ты! Я бы с тобой в разведку не пошла!»

Моя соломинка

Сегодня Мура была на грани гибели. Дело в том, что она боится ходить гулять на улицу и, так как мы живем на первом этаже, она, когда выходит сделать свои делишки, сразу шмыгает в подвал, там есть дырка. Я не могу отучить её от этой плохой привычки и заставить ходить на улицу. Вот и вчера утром она поступила как всегда, и это чуть не стоило ей жизни.

Я весь день ходила по своим делам, потом весь вечер выходила и кричала: «Мура! Мура! Иди домой». Ночью тоже просыпалась и выходила – в ответ тишина. И утром – то же самое. Я вспомнила, как однажды она пропала на три дня – видимо, попала в какую-то переделку. Но все-таки в итоге пришла. А когда я жила на юге у мерзавки Людки Людэ, там Муру били злобные людкины кошки, все в свою кретинку хозяйку. И она пропала уже не на три дня, а месяца на два. А наши с Людкой отношения дошли до того, что мне надо было немедленно искать новое жильё. Но приходилось терпеть все Людкины выходки, потому что я всё время ждала Мурку и не верила, что она погибла. И наконец она пришла как ни в чём не бывало.

А сейчас прошло уже больше суток. И вдруг меня осенило. Я пошла и заглянула в закуток, где находится эта дыра в подвал. Конечно! Сверху лежала тяжелая доска! Я её отодвинула, и Мурка выскочила.

Вот глупые эти кошки! Нет чтобы помяукать благим матом, как сделала я, когда заблудилась в лесу: я орала о помощи, пока не охрипла, хотя точно знала, что вокруг никого нет. И меня спасли – буквально чудом, случайно в ту сторону по грибы пошла единственная во всей деревне дачница.

Я могла потерять Мурку уже много раз, но судьба всегда мне её возвращала. Наверное, потому, что я живу на свете из-за Мурки, она как та соломинка держит меня на поверхности, хотя я давно должна была уйти на тот свет. Но, поскольку я человек с гипертрофированным чувством долга, я понимаю, что без моей заботы это милое хвостатое создание погибнет… Ведь взять хотя бы даже этот последний случай – никому бы и в голову не пришло, что в подвале погибает кошка.

К чему мы все придем, или Memento mori

До конца моей жизни мне никогда не забыть этой страшной картины. Я попала в больницу, упав на улице, меня привезли на Измайловский проспект (дело было ещё в Ленинграде) в больницу, которая больше не существует (её снесли) – имени 25 Октября, это рядом с церковью с голубым куполом, где венчался такого же цвета Пётр Ильич Чайковский.

Операция, хоть и сложная и внезапная, прошла успешно, я была на ногах буквально через 4 дня (а может, это я такая живучая по жизни – прошлой зимой тоже чуть не загнулась, а вот посмотрите – сижу, нормальненькая, здоровенькая, тюкаю… А вообще-то зарекаться не надо, опасно. Короче – тьфу-тьфу-тьфу от сглаза). И вот от скуки меня понесло бродить по этажам (больница была невероятно огромная, наверное, несколько квадратных километров, как какой-нибудь американский супермаркет, только, в отличие от радостного сверкания в нём всякой там мишуры и безделушек, дорогих сердцу американского тупого обывателя, больница эта была мрачной и угнетающе действовала на психику. От её стен и коридоров веяло болью, кровью и смертью…)

Дело было поздно вечером. Почему-то меня никто не останавливал – видимо, большинство персонала разошлось по домам, а дежурным было не до меня.

Я забрела куда-то очень далеко от своей палаты (к слову сказать, это было нечто – в ней находилось человек сто или больше, привозили с улицы проституток и кого попало, санитарки что-то делали только за деньги, поэтому вонь и грязь стояли неимоверные. До революции это была «больница для бедных» – такой она и осталась даже при социализме. Ведь тогда уже всё это было – то, что махровым цветом цветёт сейчас: есть деньги – ты получаешь отличные услуги, нет – подыхаешь под забором). Вошла в какой-то огромный коридор – и обомлела: передо мной открылась страшная картина, я сначала подумала, а уж не попала ли я в морг? Даже не на кроватях, а на каких-то досках лежало множество стариков в очень неподвижных, каких-то безжизненных позах. Напоминало сцену в аду – для меня, 25-и летней наивной полной жизненных сил и мечтаний о «светлом будущем» молодой, здоровой (несмотря на операцию, но это произошло «из-за несчастной любви», из-за того, что меня бросил и предал любимый человек беременную, я так страдала и сходила с ума, что у меня образовалась опухоль, которая перекрутилась во внутренностях, и её, слава Богу, успели удалить, а то бы я умерла. А ребёнка по моей настоятельной просьбе оставили… Так что это был просто такой временный тяжёлый момент в моей жизни. А я всегда была оптимисткой, тем более в таком возрасте всё кажется преодолимым, даже самые тяжёлые ситуации).

Этих стариков привезли сюда умирать их родные дети и всякие родственники, свалили и забыли. Их не кормили, потому что сами они не могли ходить, их было очень много, санитаркам было наплевать – они ставили миску с кашей им на грудь, потом забирали нетронутую.

Я убежала оттуда на всех парусах и, как всегда, когда встречаю что-то, что не способна переварить в сознании, забыла. Иначе это меня может убить – не морально, а реально. А я же в тот момент готовилась стать матерью, и мне надо было заботиться о будущем ребёнке и о том, чтобы у него была нормальная, здоровая мать. А не пациент психушки.

Но шли годы. Эта сцена нет-нет да всплывала в моём сознании. Я, конечно, отгоняла её, как приснившийся кошмар. А теперь мне самой уже 60. И я думаю – вот скоро и я попаду в такой же ад и также буду молча подыхать среди таких же смертников, тем более, что у меня даже родственников нет, чтобы туда отвезти – подберут где-нибудь на улице и свезут. Ну, может быть, я успею окочуриться быстро, не осознав происходящего ужаса… Дай-то Бог!!!