Текст книги "Вера, Надежда, Любовь"

Часть 9. Разрыв

Проходили дни, месяцы, годы, Токарев и Габардинская по прежнему встречались. Но однажды в городе Сургуте, в гостиничном номере, лежа в кровати, после ночи любви и ласки, Любаша сказала Юрию:

– Знаешь, мы больше не будем встречаться.

– Почему?

– Я беременна, уже на четвертом месяце, мне тяжело за тобою таскаться.

– Это мой ребенок?

– Не знаю.

– Со мною ты никогда не предохраняешься.

– С мужем тоже.

– Но, у вас уже итак четверо детей.

– Юрий, мы с тобою договорились, что не замешиваем в наши отношения семейные дела каждого. Ты, правда, считаешь. Что четверо детей это много?

– Ничего я не считаю, это дело вкуса, и твои проблемы, у тебя, что мало проблем?

– Просто никогда не смогу решиться на аборт, загубить живую душу. Ты не ответил на мой вопрос, мы больше не встречаемся?

– Но ведь срок еще маленький. Может я тебе надоел?

– Считай, как хочешь, но я действительно больше не могу и не хочу с тобою встречаться. Ты обещаешь меня больше не вызывать в командировки?

– Обещаю, но только насчет командировок.

Опять осень, золотая, разноцветная. Приближается любимый праздник сельчан «День сельского работника» или «День после урожая». Обычно в этот праздник готовится роскошный банкет для всех работников села и прямо на поляне. Столы заставлялись спиртным, специально для банкета забивался бычок и свинья, готовились всевозможные яства. После банкета играет гармонь, игры, шутки, прибаутки, кто на что горазд. Однако в этот раз, секретарь парторганизации Пилипенко Любовь Митрофановна, для руководства совхоза, решила иначе. Любовь Митрофановна была женщиной, милой, энергичной, обладала прекрасной фигурой, за которой ревностно следила и с большим вкусом подбирала себе наряды. Она всегда выглядела строго, элегантно и в тоже время очень женственно. Очень любила пошутить, особенно когда все терялись – в серьезной ситуации. Ее темные, коротко стриженые волосы мило завершали облик партийного руководителя. Сразу после праздничного собрания, Любовь Митрофановна, предложила директору и всем желающим из числа специалистов хозяйства на этот раз отпраздновать свой праздник культурно, в ресторане города Тюмень и добавила:

– Я уже заказала столики в ресторане «Русь». Поедем, проведем праздник как горожане, посмотрим на городскую жизнь и себя покажем.

Все с нею согласились. В воскресенье, ближе к вечеру, полный автобус руководства и специалистов хозяйства выехал в Тюмень. Сельчане покатались по городу и к восьми часам вечера, выгрузились у ресторана «Русь». Заняли свои столики и начали поглощать принесенные по заказу всевозможные салаты и другую пищу. Посыпались тосты, увеличивалось количество выпитого спиртного и с такой же последовательностью разрасталось веселье за столиками. Наконец, совхозники пустились в пляс. Музыкантам бесконечно предлагались заказы исполнить какую-либо песню, которые пелись одна за другой. После небольшой музыкальной паузы на сцену ресторана вышел администратор и поздравил коллектив совхоза с профессиональным праздником. За три часа пребывания в этом заведении совхозники умудрились познакомиться со всеми посетителями ресторана. Духом взаимопонимания и неудержимого веселья пропитался воздух ресторана. Работники хозяйства перешли на частушки и к ним присоединились и все остальные посетители. Лукавые и колкие народные шутливые песенки сотрясали стены питейного заведения. Пилипенко предложила провести конкурс частушек между селянами и горожанами, кто кого «забьет» остротами. Конечно, селяне победили, сам администратор объявил об этом, но тут из толпы посетителей ресторана вышел мужчина, небольшого роста, почти лысый в приличном подпитии и закричал:

– Хочу спеть частушку!

Администратор замахал руками:

– Все конкурс окончен.

– Лысенький возмутился:

– Я еще много знаю!

– Почему молчал, когда все выступали? – Спросил его администратор.

– Не мог встать, потому, что вот этот, – тут он показал на совхозного ветврача Серегу Валуева пальцем и продолжил:

– Прыгал по мне, скотина!

И он ударил Валуева кулаком прямо в лицо. От неожиданности они оба упали на пол. Жена Валуева завизжала и началась драка. Пытаясь разнять драчунов, в потасовку втягивалось все больше и больше людей с обеих сторон. Очень быстро драка переросла во всеобщую бойню. По ресторану летала посуда, вазы со столиков, ломались стулья, пошли в ход музыкальные инструменты, оставленные оркестрантами. Любаша, несмотря на свой приличный срок беременности, не отставала в драке и отчаянно лупасила своими туфлями противников. Зазвенели разбитые стекла, и послышался звук милицейской сирены. Затем в ресторан ворвались милиционеры с резиновыми дубинками и начали всех, без разбора запихивать в «черный ворон», машину фургон, а затем увезли в отделение милиции. Почти до утра в помещении шла разборка кто прав, а кто виноват. Начальник милиции составил акт порчи имущества и хулиганского поведения в общественном месте совхозников, заставил всех под ним расписаться и отпустил.

Уже во вторник, утром в подсобное хозяйство прибыл заместитель начальника Главка по сельскохозяйственным вопросам Иванов Иван Иванович, как все его звали «Ванька в кубе». Собрал всех участников городского дебоша в кабинете директора и начался разнос и разборка полетов:

– В голове не укладывается такое: все главные специалисты, директор, парторг, специалисты среднего звена – элита хозяйства, учинили разгром в городском ресторане, испорчено имущества на тысячу рублей, да еще в день сельского хозяйства! Хороший подарочек Главку! Вы что, там блинов объелись? А заводила всего, вот полюбуйтесь наш партийный руководитель Пилипенко! Ну, что скажете? – обратился он к Любовь Митрофановне, грозно уставясь на нее. Она ответила:

– И скажу! На двери ресторана не написано «коммунистам вход воспрещен!» И потом, что мы не имеем права культурно отдохнуть?

– Ничего себе, культурно! Да, вы стадо баранов. Я был в ресторане и видел ваше культурное время провождение! – Ответил Иванов и внимательно оглядел всех сидящих перед ним специалистов. Взгляд его дольше задержался на лицах: директора, главного ветврача, главного зоотехника, так, как эти лица украшали синяки, и продолжил:

– Короче, я вам запрещаю появляться в городе, все! – Потом посмотрел на Габардинскую и добавил еще:

– А, вы, Любовь Васильевна, в таком большом «интересном положении», мать четырех детей, и тоже полезли в драку, кошмар! Никаких поездок, все.

Прошло еще немного времени и вот холодным, декабрьским утром в роддоме города Тюмени, в палату, где лежала с новорожденной девочкой Габардинская, медсестра принесла три живые розочки ярко красного цвета, поставила их в вазу и сказала Любаше:

– Это вам от мужа.

Люба удивилась:

– Быть не может, опишите мне его.

– Он у вас представителен, я бы даже добавила, что красив, но не молод. – Сказала сестра.

– Все понятно. – Ответила Любаша, а сестричка добавила:

– Вот еще пакет с фруктами, положу вам в тумбочку.

Через три месяца Токарев пришел домой к Габардинским. Александра Сергеевна, мама Любы, пустила его в дом. Он поздоровался и спросил:

– Прошу меня извинить, я ненадолго, мне надо уточнить кое-что по документам у Любовь Васильевны, это возможно?

Любаша вышла к нему:

– Может и правда по делу, Юрий, я тебя слушаю?

– Любочка, милая, я опять хочу встречаться с тобой.

– Это невозможно, я полтора года в декретном отпуске и работать не собираюсь.

– Ну, причем тут работа, просто я люблю тебя, и не могу без тебя!

– Ты как маленький ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Как и где, ты себе представляешь наши встречи?

– Я все продумал, тебе ведь надо будет ездить в детскую консультацию Тюмени, мы можем встречаться в городе, ты только позвони накануне.

– Юра, мой муж водитель, у нас своя машина, он и сам может отвезти нас в поликлинику.

– Любаш, я умоляю тебя, начинаю срываться, ну хоть позвони.

– Боже мой, нам не стоит стоять здесь и разговаривать на эту тему, хорошо, я позвоню. Уходи.

И встречи стали продолжаться снова. Любаша просто выходила из дома, на краю села небольшая березовая рощица, а у обочины дороги стоит будка-фургон ГАЗ-66. Токарев выглядывает из кабины и дожидается ее. Любаша, оглядевшись, садится рядом. Они отъезжают от поселка на пять, семь километров. Останавливаются в лесу. Люба и Юрий переходят в будку. Внутри лежанка со спальными мешками, откидной стол, газовый обогреватель. Любовники любили это гнездышко, где так часто они ласкают друг друга и где им так хорошо. Вот они вдвоем лежат в одном спальном мешке, счастливые и довольные, когда Юрий говорит:

– Любаш, ты знаешь, я развожусь с женой.

– Почему?

– Люблю тебя, и хочу, чтобы мы всегда были вместе.

Габардинская подскочила на лежанке:

– Ты с ума сошел! Это совершенно невозможно!

– Но мы встречаемся столько лет. Я не могу без тебя, ты не прерываешь эту связь, значит,

не можешь без меня. Почему же нам не быть вместе?

– Боже мой! Юра, у меня пятеро детей. Старший сын ушел в Армию, старшая дочь кончает школу, и еще трое малолеток на руках. Все они знают и любят своего отца. Им другого папы не надо. Умоляю тебя, помирись со своею женой. Давай лучше прекратим эти встречи. Уже итак половина работников Главка знает или догадывается о наших похождениях.

– Любаша, ты, думаешь, я не пытался расстаться с тобою? Нет, не могу. Давай уедем в любой другой подхоз Украина, Туркмения, Казахстан … Выбирай куда?

– Никуда! Еще скажи, что будешь любить моих детей и забудешь о своем сыне. Все это конец, сколько веревочке не виться, а конец настанет.

Юрий обнял ее и прижал к себе:

– Я не смогу с тобою расстаться. Часто думал об этом и точно знаю, что не смогу.

Любаша высвободилась из его объятий:

– Значит, я должна сделать первый шаг. Я, смогу!

Младшей дочери Любаши исполнился год, и Габардинская приехала в «Главтюменнефтегазстрой» для сдачи годового отчета по хозяйству за 1989 год. После сдачи баланса, в коридоре Главка, она увидела главного бухгалтера Коровина Ивана Федоровича, и обратилась к нему:

– Иван Федорович, можно вас отвлечь от дел на личную беседу?

– Пройдемте в кабинет. – Ответил он.

Они прошли в кабинет, сели друг против друга за стол. Коровин обратился к Любаше:

– Я, вас слушаю.

– Иван Федорович, помогите мне перевестись на работу в другое хозяйство и желательно не вашего ведомства.

– Любовь Васильевна, вы отличный работник, умница, хорошо справляешься с делами, наконец, просто красавица. Скажи откровенно, что-то случилось? И это связано с Токаревым, да?

– Да.

– Вы хотите сбежать от него?

– Да.

– Вы уже не любите его?

– Не совсем так. Я не хочу разводиться с мужем, не хочу создавать новую семью. У меня пятеро детей, все они любят своего отца, а я очень люблю их. Чтобы нам вдвоем с Токоревым было хорошо, должны пострадать шесть членов моей семьи и двое из его семьи, восемь человек – это явный перебор.

– Да, вот она жизнь, рисует свои правила. Я восхищаюсь тобою, ты поступаешь очень мудро. Что мне всегда в тебе нравилось это поступки по совести, а не в угоду обстоятельств или кого-либо, я бы даже сказал – нестандартность мышления. Ты сильно ошибаешься, девочка моя, что уедешь, забудешь, и все пройдет, «С глаз долой – из сердца вон!», как гласит народная пословица, ошибаешься. Все останется в твоем сердце, все до мельчайших подробностей, ну если, конечно, это действительно любовь. Ну, хорошо, я тебе помогу.

Он достал из тумбочки стола газету, развернул ее, обвел пальцем объявление и продолжил разговор:

– Это место четыреста километров от Тюмени на север. Ведомство другое «Нефтехиммонтаж». Подсобное хозяйство находится на берегу реки Иртыш. Отличное место, много рыбы: нельма, стерлядь, муксун; вокруг леса и болота: много грибов и ягод, шишка. Я прямо сейчас напишу тебе рекомендательное письмо в Трест начальнику Головину Игорю Степановичу. Но учти, принимают они главного бухгалтера на конкурсной основе. За место придется попотеть. Как, вам мое предложение?

– Я согласна. Спасибо, вам! Вы чудесный человек. Я боялась обратиться к вам, мне было стыдно. Но вы все сразу поняли, выслушали меня и помогли, хотя у вас итак много проблем.

– Миленькая, вы моя, Ведь мне уже шестьдесят пять лет. Жизнь это жестокое испытание и в нем постоянно надо чем-то жертвовать. И я в свое время был безумно влюблен и чуть не бросил семью, но вовремя остановился. Да было больно, но есть другое слово – семья и оно всегда должно быть дороже. Поддерживаю твое решение и надеюсь, что все будет хорошо.

Вот так, благодаря помощи хорошего человека, Любаша выдержала конкурс и в Новогодние праздники уже находилась на новом месте жительства и работы. Сразу после переезда, слегка заболела малышка Елизавета. Врачи связывали ее простуду со сменой климата, но на всякий случай собрали анализы и провели более глубокий осмотр ребенка, где и выяснилось, что группа крови девочки четвертая, в то время, как у матери вторая, а у ее мужа первая. Никто на это не обратил внимания, кроме Любаши. Теперь она не сомневалась, что дочь от Юрия.

Токарев три месяца занимался поисками Габардинской. В паспортном столе он узнал, что семья выбыла в город Тобольск, но, ни в одном участке по прописке в городе, такой фамилии не значилось. Пока он не догадался, что Любаша наверняка устроилась на работу в подсобное подведомственное какому-нибудь Тресту хозяйство, и искать надо ее место жительства в Главках. Коровин Иван Федорович, по кадровым запросам Токарева в головные компании, понял, что он разыскивает Любашу. Однажды, после очередной планерки, отпустив всех, он задержал его в кабинете и спросил напрямую:

– Мне стало известно, что ты разыскиваешь Габардинскую?

– Да. Я ищу ее.

– Зачем? Неужели ты ничего не понял, она любит свою семью сильнее тебя. И я поддержал ее желание уехать. Ты хочешь снова разбередить эту рану – не надо! Не ищи ее, это тебе ничего не даст.

– Я, свободен?

– Да.

Часть 10. Противостоние

Новое хозяйство, в которое попала Габардинская, было средним. И если сравнивать с совхозом «Восход», имело наоборот много пашни 10520 га, плюс 5200 га сенокосных угодий и пастбищ, на сравнительно небольшое поголовье скота: около, тысячи голов крупного рогатого скота, двести свиней, полтысячи лошадей, да сто пятьдесят самок серебристых песцов. Основным доходом хозяйства было растениеводство. Любаша с головой ушла в работу. Эта энергичная, молодая женщина часто находилась среди рабочих, на фермах, или в полях. Люди полюбили ее, восхищались ею и уважали. Скрытый смысл образования подсобного хозяйства Трестом «Нефтехиммонтаж» имел место и в этом совхозе. При первых же просмотрах смет на оплату строительных работ ХРСУ того же Треста, Любаша нашла большую разницу в сметной документации, а так же актах приема строительства, и фактическим расходованием стройматериала. Стало понятно, что кто-то строит себе дачи или дома за счет хозяйства. Любаша понимала, что мириться с приписками нельзя, иначе они станут огромными, а виноватой во всем она же и окажется. Поэтому она выбрала все сметы с явными приписками, подписанные приемной комиссией, переданные ей на утверждение, и зашла с ними в кабинет директора. Директором совхоза был белорус Давыденко Борис Петрович. Истинный сын своего народа: высокий, крепкий, белобрысый мужчина. С аккуратными пшеничного цвета усами, густыми бровями, и большими голубыми глазами. Он умел спокойно и терпеливо выслушать собеседника, а если был не согласен с ним, то ему удавалось переубедить специалиста, как то незаметно, исподволь, заложить свои мысли в уста работника. Если же попадался слишком упрямый, или глупый экземпляр, то резким громовым голосом, директор ставил его на место и уже приказывал. Поэтому желающих что-либо доказывать или объяснять ему, было мало. Когда Любаша зашла к директору, был теплый летний день. На столе крутился вентилятор, и стояла бутылка минеральной воды, Давыденко сидел в кресле и приятельским жестом пригласил Габардинскую сесть напротив него за стол. Главный бухгалтер положила папку со сметами рядом с собою, посмотрела на Бориса Петровича и заговорила:

– Просмотрела сметы ХРСУ по сданным объектам и уже принятые комиссией, и должна вам сказать, что они очень сильно преувеличены.

Любаша посмотрела на реакцию директора относительно ею сказанного и поняла, что он в курсе приписок. Он не удивился, не заинтересовался и совсем обыденно пробурчал:

– Так, где конкретно?

– Вот, детский садик. Размеры садика 200 квадратных метров, а списано на укладку пола доски и линолеума 350 квадратных метров, краски списано на два садика. Теперь по жилым домам: нет в хозпостройках при домах никаких полов, печей и покраски чего-либо, там вообще одни стены. Вот во всех пяти домах: нет, ни водопровода, ни ванн, ни раковин, нет канализации. Я уже не говорю о смесителях, трубах и емкостях для слива. По мясопункту и коровникам тоже уйма приписок, в общем, на немалые тысячи рублей.

Директор встал с кресла, заходил по кабинету и спросил:

– Это кто ж тебя надоумил сверять сметы с действительностью?

– Это моя работа.

– До тебя этого никто не делал. И вообще, где ты взяла сметы?

– В Тресте, мне дали их подписать и проверить, такой порядок.

– Раньше все подписывали и все.

– Теперь так не получится. Мне ведь известно, куда делся бывший главный бухгалтер.

– Хорошо, твое предложение. – Сдался директор.

– Переписать сметы по факту или наоборот.

Давыденко продолжал, задумавшись, ходить по кабинету, затем спросил:

– Раньше ты ведь тоже работала в подсобном хозяйстве?

– Да.

– У вас там такого не было?

– Причем здесь там, давайте, как положено!

– Значит было!

– Значит, не было!

– Габардинская, я должен тебя предупредить, если ты сейчас начнешь эту канитель с приписками, виноватой сама же и останешься. Хорошо, что ты меня поставила в известность, что приписки явно бросаются в глаза. Значит, их надо переделать, но не исключать. Давай вместе подумаем, что тут можно изменить.

– Я этого делать не буду. Уговаривать меня нет смысла, потеряете только время. Если вам нужна подпись, пусть распишется мой заместитель. Докладную по факту приписок я уже написала и зарегистрировала у секретаря, копия уехала в Трест. Все, остальное ваше дело.

Борис Петрович, взорвался от негодования:

– Ты, думаешь, в Тресте не знают об этих приписках? Ошибаешься! По их указанию и работаем!

– Вот они сами мне пусть об этом и скажут, или прикажут. А козлом отпущения быть, что-то не хочется.

После этого разговора директор почти не разговаривал с Габардинской. Сметы подписала заместитель главного бухгалтера, докладную из регистрации входящей почты, изъяли, и началось ярко выраженное противостояние директора и главного бухгалтера подсобного хозяйства. Любаша прекрасно выполняла свою работу, а будучи человеком общительным, восторженным и веселым, она с удовольствием помогала мужу в организации вечеров отдыха, конкурсов и праздников на селе, так, как он работал заведующим сельским клубом. Давыденко же выискивал любые незначительные просчеты в ее работе и жаловался в Трест на своего главного бухгалтера. Наконец, начальник Треста, Головин Игорь Степанович, вызвал к себе главного бухгалтера Треста Ольгу Кузьминичну и спросил ее:

– Что там наш новый бухгалтер в подхозе?

– У меня нет проблем. Она все понимает, работа ей хорошо знакома, делает все грамотно и вовремя, просто приятно работать.

– Тогда меня удивляет Давыденко, он бесконечно жалуется на нее.

Ольга Кузьминична, улыбнулась, и доставая из папки злополучные сметы ХРСУ, добавила:

– А вот и яблоко раздора.

Она подвинула сметы к начальнику и пояснила:

– Я получила докладную о приписках по сметам ХРСУ от Габардинской. За последние два месяца, я выбрала наш расход стройматериалов по нашим дачам, Игорь Степанович, и объем хищений по сметам хозяйства. Разница в половину. Мне именно такие действия бухгалтера и были нужны. Пора Спирина, прораба ХРСУ, поставить на место. Бухгалтер поступила разумно, отклонившись от подписей в актах приемки строительства, теперь на основании докладной, мы можем провести ревизию по выстроенным объектам ХРСУ. Остальное решение за вами.

Через некоторое время в подсобное хозяйство приехала ревизионная комиссия из Треста, по деятельности ХРСУ. Большая часть приписок была выявлена. Директора совхоза, Давыденко и начальника ХРСУ, Спирина уволили с работы, правда, с формулировкой: «По собственному желанию». На общем собрании совхоза новым директором избрали Михайлова Александра Михайловича, бывшего зоотехника хозяйства.

Кончался 1991 год. Государственный строй в стране, изменился. Начались преобразования на селе. Прекратилось централизованное финансирование подсобных хозяйств, и Трест поспешил сбросить с себя это ярмо. Срочно были подготовлены документы по передаче совхоза «Лесной» в ведение Министерства Сельского хозяйства РФ на баланс Уватского района. Причем сами совхозы не имели возможности перерабатывать свою продукцию на месте, сдавая ее за гроши в Тобольский молокозавод и мясокомбинат. Зарплату и все прочие затраты приходилось покрывать из своих собственных средств. Всевозможные государственные выплаты прекратились. Работники хозяйства стали получать намного меньше, чем ранее, дисциплина упала, хорошие специалисты уволились из совхоза. Половина пашни оказалась заброшенной, не было средств ремонтировать технику. Хватило два года, чтобы полностью развалить богатый и сильный совхоз. Любаше достались не легкие годы работы в хозяйстве. Желая хоть как то выжить на плаву, директор и главный бухгалтер совхоза вышли на прямые контакты с казахстанскими предприятиями по обмену зерна и комбикормов на лес и пиломатериал. Это продлило агонию совхоза «Лесной». Появилось много частных предпринимателей, которые нагло давили на хозяйство ради своих интересов. Однажды Любаша задержалась в кабинете директора. С Михайловым они обсуждали возможность установки собственного цеха по переработке молока в сливки. Вдруг в кабинет ввалились двое пьяных мужчин. В одном из них директор узнал Новгородцева, хозяина престижного дома отдыха «Витязь», находящегося в местечке Карбино, бывшего на балансе нефтехимкомбината. Мужчины подсели к столу, и Новгородцев потребовал продать ему сто кубов леса. Михайлов спросил Габардинскую:

– А что у нас с лесом?

– Лес есть, уже заготовлен, сто десять кубов, но сегодня или завтра за ним приедут казахстанцы привезут нам элитное посевное зерно на обмен. Деляна разработана вся. – Ответила Люба.

Директор совхоза обратился к Новгородцеву:

– Слышал? А новую деляну выписывать долгая песня, так, что ничем помочь не могу. На потом договориться можем.

Директор дома отдыха настаивал:

– Утром забираю сто кубов леса и никаких!

Директор совхоза настойчиво отказывал. Наконец, Новгородцев ударил по столу кулаком, и обратился к напарнику:

– Ладно, пошли Николай, сейчас поговорим по другому!

И они ушли. Габардинская и Михайлов стали собираться идти домой. Позакрывали кабинеты, как, вдруг, опять ввалились в помещение уже четверо мужиков и Новгородцев, который им приказал:

– Так, взяли их и вывели.

Директора и бухгалтера выволокли из конторы, поставили к стенке помещения. Затем мужики отошли, достали из под полы курток обрезы и наставили их на стоящих у стенки. Новгородцев заговорил:

– Все, прошу в последний раз, потом просить будет не у кого, сам возьму! Даю вам минуту на размышления, время пошло.

И он посмотрел на часы. Михайлов и Габардинская переглянулись. Любаша сказала директору шепотом, чтобы не расслышали работнички дома отдыха:

– Что спорить с пьяными, да еще отмороженными на всю голову, соглашаемся, а утром прихватим на работу с собой участкового и начнем отступную.

Директор совхоза замахал руками:

– Все, Виктор, твоя взяла! Утром приезжайте за лесом.

Когда мужики, отпустив их, уехали, директор и бухгалтер вместе пошли домой. Любаша говорила:

– Мне, кажется, наши усилия ни к чему не приведут, хозяйство разоряется, причем уверенно и стабильно. Такая сегодня политика сверху. Может быть они и правы, зачем государству наши коровы, дающие молока, как козы, когда на юге тюменской области, при меньших затратах, молока надаивают в два, три раза больше. Зачем государству наше зерно в зоне рискованного земледелия, год есть, год нет. Надо собрать собрание, объяснить людям ситуацию и разбегаться по мелким хозяйствам, так еще можно будет что-то сохранить и выжить хозяйству.

Михайлов поддержал тему и даже развил ее дальше:

– Давай возьмем свои паи пилорамой, лес нужен во все времена.

– Если нам дадут этот объект, ведь все решает коллектив.

– Да это правда, но попытка не пытка.

Собрание прошло очень бурно. Выступала Габардинская о необходимости взять каждому себе паи, кто что, всем хватит, и разбежаться по частникам, чтобы списали долги хозяйства. Потом можно будет снова сойтись мелкими фермами. В пример привела свое и Михайлова желание взять в счет пая пилораму и заниматься переработкой леса самостоятельно. В ответ шум, гам, полное непонимание ситуации. Выступил, сторожил, бывший управляющий отделением:

– Нас больше пятидесяти лет сгоняли в колхозы и совхозы, а теперь значит – разбегайся! Моего отца в одних трусах выкинули с телеги здесь, раскулачили за единоличность, а теперь, что, наоборот? Дворы, механизация, техника, скотина, коммуникации, куда это все девать? По болтику разделим? Конечно, пилорама – это сразу прибыль, сразу денежки, а мы бери поля, а на них еще вырастит что, аль нет! Не согласен! Я так разумею: или все на коне с добром, или все под конем раз уж так. Время немного пройдет, жрать господам будет нечего, очухаются, все будет, как было. Выждать надо!

Собрание закончилось полным провалом идеи Михайлова и Габардинской. Более того, коллектив выразил им недоверие в руководстве совхозом, и прямо на собрании были избраны новый директор и новый главный бухгалтер. Любаша и не спорила. А когда приехала в Уват, районное управление сельского хозяйства, с заявлением об увольнении, заместитель главы администрации, Александр Михайлович Щуров, принял ее и сказал:

– Права, ты Любаша во всем, но народ еще не созрел. Нет тебе никакой нужды увольняться, соберем снова собрание, говорить с людьми сам буду, докажу, что вы с директором только пользы хотели хозяйству

– Нет, Александр Михайлович, увольняюсь по собственному желанию и народ здесь не причем, конечно обидно, что не смогла переубедить людей, ведь им и дальше мучится, но я действительно хочу начать свое дело.

– И чем ты хочешь заниматься?

– Буду перерабатывать молоко на месте, даже и не совхозное, у нас в селе в каждом дворе корова. Куплю фризер, буду делать еще и мороженое, оно точно окупится, уже и бизнес план нарисовала.

– Ну, что ж, успехов тебе! – Распрощался с Габардинской Щуров.

Любаша вышла из совхоза, получив пай, почти новый вагончик, и закрутилась в своем крестьянском хозяйстве.