Текст книги "Синто. Героев нет"

Он горько рассмеялся:

– Ага, сотрут память, наложат личность фермера, и буду жить я в свое удовольствие.

– Прекрати, пожалуйста. Мы виноваты перед тобой, и, скорей всего, искупать вину никто не собирается, но убивать или стирать тебя… Ты действительно думаешь, что мы на такое способны?

– Ты, некст слабого рода, которого Синоби запихнули в пекло лишь потому, что в тебе их кровь, что ты можешь обо всем этом знать?

– Вообще-то у меня первый ранг, и мой – отец член Совета Безопасности, он посол.

– Ничего не понимаю. Значит, ты не нужна отцу в качестве некста, если он допустил такое? Ты хоть понимаешь, насколько нам всем просто повезло? Сколько было моментов, когда смерть была совсем рядом?

– Да, я отдаю себе отчет, что нам везло, но и мы не делали грубых ошибок, был сплав профессионализма и везения. – «Что ты несешь, – возразила я себе, – нашлась профессионалка». Тем не менее продолжила: – Я могла отказаться… Но тогда бы я всю жизнь жила с сознанием того, что могла вытащить синто из пекла и не сделала этого, с сознанием того, что я предатель, отказавшийся спасать своего.

– Ты считаешь меня своим? Ты считаешь меня синто? Несмотря на то что годы взросления прошли среди пиратов?

Кажется, я начинаю понимать его сволочного папашу; похоже, голова у парня работала автономно от эмоций.

– Я – да. А вот остальные – вряд ли. Поэтому я и сказала о домике в сельской местности.

Он задумался:

– Наверное, это неплохо – домик, садик… Наверняка лучше, чем смерть? А?.. Только как я ни стараюсь, я не могу себя представить там, среди цветущих деревьев. Я не помню Синто, я не помню, что значит быть синто. Я не смогу проявлять почтительность к тем, кто послал меня на это… задание. – Его голос был полон боли.

– Если все так, то почему ты не улетел? Это было бы хорошей местью всем нам. Почему ты надиктовывал все это время?

– Улететь… – Он грустно усмехнулся. – Я смог выжить лишь потому, что у меня не было будущего. Я надеялся, что смогу дожить до того момента, когда сброшу вам накопленную информацию, это бы дало смысл моей жизни и моим… приключениям. Я думал о смерти как о спасении, а теперь… Я б улетел, если бы стоял вопрос – или вы, или я, – добавил он твердо.

– Чего бы ты хотел? Если бы у тебя была возможность менять реальность по своему усмотрению, что бы ты сделал?

Он непонимающе смотрел на меня.

– Ну что? Убил отца? Сбросил бомбы на Синто? Что?

Он подумал, покачал головой.

– Я стер бы себе память до того момента, до разговора с отцом, – сказал сам себе. – Я хотел бы стать снова глупым ребенком и отказаться. Отказаться.

Я подтянула к нему стул и обняла, он замер в моих объятиях, а потом расслабился.

– Ты остался синто, – шепнула я ему в ухо.

Он мотнул головой:

– Я был готов бросить вас.

– Но не бросил же… Я сделаю для тебя все, что в моих силах, и больше.

Тут его как следует тряхнуло, он вскочил и уставился на меня.

– Я сделаю для тебя все, что в моих силах, и больше, – повторила я, глядя ему в глаза.

– Нет! Нет, я не принимаю клятвы. – Он мотал головой и пятился; глядя со стороны, можно было подумать, что я пытаюсь влить в него отраву.

– Можешь не принимать, – спокойно ответила я, – я все равно сделаю для тебя все, что в моих силах.

Он схватился за голову и заметался из стороны в сторону, два шага туда, два обратно, столовая-то у нас крошечная.

– Да что вы там, с ума все посходили за эти годы? Я. Был. Готов. Бросить на смерть. Тебя. Вас. Спасавших меня, между прочим!

– Был готов, но не сделал. – Мое спокойствие было похоже на стену: бейся сколько хочешь, все равно не прошибешь.

Побегав еще какое-то время, он обмяк и сел на пол, все так же держась за голову. Я примостилась рядом, он не среагировал. Опять приобняла его одной рукой, а другой взяла его за руку.

– Ничего не кончилось, – тихо сказала я, – все только начинается. Сначала будет очень сложно, придется общаться с безопасниками, тебе нужно будет доказывать, что ты нормален. А потом начать жизнь заново.

– Я не нормален. Я какой угодно, только не нормальный.

Что там говорили предки, кажется: «Как ты яхту назовешь, так она и поплывет». Я уже битый час его называю, плыть он все равно не хочет, наверное, он не яхта. Этот бред носился у меня в голове, разгоняя дельные мысли. Что делать, что еще сказать? Припомнился Совет и имя, резанувшее как нож.

– Даниэль, мое имя Ара-Лин, и я помогу тебе, ты только дай нам обоим шанс. Не сдавайся сейчас, когда все самое страшное позади.

Он посмотрел на меня:

– Ара-Лин… Красивое имя.

Я улыбнулась:

– А Даниэль – сказочное, и оно тебе очень идет. – Хорес действительно был похож на эльфа.

– Оно не сказочное, – удивился он, – оно французское.

– Да?.. А я думала – эльфийское.

– Не забалтывай меня, – сказал он грустно.

– Почему? – Я очень мягко применяла то, чему меня учила Лана. – Даниэль, ну пожалуйста, дай нам шанс.

– Нам – это кому?

– Мне и тебе. Нам.

– Нам… А мы есть?

– Есть. – О Судьба, во что я играю? Что я обещаю ему сейчас? Что бы ни пообещала – придется отдать. И я обняла его крепко-крепко. Мы стояли на коленях и обнимались, пытаясь раствориться друг в друге, слиться во что-то единое. Эротики в этом не было ни капли. Когда у нас затекли колени и потемнело в глазах оттого, что мы не могли нормально вздохнуть, мы чуть отстранились, Хорес впился мне в руку, и мы пошли ко мне. Само собой получилось так, что мы легли рядышком и уснули – и он спал мало, и я все же была уставшей. Мне было неудобно, он прижимался ко мне так, как будто его уносило при разгерметизации, но я все равно провалилась в сон. Проснулась оттого, что на меня кто-то смотрел, не враждебно, но изучающее. Я мгновенно все вспомнила и улыбнулась, не открывая глаз. Когда я их все же открыла, то увидела напряженно-вопрошающий взгляд Хореса.

– Отдохнул? – спросила я с улыбкой. От моего тона, от улыбки он расслабился и улыбнулся в ответ:

– Да. Отдохнул.

Я опять завела вчерашний разговор, только теперь уговаривала его не принимать близко к сердцу подозрения безопасников, не ждать, что к нему проявят чуткость, не возводить на себя напраслину и прочее. Он слушал, кивал, но, похоже, информация от него отскакивала. Я не выдержала:

– Ты можешь повторить хоть часть того, что я сказала?

Он повторил все. Я была обескуражена. Разговор наш велся в постели, в которой мы лежали одетые, и, хоть мы и прижимались, обнимая друг друга, между нами не было ни намека на что-то сексуальное. Когда я замолчала, мы просто лежали молча, это было так хорошо, все напряжение ушло, нас было просто двое, мы были рядом и ничего большего друг от друга не хотели.

Не знаю, сколько времени так прошло.

– Нас встречают, стыковка через пятнадцать минут, – раздался голос Рада из динамиков. Хорес вздрогнул.

– Уже? – В его глазах заплескалась паника.

– Пожалуйста, помни все то, что я говорила. Пожалуйста. И жди. Не знаю, год или даже дольше.

– Год? Я не увижу тебя год?

– Увидеть, может, и увидишь. Но… Ты сам имеешь представление о санации.

– Хорошо, я потерплю год или даже больше. Но ты придешь ко мне? Поклянись.

Я улыбнулась:

– Я ведь уже поклялась. Я сделаю для тебя все, что в моих силах, и больше.

Он взял мои руки в свои.

– Я сделаю для тебя все, что в моих силах, и больше, – сказал он и поцеловал мне пальцы.

Я кивнула. Он вскочил и вышел. В изнеможении я откинулась на подушку. Ну вот, теперь у меня есть тайный муж. Не совершила ли я ужасную подлость, дав измученному человеку надежду, которую не смогу оправдать?

Встречающие забрали Хореса на свой корабль. Я надиктовала короткий отчет, смысл которого сводился к тому, что спасенный вполне адекватен, и наотрез отказалась лететь на Синто. Мысль о том, что мне придется общаться с безопасниками, что из меня могут вытянуть подробности моего разговора с Хоресом, приводила меня в ужас. Я твердила, что мне надо на Дезерт, в конце концов Рад согласился меня туда доставить, а встречающие не смогли помешать, не имея полномочий применять ко мне силу.

Когда мы остались одни, Рад спросил:

– Что между вами произошло?

«Тебя это абсолютно не касается», – подумала я, но хамить ему не стала.

– Я отвечу, если ты мне скажешь, для кого был второй скафандр и почему он достался нам.

Рад нахмурился и буркнул:

– Иезуитка.

Мы замолчали, я задумалась о своем.

– Мы работали вместе, – вдруг сказал Рад, – она была хорошим спецом и хорошим человеком. И не справилась с заданием на Депре…

– На Деправити? – переспросила я.

Он кивнул.

– Я искал ее, узнал, что она жива, нашел у пиратов…

Я ничего не могла понять: ей что, не стерли память? Ведь не мог же он не знать, как обрабатывают новых рабов кланы Деправити.

– Ты, наверное, думаешь, что я дурак…

Я отрицательно замотала головой, это слишком серьезное оскорбление.

– Я дурак, – продолжил он. – Я думал, что от нее что-то осталось. Понимаешь, она была похожа на себя прежнюю, жесты, улыбка… Я не мог поверить, что ее больше нет, что в ее теле поселилась тупая похотливая тварь. А когда поверил… Я б и парня тогда убил, и себя, наверное, но он заговорил на русском и почти без акцента. Нашел ведь способ меня удивить и переключить. Он попросил связаться с вами, просто сообщить, где он. Вот так.

М-да… Всякое бывает на этом свете. На Деправити убивают не так уж часто, только если в целом виде пленник оказывается дешевле, чем в разобранном. Им стирают память физическим способом, травмируя мозг, и зомби-техниками накладывают личину. Рабы хороши только тогда, когда покорны и не думают о том, что они рабы. А сексуальные рабы тем более, никому не надо, чтобы игрушка вдруг повредила своего хозяина. То, что Рад так долго не хотел признавать очевидное, говорит о силе его чувств к «хорошему спецу и хорошему человеку».

– Ты в отставке? – спросила я.

– Нет, в бессрочном отпуске.

– Вернешься?

– Наверное… Да, вернусь к работе.

– Это хорошо. – Я действительно была рада за него, что он все-таки потихоньку восстанавливается и приходит в себя.

– Так что ты с ним сделала? – напомнил он.

– Ты ж видел, столовая ведь была под наблюдением.

– Я ничего не понял.

– Ты ведь не расскажешь?

– Смотря что…

– Иезуит.

– Не спрыгивай.

– Я дала клятву поддержки и помощи, муж и жена, как правило, обмениваются такими клятвами, но не всегда. Это очень серьезно, очень. Хоть это всего лишь слова.

– Странные вы люди, синто…

– Странные, – подтвердила я.

– Ты сдержишь клятву? – спросил он, посмотрев мне в глаза.

– Я очень постараюсь, – ответила я, не отводя взгляда.

– Это не игры, – сказал он мрачно.

– Я понимаю, – горько отозвалась я.

Дезерт. Проблемы

Как хорошо оказаться дома. Надо же, неуютная комната на суровой планете стала моим домом. Родные, близкие люди сделали Дезерт домом для меня за какой-то неполный год. Моя поездка, как я и обещала, вышла недолгой, уложились в шестнадцать дней, а кажется, что прошло полжизни. Высадившись, я отправилась к Вольфу, а он, в свою очередь, вызвал к себе в учебку моего отца и брата. Дарел обрадовался так, что при свидетелях обнял меня и прижал к себе; потом, правда, отстранился и извинился. Но инструкторы все равно все поняли, ладно, пусть треплются, с меня уже не убудет. Ронан и отец не радовались так же сильно и безмятежно, как Дарел, они с тревогой вглядывались в меня, ища следы психологической ломки. Мне очень хотелось их успокоить и объяснить, что со мной ничего ужасного не произошло, что я легко отделалась, всего лишь небольшим ожогом. Мы вчетвером сидели в моей комнате, Ронан оказался у меня впервые и пребывал в легком шоке – после его апартаментов мои смотрелись более чем аскетично. Дарел разливал травяной настой и нарезал еду – хозяйничал, а мы наблюдали за ним, думая каждый о своем.

– Ну я, наверное, вас оставлю, – сказал Вольф, закончив возиться, и поцеловал меня в щеку, заглянув в глаза.

– Спасибо, – сказал отец ему в спину.

Когда закрылась дверь, мои мысли разбежались, и единственное, что я выдала:

– Все хорошо. Все обошлось.

Собравшись, я коротко рассказала о том, что было на Совете, о полете к Грюндерам. О встрече с Первым Синоби умолчала, Ронану уж точно не надо об этом знать. Потом пересказала собственно акцию, показала шрам и закончила тем, что Хореса я считаю вполне адекватным. Они слушали молча й не перебивали.

– Тебе только что пришла посылка курьерской почтой, – сказал отец, когда я закончила, и отдал мне сверток. – Подарок лорда Синоби на твое наследование.

Это оказался новый армкамзол, в нагрудном кармане лежал инфокрис. Я достала его и вставила в транслятор. Отец и Ронан не спускали с меня глаз. Вопреки ожиданиям, это оказалось не видеописьмо, а текстовая информация. Обоснование моей кандидатуры для осуществленной операции. М-да… Чувствую, что отец от меня не отстанет, пока я ему все не выложу.

– Ронан, нам надо поговорить с твоей сестрой наедине, – услышала я его отчужденный голос. Брат глянул на меня, желая удачи, он знал, что означает подобная интонация, и молча вышел.

– Рассказывай.

– Почему ты злишься?

– Рассказывай! – Отец готов был сорваться. Я ничего не понимала.

Я рассказала о моем ночном походе к Первому Синоби. Отец встал и заметался по комнате.

– Ты дура, – зашипел он в конце концов, – он с ума сходил от Лин-Ары, а тебе удалось переключить эту страсть на себя!

– С чего ты взял? – Я думала, он меня ударит вместо ответа.

– С того, что я знаю этого крысодлака! Ты знаешь, что он пытался покончить с собой, когда умерла твоя мать? Семейные медики спасли его, но полностью скрыть не удалось… Только старый Синоби смог заставить его жить. Он псих! А ты отправилась к нему ночью и очень удачно оголилась. Лицом ты похожа на меня, но фигурой – в маму. И родинка на груди, вернее, отметина от нее… – Отец шипел, стараясь не кричать, это было страшно.

– Папа…

– Что – папа?! Он требует, чтобы мы перестроили работу и ты вернулась на Синто! Я не понял, чего вдруг… Теперь понимаю.

У меня покатились слезы.

– Что ты ревешь? Что ты теперь ревешь?

Я продолжала беззвучно плакать. Отец повернулся ко мне спиной, постоял так, а потом развернулся и обнял.

– Я от вас не уеду, – прошептала я.

– Успокойся, я ему тебя не отдам. Я найду причину оставить тебя здесь, тем более что ты действительно нужна. Успокойся.

Странное дело, я не боялась Синоби как такового, почему-то я была уверена, что зла он мне не причинит. Я боялась расстаться с ними со всеми: с отцом, Дарелом, Ронаном, даже с Дином и Тукином, к которому я привязалась. Это были близкие мне люди, я хотела быть с ними.

– Успокоилась?

Я закивала головой.

– Не кисни, все будет хорошо. – Я опять закивала. – Надевай подарок, а старый я верну им при случае.

Вот странно, мечтала ведь о новом армкамзоле, а теперь готова его выбросить. Тем не менее я сделала то, что велел отец.

– Ну? Брата напугаешь заплаканной физиономией.

Я быстренько умылась и постаралась привести себя в порядок.

– Пусть Ронан побудет один день здесь, с тобой, Вольф перемучается как-нибудь.

Я опять закивала. Отец поцеловал меня в висок на прощание.

Когда он вышел, зашел брат, я попросила его ни о чем меня не расспрашивать. Мой милый братец меня послушался и принялся травить байки о местных интригах. Удивительное дело, то, что раньше меня угнетало, теперь успокоило.

Мы провели день вместе, я показала ему учебку, мы немного полетали в имитаторах, посмотрели дела моих лучших спецкурсантов. Нам было очень хорошо вместе, последние две недели стали расплываться и забываться как плохой сон.

Переночевал брат у меня, мы проговорили почти до би-утра. Я проводила его, послав с ним Каса и Пола так, на всякий случай.

– Я рад, что все обошлось, – шепнул Ронан мне на прощание.

– Я тоже.

И он поцеловал меня, как всегда.

Когда я возвращалась к себе, меня перехватил Вольф.

– Ну наконец-то… – и затащил к себе в комнату. Я не сопротивлялась.

Как же все хорошо, спасибо, Судьба.

Пролетели три счастливых дня, мне начало казаться, что я никуда не улетала и просто видела плохие сны. Но ночью, во сне, я увидела черные глаза, полные боли и отчаяния, мне приснился Хорес таким, каким я увидела его впервые. С придушенным криком я подскочила в постели, через секунду поняла, что это был лишь сон. Дарел проснулся и принялся меня утешать:

– Все хорошо, девочка, ты дома, со мной…

Я легла обратно; прости, Судьба, я не имела права забывать его, забывать клятву, теперь я буду помнить.

– Вот ведь… говорили, что не будет никаких последствий, – продолжал Вольф, обнимая меня, – а последствия всегда есть…

Хелен-Инга стала главой рода Тобин, Первой Тобин. Ее отец очень тяжело перенес очередное ограбление пиратами его судна и решил передать полномочия дочери, а сам заняться здоровьем и внуками. Я послала видеописьмо с поздравлениями, нелегко ей, наверное, сейчас, ведь она еще очень молода. В ответ я получила полуофициальное письмо, в котором она интересовалась, можно ли пообщаться с моим отцом. Я предупредила отца и дала его коды, они что-то обсудили, но отец, из врожденной вредности, не спешил делиться информацией. Прошло две недели после моего возвращения, а я никак не могла придумать, как мне узнать о судьбе Даниэля Хорес-Ташина, не привлекая внимания к своему интересу. И тут Судьба напомнила мне, что жизнь не только праздник в окружении близких людей, омрачаемый лишь легкими угрызениями совести и неудовлетворенным любопытством.

В один из би-вечеров меня перехватил Дин Таксон, он был нервным и мрачным. Первое, что пришло в голову, – заговор, убили президента, и нам всем придется уносить ноги. Мы зашли к нему.

– Что случилось? Глядя на тебя, можно подумать, что свергли президента, – попыталась я пошутить.

– Нет, все не так плохо, а может, еще хуже. Это как смотреть.

– Дин, не в твоих привычках плести языком. Что случилось?

– Извините, леди Вик-Син. Не знаю… Не знаю, как начать. Вот… – И он вставил инфокрис с текстом.

Я принялась читать, это оказалась история болезни, рассеянный склероз…

– Я попросил у Вольфа его личный архив на лучших курсантов, и среди крисов с эгофайлами оказался этот.

– Что ты хочешь сказать? – Голос не слушался, я не могла нормально вздохнуть.

Вместо ответа Дин пролистнул файл… Дарел Вольф, генерал в отставке, ректор двенадцатого училища…

У меня все поплыло перед глазами… Это не опухоль, которую можно вырезать, не проблемы с сердцем или сосудами, которые можно подлатать. Не с каким-то органом, который можно заменить, на худой конец. Да, все сейчас лечится, и это тоже. Но такое лечение могли себе позволить очень немногие, это все равно что полностью омолодить себя. Очень долго и очень дорого.

Мне вспомнилось, что Дарел стал подволакивать ногу, объясняя это старой травмой. Дата диагноза – чуть больше года назад.

– Сволочь, засранец, тварь, – застонала я. – Годы – это не только потери, но и уроки… «Научился ценить подарки Судьбы»… Тварь, знал, что скоро сдохнет, и решил напоследок сделать девочке приятное…

Дин в ужасе смотрел на меня. Я не удержалась и завыла, обхватив голову руками. Выпустив боль, я посмотрела на Дина.

– Я найду деньги. Но как уговорить его лечиться? – спросила я спокойным деловым тоном. Дин замотал головой, приходя в себя.

– Ваши перепады… – промямлил он. – Я думаю, если вы объясните ему, насколько он для вас дорог, пригрозите… он послушает.

– Пригрозить чем? Помереть вместе с ним? Он не поверит.

– Нет, внушить, что он вам жизнь поломает.

– А ведь поломает, – сказала я грустно. – Я не хочу его терять. Только не это. Ведь это будет ужасно глупо.

– Только вот пассаж о глупости его не проймет, даже я не понимаю, почему это будет глупо.

– Потому что бессмысленно! Этого же можно избежать, реально можно. Без каких-то сверхнапряжений.

– Вы уговорите его, леди Вик-Син, вы и мертвого уговорите, – заверил меня Дин.

– Надеюсь, ты прав, потому что иначе я его возненавижу. И убью. Любила – убила.

– Мрачные у вас шутки.

– Это не шутки, Дин. Увы, не шутки.

Я развернула тихую, но активную деятельность. Слетала к брату, там, подальше от Вольфа, узнала, где и за сколько такое лечат. Самые подходящие клиники были на Тропезе и Синто, но на Синто получалось бешено дорого, потому что Вольф не гражданин и не служил по контракту у нас. Значит, Тропез. У меня была треть нужной суммы, учитывая, что я не успела вернуть брату деньги, как собиралась. Где брать остальное? Спрошу отца, не даст, так, может, что-то посоветует.

– Ты с ума сошла! Да что у тебя каждый месяц происходит? Ты ходячее несчастье. – Кричит, значит, все будет хорошо. – А ты знаешь, что твой ректор выпытывал у меня ненароком, сколько стоит инорожденный ребенок и как у нас относятся к детям, у которых родители иностранцы? С чего бы ему понадобилось такое знать?

– Не знаю.

– Решай, что ты хочешь: Вольфа или ребенка от него!

– Отец, но он же переболел омега-вирусом…

– Те, кто служил в ЕвСе, сдавали генматериал, и он свой сохранил. Если я все правильно понял, то он сейчас хранится где-то на Тропезе.

– Откуда ты все знаешь?

– Оттуда, что я думаю головой, а не… Или Вольф, или его ребенок!

– И то и другое, – твердо сказала я. Отец уставился на меня. – Ребенок может подождать, – поспешила я успокоить его. – Папа, ну пожалуйста, у меня ведь есть треть суммы, на первый цикл лечения хватит. Я же не знаю, какие у нас перспективы, может, это и не такая уж и большая сумма?

– Треть – это год работы, твоей и Ронана.

– Семья ведь получила вознаграждение по персональному контракту? – Я не собиралась требовать эти деньги, но придется.

– Получила стандартную сумму, то есть еще четверть у тебя есть, а где возьмешь недостающую половину?

– Папа, но ведь если он будет умирать долго и мучительно у меня на глазах… – попыталась я зайти с другого бока.

– Не будет, – перебил меня отец. – Скорее голову себе снесет при первых симптомах.

– Первые симптомы уже есть. Если его не будет – мне будет плохо. Очень плохо, – твердо сказала я. – Он имеет очень сильное положительное влияние на меня.

Отец зло зыркнул:

– Скажи уж – влюбилась в него, а то выдаешь тут околонаучные фразы.

– Влюбленность разная бывает. Вольф помогает мне сохранять спокойствие, настраивает на позитивный лад. Он действительно очень много для меня значит и много для меня делает.

Отец задумался. Я была спокойна: если бы он категорически не хотел мне помогать, то не кричал бы, а спокойно сказал об этом и прекратил разговор.

– Клиника где?

– На Тропезе.

Опять задумался.

– Иди, я посмотрю, что можно сделать. А он вообще как, быстро согласился?

– Я еще не говорила с ним.

Отец фыркнул:

– Иди.

Первый, кого я встретила в учебке, был Дин с подбитым глазом.

– Он догадался. Вспомнил, куда дел инфокрис, – шепнул он мне, проходя мимо.

Да… Задача усложняется, мягко говоря. Я решила, что не буду первая заводить разговор, и отправилась к имитаторам, давно пора проверить, чему научились курсанты. Би-ночью, уставшая и опустошенная, мечтая лишь о подушке, я добрела до своей комнаты. Вольф буквально оттащил меня от двери и впихнул к себе.

– Что ты задумала?

Я молча побрела к кровати.

– Что ты задумала?!

Я упала, не раздеваясь, и стянула сапоги.

– Что, Дарел, лучшая защита – это нападение, да? – начала я уставшим голосом. – Ты думаешь, я что-то задумаю для тебя, непорядочного сукиного сына?

Он смутился.

– В чем ты меня обвиняешь? – спросил он с вызовом.

– В том, что стал единственным, стал всем для меня. Понимаешь, всем! Зная, что отнимешь! Что только я поверю в счастье – ты уйдешь! – прокричала я в слезах и разрыдалась в подушку. Хлопнула дверь, он ушел.

Кажется, этот раунд я проиграла. Выплакавшись, я уснула.

На следующий день отец сообщил, что сможет все устроить. Я ни секунды в этом не сомневалась. Вольф был в учебке, но мы не увиделись даже мельком. На следующий день все повторилось. К вечеру я уже была в бешенстве; подкараулив его ночью у двери, ворвалась следом в комнату. Он был готов опять скандалить.

– Вот что, – спокойно сказала я, – у тебя есть выбор. Или ты лечишься, и мы делаем сына, или подыхай, как пес, зная, что испоганил мне жизнь.

– На какие деньги? И какого сына?

– На Тропезе что хранится?

– Шпионы, – и добавил ругательство.

– А деньги есть! Иначе не предлагала бы.

Он помолчал, глядя в пол.

– Я не смогу вернуть, – зло выкрикнул он. – Я не смогу вернуть этот долг!

– Вот как? Ты слишком горд, чтобы принять подарок от любящей женщины. Жаль, что ты также слишком бессовестен, чтобы понять, что будет значить для меня твоя смерть.

– Да что? Поплачешь и утешишься, тебе девятнадцать лет!

Я со всей силы влепила ему пощечину и ушла.

Оказавшись у себя, я опять расплакалась. О Судьба, ну почему не может долго все быть хорошо, почему все проходит и за все надо платить? Сквозь слезы услышала, как открылась моя Дверь, доступ ректора ко всем помещениям, будь он неладен.

Дарел подошел к изголовью и встал на колени.

– Ну зачем я тебе, старый, больной?

Я молчала.

– Прошу, сделай ребенка, если получится, – продолжил он. Зря он об этом заговорил.

– Я не хочу ребенка от тупого эгоистичного гада, который его даже не увидит никогда, – закричала я в бешенстве. – Убирайся, не хочу тебя видеть! Ненавижу! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох! И поскорее!

Я отвернулась, накрыв голову подушкой. Как он вышел, я не слышала. На следующее утро я не встала с постели и провела в своей комнате весь день. Вечером со мной связался Ларсон:

– Леди Вик-Син, вы заболели?

– Да.

– Давайте я пришлю врача.

– Не надо.

– Ректор Вольф улетел, оставив меня за старшего, а у меня нет доступа к вашей комнате. А вы болеете. Я приду настроить дверь, впустите меня, хорошо?

– Куда улетел Вольф?

– В админкорпус.

– Приходите, впущу.

Вольф не вернулся ни на следующий день, ни потом. Я связалась с отцом, он удивленно сообщил, что Вольф взял бессрочный отпуск и улетел на Тропез лечиться. Странное дело, я не почувствовала радости, я должна была обрадоваться, но почему-то внутри была только пустота.

Но все мои переживания скоро отошли на второй план.

Наши безопасники получили довольно обширную информацию о пиратах. Хорес не все время провел у Хозяина, до этого его поносило по всему пиратскому сектору, он работал на корабле младшим техником и по несчастливой случайности был продан в рабство в возмещение причиненного ущерба. Так вот, некоторые наши коммерсанты были готовы финансировать военную акцию против пиратов, которые гробили их бизнес, и Хелен-Инга была одной из наиболее активных. Она подключила своих знакомых и партнеров и вышла на похожее объединение тропезских коммерсантов. Если Синто и Тропез объединятся, это не просто удвоит шансы на победу, это возведет их в квадрат. Загвоздка была в том, что требовался план военных действий, четкий и конкретный; разведданные были, а вот все остальное… Пиратов смогли потрепать только русы, имеющие большой корпус высококвалифицированных десантников, но и они понесли немалые потери. Какими бы трусливыми сволочами пираты ни были, но, зная, что умрут, они дорого продавали свои жизни. С десантниками было туго как у нас на Синто, так и на Тропезе, а Дезерт своих уже подписал на несколько лет вперед. Никто не хочет становиться расходным материалом, ведь десантники гибнут первыми. Болтаться в тяжелом скафандре, подбираясь к атакуемому кораблю, потом взрезать обшивку, и все это под огнем… Потом выброс при разгерметизации, засады обороняющихся, малейшее повреждение скафандра циркой, и в результате как минимум ожог холодом. Короче, абордаж космического корабля – дело долгое, хлопотное и опасное. И хорош он только в случае нападения вооруженного судна на торговое, которое не может толком защититься. Пираты уничтожают летчиков-хранителей, а потом без помех проникают в грузовик.

Нужна новая концепция ведения войны, более стремительная и менее затратная по человеческим ресурсам. Отец рассказал мне все это и спросил, нет ли у меня каких-либо мыслей. Я подумала, вспомнила наш бой с тропезками. И выдала предложение о бое насмерть – атаках, при которых гибли обе стороны. Стремительно и менее затратно в отношении людей, ведь идет размен: один пилот истребителя за весь экипаж атакуемого корабля. Хотя это, конечно, бред – жертвовать техникой и людьми, да еще и с негарантированным результатом. К моему удивлению, отец не спешил меня высмеивать, принялся расспрашивать о возможностях катапультирования, о том, что можно сделать, чтобы уменьшить смертность. Я восприняла это как игру ума и говорила все, что приходило в голову, каким бы парадоксальным оно ни казалось. Отец слушал и кивал. А через десять дней на Дезерт прибыла смешанная делегация тропезских и синтских конструкторов, а еще через два дня – наши старые знакомые: пять летчиц.

Мы начали разрабатывать модификации истребителей, пригодных для боев камикадзе. Оказывается, все уже было когда-то, и на Земле Изначальной подобных летчиков-смертников звали камикадзе. Задача состояла в том, чтобы сохранить жизни пилотам. В результате усилили броню капсул, снабдили их маленькими маневровыми двигателями и маломощными щитами. Разработали корабль-спасатель, лишенный ходовых двигателей, а значит, невидимый почти для всех радаров, с мощной защитой и хорошей маневренностью; его задачей будет подбирать капсулы во время боя. Спасатель станет, по сути, призраком, не влияющим на ход событий, способным выдержать несколько залпов в упор, но неспособным отстреливаться. Вокруг последнего пункта шло много споров, не хотелось делать корабль совсем беззубым, но и не хотелось, чтобы он занимался не своим делом. Сами истребители тоже изменили: уменьшили топливные баки до минимума, усилили огневую мощь. Разработали обманки – роботизированные пустышки, имитирующие выхлоп истребителя. Весь этот скарб предполагалось максимально близко донести к пиратскому флоту на крупном корабле – защищенном транспортнике, линкоров у нас не было, и выпустить всех сразу – обманки, истребителей и спасателей. Спасатели тихо, по дальней траектории, подбирались бы к месту боя, пустышки отвлекали первый огонь на себя, а после к бою с дезориентированным противником подключались бы истребители. Таков план в идеале.

На все ушло полтора месяца, имитаторы были переделаны под новые условия, и мы обкатывали наши придумки, доводя их до ума. В конце концов мы отчитались заказчикам, что план готов. Что характерно, все ученые и летчицы имели персональные контракты с коммерческими структурами, а не с государственными. На данном этапе наши действия были лишь частной инициативой.

Когда мы только начинали работать, наши конструкторы относились ко мне как к врагу, стараясь опровергнуть любое мое предложение, тропезцы же были беспристрастны. Меня это здорово нервировало, знать бы, что нашим про меня наговорили; тем не менее я все время держалась так, как на Совете, контролируя любое слово и жест. Примерно через неделю отношение стало меняться в лучшую сторону, и к концу работы ко мне уже относились с уважением. В день их отлета я решилась и спросила у старшего конструктора, в чем причина их предубеждения. Он извинился, но не объяснил, я настаивала.