Текст книги "Музыки прозрачное крыло. Лирика о музыке и музыкантах"

«За роялем ангел притаился…»

 
За роялем ангел притаился,
Лунную сонату вспоминая,
Отчего он здесь, когда явился,
И зачем так тягостно вздыхает.
 
 
Ход времен нарушил и пророчит,
И никто в туманный этот вечер
Не поймет, как снова звездной ночью
Он мой путь в пустыне снов осветит
 
 
Ангел, этой музыки истома,
Даль темна, Луна нас позабыла,
Очень трудно добрести до дома,
Только есть в порывах этих сила
 
 
Никакая музыка иная,
Нас с тобой в рассветный час не встретит
Может бес на флейте заиграет,
Или солнце радостно засветит..
 
 
Только он совсем один в пустыне
Грез и слез меня все ждет и верит,
Что сомнений тягостных лавина
В будущее распахнет мне двери.
 

«Я слушаю симфонию дождя…»

 
Я слушаю симфонию дождя
Спустился Моцарт к нам с небес высоких,
И окрыленно над землей паря,
Он музыку нам дарит грез далеких,
Она летит в порывах немоты,
Танцуют капли, веселится ветер,
И мокрые июньские холсты
Вдруг первый солнца луч теперь осветит.
 
 
Его не зря назвали мы слепым,
Хотя Перун там все еще в ударе,
И тех костров затых едкий дым,
Разносится над миром, Бог нам дарит
Прозрение и нежность, даль светла,
И старый сад опять благоухает.
Я точно знаю, что я здесь жила,
И тьма не вечна, дождь уже стихает.
 
 
И мечутся по полю птицы вновь.
И музыка волшебная в тумане,
Симфония дождя несет любовь,
И в эту бездну грез нас снова манит.
И пианистка дивно хороша,
И совершенна музыка экстаза,
В тумане грез беспечная душа
Танцует, веселится, в каждой фразе
 
 
Есть чары древних ведьм и тишина,
О как в тот миг природа дышит вольно,
Прощается без трепета весна,
И ей лишь грустно, но совсем не больно
 

«Моцарт явился, чтоб бог разговаривал с нами…»

Богу понадобилась помощь Моцарта, чтобы сойти в мир

П. Шеффер

 
Моцарт явился, чтоб бог разговаривал с нами,
И прикоснулся к любому в той музыке дивной,
Между реальностью, сказкой и вещими снами
Жизнь остается в какой-то сонате старинной.
 
 
В солнечном блеске, в восторге и сказке забытой,
Он проступает —мелодии дивные звуки,
И за чертой остаются, печали, событья,
Есть только музыка —вестница встреч и разлуки.
 
 
Есть только мир, переполненный той красотою.
Морок июня и августа грозная сила.
Моцарт явился, чтоб Бог говорил и с тобою.
Чтобы в туман твое Вдохновенье парило.
 
 
Но из толпы вырывается снова Сальери,
Все понимает, смириться не может, не хочет,
В поле бескрайнем прекрасные роза алели,
Капелькой крови остался забытый цветочек.
 
 
И опоздала к Адонису вновь Афродита,
И никого не осталось за этой чертою.
Моцарт уходит, но музыка в небе разлита,
Там, где русалки кружились опять в хороводе.
 
 
Моцарт звездою на небе и в Пекле Сальери,
Реквием где-то теряется, тише и тише,
Только симфонию радости ангелы пели,
И просыпаясь, мы Моцарта снова услышим.
 

«Век Моцарта короче, чем Сальери…»

 
Век Моцарта короче, чем Сальери,
Его на небо быстро заберут.
И музыка звучит в небесной сфере,
И души наши в небеса влекут
 
 
Тех звуков совершенство и отрада,
И с завистью взираем в этот миг
На небосвод, и радоваться надо
Что он был с нами пусть и краткий миг.
 
 
Мы приобщились к празднику и свету,
Остался след невидимый в душе,
Остались и сонаты и сонеты,
И мы другие, мы не те уже…
 
 
Ночную мглу звезда его осветит,
И станет чуть светлее на земле,
И песню унесет к созвездьям ветер.
Счастливыми проснемся на заре.
 
 
Нас окрыляют музыка и слова,
Июньский день и дождь слепой с утра,
Бродяга, Ангел и Скрипачка снова
Усядутся с ним рядом у костра,
 
 
И эта полуночная пирушка
Нас уведет в те дивные миры,
Пусть он споет, мы еще послушаем.
Так хороши русалки и костры..
 

Заказать Реквием

 
Ты был, ты говорил с ним, знаю.
И что же он, скажи, мой друг, скорей.
– Беспечен, как всегда у двери рая.
И усмехнулся горестно Сальери.
А черный человек молчал устало,
Он плохо понимал, а в чем там суть,
Но исполнял он то, тогда сначала,
Хотелось одного – свечу задуть.
Сальери спать не мог, писать не смея,
Молчал и спорил сам с собой тогда.
И угасал там музыкант Сальери,
И черная случилась с ним беда.
Чего ему хотелось? Только смерти.
Нет, не своей, пусть Моцарт сам уйдет.
Ему в ответ пропел ту песню ветер,
– Он нас убьет, он всех тогда убьет.
О чем он говорил, пока не ясно,
Но созревал его коварный план,
К роялю он бросался зло и яростно,
И смерть за ним шагала по пятам.
Он потянулся к яду, отшатнулся,
И снова посмотрел на тот огонь
И Черный за спиною улыбнулся
И словно говорил: – Я здесь с тобой.
Бессонной ночью он о чем-то плакал.
И вспоминая гения опять,
Ему казалось, сам он шел на плаху.
И Реквием в ночной тиши звучал.
– Я не могу, убей его скорее,
Пока еще рассудка не лишен.
И к эшафоту молча шел Сальери,
И убивал себя покорно он.
 

Последнее свидание

 
Что занесло сюда его, не знаю.
Зачем он шел, забыв про все дела,
Толкала в спину вдруг старуха злая,
И Моцарта к Сальери привела.
Он был беспечен как всегда в тот вечер,
Он видел звезды, как ясна луна,
Но почему-то гасли, гасли свечи,
Когда осталась там совсем одна,
Сальери ненароком удалился,
Вернулся и бокал ему подал:
– Давай-ка выпьем, что-то притомился.
И в тонких пальцах дрогнул вдруг бокал.
И Моцарт подхватил его небрежно,
И улыбнулся, веря только в свет,
И растворился лучезарно-нежный,
– Ну, все, свершилось, как багрян рассвет…
Сальери рухнул и заснул спокойно,
И к полдню не хотел еще вставать,
Когда явился Черный, он не понял,
Сон или явь, о чем с ним толковать?
Тот бросил ноты и растаял снова,
И был ли он, и будет ли опять?
Но где-то в небесах терялось Слово,
И только Реквием там мог звучать.
И задышал тогда Сальери вольно,
И зазвучала музыка во мгле,
Похоронили Моцарта, довольно.
Таким нет места больше на земле…
Пусть в небесах звучат его сонаты,
Нам здесь страдать, трудиться, умирать,
За гениальность есть всегда расплата,
Он это знает, нет, он должен знать.
 

«Памяти Игоря Царева…»

 
Памяти Игоря Царева
 
 
Девочка смотрит в небо,
В футляре притихла скрипка,
И свет фонаря так немо
Осветит ее улыбку,
Он снился ей прошлой ночью,
Он снова придет послушать,
И кажется странными очень,
Те строчки запавшие в душу…
Да, это был точно Шнитке,
Ей так хотелось в тот вечер,
В чудесной его улыбке
Растаять до новой встречи.
Но ангел сказал, он умер,
Ушел по лунной дорожке,
И вечером или утром,
Ей было грустно немножко.
Он часто потом ей снился,
Во сне она улыбалась,
И с ними был третий —Шнитке,
И нежность тогда рождалась.
Они подарили крылья
Скрипачке, и в том отрада,
По лунной дорожке с ними
Шагала она куда-то,
Жила в ожидании встречи,
И те вечера любила,
Играла им каждый вечер,
Земли не касаясь, парила.
И свет фонаря так немо
Осветит ее улыбку,
И Девочка смотрит в небо,
В футляре притихла скрипка.
 

«И Муза в вечность увела поэта…»

 
И Муза в вечность увела поэта,
Скрипачка в этом мире растворилась,
Он был влюблен в талант и до рассвета,
Ему она оказывала милость.
 
 
И музыка бессмертная являла
Тот свет и радость в пелене тумана,
И заповедный леса сиял устала.
В мелодии восторга и обмана.
 
 
А тень его любимой в даль несется,
И хочется забыться в миг печали.
И только ослепительное солнце
Нам снится снова темными ночами.
 
 
И слово, как оно несовременно,
Внимая звукам музыки, сияет,
И Муза и легка и вдохновенно
Его своим сияньем озаряет
 
 
И унося сомненья и печали,
Мы выходили в поле на рассвете,
Где юная скрипачка нас встречает,
И слушает летящий к небу ветер
 

«Музыка дождя неуловимо…»

 
Музыка дождя неуловимо
Нас уводит в дивный мир иллюзий,
Кажется, что я еще любима,
Кажется, что все прекрасны люди.
 
 
Луч последний в пелене заката
Отдыхает на моей ладони,
И душа летит, летит куда-то
В тишину, уставши от погони.
 
 
Там Дракон за птицею несется,
А она игриво ускользает,
И блестит на стеклах, словно солнце
Капля, тихо музыка смолкает,
 
 
Кажется последний вздох Шопена
К нам еще доносится оттуда,
Дождь нам дарит снова перемены
Словно бы опять являя чудо.
 
 
Пианист посмотрит из тумана,
И спиной к роялю повернется,
Мы живем в объятиях романа,
И гадаем: А вернется Солнце?
 
 
Лето переменчиво коварно,
Орион слепой спешит к востоку,
Дождь омоет все былые раны,
И заставит мир принять с восторгом
 

«А за окном метались тени…»

 
А за окном метались тени,
И таяли в ночной прохладе,
Казалось невесомым тело,
Душа металась в звездопаде,
Где больше никого не будет,
Из тех, с кем трудно расставаться,
Вдруг яростно завыла буря,
И Штраус жил в порывах вальса.
 
 
И ночь не кончится, я знаю.
Хотя короче не бывало,
И Саломея тень вуали
В ту пропасть яростно бросала,
И стонет Ирод опьяненный,
Не понимая в миг последний,
Как страшно быть ей обнаженной,
Какие разлетались сплетни.
 
 
Как уходили все куда-то,
Любя в монахине блудницу,
Но эта радостная дата
Для нас сегодня повторится.
И Муза эмпирей забытых,
Над Русью снова там порхает,
В водовороте всех событий
Она, рождаясь, умирает.
 
 
И умирая, вновь вернется
К нам птица Феникс на закате,
И в кресло сядет, повернется,
И усмехнется так некстати…
И слепнем, снова прозревая,
И прозреваем в ослепленье,
Летим куда-то в бездну рая,
С восторгом злым и вдохновеньем.
 

Если ангел поет о любви

 
Если ангел поет о любви, то мы остаемся
В объятьях музыки и страсти.
И даже когда стихает музыка,
она остается в наших сердцах.
 
 
И вот под сводами органного зала
снова звучит саксофон.
Какое это чудо « Грустная песня первой любви».
Какое чудо ты, владеющий нашим миром,
такой юный и прекрасный.
Я понимаю, что такие концерты бывают не часто,
возможно только раз в жизни.
И надо благодарить судьбу за то,
что они случаются, ведь их
 
 
могло бы и не быть вовсе.
Но в моей жизни, когда уже
и не ждешь ничего,
и только снег кружится над головой,
вдруг звучит эта музыка
«Грустная песня первой любви».
И каждый, сидящий в зале, понимает,
что она звучит только для него одного,
и только я смею надеяться на то,
что ты исполнял ее для меня на этот раз.
Только один раз в своей жизни.
Песня ангела – моя лебединая песня,
но как радостно и сладко сознавать,
что она все– таки была.
И мы были в объятьях музыки,
да такой великолепной,
что с ней ничто в мире не может сравниться.
 
 
Ангел растает в небесах,
но оставит память и музыку,
о чем еще может желать смертный,
с ним однажды столкнувшись —
этого больше, чем достаточно
 

Монахиня и блудница

Любите живопись, поэты, лишь ей единственной дано…

Н. Заболоцкий

 
Под звуки сонаты Лунной,
во мраке ночи глухой
Влюбленный художник юный,
был близок и мил с тобой.
Потом он писал картину,
пока ты во тьме спала,
Была ты почти невинна,
любима ты им была.
 
 
Эротики совершенство
художник сумел постичь,
О, этот свет и блаженство,
и ангел во тьме летит,
И дождь золотой прольется,
и будет рассвет алеть,
И он тогда улыбнется,
позволит тебе взлететь.
 
 
Монахиня и блудница,
любимая на мгновенье,
Ты бабочка или птица,
дарившая вдохновенье.
Столетья летят уныло.
И стерло время следы.
И все-таки ты парила,
жила на полотнах ты.
 
 
О тайне твоей, гадая,
другой внезапно влюбился,
Под звуки Лунной сонаты,
неведомый мир открылся,
И Мастер в немом экстазе
взирает из глубины,
И нам в забытьи расскажет,
как были вы влюблены,
 
 
И ночь эта будет длиться,
и будет закат алеть,
А время стирает лица,
и судьбы ясны на треть,
Штрихи полотна туманны,
и вечностью станет миг.
Под звуки Лунной сонаты
живет таинственный мир.
 
 
И звезды вокруг искрятся
И тени уходят прочь.
Как просто там потеряться,
Особенно в эту ночь.
Но все исчезает где-то,
И музыка торжествует,
В ней столько тепла и света,
И с нею душа ликует.
 
 
На Лунной дорожке гений,
Он в пропасть небес несется,
И музыка незаюбвенна,
И солнце, нам светит солнце.
Откуда в ночной прохладе,
Мне слышится это вновь,
Живет в моей Лунной сонате
Той страсти небесной ночь
 

И ангел обнял в час заката

 
И ангел обнял в час заката,
того, кто музыку дарил.
Он улыбнулся виновато,
и все еще во мгле парил,
Шагнувший в вечность
мальчик странный,
Посланник трепетной звезды.
Он здесь остался безымянным.
Но слышали и я, и ты,
как он нам «Лунную сонату»
дарил во мраке забытья.
И были вечно виноваты
пред совершенством ты и я.
Когда его немая сила
вела в тот обреченный мир.
Как улыбался он красиво.
И злился признанный кумир
.И лишь художник вдохновенный
его портрет тогда писал.
И ангел обнял в час заката,
и бес бессильно хохотал.
Какою страшной будет плата
за миг полета, знаю я,
Но музыка его крылата,
и только сила бытия,
Вернет на землю призрак странный,
растает и оставит нам
любви высокой боль и раны,
и унесется по волнам.
Сонаты лунной, и внезапно,
опять в душе возникнет боль.
Когда лишь «Лунная соната»
останется для нас с тобой.
 

Танец страсти

 
Сомненья и боль отвергая,
не веря, что выхода нет,
Она танцевала нагая,
то в тень уходя, то на свет
Летела, молчали мужчины,
и каждый безумно желал,
И не было больше причины,
а страсть, как безумный провал.
 
 
Она ничего не хотела,
она в пустоте хохотала,
Но гибкое юное тело
влекло их к провалу, и знала,
Что сделают все и заплатят
за ночь, но во мраке зеркал
Явился легко и некстати,
все танцы ее оборвал.
 
 
И снова кричат: – Магдалина,
куда ты теперь для чего.
Желанна для всех и повинна,
что хочет она от него.
Чего она нынче боится.
Есть страсть и полет, а не сон,
И вновь искаженные лица,
и золота яростный звон,
 
 
Но видит далекие звезды,
и вдруг прозревает блудница,
Но танец, как первые слезы,
в сознании их отразится,
И после придет Маргарита,
чтобы снова во тьме обнажиться,
Спасая, пленяя, страдая
к покою она устремится.
 
 
И в полночь другой появился,
и правил он призрачный бал,
И танец страстей завершился,
тонул в этой бездне зеркал
Пространство и время забыты.
И страсть остается другим.
Получит покой Маргарита.
И с Фаустом бедным своим,
 
 
Допишет роман, и, страдая,
во мгле Магдалина жила,
И дикую боль вспоминают
ее в пустоте зеркала.
Она отразится едва ли,
И все-таки в полчночь опять,
Там призраки так танцевали,
Даря нам и свет и печаль
 

Танец последней метели

 
Снова кружится в час заката
эта маленькая танцовщица
Белый вальс метели куда-то
в той весне опять растворится.
И в экстазе она взлетает,
чтобы снова миру явить,
И надежду свою и тайну,
и любви незримую нить.
 
 
Но февраль ее на исходе,
и пустеет бокал с вином,
И она навсегда уходит.
И живем в пространстве ином.
Вдохновенье весны нагрянет.
И отпрянет забвенье сна,
Танцовщица во мгле воспрянет
Невесома, вольна она.
 
 
Словно отзвук иного гимна,
словно прошлой любви мираж,
Я кружилась тогда с другими.
Но ты душу теперь отдашь,
За успех этой странной книги,
где романа и музыки свет,
Танцовщица сбросит вериги,
и в экстазе своих побед,
 
 
Не забуду потом в ненастье,
этот танец, закат и сон,
Это счастье, вьюжное счастье,
знать, что рядом и что влюблен,
Никого во мгле не осталось,
только музыки этой бред,
Только дева во тьме металась,
и внезапных иллюзий свет
 
 
Подарила, и миг последний,
этой музыки грустный плен,
И останется сон и сплетни,
и растает она совсем.
Только память моя кружила,
над обрывом замрет душа,
Танцовщица уйдет красиво,
вдохновенно, едва дыша..
 

Бабочка прекрасная парит

 
Восточная таинственная страсть
В тумане тает, освещая мрак.
Как страшно в этой бездне не пропасть
Душа устала от потерь и драм.
 
 
Но женщина выходит в пустоту
И ждет его, бродягу и поэта.
И бабочки застыли на лету.
И хрипнет голос в пустоте от ветра.
 
 
И никакая радость или грусть
Не вечны и не властны над судьбою,
Он говорил ей: «Я еще вернусь»
И вот она с улыбкою и болью
 
 
Сжигает душу, страсти затая,
И отвергает тех, кто вечно рядом.
Ждет женщина в метели января
О бабочка, о милая, не надо
 
 
Ты так прекрасна, для чего теперь
Тебе гореть и исчезать в тумане?
А в снежном мире больше нет страстей,
Никто тебя, родная, не обманет.
 
 
И снежной королевой станешь вдруг,
О верности останутся преданья,
И он придет, твой вероломный друг.
Они всегда приходят на прощанье
 
 
Они всегда являются не в срок.
И все-таки приходят, дорогая,
Таинственный, отчаянный цветок
И все поет во мраке, увядая.
 

Царевна– Лебедь

 
В эту лунную ночь танцевала она в забытьи,
И русалки и лебеди где-то растаяли тихо.
И прекрасные крылья она обнажила свои.
И смотрел хмурый князь, задыхаясь от песни и крика,
 
 
Тихо лебедь кружилась, вода под крылом трепетала
И на воду ложилась, и о чем-то, забывшись, рыдала.
Хмурый воин забыл про пиры и былые сраженья,
И метнулся за ней и остался бесплотную тенью.
 
 
Что там было в лесу заповедном, какие печали
Их на глади озерной в мерцанье луны укачала,
Мне о том не поведал растерянный Леший в печали.
Только хмурого князя напрасно во мраке искали.
 
 
Ржали кони вдали и тонули отчаянья крики,
Только лебедь лежит на воде, и в божественном лике
То ли страсть то ли боль навсегда застывает, навеки
И русалки молчат, тихо курит и хмурится Леший.
 
 
– Что у вас тут случилось, – их Велес опять вопрошает.
И набросившись, ветер лишь мертвое тело качает.
Где же князь, отчего не найти его больше, не видно.
Только белая лебедь, как больно теперь и обидно
 
 
Так прекрасна она, и уже отгорела до срока.
Не Царевна, княжна, за измену ты мстила жестоко.
Водяной подхватил и унес ее прочь, бессловесный.
Только лунная ночь над печалью и болью воскресла
 

Саксофон при луне

Владимиру Мельникову

 
А мне говорили, что ангелы здесь не живут.
Спускаются вдруг, а потом улетают обратно.
Холодная полночь, и звуки куда-то плывут.
И в «Лунной сонате» теряется мир, вероятно.
 
 
А мне говорили, что Демоны очень страшны.
И все о Тамаре твердили, о мертвой бедняжке.
И снились порой с этой музыкой странные сны.
И очень хотелось в порыве мне к звездам подняться.
 
 
Но как одолеть притяженье забытой земли.
И как отказаться от тихого плена болота.
Лягушка, царевна ли тает беспечно вдали.
Давно одолели друзья и враги, и работа.
 
 
Давно не хватает гармонии вечной в душе.
И только бессилие время мое полонило.
О музыке -сказке порой не мечтала уже.
И вдруг она, словно морская волна, накатила.
 
 
И берег далекий, стал близким и даже родным.
И мальчик высокий, с богами легко говоривший,
Ее создавал, улыбался и дивно творил.
И вновь проступали событья, печали и лица.
 
 
И сердце согрелось, и стала послушной душа.
И дивные сны сквозь реальность мою проступили.
Под звездным я небом, кружилась, почти не дыша.
И знала, и видела, ангелы к нам возвратились.
 
 
И легкие крылья ласкали небесный простор.
И странные сны на реальность так стали похожи.
И музыка, музыка, музыка – дивный укор
И печальной улыбке, и словно морозом по коже.
 
 
А после во льдах трепетала, металась душа,
И тихие тени на спящие лица ложились.
Ушла суматоха, реальность была хороша.
И в свете луны, в дивном вальсе мы снова кружились
 

Белый вальс

 
Сначала звучала симфония страсти.
И пламя в душе до утра трепетало,
Потом вы остались у вальса во власти,
Там Штраус играл вам немного устало.
И все наблюдал он, как пары кружились,
И падали странные тени на лица.
Кому-то твердил он :– И эти влюбились.
Но сколько тот вальс легкокрылый продлиться.
 
 
И легко танго внезапно сменило,
Хотелось стереть ироничность улыбки.
Она обнажалась, пылала, шутила,
А он уносился по почве по зыбкой.
И странно любовь исказилась до срока,
И дико взирали там светские львицы.
И все-таки жизнь и судьба так жестока.
Как трудно кружиться, как просто разбиться.
 
 
Вдруг странная тихая горечь романса-
Ты все до него докричаться хотела
И только наивно просила :-Останься
А он позабыл твое гибкое тело.
Такое забыть невозможно, я знаю.
И где-то она обреченно парила
С другими, чужие ее обнимают
И видит печальные, дикие лица.
 
 
И рухнет однажды на землю устало
И в ливне осеннем она зарыдает.
И кто-то ей скажет: – А как танцевала!
И мальчик далекий ее не узнает.
И только в глазах золотая прохлада,
И что нам поделать -там тихая осень,
Симфония грусти, пора листопада
Забытого вальса усталая проседь.
 

Размышления перед рассветом. Бессонница

 
В печали бытия есть странная примета:
Сближение на миг, разлука на века.
И этот свет во мгле, и бденье до рассвета.
Когда уже беседа наивна и легка.
И больше страсти бред не виснет в полумраке,
Когда обиды свет, не может не терзать,
В такие вот часы написаны все драмы.
Но мы, не веря им, врываемся опять.
 
 
В какие-то стихи вплетаемся наивно
Какие-то грехи готовы повторить.
И в предрассветный час смиряются все ливни,
И стрекоза над розой отчаянно парит.
Она не понимает, откуда это снова:
Такое чудо света, такая благодать.
И в этот миг, во мгле так значимо и слово
И жест, но только мне так хочется молчать.
 
 
И вот тогда вдали я снова профиль вижу
И согнута спина, и музыка во мгле,
О, пианист ночной, и музыка все ближе
И только откровенья бытуют на земле.
И этот свет в тиши, откуда он – не ясно,
Но в пустоте ночной могу ли я понять.
Что ты со мной всегда, что эта жизнь прекрасна,
И близится рассвет, и мрак уйдет опять.
 
 
А ведь казалось нам, что мы еще в начале.
Какие-то стихи, штрихи иных стихий,
Над пропастью времен они опять звучали
И бабочка кружилась над пламенем свечи.
 

Мы с вами едва знакомы

 
Мы с вами едва знакомы,
и все-таки за плечами
У нас притаилась вечность,
и ночь украсив свечами,
Мы это живое пламя
в душах храним незримо
И снова танцуем с вами,
то танго, то вальс любимый.
 
 
И в танцах этих сокрыта
эротика и прозренье.
И снова в усталых вихрях
укроется вдохновенье.
А если роман в начале,
и все обещано было,
И мир украшен свечами,
какая в нем скрыта сила.
 
 
И в тихой «Лунной сонате»
проступит вновь откровенье.
Мы с вами едва знакомы,
но вечность или мгновенье.
Ведь это совсем неважно,
проносятся чьи-то тени.
Любовь – кораблик бумажный,
и пусть отпрянет забвенье.
 
 
И пусть в пустоте и лени,
не будет душа томиться.
Мы с вами одно мгновенье,
и вечность, но словно птица,
Душа несется куда-то,
от радости задыхаясь.
Печали, тоска, утраты
в безбрежности растворялись.
 
 
А что остается? Руки,
и губы, и очи эти.
И музыка о разлуке
напомнит, но снова ветер
Ее подхватит небрежно
и в алый огонь бросает.
Сгорая дотла, конечно,
в нас музыка воскресает.
 
 
Закружится снова бездне —
белое с черным слито.
Мы с вами знакомы вечность.
Живут стихи и молитвы.
И в них, в высоте и силе
все наши мечты и чувства,
И тени во тьме носились,
и было легко и грустно.
Пространство это безмерно,
и время не будет длиться
Лишь «Лунной сонаты» трепет
И в небе, и душах разлился