Текст книги "Дары ненависти"

Джойана Алэйа Янамари

Вот тебе и спряталась, вот тебе и отсиделась в уютной норе.

И сколько ни внушала себе леди Янамари, что намеки Хереварда не более чем попытка спугнуть ее, словно дичь, подвигнуть на неразумные поступки и панику, но до конца успокоиться у нее не получалось. Пусть несведущие и предвзятые верят в детские сказки про то, что у детей луны Шиларджи змеиная медленная кровь – холодная и ядовитая. А на самом-то деле у Третьих страхи и волнения втрое сильнее и ярче, чем у остальных людей. Ненадежно привязанная к телу душа подобна слишком большому полотнищу флага на тонком древке – того и гляди, порыв резкого ветра вырвет из рук.

Джона боялась не за себя. В конце концов, ее жизнь может прерваться уже завтра, и тив Херевард останется с носом. Он и сам об этом прекрасно знает. Потому и заслал к Джойане знакомого человека. Намек тонок и прозрачен, осталось только дождаться, когда перепуганная жертва наведет на искомое сокровище. Даже если графиня Янамари не в курсе, ее активный интерес можно стимулировать с другой стороны. Достаточно настойчиво полюбопытствовать, от кого она прижила маленького мальчика? А кто ищет, тот всегда найдет, верно?

Джона мерила шагами ковер кроваво-красных тонов, теребила атласную ленту чепца, то порываясь содрать с головы убор, то, напротив, потуже затягивая узел банта.

И решение зрело в ней, подобно плоду во чреве. Надо ехать в Санниву и приниматься за самое кропотливое «рукоделие» светской женщины – за плетение тонкой интриги. Иного пути нет, кроме как извернуться по-змеиному прихотливо, чтобы посторонний глаз не догадался, где голова и где хвост: найти архив Гарби и одновременно убедить эсмондов в своей неосведомленности, собрать возле себя остатки разгромленной партии заговорщиков и прикинуться лояльной. Сложно, но если постараться…

Кстати, помириться с императором довольно легко – выйти замуж, передав все права на Янамари Рамману. Его императорскому величеству Атэлмару невыносимо видеть, а еще сложнее смириться с тем, что целое графство находится в руках шуриа. Пусть бы женщины, но чтобы еще и Проклятой… Нет, нет, только не это!

А скоро начнутся весенние балы – лучшее место для того, чтобы присмотреть себе подходящего мужа. Такого, который согласится усыновить Идгарда. Главное, выдвинуть потенциальному супругу привлекательные условия. С умным мужчиной всегда можно договориться.

В столицу со всего Синтафа приедут женихи и невесты – наивные девы и опытные матроны, трепетные юнцы и прожженные охотники за приданым. Всем будет весело и нескучно. Весна все-таки, пора любви, в том числе и у змей. Не следует также забывать про Майский Карнавал – время, когда в самое хладное сердце может проникнуть любовный яд…

Первый в жизни Карнавал, его захочешь – не забудешь. За пестрой маской, расшитой бисером и пайетками, не разглядишь характерных черт. Шуриа или диллайн, ролфи или полукровка, разницы нет, кого целовать в пахнущие сладким вином уста, кого кружить в сумасшедшей пляске. И даже если порвется ленточка и маска свалится, никто не заметит, а заметит – хмель наведет морок и застит глаза золотистой пеленой иллюзии. Три дня безумств, три дня безнаказанности, три дня невозможных чудес. Джоне было четырнадцать. Уже или еще – это как посмотреть. Женщина в теле ребенка или наоборот. И ребенок этот знал о смерти практически все, а женщина почти ничего не ведала о жизни. Им вместе было ужасно тесно и неудобно, а порознь – страшно.

Элишва в приступе щедрости и материнской любви не только накупила сластей и всяких побрякушек, но и позволила дочери впервые нарядиться как взрослой. Вышитые чулки, туфли на высоком каблуке, вырез декольте, прикрытый кружевной косынкой не столько от алчных, сколько от насмешливых взглядов. Ах, и еще раз ах! Служанка и мать насилу юную леди Джону от зеркала оторвали. Женщина, прятавшаяся в невзрачном подростке, впервые заявила о себе. Разумеется, на костлявую девчонку никто внимания не обращал, да ей оно и не требовалось, успевай только вовремя захлопывать раскрытый от удивления рот. Бесстыжие улыбки на лицах диллайн, пьяная беспечность ролфи и откровенная жажда плотских утех в каждом жесте, в каждом слове. Они все словно сошли с ума, утратив самую свою суть, перестали быть разными. Женщина в Джоне благополучно пробудилась, и первым, кого она увидела, был… Аластар Дагманд Эск. Словно Совиная Луна Дилах упала с небес прямо в ладони – обожгла до костей.

Так птенцы, только что вылупившиеся из яйца, навсегда запечатлевают образ родителя.

Он пил вино прямо из бутылки и молча улыбался стройной белокурой даме, сидящей у него же на коленях. Удивительно, как Джона вообще умудрилась разглядеть графа Эска из-за спин толкавшихся вокруг хохочущих женщин, наперебой предлагающих себя.

– Кто это? – тихо, но очень настойчиво спросила девочка у матери.

– Великие Духи! Джона! Не показывай пальцем! – прошипела Элишва, шлепая дочь по рукам. – Это же сам Аластар Дагманд граф Эск, князь диллайн.

– Так граф или князь?

– Он – князь крови, глупая. Чистокровный диллайн!

Кровь! То, что превыше всего ценят Первые. Пожалуй, такими они все и были – высокими, желтоглазыми, с чертами, речами и жестами резкими, почти птичьими, когда огнем и мечом смели ролфи и воссели на престол Синтафа по праву победителя. В основном, конечно, огнем, и мечом ровно настолько, чтобы блеснуть искусством благородного поединка. Огнестрельное оружие в руках диллайн сразу же склонило чашу весов в их пользу. А ролфи, прекрасно помня о незавидной участи шуриа, предпочли покориться заведомо более сильному врагу. Склонить голову, но не сдаться, чтобы сберечь не форму, но глубинную суть.

– Он красивый? – зачарованно прошептала Джона.

Элишва раздумывала недолго, но ответила уклончиво:

– Крайность по-своему прекрасна. Особенной красой, если угодно.

Родительница не понимала, насколько оказалась права. Аластар – крайность, он то, что называется «слишком», предел всему…

Вся во власти воспоминаний, Джона забыла на миг, где она находится. Поэтому от жуткого звука, раздавшегося за спиной, ее инстинктивно развернуло на месте.

«А-р-р-р… Шуриа! И тут шуриа! Кровь Локки!»

Будто на огромную раскаленную сковородку плеснули ледяной водой. Это еще что такое?! Белая коса, черные латы, грязный, закопченный плащ, зеленый камень в черной рукояти меча – тут не перепутаешь даже спьяну – дух одного из отцовских предков собственной персоной. Прапра-, а то трижды «пра-» дедушка, если судить по фасону доспехов.

«Змеище! Пробралась-таки! Свила гнездо! – разорялся призрак ролфи так, что у леди Янамари в ушах звенело. – Недотопили, значит, недодушили вас, твари ползучие! Где мой замок? Где мои наследники? Всех извела?»

Спорить, а уже тем паче ругаться с разгневанными призраками – дело безнадежное.

«Изыди, мертвец! Иди, откуда пришел! Немедля к Оддэйну ступай!» – прикрикнула на бешеного духа Джона и добавила несколько слов на самом древнем языке этого мира, на языке шуриа. О нет! Никакого колдовства. Когда-то в незапамятные времена Дети Шиларджи в сердцах так посылали друг друга подальше. А потом оказалось, что и на призраков сей экзорцизм действует отлично.

Не тут-то было! Гневный дух далекого предка только еще больше разозлился.

«Можешь шипеть сколько угодно, подлая змеюка! Кончается ваше время!»

Прапрадедушка попытался одним ударом меча развалить надвое проклятую шуриа и очень удивился, когда у него ничего не вышло с затеей.

«Ах ты, мерзкая тварь! – возмутился призрак. – Клянусь Сворой Оддэйна, ты у меня попляшешь! Отымею и выпущу кишки!»

Конечно, серьезного вреда он причинить не мог, но, когда сквозь тебя проходит прозрачное лезвие тени меча, ощущение тошнотворное.

Кровожадный предок, похоже, совсем не понимал, что уже много веков мертв. Так бывает, когда человек погиб насильственной смертью и не погребен подобающим образом.

«Ты сожгла меня заживо, ядовитая змея, ты долго таилась и ударила в спину! У! Ненавижу!»

Как же он ненавидел! Самозабвенно, страшно, запредельно. Сам себе костер: пламя, дым и пепел.

В кабинете вдруг отчетливо запахло горелой плотью и волосами. Отвратительная вонь… жар… огонь… боль… рвущий горло последний крик. Джону скрутило судорогой, чужое мучение связало по рукам и ногам, а в глотку текла кровь – своя и чужая. Такая же соленая и пряная, как у живых. Пей, шуриа, пей их призрачную кровь, пей их тоску. Смотри, не захлебнись!

«Топишь вас, ползучее отродье, топишь, а вы все лезете и лезете», – орал дух пращура откуда-то издалека, но Джону накрыла волна беспамятства и утянула в глубины времен, в память тех, кого уже давно нет на свете…

…Февральской стылой ночью они ворвались в крошечный городок, точно волчья стая, убивая всех на своем пути. Они и есть волки в человечьем теле. Волки-ролфи резали ненавистных шуриа… Нет! Не нужно врать и хвастаться – совсем не как волки в овчарне. Шуриа далеко не овцы. Они защищались отчаянно, остервенело. Безумные и проклятые шуриа! Ему пришлось разрубить мальчишку-подростка надвое, прежде чем добрался до лакомого кусочка. Оддэйн знает, сколько ей лет, этой глазастой гадюке, но когда разложил прямо на снегу рядом с трупами родни, оказалась невинной. Потом, вдоволь натешившись, накинул девчонке на шею веревку, чтобы бежала следом собачонкой, и она бежала, оставляя за собой окровавленные отпечатки узких ступней. Он убивал, не в силах насытиться смертью проклятых, рубил наотмашь, так, чтобы девка видела, чтобы брызги летели прямо ей в лицо.

– Любуйся, тварь ползучая! Нравится?

А еще болтают, будто у ролфи волчьи глаза. У шуриа грязно-синие зенки хищных зверенышей, одинаковые у всех, равнодушные и злые даже у грудных младенцев.

– Не пялься! Выколю! Как твои паскудные родичи моему папаше. И соли насыплю.

Ударил наотмашь. Поцеловал? Нет! Укусил за разбитую губу. И нутро вновь сжалось от животной похоти. Да что же это делается?

– Это твоя змеиная волшба? Колдуешь?!

Эрн Янэмарэйн в своем праве мстить за отца. А девки на то и потребны, чтобы их иметь там, где за косу схватишь. Все равно утопит поутру, когда протрезвеет от кровавого хмеля.

И утопил бы. Голову уже сунул под воду. А она даже сопротивляться не могла, повисла в руках тряпичным кукленком. В черной воде длинные черные волосы, точно диковинные водоросли, плавали вперемешку с ледяной крошкой.

В последний момент дернул обратно – задыхающуюся, хрипящую, полумертвую, но не молящую о пощаде. А солнце, оно как раз всходило. Мог бы носом ткнуть, как кутенка, в малиновое зарево, сделал бы. Чтоб запомнила.

– Радуйся! Еще один день проживешь, проклятая. Как тебя там зовут?

– Дш… Джо… Джой…

– Джоэйн, значит, будешь…

…Женщина пела в ночи:

– Бор шумит за окном, злые ролфи бродят в нем. Баю-бай, засыпай…

Она прожила еще много-много дней. И ночей тоже. Дни как-то незаметно сложились в месяцы и годы.

Джоэйн! Никогда не отзывалась на это имя, даже когда нещадно бил, и когда стонал сквозь острые зубы, задыхаясь от страсти.

Ролфи – он. Выше на полторы головы, шкура в шрамах, каменные мышцы, белая грива и зеленые волчьи глаза. Великие Духи! И этот жестокий неукротимый зверь – ее муж?! Но все по закону. Эрн в своем праве. Хочет живую шуриа в свою постель? Никто слово против не скажет, а если смелости хватит заглядываться на чужой кусочек – милости просим в Круг Чести. Это у них называется любовью. Надо же!

И у того, который в колыбели еще лежит, режутся зубы. Не плачет, как дитя, а воет. Тоже будет ролфи, не нужно ждать срока, чтобы понять, чья кровь верх взяла.

– Бор шумит, река течет, скоро будет горячо…

А за окном в летнем небе только Дилах и Хела – чужие луны. Отвернулась Сизая Шиларджи от своих детей. Говорят, из рассветных земель, из-за теплого моря идут в Джезим дети Дилах – злые, страшные, во сто крат опаснее всех ролфи. Сойдутся они с бешеными – то-то будет потеха.

Шуриа тоже были жестокими. Иногда, забавы ради, можно было рассказать служанкам, что шуриа делали с пленными ролфи, чтобы девки в обморок валились. Очень смешно, очень. А ведь некоторые пленники умирали целую неделю. Очень медленно, очень.

Проклятие обходило ее сторонкой. Каждое утро она просыпалась под боком у ролфи как ни в чем не бывало. Его руки оказывались сильнее ночи и смерти.

– Не боишься? – спрашивала. – А ну как с покойницей пробудишься? Холодной, мерзкой…

А он хохотал, да заливисто так:

– Ты не успеешь остыть после жаркой ночки-то.

Жаркими были и деньки. Целовал, бил, ревновал, ругал, учил, рядил в шелка, как куклу, во хмелю выгонял в одной исподней рубашке на мороз. Ролфи, зверь в человечьей шкуре, волк о двух ногах…

Ребенок зашелся в плаче.

– Хватит орать, отродье! Заткнись! Выродок!

Но так и не смогла утопить щенка в бадье. Несколько раз опускала, столько же раз доставала. Все-таки выносила под сердцем положенный срок.

– Живи, маленький ролфи. Может быть, ты будешь чуть лучше своего папаши.

А тот пьяный спал в сарае. Ну, умаялся за целый день мужчина, выпил лишку и прилег отдохнуть. Лето выдалось сухое, солома вспыхнула в один миг. Великие Духи! Как он кричал, какие кары сулил, прежде чем умолк навсегда.

Но без ролфи и его щенка прожила она недолго, совсем недолго…

«Зря не утопил. Зачем пожалел? Почему я тебя пожалел, Джоэйн?» – беззвучно кричал дух древнего эрна, безуспешно пытаясь сжать ледяными руками горло Джоны. Его лицо расплывалось от застилавших ее глаза слез.

«Ничего! Ролфи снова в силе. Они придут и отомстят. А тебя… тебя, змеюка, утопят! В море утопят. Медленно, постепенно, чтобы ты почувствовала каждую каплю воды в легких!»

– Мамочка! Мама! Не умирай! Не умирай! Пожалуйста!

Это голосил Идгард, мертвой хваткой вцепившись в платье Джоны. Бедный маленький совенок перепугался, должно быть, до смерти при виде корчащейся на полу матери.

Она оглянулась, моргая мокрыми ресницами часто-часто. Великие Духи! Рамман с топором, Юкин с пустым графином, учитель Харрик в обмороке лежит, дверь в щепы разбита, окно настежь. Что, собственно, происходит?

– Успокойся, милый, все в порядке, – прошептала леди Янэмарэйн…

Нет! Она – Янамари!

Вилдайр Эмрис, Священный Князь

Пузатый глиняный кувшин, на теплых боках которого среди затейливой росписи угадывались вплетенные в узор огненные руны, препятствующие остыванию напитка, ждал Священного Князя на маленьком столике в компании такой же кружки. Конри отлично знал, что Хозяин Архипелага ценит суровую простоту в быту, насколько возможна она для правителя. Впрочем, помимо этого Вилдайр Эмрис весьма уважал горячий черный эль с пряностями, напиток, всю прелесть которого способен оценить лишь житель продуваемых всеми ветрами Островов. Повелитель всех истинных ролфи этого мира ухмыльнулся и уселся в резное деревянное кресло с высокой спинкой, мимоходом погладив традиционные волчьи головы на подлокотниках, и пригубил эль. Неплохо было бы еще вытянуть ноги к камину, ну да ладно. Рэналд стоит в созданной богами и самим Эмрисом иерархии достаточно высоко, чтоб ненароком заметить так уютно расположившегося в его кабинете князя. Вилдайр же не любил, когда его видят без его на то воли, – полезная привычка, оставшаяся еще с имперских времен. Впрочем, вспоминать те годы, когда нынешний Священный Князь Ролэнси был всего-навсего старшим сыном и наследником императора Синтафа, он не любил еще больше. И не потому, что проиграл тогда. Диллайн сколько угодно могли кричать о том, что полукровка-ролфи оказался воистину бешеным по духу и сбежал на бесплодные Острова, не чуя ног, и чудом избежал имперского гнева – на деле выходило по-другому. Младший братец сам себя перехитрил, и десяти лет не продержавшись на захваченном престоле. Том самом престоле Синтафа, который Вилдайру был и даром не нужен – ни тогда, ни теперь. Да, это оказалось непросто – вернуть ролфи их собственную землю, а еще сложнее – вернуть самих ролфи сюда, в суровые северные края, где зимние дни коротки и сумрачны, словно мерцание свечи на ветру, и лишь серебряный свет Морайг озаряет заснеженные холмы и замерзшие болота. Сложно, да, но вполне по силам внуку эрны Лэнсилэйн, последней княгини ролфи.

Вилдайр беззвучно фыркнул в кружку. Содеянное им три столетия назад и в самом деле было смешным с точки зрения любого сына Морайг. Воистину, возмездие ходит разными тропами. Был у ролфи великий эрн Удэйн-Завоеватель – и Дева Сигрэйн, отдавшая свое сердце богам ради мести шуриа, скорой и страшной. Но был и великий эрн Кинэйд Злосчастный, проигравший войну пришельцам-диллайн, – и дочь его, эрна Лэнсилэйн, что отдала себя самое, свою девичью честь и княжескую гордость в надежде на месть совиному племени, пусть долгую, но неотвратимую. Так пусть же радуется славная бабка в Чертогах – ее жертва не была напрасной. Внук ее отлично сумел отомстить – и не намерен на этом останавливаться. Нужно было смирить себя и выждать, полагаясь на богов, дать мести созреть, чтоб она сама упала в руки, как спелый плод. О, поначалу диллайн все делали правильно! Не доверяя покорившимся ролфи, запретили им носить мечи… да и много чего еще запретили. Например, учиться владению оружием. Но ролфи оказались хитрее. Запретен меч? Ну, что же… значит, мы назовем то, что носим на поясе, ножами. И вскоре даже юная дева, идя по воду, затыкала за пояс скейн в локоть длиной – а большего и не нужно в умелых руках. Нельзя учиться искусству воина? Пусть так! Под руками всегда остаются камни и бревна, а то и стога сена на вилах, метать которые ради забавы никто не запрещал – это же не оружие и уж точно не искусство! Приказано молиться единому богу диллайн? Печально. Но, впрочем – разве эсмонды не перемудрили, объявив исконно ролфийских богов приближенными-святыми их Предвечного? Эрна Лэнсилэйн прожила недолго, но право же, как много она успела! Вилдайр подумал вдруг, что неплохо бы заказать для своего кабинета портрет коварной княгини. Изображение Девы Сигрейн, с серпом в одной руке и кровоточащим сердцем – в другой, и так есть почти в каждом ролфийском доме. И как хорошо смотрелась бы рядом бабушка с покорно склоненной перед диллайн головой – и кукишем за спиной! Тоже славная страница из хроник ролфи. Всем народом показать покорителям фигу – это надо уметь.

Диллайн поверили не сразу, но все-таки поверили. Настолько, что разрешили и мечи, и ружья, и даже при императорском дворе появились отдельные гвардейские полки из верных и покорных ролфи. Как пригодились эти гвардейцы Вилдайру Эмрису эрну Лэнси, когда наконец-то пришло время достать из ножен палаш и крикнуть: «В ком еще осталась волчья кровь – за мной!»

Разумеется, поначалу их было очень немного, тех, кто готов был пойти за ним в ледяной туман Островов. И, конечно же, среди них нашлись иные, кто пытался оспорить его власть. Поначалу. И были схватки, и грызня между своими, и не раз Вилдайру приходилось обнажать свой уже знаменитый палаш против родичей. Много чего было. Про него говорят, что князь ролфи любит вешать, но попробовали бы злопыхатели сами обойтись без жестоких законов и – да! – виселиц. Бешеный норов детей Морайг надобно держать в узде, иначе стая сперва загрызет вожака, а потом просто погибнет, пожрав самою себя. Все же просто: не воруй – и не будешь повешен, не предавай, не насилуй и не грабь. Не смей всего этого делать без приказа. А когда прикажут – сумей остановиться.

Ему удалось. И теперь, когда Ролэнси сильна и опасна, а стая – свирепа и покорна, пришло время двигаться дальше.

Джойана Алэйа Янамари

Господин Тиглат просил еще денег. Скорее всего, хитрый партизан написал сразу два письма и отправил их с разрывом в три дня, создавая видимость бурной деятельности.

«Сударыня! Ваша щедрость беспримерна и равна по величию только вашей же любви к нашей несчастной родине… Ля-ля-ля, трам-пам-пам… бу-бу-бу».

Бумага отсырела в дороге и провоняла насквозь рыбой, даже брать в руки ее противно, разве только двумя пальчиками, оттопырив мизинчик. И подальше, подальше от чуткого носа.

– Не давай ему ничего, – посоветовал Рамман, лениво протянувший ноги к теплу живого огня. Очень длинные и стройные, к слову, ноги, с хорошо развитой икроножной мышцей, каковыми и предписывает нынешняя мода быть конечностям молодых людей благородного сословия.

Дверь починили, но всепроникающая весенняя сырость упорно сочилась в кабинет. Вот и пришлось растопить камин.

«Греешьс-с-с-ся, змеюка?»

Приоткрыть один глаз, измерить призрака прохладным взглядом и мысленно процедить сквозь зубы: «А ты, я вижу, согрелся навсегда». Что еще нужно для приведения духа в бешенство? Пожалуй, только наглая ухмылочка на лице и в мыслях.

– Нельзя совсем ничего не давать. Иначе он найдет себе другого покровителя. Но не переживай, я буду экономна.

«Сдохни, тварь!»

У неупокоенных духов ролфи характер такой же отвратительный, как у их живых сородичей. И еще эта дурацкая манера махать оружием на собственную праправнучку.

«Ты совсем глупый, Эйккен эрн-Янэмарэйн? Еще не догадался, что твой меч не причинит мне никакого вреда?» – улыбнулась Джона, протягивая пахучее письмо сыну для неторопливой кремации.

Когда прошел первый шок от встречи с отцовским предком, настало время мрачного веселья, единственного доступного для шуриа. Испокон веков духи мертвых врагов служили Третьим бесплатным развлечением и самой сладкой местью.

– Чем его доставили? Рыбным обозом? Фу!

«Тварь ползуч-ч-чая».

Джона вызывающе изогнулась по-змеиному и сделала свободной рукой некое струящееся движение.

– Скорее всего, его доставили на континент на рыболовецкой шхуне, отсюда и вонь…

– А значит, господин Тиглат основательно… обосновался на Шанте, – продолжил мысль матери Рамман. – Думаешь, ему и в самом деле требуется так много денег?

Юноша испытующе поглядел на Джону, прямо сквозь рычащего призрака. Слишком сурово для молодого наследника обширных земель, которому пока еще полагается всерьез размышлять лишь о принципиальной разнице между блондинками и брюнетками либо же об отсутствии таковой. Слишком знаком этот взгляд леди Алэйе – Бранд точно так же гнул бровь, осмысливая сказанное. Губы сжаты плотно, точь-в-точь как у…

«Шлюшка ты паршивая. Моя такая же была – все норовила глазки строить чужим мужикам», – глумливо оскалился дедуля.

Бабуле можно было только посочувствовать, ведь этот бешеный, должно быть, ее к каждой лавке ревновал.

«Заткнись, паленая шкура».

Жаль, никого нельзя убить дважды. А то бы Джона не устояла перед искушением избавиться от Эйккена эрн-Янэмарэйна раз и навсегда. Эта мстительная сволочь сумела уесть графиню до самых печенок. Мало того что кровожадный прапрадедушка повадился являться в сны, он и днем покоя не давал. Разве полезет в горло кусок, когда вокруг стола бродит, громыхая доспехами, призрак, комментируя каждое слово проклятой шуриа. И ходит и ходит, и бурчит и бурчит, и никакого сладу с этим дохлым ролфи. Вот напасть!

«Я – твоя прямая наследница, жареный пес. Забыл?»

Дед так яростно замахал своей ржавой ковырялкой, словно решил поиграть в ветряную мельницу. Задело его за живое, если так можно сказать о многовековом мертвеце, обидное прозвище. Будем знать, будем знать…

– Рамман, даже и не думай в этом направлении.

– Ты о чем?

И такое невинное личико, что хоть плачь от умиления. Пай-мальчика вырастила, видят Великие Духи.

– О том самом. Тебе напомнить о долге наследника, сын мой?

Чеканным интонациям Джона тоже выучилась у покойного мужа. У него, кстати, можно было учиться целыми днями всему на свете.

– Старшему сыну – землю, долг и честь, младшему – весь остальной мир?! У тебя совесть есть, мам?

«Всех уморила, змеюка. Под корень извела всех Янэмарэйн. У-у-у-у! Детей, и тех прижила от диллайн. Надо было топить без всякой жалости…»

Показывать этому дураку паленому Оркену, что ли? Но стоит ли винить в предвзятости заскорузлого головореза, если цивилизованные современники первым делом возложили вину за смерть графа Тунора Янамари на его самую младшую дочь-шуриа? А на кого же еще думать, если все благородное и благополучное семейство мор в одночасье забрал, а прóклятая уцелела? Это при том, что от черной оспы шуриа мрут, как мухи в мороз. Само собой, первым делом вопрошающие взоры обратились на Джону, мол, где была и что делала, отчего живехонька-здоровехонька? Ответ был прост, как, собственно, всегда случается, когда в жизнь смертных вмешивается сама Судьба. Однажды Элишва все-таки не проснулась поутру, на радость своим пасынкам и падчерицам, которые не стали откладывать на долгий срок дело искоренения проклятых в своей семье. Пока Тунор горевал и пил страдание пополам с вином полуведерными чашами, Джону со служанкой выслали в уединенный загородный дом – место под названием «Жасминовая долина» и столь заброшенное, что, по мнению братцев и сестриц, шуриа там должна была зачахнуть от тоски уже через месяц. Прекрасный план. Сказано – сделано: Джона уехала, и ее место в Янамари заняла оспа. Забавно, да?

«Ничего не осталось от рода, от крови ролфи… всех под корень…» – сокрушался призрак, лязгая доспехами.

Какой же он шумный, этот противоречивый предок!

– Пока ты витаешь в высших сферах в Санниве, участвуешь в заговорах, вершишь судьбы мира и просто порхаешь из одной постели в другую…

Какой же ты деликатный и взрослый, сын мой!

«Ну я ж говорю – подстилка диллайнская!» – возликовал Эйккен.

Ба! Они же внешне похожи друг на друга – Рамман и этот полупрозрачный кусок ехидной сущности, осенило Джону. Вот она откуда, такая яркая ролфийская внешность у мальчика, в чьих жилах столь убывающе мало крови Вторых! Кому сказать!

«Топить и жечь! Жечь и топить!»

«А что ж ты так? Была ж возможность. Что теперь, спустя столько столетий, мечом махать? От тебя, Эйккен, видимо, и перешла моему папаше страсть к шуриа».

Дед перестал скалиться и рычать. Задумался? Неужели есть чем?

«Не смог. Она же не ревела, не просила пощадить, а кусалась и царапалась, что твоя дикая кошка…»

Джона ухмыльнулась: «А дедуля у нас затейник был. Любил грубые нежности».

На миг реальный мир застило изморозью, возвращая шуриа в прошлое эрна Эйккена, сквозь времена и века…

Тоненькая смуглая шейка с выступающей косточкой позвонка заворожила жестокого насильника и убийцу, точно волшебная руна на хрупкой ритуальной чаше. Рванул назад, прижался губами, сгорая от нестерпимого желания то ли одним укусом загрызть, то ли поцеловать. Бешеный ролфи, что с него возьмешь?

«Вот так все и было, – вздохнул дух. – Заворожила меня, змея подколодная. Дружинники роптали. Чуть не до бунта дошло. Никому ведь не дал даже пальцем прикоснуться или косо поглядеть… Пригрел аспидицу на груди. Эх!»

По крайней мере, еще одна семейная загадка благополучно разрешилась. Сколько лет Джона терзалась вопросом, почему же отец после трех жен самого достойного происхождения вдруг остановил свой выбор на чистокровной шуриа? Тунора сложно заподозрить в какой-то излишней сентиментальности. У него уже имелись законные наследники обоих полов – два взрослых сына и три дочери, он мог позволить себе увлечься женщиной Третьих. Его особо не взволновало даже то, что Джона унаследовала проклятье Внезапной Смерти. Тунор Алэйа Янамари от силы трижды снизошел до разговора с младшенькой. Один раз Джона прочитала ему стишок. Кажется.

«Радуйся, что твой сын уцелел. Повезло ему – отец сожжен заживо, мать сбежала». Маленькому полукровке пришлось туго, сомнений быть не может. И он оказался достаточно живучим и сильным, чтобы вырасти среди ролфи и потом выгрызть зубами причитающееся по праву – замок, земли, титул. Наверняка ведь нашлось немало желающих припомнить нечестивую страсть отца к обыкновенной военной добыче. Ну а попрекали мамашей бедолагу до смертного одра.

«Ага! А потом бестолковые наследнички в благодарность влили гнилой крови диллайн! – разозлился дедуля, подслушав мысли Джоны. – Изничтожили крепкий род! Сволочи безмозглые!»

Демонстративное молчание матери Рамман переносил тяжело. Миледи не умела долго таить обиду, но если уж просыпалась в ней знаменитая злопамятность Третьих, то – держись. Поэтому молодой человек решил нанести упредительный удар, то бишь напасть первым:

– И нечего на меня так смотреть! Как сидеть безвылазно в Янамари и ходить нянькой за младшим братом, так я взрослый, а как высказать свое мнение – так несмышленый ребенок. Это несправедливо! Скажешь, нет?

– Я не считаю тебя маленьким, Рамман, я лишь пытаюсь оградить тебя от вещей неприглядных и недостойных. Пример твоего отца должен служить суровым уроком, а ведь Бранд был гораздо опытнее и старше.

«Не забудь сказать парню, что законнорожденный только он, – не преминул напомнить призрак. – У! Подлое бабье племя, стоит только отвернуться, как вы наставите рога».

Призрак еще долго поносил самыми последними словами неблагодарных потомков и неверных жен, но графиня Янамари успела притерпеться к его грубости и хамству. В конце концов, она такого наслушалась в императорском дворце! Тамошние призраки ведут себя гораздо хуже и слов не выбирают, даром что почти все – королевских кровей.

– Я не могу потерять еще и тебя, Рамман.

– А я тебя могу?!

Тема проклятия была в их маленьком семействе под суровым запретом. Так жить проще и спокойнее. Однако не стоит думать, будто шуриа безразлична собственная жизнь и не страшит внезапная смерть, совсем нет. Они быстро покоряются неизбежности и все силы отдают на поиски смысла и радостей жизни, а не на бесплодные сожаления о несправедливости судьбы. Их близким многократно тяжелее.

– Матерей не выбирают.

«Зато выбирают отцов. От него за пять шагов смердит диллайн».

«Нос заткни, Паленая Шкура», – мысленно рыкнула Джона.

– Я всего лишь прошу выслушать мои соображения относительно твоего участия в делах Шанты, – примирительно молвил юноша, присаживаясь в кресло напротив.

Все матери склонны видеть в своих детях исключительно достоинства и добродетели, Джойана в этом вопросе не считала себя исключением из правил.

«Ах, какой же ты убийственно красивый, – думала она, любуясь длинными ногами, шелковыми ресницами и тонким рисунком чувственных губ молодого человека, по чудесному стечению обстоятельств приходившегося ей сыном. – Сколько сердец будет разбито походя, еще до того момента, когда ты осознаешь свою власть над женщинами. Не сосчитать! А уж потом… Но зачем, ну скажи, зачем ты лезешь в политику, в эту грязь и мерзость, если имеется возможность оставаться в стороне?»

Впрочем, Джона еще не успела забыть себя в столь же юном возрасте. Когда ей казалось, что пока она прозябает в провинции, возится с крикливым младенцем и следит за тем, сколько сахару кладет кухарка в варенье, жизнь, бурная и настоящая, проходит мимо. И, помнится, точно так же пришлось доказывать Бранду, что она ему в Санниве пригодится – и на балу, и в постели, и в интригах.