Текст книги "Мой адрес Советский Союз.."

Мы, конечно, повертелись здесь, пока формулировали свои многочисленные желания, по фотографировались, поели вкуснейшую местную шурпу и плов, и поехали дальше в горы, до крупного кишлака Дербент (не путать с Кавказским Дербентом – старинным дагестанским городом). Он расположен перед входом в ущелье с названием «железные ворота». Опять– таки по преданию, по нему двигались войска Александра Македонского во время его похода в Индию.

Под надзором Е.М.Смехова, мы разбили лагерь на территории сада местного декханина под какими-то плодовыми деревьями на берегу бурной, но неглубокой речки Мачай-Дарья, которая и прорубила в горах в давние времена это старинное ущелье. Ширина реки была не больше 20 метров, глубина до 1 метра, но перейти ее было довольно сложно – быстрое течение сбивало с ног, а вода была холодной, чистой. Во всяком случае, мы ее использовали для питья, иногда даже не кипятили, хотя Евсей Максимович за это на нас сердился.

Каждое раннее утро, взяв с собой молотки и рюкзаки с едой и питьем, мы (это отряд из пяти человек), отправлялись вверх по реке по старинной тропе, проходящей по ущелью. Справа от тропы – невысокая частично разрушенная от времени природная стена, представленная известковыми утесами. Слева – не переставая шумит река, а над всем – небо цвета голубой эмали и раскаленное солнце.

Мы останавливались через какое-то определенное время, делали описание пород, замеряли параметры (ориентировку) трещин с помощью специального компаса, отбивали образцы, искали в отвалах пород окаменелую фауну, чтобы потом по ней определить возраст отложений, и шли дальше.

Можно представить, как сложно было находиться на этом солнцепеке. Я, помятуя про свою «эпилепсию», частенько говорила: «я пойду искать фауну» и на четвереньках, чуть живая, уползала за какой-нибудь хоть малый выступ в тень. Но все трогались вперед, и я за ними.

Идем мы гуськом по тропе, испещренной какими-то странными, но красивыми узорами (я думала, что это следы ветра, переносящего дорожную пыль, а оказалось, что это змеиные следы. Я – последняя, уже отстаю от всех, проклинаю себя за то, что такая слабая, время от времени поглядываю на часы – скорее бы 12. Ведь с 12 до 15 часов у нас обеденный перерыв, в самое пекло по существующим в стране правилам безопасности работать нельзя. Вот уже передние дошли до мостика над рекой и спустились под него в тень к воде, значит мне осталось совсем немного. В полубессознательном состоянии я дохожу до них, сейчас я упаду, еще чуть-чуть…

Вдруг слышу голос Евсея Максимовича: «Люся, а где молоток?». Ах, я его забыла на предыдущем обнажении. «Идите и принесите молоток». Я поворачиваю назад. Я совсем не помню, где находилось это последнее обнажение, все обнажения похожи друг на друга. Бреду ничего не понимая, куда глаза глядят. И как не странно, но мне повезло, в течение ближайших часов нашла я молоток, и счастливая повернула к мосту.

Уже видно отдыхающих. Вот сейчас и я отдохну, напьюсь воды, наемся помидоров и фруктов, вымоюсь в реке… Но раздается голос Евсей Максимовича: «Перерыв закончен, пошли дальше».

После этого урока я больше никогда не оставляла молоток на обнажении.

В лагере Евсей Максимович проводил у нас (у меня и двух рабочих Вити и Коли). ревизию спальных мешков, полотенец, носков на предмет санитарии. Я была самой старшей, 18-тилетней, мальчишки – моложе 16-17 лет. Я, конечно, очень обижалась, он же говорил, что чистота – непременный залог здоровья. Рассказывал, как еще до революции, когда он служил простым матросом на военном корабле, их капитан таким манером проверял всю команду, опасаясь возможных эпидемий.

Еще он нас учил, как надо ходить в маршруты в горной местности с учетом правил безопасности. К сожалению, я все это пропускала мимо ушей, за что и была наказана – стала участницей одного очень неприятного происшествия, чуть ли не закончившегося трагедией.

Дело было так. На каком-то участке маршрута по этому самому ущелью Железные ворота, наш маленький отряд, состоявший из Майи Геннадьевны, Виктора, Коли и меня, заканчивал свою работу. Майя на камушке что-то дописывала в пикетажку. Вечерело, рабочий день приближался к концу. Я почему-то решила всех поразить своей необыкновенной смелостью и ловкостью – полезла вверх по практически вертикальной стенке, цепляясь руками за небольшие выступы. Все выше и выше, уже стоящие подо мной люди кажутся маленькими фигурками, я им сверху кричу УРА!. Но вдруг почувствовала, что уступ скалы, за который я цеплялась и подтягивалась одной рукой, отваливается. Вот-вот он рухнет, и мне его не удержать. Я во весь голос крикнула: «Осторожно, обвал, бегите!». И вот большой кусок утеса сначала медленно пополз, а потом полетел вниз, по пути рассыпаясь на многочисленные более мелкие обломки. Мальчишки пустились в рассыпную, а Майя, соскочив со своего места, вдруг упала на землю. Я смотрела вниз, цепляясь одной рукой, и ждала, встанет ли Майя или нет. Если она не встанет, то я отпущу эту руку. Но Майя встала.

Когда я, не помня себя от ужаса, спустилась вниз, она мне сказала только одно: «Люся, вы чуть не убили человека» – маленький осколок в нее попал. Этот урок по безопасности хождения в горах я тоже запомнила на всю жизнь.

И еще один эпизод из моей первой поездки в Узбекистан. Это уже не ущелье в отрогах Кугитанга, а пересечение самого хребта.

В разрезе хребет состоит как бы из двух частей, сложенных различными типами пород: нижнеюрские отложения – это песчаники и глины, обнажающиеся в виде осыпей и довольно пологих холмов, и верхнеюрские отложения, сложенные известняками и обнажающиеся в виде вертикальной стенки. Хребет тянется с юго-запада на северо-восток и является водоразделом, благодаря которому влажный воздух остается в южной части территории, где склоны покрыты зеленью в виде зарослей арчи и кустарников, а на севере и западе за хребтом простирается бесконечная ровная пустыня.

Начальство решило, что интересно бы посмотреть, как меняется ориентировка трещин по разрезу верхнеюрских известняков. По топографической карте нашли изображенную пунктиром тропу – перевал через стену, которая ведет к высохшему руслу ручья, в свою очередь секущему известняки и выходящему в пустыню.

Для нас был разработан маршрут: из лагеря, который был расположен среди зарослей арчи у прозрачного ручейка, утопающего в мяте, мы по охотничьей тропе, которая казалась совершенно вертикальной, переваливаем через хребет, находим там каньон в виде русла высохшего ручья и по нему тихонько, замеряя ориентировки трещин, выходим в пустыню, где нас будет ожидать машина.

На все нам отпускалось два дня, вечером у выхода из ущелья нас будет ждать машина. Мы – это я и парень, техник-геолог Виктор. Он был назначен старшим. Шеф вел с ним отдельную беседу по быту в маршруте и техники безопасности, а мне было велено его слушаться. Конечно, это был мощный удар по моему самолюбию.

Тщательно собирали рюкзаки, беспокоясь о том, чтобы они были как можно легче. Из еды взяли тушенку, огурцы, помидоры, хлеб, по два литра воды на нос, по моему настоянию две банки сгущенного молока, возможно еще что-нибудь, но я не помню. Для тепла взяли по байковому одеялу, и отправились в путь.

Подъем по тропе для меня был мучителен – на четвереньках, шаг вперед, два катишься по мелкой осыпи назад. Впереди все время мельтешат Витькины ноги, рюкзак тянет назад, солнце шпарит вовсю, подъем не кончается, пить хочется по страшному… Поднимались мы как минимум три часа.

Когда, наконец, закончился подъем, а я напилась и смогла встать на ноги, то первое что я увидела – это невдалеке маленькую стайку пугливых джейранов – местных ланей, легконогих, стройных, которые с интересом смотрели на нас, а затем, быстро, изящно, как балеринки, с уступа на уступ ускакали, буквально упорхнули прочь. Кругом – нагромождение камней, никаких признаков растительности, а тем более воды.

Теперь предстояло найти этот каньон. Но то, что довольно отчетливо выделено на карте, совсем не выделяется в реальности. С трудом мы что-то нашли, слабо напоминающее ложе высохшего ручья, и пошли по нему, причем я не была уверена, что это то, что нам нужно. И тут меня, наверное, впервые, охватило беспокойство – ведь кругом на многие десятки, а то и сотни километров ни души, спросить дорогу не у кого, воды нам явно не хватит и взять ее неоткуда, а что, если мы заблудимся? Конечно, у нас есть компас и мы знаем, в каком направлении нам надо идти. А потом ведь мы молодые, в нас поверили взрослые, значит все будет хорошо.

Мы перекусили водой и хлебом, причем ни на какую тушенку, а тем более сгущенку, даже смотреть не хотелось. Виктор сказал, что надо экономить воду, да я и сама видела, что еще первый день не кончился, а у меня уже нет половины литровой бутылки. Двинулись дальше, по пути замеряя и записывая характеристику трещин.

Постепенно русло высохшего ручья стало выделяться более рельефно. Мы по нему спускались вниз на северо-запад.

На ночь остановились на относительно ровной площадке. С заходом солнца изнуряющая жара уступила место теплому короткому вечеру, а затем настала теплая сказочная ночь… И какая ночь, какие звезды… Вероятно, только в горах и на юге они достигают такого размера. Сплошная романтика, ничего не имеющая общего с какими бы то ни было личностными отношениями.

Следует отметить, что в обыденной обстановке Витька мне не только не нравился, но просто раздражал, так что ни о каких нежных чувствах не могло быть и речи. Мы просто лежим рядом на одеялах, смотрим на звезды, думаем о вечном… «Расскажи что-нибудь» – просит Виктор. И я ему рассказываю одну из моих самых любимых сказок об Италии Горького: «Старик Джованио Тубо еще в ранней молодости изменил Земле ради Моря…». Наверное, такие ночи, наполненные неизмеримой красотой, не забываются.

На следующий день уже к обеду вода закончилась, солнце печет, каньон углубляется, русло ручья иногда представлено гладкими крутыми уступами, по которым когда-то стекали водопады. Приходилось их обходить стороной, а сил оставалось все меньше и меньше. А во рту все ссохлось, вскоре появились болезненные трещины. Постепенно закончились наши «научные» замеры, мы просто понуро шли на запад, только бы выбраться из этих гор. К вечеру уже так устали, что было не до романтики. Не помню ни звезд, ни теплого нежного ветра.

На третьи сутки по плану мы должны уже выйти в пустыню. Но пока только нескончаемое извилистое ущелье и сухое уступистое русло высохшего ручья. Обходить опасные участки у меня уже нет сил, я просто сажусь на третью точку и съезжаю с 1,5-2-х метровых ступеней бывших водопадов. Виктор на меня сердится, пытается командовать, но без результата. Меня покачивает из стороны в сторону, платок я где-то потеряла, так что иду с открытой головой. Оборвалась лямка лифчика, порвалась футболка, но внешний вид меня не волнует. Во рту и на губах болезненные трещины, кажется, что язык вываливается изо рта, время от времени падаю на землю. В голове туман. Говорить не могу, кажется, что даже горло высохло. И все это от того, что мы без воды всего лишь вторые сутки.

Весь день идем на запад, уже вечереет, мы идем прямо на заходящее солнце. Вот за этим поворотом оно должно показаться. Но нет, снова ущелье…

Конец пути дался нам особенно трудно. И все-таки, когда уже совсем стемнело, мы вышли! Впереди каменные стенки раздвинулись, показалась пустыня. Перед нами лежал разрушенный каменный загон для овец. Судя по следам на земле, сюда приезжала машина, значит мы вышли туда, куда надо.

Я залезла под навес в загоне, хотя Виктор предостерегал, что там могут быть змеи и скорпионы, и буквально отрубилась. Утром, когда проснулись, увидели примерно в километре от нас одинокую юрту. По моей просьбе Виктор пошел к юрте и захватил нашу несъеденную тушенку и сгущенку, чтобы поменять их на воду. Боже, какая это была вкусная вода, но было ее все равно мало. Я была, конечно, очень благодарна ему, ведь он также безумно устал, и вообще была вынуждена признаться себе, что он крепче, сильнее меня, а главное, он просто хороший человек.

Наша машина приехала за нами лишь после обеда. Шофер, веселый пожилой мужчина, привез нам полный трехлитровый чайник воды, попенял на то, что мы опоздали на целые сутки. Мне галантно уступили напиться в первую очередь. Я пила, пила, пила… Наконец оторвалась, передала чайник Виктору. И только тут поняла, что вода какая-то странная, солоноватая, да еще пахнет сероводородом… Потом выяснилось, что шофер набрал ее из попутного сероводородного источника. Но мы на него не сердились, все равно вода утоляла жажду.

Погрузились в машину и поехали в наш зеленый лагерь под тень арчи и чуть слышный плеск тоненького хрустального ручейка. По дороге машина еще раз остановилась у какой-то буровой бригады чтобы набрать воды и напиться, но я из машины не вылезала, понимала, что мой изодранный костюм будет местных мужиков шокировать.

На начальство наш внешний вид, особенно мой (Витька говорил: «ты хоть прикройся, бесстыдница»), произвел впечатление, и они решили устроить нам выходные – все вместе поехали на озеро Кайнар. Это озеро карстового происхождения, находится у дороги, идущей параллельно Кугитангскому хребту, то есть той дороги, по которой нас привезли после маршрута. Озеро известно тем, что около него расположена могила какого-то святого человека. Из разных мест к ней ходят паломники и оставляют либо на ветках сухого дерева, под которым она находится, либо между камней, которыми она выложена, свои послания и приношения в виде привязанных обрывков материи, каких-то комочков и даже денег. Сюда привозят и больных, ибо из озера вытекает маленький ручеек, формирующий целебные вязкие, черные грязи. Над всем стоит устойчивый запах сероводорода.

К этому озеру мы приезжали и в другие сезоны, но никогда не встречали никаких паломников, всегда наслаждались купанием в озере в одиночестве. Само озеро, небольшое по площади, было необыкновенного изумрудного цвета за счет растущих на дне водорослей. Вода абсолютно прозрачная, а мелкие острые камушки, которыми усыпано дно и на которых растут водоросли, выглядят как драгоценности. Если учесть, что кругом безлюдная пустыня, то это место кажется действительно божественным оазисом.

На следующий год, когда мы уже в другом составе были в этих местах, здесь со мной произошел случай, который я помню по сей день и который, как я считала, стал поворотным в моем мировосприятии.

Дело было так. На ночь мы расставили свои раскладушки у озера, я свою оттащила подальше в пустыню, потому что под звездным небом мне хотелось в одиночестве прослушать мою любимую пластинку «Гитара гауча» (я возила с собой патефон и набор пластинок, а на этой пластинке была записана песня, которая звучала в Москве на фестивале молодежи). Содержания ее я точно не знала, ибо мужской голос под гитару пел на испанском языке, но чувствовала, что это о любви, красоте, одиночестве, бесконечности, словом, соответствовало моему романтическому настрою. Я смотрела на небо, наслаждалась музыкой и незаметно заснула. Внезапно проснулась глубокой бархатной ночью. Помню, меня поразил необыкновенно яркий Млечный путь, освещавший все вокруг. Откуда-то подул ветер, нежный и благоуханный.

Поняла, что я не могу лежать, мне надо встать и идти вперед, навстречу этому ветру, как бы купаясь в звездном сиянии. Я пошла, убыстряя шаг, в пустыню, по ходу сбрасывая с себя какую-то легкую одежонку. Мне хотелось прямо разорвать себе грудь, чтобы этот ласковый, обнимающий ветер проник в меня, и я бы полетела с ним вместе. Эмоциональное напряжение все возрастало, ничего подобного я еще никогда не испытывала, неимоверный эмоциональный и физиологический восторг. Я бежала голая по пустыне, не думая ни о каких опасностях, наслаждаясь обнимающим ветром и тонким, экзотическим ароматом. «Ветер из Индии» – так я назвала этот невероятный энергетический порыв.

Что это было – не знаю, может быть это действительно какое-то особое энергетическое место, ведь не даром же сюда к священной могиле приходят паломники. Но после этого случая я стала менее эмоциональной, менее восторженной, краски окружающего мира для меня стали более приглушенными. Такого острого накала страсти и восторга я уже никогда не испытывала. Вероятно, это состояние называется экстаз. Судя по классике, в него впадали древние жрецы или шаманы, совершая свои обряды (такие сумасшедшие нагие женщины изображены на на библейских гравюрах Дюре). Похоже, что в эту ночь я отдала существенную часть духовного и физического потенциала, отпущенного мне природой.

Недалеко от озера Кайнар находится еще одно чудо природы, на те времена еще мало изученное – это Карлюкская сталактитовая пещера. Она сформировалась в верхнеюрских известняках все того же Кугитанга. Непохоже, чтобы в нее водили каких-нибудь экскурсантов – вход выглядел абсолютно нехоженым, диким. Однако местные геологи о ней знали и рассказали нашему шефу. Мы ходили туда с факелами и мотками бечевки, чтобы не заблудиться. Прошли мы вглубь в темноту не более полукилометра. Это извилистая анфилада зал разных размеров, стены в которых украшены кристаллам ангидрита и гипса, а сверху и снизу спускаются друг другу навстречу сталактиты и сталагмиты от белоснежного до кремового цвета, иногда образуя колоннаду. Благодаря прекрасной кристаллизации все это имеет облик резных драгоценных украшений. Кое-где слышно падение капель воды, которые и формируют все эти сказочные красоты.

По телевизору я нередко видела знаменитые Уральские сталактитовые пещеры, но по красоте они намного уступают Карлюкской. Там на полу валялись обломки сталактитов, мы кое-что подобрали, привезли в институт обломок сталактита размером около метра, который долгие годы лежал в вестибюле на специальном постаменте под стеклянным колпаком. И домой я захватила небольшой обломок кремового сталактита, он и сейчас лежит у меня на шкафу в виде украшения и, конечно, памяти.

Идти в глубь пещеры мы побоялись – ведь на то время у нас не было ее плана. Идти было легко, только смотри под ноги, чтобы не натыкаться на камни. Высота ее, по крайней мере в той части, где мы были, не менее 3-х метров, внутри тепло, но не жарко, воздух свежий. Все для того, чтобы стать прекрасным туристическим объектом, да и вход не сложный, не надо никуда карабкаться.

Очевидно, что моя первая поездка в Среднюю Азию была для меня очень интересной и памятной.

–

На следующее лето мы с Майей Геннадьевной снова поехали в Узбекистан. С нами вместе шефа уже не было, а поехало два парня – старший Гоша Рожков, которому на то время было уже лет 30, и другой, помоложе, лет 25-ти, статный, высокий и красивый. Гоша оказался исключительно приятным, доброжелательным, умным, добрым, общительным человеком. Мне кажется, я таких в жизни больше никогда не встречала – с ним было так приятно беседовать, чувствовался его искренний доброжелательный интерес к собеседнику, причем он находил общий язык с кем угодно. В последствии он стал специалистом экстра– класса по литологии осадочных пород, защитил докторскую диссертацию, разработанные им методики применяются и теперь.

Отправляясь в маршрут в горы, мы оставляли машину в базовом лагере, а сами налегке с палаткой и спальными мешками отправлялись в безлюдные и прекрасные предгорные места. Для облегчения передвижения часто приходилось нанимать местных проводников с ишаками. Это очень приятные, но упрямые животные, а маленькие ишачата – просто картинка, они такие славные, веселые, что просто глаз не оторвать.

Сейчас мне кажется, что этот второй среднеазиатский маршрут был самым сказочным и счастливым в моей жизни. Кругом красивейшие природные пейзажи, запах арчи, чистейшие горные ручьи, нет изнурительных подъемов, похожих на прошлогодние горные пересечения, а самое главное, приятная, доброжелательная обстановка в партии, во многом благодаря Гоше.

Он был влюблен в Майю Геннадьевну, она же со свойственным ей гонором начальника, все время с ним спорила, никогда не соглашалась с его мнением, без конца придиралась. Гоша ей обычно со смехом говорил: «Майка, ну прекрати, все равно все знают, что ты меня любишь». По возвращении в Ленинград они поженились и прожили жизнь в большой любви.

Второй парень – Борис – был совсем другого рода. Всем своим видом он показывал глубокое пренебрежение к женскому полу, девченки же на него так и оглядывались. У него был сложный, высокомерный и обидчивый характер, словом он был тот, которого было необходимо проучить, чтобы не задавался.

Он был первым парнем, к которому я почувствовала определенный интерес, хотя основное мое желание было наказать его за всех обиженных им женщин.

Наш роман, если только можно его так назвать, длился около года. Вспоминать об этом сейчас смешно, но я, оказывается, была достаточно хитрой и хладнокровной, и добилась, что он просил моей руки. Я отказала, пояснив, что не чувствую себя такой старой, чтобы выходить замуж, хотя мне и льстило это предложение. Видимо, судьба меня хранила, он был очень тяжелым в общении человеком, придирчивым, ревнивым, хотя, наверное, ему от меня пришлось не сладко.

Ну да это все лирика, а работа продолжалась. В нашем отряде был еще веселый молодой парень – шофер и кухарка, высохшая и злая тетка, старая дева, которая очень не любила «распоясовшуюся молодежь», варила какие-то невкусные каши. Все ее раздражало, успокоить ее не мог даже Гоша. Единственно, кто ей был дорог, это маленькая черная собака Жучка, которую она возила всегда с собою. Но у этой собаки было одно отличительное качество – несмотря на то, что она выглядела толстой, коротконогой, сарделькой, она производила неизгладимое впечатление на местных кобелей, которые сбегались со всей округи. Жучка от страха забиралась в женскую палатку под кровать своей хозяйки. Огромные псы, а это местные волкодавы, окружали палатку. Выбраться из нее утром было затруднительно.

В этом году наши маршруты также были сосредоточены в районе Кугитангского хребта, но стоянки для лагеря выбирались хоть и в безлюдных и диких, но более комфортных условиях. Помню один из них – кругом заросли дикого винограда, но какого винограда… Это что-то типа дамских пальчиков без косточек, исключительно сладкий. Огромные кисти прямо сверкали на солнце. В Ленинграде бы такой виноград продавали по самой высокой цене.

Стекающий с гор ручей образовывал маленькие водопадики, кое-где выдалбливал в известняках неглубокие ванны. Одну из них Гоша почему-то назвал «ванна Геринга». В них можно было нежиться и наслаждаться ароматом арчи, мяты, свежим ветерком, лениво срывая спускающиеся чуть ли не прямо в рот виноградины.. Кое-где росли и огромные деревья – грецкое орехи, но во время нашего там пребывания орехи еще были зеленые. Словом, обстановка была курортная.

Из такого лагеря каждый день мы совершали короткие походы в горы, однажды даже заночевали в горах. Это была чудесная ночь. Мы посидели у костерка, попели песни (я в те времена еще немного пела, хотя и знала, что с музыкальным слухом у меня проблемы, но зато с памятью их не было – я знала уйму песен, особенно из бардовского репертуара, а публика была невзыскательной). Разложили свои мешки и легли на них, наслаждаясь южным звездным небом. Невольно разговоры велись на самые отвлеченные темы, и в частности, о религии. Гоша оказался глубоко религиозным, достаточно подкованным в вопросах религии человеком. Я возражала ему, приводила какие-то примеры. Помню, как он сказал: «В Бога надо верить, и все. Иначе жить невозможно, теряется смысл». Про меня же он сказал: «Ты хуже, чем атеистка, ты сомневающаяся». Почему я это запомнила – не знаю, может быть действительно потому, что до конца своих дней остаюсь «сомневающейся».

По работе нам иногда приходилось сталкиваться с местным населением, заезжать или заходить в кишлаки. Люди жили совсем в иных условиях, чем в России. Весь быт был пронизан национальным духом. Кажется, что здесь сохранился средневековый уклад. К нам, для них иностранцам, отношение всегда было в меру приветливое. В горных кишлаках нас часто старались угостить, даже иногда приглашали на свои праздники. Более того, нас, русских женщин, усаживали вместе с мужчинами за трапезу, наливали нам чай, угощали также, как и наших парней. Никаких назойливых приставаний, двусмысленностей они себе не позволяли. По сравнению с кавказцами, они выглядели более скромными, сдержанными, мне даже кажется, стеснительными, но конечно живущими по своим средневековым правилам.

Помнится один такой случай: для того, чтобы идти в маршрут в горы, мы хотели взять в аренду ишака. Нам посоветовали обратиться к председателю колхоза и показали, где он живет. Дом его, по архитектуре ничем не отличался от других глиняных одноэтажных саклей кишлака, разве что немного больше за счет окружающего его обширного двора с одиночными высокими фруктовыми деревьями. Все окружал высокий глиняный дувал. На открытой затененной веранде, увитой виноградом и застланной коврами, нас приветствовал толстый старый бабай (бабай – это почтительное название пожилого уважаемого человека. Так могут даже обращаться к не очень пожилому человеку, если ему хотят польстить). Он усадил нас на ковер, представил нам своих седобородых сыновей, которые присоединились к нашей кампании. Робкие женщины сразу же вынесли угощения, фрукты и чай, и тут же исчезли.

По-русски он понимал плохо, так что мы, попивая чаи, долго с помощью переводчика объясняли ему, что нам надо, и с интересом поглядывали во двор. А во дворе вовсю кипела жизнь. Там было полно бегающих чумазых ребятишек, кур и несколько ишаков, в том числе один маленький очаровательный мохнатый ишаченок, который смешно подпрыгивал сразу на четырех копытцах и убегал от ребятни. Ребята носились за ним, стоял смех и гвалт. Особенно выделялась одна маленькая девочка лет восьми – десяти, видимо пытавшаяся навести порядок в этой шумной компании. Внешне она была также, как все, замурзанная, бегала вместе со всеми, трясла своими многочисленными косичками, но время от времени, как настоящая хозяйка, раздавала подзатыльники наиболее расшумевшимся. «Это ваша внучка?» – спросили мы у бабая. «Нет, это моя жена». Мы онемели. Потом, правда, нам пояснили, что по обычаям можно заплатить родителям за будущую жену калым, забрать ее в свой дом и держать там вместе со своими детьми до ее повзросления. Коран такое позволяет.

Как бы то ни было, но ишака мы получили, и он один терпеливо тащил в горы все наши спальные мешки и продукты.

–

И все же главным событием этого сезона была проездка по Памирскому тракту через Таджикистан в Киргизию. Ехали мы на нашей машине ГАЗ-51. Я не помню, в чем заключалась геологическая цель этой поездки, может быть, Гоша просто уговорил Майю воспользоваться возможностью и посмотреть мир.

Выехали мы из Термеза полным составом, но по дороге нашу кухарку не пропустили через пограничный пост – у нее не было пропуска. То, что она имела в паспорте штамп пограничного города Термеза, оказалось для местных пограничников не имеет значения. Мы были вынуждены ее отправить обратно в Термез на самолете, куда с собаками не пускали, а Жучка одна, без хозяйки, осталась с нами. У нас же у всех были выправленные в Ленинграде в Большом Доме специальные пропуски, по которым мы могли находиться даже на самой границе. Между прочим, и в сам город Термез без этого пропуска нас тоже бы не пустили.

Памирский тракт.

Итак, наш путь лежал на восток. Дорога шла через Ферганскую долину, которая относится к Узбекистану, но населена исключительно таджиками. Это вызывало, во всяком случае в наши времена, определенные сложности во взаимоотношениях двух соседних республик. Дело в том, что эта территория, в силу своего расположения во впадине, обладает субтропическим климатом. Она всегда славилась плодородием, в ней снимают по нескольку урожаев в год. Вся она пронизана оросительными каналами, способствующими этому. Словом, настоящая житница, приносящая немалый доход.

Между тем, узбеки и таджики в национальном отношении визуально относятся к различным расам: узбеки – к монголоидам, а таджики – к индо-европейцам. Как известно, у соседей всегда возникают какие-нибудь конфликты, у них – тоже. Таджики себя чувствовали несправедливо обиженными и не любили узбеков, хотя, казалось бы, по образу жизни они похожи друг на друга – по одежде мне они казались одинаковыми – у мужчин – халаты, подвязанные платком, на голове – тюбетейка или чалма, у женщин – платье-рубаха и шаровары, на голове – большой платок – покрывало, которым они прикрывали лицо при беседе с незнакомцами, или откинутая на спину паранжа. Да и религия у них одна – мусульманство, правда, не знаю, какой конфессии, да и в те времена официального атеизма это казалось неважным.

Мне Ферганская долина запомнилась как зеленая парная баня с тяжелым, липким воздухом, скопищем нечистот, плавающих в многочисленных арыках, грязными оборванными, но просто очаровательными ребятишками, такими глазастыми, но часто с коньюктивитными болячками. Без всякого взрослого надзора они играли и копошились в этих арыках, спокойно ели плавающие в них арбузные корки и другие отбросы, бросались объедками друг в друга. Казалось, что кругом одни микробы, москиты, и вообще, какая-то общая нищета, болячки и неряшливость. У взрослых тоже часто на лице отмечались следы кожных заболеваний. Как я потом выяснила, это следы пендинской язвы, или просто пендинки, переносчиками которой являются москиты. К тому же, после гор здесь как-то тяжело дышалось.

Гоша сразу же вынул имевшийся у нас радиометр, и сказал, что надо срочно от сюда уносить ноги – прибор зашкаливал. Так что мы побыстрее выехали из этой «райской» долины, не заметив никаких красот.

Дальше уже шел путь по горному Таджикистану. Дышать стало легко, дорога постепенно поднималась вверх, открывались красивые пейзажи, настоящая Швейцария. Настроение улучшилось, плохо было только Жучке– у нее временами поднималась рвота. Она скулила, беспокоилась, а так как присматривать за ней наша повариха поручила мне, то я и держала ее большую часть пути на руках.

Въехали в Горно-Бадахшанскую автономию. Начался уже настоящий Памирский тракт, серпантин, дорога узкая, грунтовая. Ччтобы разъехаться со встречной машиной, надо кому– то пятиться назад до специальных разъездных площадок. Вдоль дороги стояли особые указатели, типа – «осторожно, возможна лавина», или «тише, сигнализация запрещена, громко говорить запрещается», или «осторожно, резкий поворот» и тому подобное.