Текст книги "Конец легенды"

– Скажешь тоже, – поморщилась Анна.

Но тут, словно услышав его слова, сверток Ванечка открыл беззубый ротик и, вытянув верхнюю губку забавным клювиком, смачно зевнул.

– О! – почему-то ужасно обрадовался Андрей. – Слушает батьку, а?

– Ну да, – все еще нерешительно подтвердила Анна.

– Хорошо – видно, что небалованный… А как там с этими, с формальностями? Мне чего-нибудь подписывать надо?

– Да мама договорилась… Записали как близнецов. Медики только рады были – чтобы не возиться. Здесь редко отказнички бывают.

– Ага… То есть твои уже в курсе. А как моих дезинформировать будем?

– Можно сказать – второго на обследовании не заметили! – радостно приподнялась Анна. – Так бывает при двойне.

«Все обдумано, решено и сделано без меня, – безнадежно подумал Андрей. – Да, перед материнским инстинктом целые армии отступали».

– А как с коллегами драгоценными разберемся?

– Ты начальник, ты и разбирайся, – откровенно прыснула Анна.

… Дочку подержать Анна ему не разрешила – она сама этого толком делать не умела. Общение с наследницей ограничилось тем, что Андрей слегка надавил пальцем свертку на брюшко. Девочка недовольно закряхтела, чуть приоткрыла веки, за которыми мелькнули голубые пленочки, и опять заснула. Приемыш спал крепко, окончательно успокоившись за свое будущее.

Остаток дня прошел в смятении чувств. Раз Анна этого сиротку решила взять, отговаривать ее было неразумно – мало ли как это отразится на ее самочувствии. И на их отношениях. Чуть обидно было вспоминать, как она, хоть и вскользь, предложила ему отказаться от нее и от родной дочки… Удумала ведь! Или у нее были сомнения в его душевных качествах?

«Ну ладно – что с девчонки в таком положении спрашивать? Тем более – первое апреля високосного года! Парень здоровый, значит, все будет в порядке. Вырастим как своего! Маньку станет защищать, как подрастут. Хорошо хоть, та девчонка тройней не разродилась…»

Через неделю, когда зрелая, солнечная весна уже вступила в свои права, Анну с детишками надо было забирать из больницы. О неожиданном пополнении Андрей никому из коллег не рассказывал – тянул до последней минуты. Но когда сотрудники, вооружившись букетами-конфетами, собрались у него в приемной, чтобы ехать выкупать родильницу с приплодом, Андрей, покрывшись холодной испариной, сказал:

– Так, дорогие коллеги, минутку внимания… Тише, я сказал!

Все примолкли, удивившись окрику.

– Чтоб ни для кого как обухом по голове не было…

Андрей увидел, как мелькнул испуг в глазах Михал Юрича и слегка отвисла челюсть у Вали.

– В настоящее время у нас с моей любимой супругой Анной некоторым образом двое детей…

По небольшой толпе пробежал рябью легкий шум: «Ка-ак?!»

– Да, – твердо сказал Андрей. – Дочь Мария, как планировалось, и Богом посланный сын Иван. Прошу принять как должное, не вопить и не приставать с расспросами к Анне.

«Ко мне желательно тоже!»

– Ну дела-а! – протянул изумленный Костик, оглядываясь на сотрудников. – Это как это?

– Так и никак иначе, – жестко продолжил Андрей. – А если кто-то – через три, через пять, десять лет, вспомнит об этом событии, вслух и не к месту, будет иметь дело лично со мной. Это понятно, Дудыкин?

– А чё «Дудыкин»? – обиженно выпятил губу Костик. – Чего всегда «Дудыкин, Дудыкин»? Заедем по дороге, еще пару бутылок купим, и все дела. Дудыкин сам отец-герой. Он все поймет как надо!

– Значит, поехали, – примирительно сказал Андрей. – Такси грузовое у входа.

Толпа сотрудников не спеша развернулась и, невнятно бубня, потекла к выходу.

В редакционной машине на заднем сиденье с Андреем ехал Борода.

– Ну ты мне-то скажи, что произошло, а, сынок? – тихо спросил Борода, делая сочувственные глаза.

– Да Анька мальца брошенного пожалела. Его девчонка какая-то родила и оставила… Ну, Анюта случайно мимо пробегала и прибрала к рукам. Его даже никто не хватился. Представляете? Нет пацана – и не надо.

– Да ты что?! – скорбно покачал головой бывший главный. – Нет, в наше время такого не было.

– Ага, пока она не заявила, что хочет его записать Маньке в братишки, никто и не трепыхнулся, что ребенок пропал.

– Н-да… Золотое сердце у Анечки, золотое! – Похоже, Борода прослезился.

– А я что – хуже? Меня как вы в данной ситуации трактуете?

– Ну, ты ж у нас богатырь, защитник страждущих по определению, – развел руками Борода.

Церемония в больнице прошла шумно. Известие было переварено еще в дороге и никак на праздничное настроение не повлияло. У них с Анной дома все по-быстрому выпили шампанского, потом пришло время кормить младенцев, и гости, выказав понимание, потянулись на выход. Маргарита, уходя последней, задержалась в дверях и, обратив на него взгляд блекло-серых глаз, прошептала:

– Я так вами восхищаюсь, Андрей Викторович! Я так восхищаюсь!

– Да ладно, Марго, – махнул он рукой. – Спасибо, конечно, но от меня здесь почти ничего не зависело. Все решили практически без моего участия. Я только подчинился мнению большинства.

– Нет, ну все равно… Это поступок!

«Значит, либо Анна сама выдала конкретику, либо все догадались, откуда взялся Ванька. Хоть кто-то восхищается мной без дополнительных напоминаний. Уже хорошо».

Жизнь начала меняться сразу и прямо на глазах. Анна устраивала детей на новом месте, Андрею пришлось, обжигаясь, мыть после гостей жирные от крема тарелки и осторожно полоскать хрустальные бокалы, шаловливо выскальзывающие у него из пальцев.

В глубине квартиры послышался трубный Ванькин плач – Андрей сразу понял, кто подал голос. Ванятка требовал «сваво, кровного», то есть молочного, напористо, с явным сознанием правоты. Маня только подтягивала, выпевая что-то нежное, неизбывно женское, с подтекстом.

Теперь главным для Андрея было на работе вести себя так, словно ничего особенного не случилось, и не превратиться в вечно невыспавшегося, безбашенного Костика номер два. А ведь тот наверняка станет гундеть, что Андрей стал дважды отцом из зависти к нему.

«Будет вякать – урою мерзавца!» – подумал Андрей и тут же почему-то вспомнил, что его поклонница Маргарита так и не сделала пасхальный материал.

«Чем слова разные говорить, работала бы лучше… Но это потом. Сейчас – справиться бы с ситуацией. Особенно – внутри себя».

– Ох, Андрюшик, а ты хлопочешь тут!

Анна, переодетая в домашний костюм, вошла в кухню.

– Должен же я облегчить тебе бремя материнства, – сумрачно ответствовал Андрей и выключил воду.

В квартире вдруг стало совершенно тихо. Даже дети смолкли – видимо, Анне удалось заключить с ними договор о временном прекращении рева.

– Я ужасно люблю тебя, – как-то грустно сказала она.

– Ну, что мне тебе ответить по существу, – вздохнул Андрей, поспешно вытирая руки.

От Анны пахло как-то непривычно… Как от свежей сдобной булочки – ванилью, что ли. И еще молоком.

В понедельник, в состоянии средней невыспанности, Андрей явился на работу.

– Ну чего, юный папка? – спросила Валя радостно. – Привыкаешь?

– А чего? – махнул Андрей рукой как можно беззаботнее. – Словно всю жизнь так жил. Кормления-купания… Нормально.

Надо было начинать верстать пасхальный номер, он открыл папку с текущими материалами. Повесть о бункере, которую он наваял между походами в роддом, ему понравилась, что бывало достаточно редко. Главное, он не помнил, как и когда этот материал делал. Ну, не важно… Но Марго так и не расстаралась написать о монастыре и грядущих праздниках.

Андрей нажал на клавишу громкой связи:

– Валь, Богданову кликни ко мне.

Марго появилась почти сразу – будто ждала вызова под дверью.

– Маргарита, я не вижу вашего материала. Что-то не так? Присядьте.

Марго была одета в кофточку без рукавов и с воротником под горло – как Шэрон Стоун в «Основном инстинкте». К ее полным рукам это никак не шло.

– Да, я хотела с вами посоветоваться, – деловито начала она.

– Советоваться, Маргарита, надо было две недели назад, когда я вас спрашивал.

Она смахнула с лица радостную улыбку, даже чуть отшатнулась.

– Сегодня, надо полагать, материал сделан не будет? – не слыша ответа, продолжил Андрей.

– Нет, ну, он, в общем, сделан… Я только… Я другой материал делала.

– Так, Рита, сейчас вы пойдете к Валентине Николаевне, скажете, что я посадил вас на разбор писем читателей – у нее там завал работы.

– Это что – в наказание? – поджала губы Маргарита.

– Считайте как хотите. Что найдете интересного – сходите и побеседуете. Сделаете подборку.

– А это – про Пасху?

– Что уже есть готового – мне в папку, сейчас же. Я сам доделаю. Съезжу в Голубинский и доделаю.

– А можно мне?…

– Что еще? – изображая невероятную усталость и безнадегу, произнес Андрей.

– Ничего. Можно идти?

Андрей кивнул, хотя очень тянуло рявкнуть: «Не можно, а нужно!!!»

Он набрал номер домашнего телефона.

– Ань, ты как? Я сейчас по работе в Голубинский двину. Матушке что-нибудь передать?

– Ой, погоди… Сейчас, сейчас…

Андрей услышал плач – кажется, Манин, потом что-то упало и покатилось. Жизнь била ключом.

– Ну, ты ей все расскажи как есть или как считаешь нужным. Спроси – можно у нее там их окрестить… А то уже пора.

– Окрестить? – удивился Андрей.

– Ну да. А как иначе? И спроси – может она у нас крестной стать? И привет большой, и благословения для детей спроси.

«А как я его повезу, если дадут? В багажник оно поместится?» – чуть было не ляпнул Андрей, но промолчал.

– А, хорошо. Все сделаю. Целую всех в розовые носики.

Эту фразу Андрей слышал от мамы, давно, когда та общалась со своими детными подругами. Кстати, нормальный предлог пригласить родителей познакомиться с внучкой. Пышные крестины, с хорошим обедом… А то уже неудобно становится.

… То, что у его родителей внуков оказалось вдвое больше запланированного, сказать сразу он не решился, а выдать рослого Ванятку за ловко утаившегося от врачей в невеликой Аниной утробе брата-близнеца не удастся. Парень нагло объедал сестру и уже за первую неделю перерос ее. Тот, кто не знал, что Андрею он не кровный сын, точно подумал бы – растет такая же коломенская верста. А Манечка – она была в маму, берегла фигурку и кушала очень умеренно, больше спала, чуть похныкивая во сне, словно о чем-то мечтала.

* * *

– Ну, первый срок, в какой младенцев следует крестить, вы уже пропустили, – сказала матушка, сочувственно выслушав Андрея. – Теперь примерно через месяц.

– А почему? Я хотел своих пригласить поскорее – они хотят с внучкой познакомиться.

– Тут Страстная неделя вклинивается, потом, раз вы не записались, очередь большая будет. А вы как раз на праздник Победы крестить будете.

– Да? – почему-то обрадовался Андрей. – Это нам подходит. Даже здорово… А вы нас окрестить не можете? Аня очень просила.

– Этого она просить не могла, Андрей, – мягко возразила игуменья. – В монастырях не крестят, тем более – женщина. Она, наверное, имела в виду духовных восприемников, крестных?

– Ну да, наверное… Я как был невеждой в данном вопросе, так и остался. А крестной-то вы у нас будете?

– Да, это с удовольствием. Но еще и крестного отца надо. Есть у вас кто-то на примете? Только не кровный родственник.

– А… Михал Юрич вас устроит в этом качестве? – неожиданно для себя спросил Андрей.

– Михаил Юрьевич – очень достойный человек, – ответила игуменья, и это можно было считать согласием.

– Что это у вас, матушка, позвольте узнать? Профессиональный зуд одолевает.

Перед игуменьей лежали стопочками распечатанные конверты. Мелькнула мысль – поздравления к каком-то юбилею или празднику. Но Пасха же нескоро?

– Это пожертвования и прошения от верующих и даже неверующих, судя по незнанию элементарных вещей. Просьбы разные. Ну, скажем, отслужить за упокой – за здравие в монастырях редко служат, и еще часто за взыскание.

– Взыскание? – озадачился Андрей, вспомнив по аналогии «взыскание алиментов».

– Есть такой обычай – если хочешь найти пропавшего без вести, разошли по двенадцати монастырям денег, сколько не жалко, хоть по рублю, если больше нет, закажи сорокоуст по пропавшему. Если человек жив, он вскорости объявится, если нет – даст весточку, как и где погиб. Может, во сне явится, может, кто-то от него придет.

– Да? – Андрею в его размягченно-благостном состоянии слушать о таком было неуютно, но это была богатая тема. – И много заказывают?

– Да уж немало – с нашей-то обстановкой.

– Разве? Вроде поспокойнее как-то стало.

– Это как сказать. Если открытой войны нет, не значит, что все хорошо. Очень много людей пропадает. И пропадают чаще других молодые мужчины…

– Неужели? – не смог не перебить Андрей. – И находят их потом?

– Да, хотя далеко не всех. Недавно одного мужчину с Северного Кавказа вернули, еще с той войны родные искали. Другого в больнице сосед случайно нашел – в диспансере соседнего района обнаружил. Тот после аварии память потерял. Могу письма показать.

– Нашим читателям это было бы интересно.

– Пойдемте – если у вас лично ко мне все… Вот, сестра Варвара этим занимается.

Ему кивнула девушка в платке, что-то набивавшая на компьютере.

Варвара отксерила несколько писем на «взыскание пропавших», подарила складничек – картонную гармошку с иконками с одной стороны и молитвами на обороте, и Андрей откланялся.

«Ну, не фонтан я, конечно, наработал, больше личными делами занимался, – думал Андрей по дороге домой. – Но на полосу хватит. Письма Богдановой спихну – с ее фамилией только этим и заниматься. Не справится – выведу за штат. Нечего зря деньги тратить на повременку».

Сильно подозревая, что обеда у Анны он опять не дождется, Андрей заехал в «Макдоналдс» взять что-то «навынос из окошка в стене» и поехал в редакцию.

По дороге на редакционно-коммунальную кухню его перехватил буквально искрящий радостью Борода.

– Ты кушать, сынок? Пойдем – я тебе аппетит подниму, а?

– Да я как бы его отсутствием никогда особо не страдал, – ухмыльнулся Андрей.

– Ага, но все равно. Пойдем, дорогой!

Андрей прикрыл за собой дверь, засунул гамбургер в микроволновку и приготовился слушать новости.

– Ты помнишь тот скандал, который учинил сын нашей благодетельницы?

– Забыл как страшный сон.

– А, это хорошо… Но этот мерзавец все-таки подал в суд – на родную мать, а?

– Это по нашим временам идет за хорошую новость? Какие же тогда плохие?

– Ты слушай!.. Иск у него, представь себе, приняли!

«Хрен редьки не слаще… Издевается Борода, что ли?!»

– Ага! – радостно возгласил Михал Юрич, только руки от восторга не потирая. – И пошлину от него приняли – ох, не маленькую! Иск-то ведь миллионный, да… А когда этот супостат спросил у своего адвоката, какие у них шансы, тот ему – бац! – да никаких почти. Как того «истца» кондрат не хватил – почему!.. зачем тогда за дело брались?!

– Ох, эти адвокаты… Никогда их не любил – по определению.

– Вот, а адвокат ему так, через губу – вы наняли, я и взялся. Это моя работа, и свой гонорар я отработаю, не волнуйтесь, все будет по закону. А дело – если безнадежное по сути, так и есть безнадежное.

– Угощайтесь, Михал Юрич… И чего у нас в сухом остатке?

– Тот кинулся исковое заявление отзывать, а ему – поздно! За три дня можно, но они уже прошли. Дело принято, день-час назначен. Он опять в крик – зачем принимали? Знали ведь, что дело провальное! А секретарь ему так спокойненько: нам же тоже зарабатывать надо. Вы подали иск, мы его приняли. Судитесь на доброе здоровье.

– Ага – «Зачем нужны на свете дураки?»… Чаю попьем?

– За такое и водочки хлопнуть не грех!

– На работе?! Никогда!.. А суд уже был?

– Завтра будет. Но это не имеет значения. Отклонят иск за ничтожностью. Пять минут, и крандец.

– Ага, давайте Стаса туда пошлем. Пусть этот крандец документально зарегистрирует. Информацию ему дадите?

– Да я и сам схожу. Доверишь?

– Вам не по чину, Михал Юрич. Пусть молодняк бегает. Вы потом подправите, если надо будет.

Борода, пыхтя горячим чаем, еще посокрушался над современными нравами, и они разошлись по кабинетам.

– Андрюш, тебе тот дедуля обзвонился – который на медвежьи проказы жаловаться приходил. – Валя подняла на него жалостные глаза. – Ждут тебя очень.

– Ну, ты ему мою ситуацию объяснила? Что я был временно недоступен? Психологически?

– Да, он, конечно, очень сочувствует, но поскольку проблема не снята, даже обостряется, они всем селом очень хотят тебя видеть.

– Ладно, еще будут звонить – скажи, номер очередной сдадим, и я в конце недели приеду, наведу шороху.

Еще не дойдя до кабинета, Андрей придумал – а не взять ли с собой в поход того дядьку, который прикармливал мишек в заповеднике? Он вроде контактен…

Марго Богданова положила ему в папку «Текущий номер», кроме заметок про монастырь и приближающуюся Пасху, еще и сделанный по собственному дамскому разумению «спек»[1]1
  Спек – (сокр. от Speculation, англ. измышление) – незаказной творческий продукт, который автор создает на свой страх и риск, а уже потом ищет на него покупателя. (Примеч. авт.)


[Закрыть] – психологический очерк о теще, которая несколько лет откладывала грошики из пенсии, чтобы «заказать»… собственного зятя. Убивице было за семьдесят, зятю – сорок с лишним, единственный их общий потомок, внук и сын, учился в десятом классе. И тут, наконец, у дамы собралась требуемая сумма… При передаче ее киллеру пенсионерку повязали… Объяснила она свой порыв тем, что зять заел жизнь ее единственной дочери. Пожилой муж заказчицы пребывал в глубокой депрессии, робко предполагал, что «у Юлечки, должно, того… по возрасту… с головой плохо».

«Да что ж такое в мире деется?! – мысленно зарыдал Андрей. – Это что ж за люди-то? То дед столетний с ножом на жену идет, то бабуля киллера для отца единственного внука нанимает… Кто-нибудь кого-нибудь в этом мире искренне любит?!»

По сути, материал-то был неплохой, да и заметки с клироса были совсем не дурны. Непонятно, отчего девчонка не довела все до конца – будто нарочно нарывалась на скандал… Пасхальную тему надо было доработать немедленно, а материал про слетающих с катушек дедков и бабушек придется отложить до после Пасхи – как-то не вяжется такое с благостным пасхальным настроением. К тому же Андрей обнаружил комментарий психиатра, добытый Оксаной. Вместе с его собственным материалом образовался хороший разворот – «Весеннее обострение».

Андрей собрал всех психов в один файл и отправил Бороде с припиской: «Построите всех, Михал Юрич? Заранее благодарен. А.».

Зазвонил городской телефон.

– Андрюшик, а я щечек из кислой капусты наварила, – послышался голосок Анны.

– Да ладно, – будто бы не поверил он.

– Правда. Придешь? А мы покажем, как за мамин пальчик держаться научились.

«Вот такая у меня теперь жизнь», – подумал Андрей, проходя мимо Вали и показывая пальцем в потолок – «я к себе».

– Привет передавай – всем троим.

Эта новая жизнь, кажется, вошла в привычную колею. Анна, когда он приходил с работы, демонстрировала ему достижения близнецов, хотя каждый преуспевал в своем. Маняша быстро выучилась открывать глазки. Ванятка в основном наедал пузо, а когда однажды Андрей, щелкнув его по выпиравшей округлости, сказал: «Ну и разъелся же ты, братан!» – разразился таким обиженным ревом, что с кухни прибежала Анна, долго мальца утешала и не разговаривала с Андреем до следующего утра.

Со второй медвежьей охоты Андрей привез добычу – пару трехлитровых банок солнечно-желтого, засахарившегося меда. Его утешили, сказали, что засахариться может только настоящий, насквозь натуральный медок.

А обнаглевших медведей от пасеки и деревни удалось отвадить – специалист-медвовед Потапов продал терпящим от разбоев какое-то средство, кое требовалось по мере надобности разбрызгивать по периметру охраняемой от захватчиков территории.

– Это мое ноу-хау, – ответил Потапов на вопрос Андрея. – Состав – коммерческая тайна.

– Ну, Михал Михалыч, я параллельное производство налаживать однозначно не буду, – усмехнулся Андрей, радуясь, что они выехали на асфальт и машину перестало мотать по метровой глубины колеям сельской грунтовки. – Вы мне просто про механизм воздействия расскажите. Это же вам бесплатная реклама.

– А, да… Так можно. Это имитация запаха крупного самца – как он сам метит свою территорию. Молодняк отпугивает надежно – не полезут, побоятся получить лапой по загривку.

В голосе Потапова слышались несвойственные ему нотки смущения.

– И какой процент надежности у этого самецкого «одеколона»?

– Ну, семьдесят-восемьдесят.

– А на кого падают оставшиеся проценты? – едва сдерживая ехидство, продолжал допытываться Андрей.

– Ох, и настырный ты парень, Андрюха! – покачал головой Потапов, прибавляя на асфальте скорости.

– Работа такая, Михал Михалыч! Так что там с процентами? Поконкретней!

– Самок течных он привлечь может, – неохотно, чуть хрипло сообщил Потапов.

– Ка-во-о?! – прыснул Андрей. – Больше конкретики, больше!

– Самок, медведиц то есть… Если в окрестностях есть самки без детенышей, которым приперло беременеть…

«Ох, слова-то какие! Весенняя песнь!»

– … то их эти метки могут привлечь. Но они в этот период для людей не опасные! Не агрессивные. Даже наоборот – аппетит теряют. Им бы только…

– Ага, все понял! Улет!.. А… на женщин этот медвежий дух никак не действует? Не проверяли?

– А тебе-то зачем? – довольно усмехнулся Потапов. – Ты ж говоришь, семья у тебя хорошая, близняшки народились.

– Ну, это на будущее… Мало ли… Может, из близких кому-то помочь придется.

– А ты их мне подгоняй – отолью канистру-другую! Только чур – ответственность на тебе!

– Ладно, лишь бы помогло!

Так, балаболя на грани благопристойности, они добрались до медвежьего заповедника. Андрей пересел в свою машину и укатил домой, где не был три дня.

Прошла Пасха, настоящая. Как по сценарию, всю субботу лил дождь, а к утру развиднелось. Анна повздыхала, что не может пойти ко всенощной, но куда деться от детишек?

Разворот «Весеннее обострение» про обуявшую подмосковных ветеранов темную душевную смуту вызвал бурю эмоций. Читатели, будто в эпоху развитого социализма, письменно благодарили «дорогую редакцию» за своевременно поднятую проблему и охотно рассказывали о соседях и родственниках, по которым навзрыд плакал местный психдиспансер. Правда, на судьбы самих героев публикаций это никак не повлияло. И ревнивец, неверная супруга которого уже вышла из больницы и, надо полагать, в отсутствие неусыпного мужнина надзора с утроенной энергией принялась за разврат, и старушка, заказавшая зятька, сидели в СИЗО в ожидании решения собственной участи. Обоих, кстати, признали вменяемыми, но суда, скорого и справедливого, все не было.

– А! – махнул рукой Стасик на предложение Андрея пойти и разобраться в причине задержки. – Начальство пошлет – я, конечно, пойду, но я и так знаю, в чем там дело.

– И в чем? – поинтересовался Андрей.

– А подержат обоих годик-полтора, пока родные, которых дедки гнобили, от них отдохнут, потом дадут обоим по условному сроку – как раз по тому, который они отсидели, и распустят по домам помирать. Вот и весь сказ. Хочешь, поспорим?

– Не хочу. Противно. Но ответственность за страницу криминала с тебя никто не снимал.

– А я что? Я сделаю. Человек по натуре порочен, преступен и низок. Значит, работа у меня будет все-гы-да-а!

– Утешил, Стас, нечего сказать! – недовольно фыркнула Ксанка.

– А ты, Оксаночка, не огорчайся, – едко заметил Стасик. – Сексуально вожделеть люди тоже будут всегда. И ты – на этой теме конкретно – без куска хлеба не останешься.

– В нашей газете сексуальные темы не муссируются, – заметил Андрей. – Оксана ведет руб рику «Перейдем на личности», и, кстати, очень удачно.

Андрей выразительно посмотрел на тихо просидевшую все планерку Маргариту.

– Что у нас имеется по письмам читателей, Рита?

– Ну, так… Жалобы на маленькие пенсии и высокие цены, – пожала плечами Марго. – Текучка. Трэш. Ничего интересного.

– У меня складывается впечатление, что некоторые наши любители-внештатники плодовитее, чем профессионалы на окладе, – произнес Андрей веско.

В кабинете повисло напряженное молчание. Даже Стас и Костик придержали обычное остроумие.

– Нет? Я не прав? – подтолкнул ситуацию Андрей.

Марго, не поднимая глаз от полированной столешницы, начала потихоньку потягивать носом.

– В чем дело, Маргарита? Что за творческий застой? И когда он закончится?

Девушка, уже откровенно всхлипывая, вскочила из-за стола и выбежала из кабинета. Коллеги, проводив ее ошалелыми взглядами, повернулись к Андрею.

– Так, я чего-то не понимаю… Я что – излишне требователен? Груб, авторитарен?

– Да нет, – нерешительно ответила за всех Валя. – Просто у Риты проблемы. Личные.

– Вам, Валентина Николаевна, – устало вздохнув, произнес Андрей, – лучше других известно мое отношение к влиянию личных проблем на работу. Мне в свое время никакие личные проблемы не мешали давать полторы-две полосы в неделю. С битой мордой, случалось, ходил – не припоминаете? И вообще, работа – лучший антидепрессант. Я не прав?

Валя пожала плечами и ничего не ответила.

– Ну, Андрей Викторович, неправомерно сравнивать себя со слабой девушкой, – не слишком уверенно сказал Борода.

– У журналиста нет пола, Михал Юрич, вы это знаете лучше всех. И нет мелких тем – есть мелкие журналисты.

– Опять задается Полевой, – чуть слышно пробормотал Костик, но Андрей решил не реагировать.

– Хорошо, решим с Богдановой в рабочем порядке. Есть ко мне что-нибудь?… Если нет – всем спасибо, все свободны.

Сотрудники как-то поспешно выбрались из-за стола.

– Валентина Николаевна, задержитесь, пожалуйста.

Валя развернулась от дверей, а еще Андрей поймал встревоженный взгляд Ксанки. Дверь закрылась.

– Валь, присядь, пожалуйста. Что вообще происходит? Я что – как-то по-хамски себя веду? Что это за публичное слезокапство?

– Ну, – замялась Валя. – Знаешь – есть вещи, которые замечают все, кроме тех, кого они напрямую касаются. Как раз тот случай.

– И чего я не замечаю? Ну, говори, говори… Мы же одни.

– Андрюша, все уже в курсе, что Марго от тебя без ума, а ты вот так…

– Без ума-а? – чуть ли не подскочил Андрей. – Это в каком смысле?

– В обычном – влюбилась. Сам знаешь, как это бывает. Умный, красивый, высокий, успешный… От тебя все девчонки балдеют, но с Ритой вот… особенно тяжело.

– Ох, блин, во не свезло-то! – Андрей повел плечами, пытаясь скинуть тяжко-липкую, совсем ненужную ему новость.

– Да, не повезло девчонке, – грустно согласилась Валя.

«Девчонке»?! Да я себя имею в виду!!»

Андрей вскочил и принялся ходить между столом и окном, выходящим на Московское шоссе.

– Она же знает, что я женат, дети у нас растут… И вообще – я занят выше крыши! У меня на глупости ни времени, ни сил нет – на что она рассчитывает? Логика какая в таком поведении?

– Логика! – всплеснула руками Валя. – Ну когда это кого останавливало, Андрюш, скажешь тоже!.. Сердцу не прикажешь.

– Хорошо, любовь-морковь – это хотя бы понятно. А к чему эти выходки – недоделки, задержки?… Публичные истерики? Что за поведение?

– Ну, здесь тоже трудно логику найти. Может, думает, ты почаще ей внимание уделять будешь, к себе вызывать, советовать… Вон ты Зою с собой на задание брал – так Ритка потом два дня рыдала.

– Да уж, дамы… Логики по нулям.

«Понятно, почему в свое время Борода меня из Москвы перетянул. От девчонок избавился, а меня взял».

– И что мне теперь с ней делать? Пользы от нее в этих соплях чуть.

– Не знаю, Андрюша, не знаю.

– Может, ты с ней поговоришь – объяснишь, что я семейный человек…

– Да мы уж с ней сто раз говорили – и я, и Михал Юрич…

– А он что – тоже в курсе?! – остановился Андрей посредине кабинета.

– Да все, все в курсе! – досадливо ответила Валя. – Ты один – нет.

Так ни до чего и не договорившись, они расстались, до конца дня Андрей пребывал в каком-то неприятно взбудораженном настроении. Даже работа над следующим номером не слишком заглушила эти ощущения. Словно виноват в чем-то и пытаешься успокоить совесть обещаниями впредь такого не совершать…

А совесть не верит и продолжает укоризненно качать головой.

Незаметно подступил май с прохладными и ветреными первыми днями. Анна напомнила Андрею, что пора крестить деток, и отправила его договариваться к батюшке, в городскую церковь, где они венчались. Там Андрею выдали отпечатанную на компьютере «Памятку о крестинах» с перечислением того, что надо купить и как себя вести. Меньше всего Андрею понравилось условие о хотя бы трехдневном посте родителей и крестных. А еще надо было съездить в столицу и лично пригласить родителей – а главное, сообщить им о фактическом наличии в семье Ванечки. Тот делался удивительно крепким младенцем, с объемным пузом, громким басом и явно – в непосредственном будущем – буйной, черной, прямо цыганской шевелюрой.

– Да, брюнетик у нас Ванечка, – сказала Анна тихо, заметив, как Андрей трогает пальцем темненькие волосики на головке мальчика.

– Ничего, не беда, – легко ответил Андрей, – у меня мама брюнетка, у тебя тоже мамка темненькая. Ничего криминального. Да, Иван?

Ваня, только что плотно поевший, собирался вздремнуть и реагировать на слова отца не стал.

– Во, видишь? Ему-то все по барабану.

– А какая наследственность у этого ребенка – ты об этом подумал? – в который раз спросила Андрея мама, кривясь от набегавших слез и ломая руки. – Кто его биологические родители?

– Мама, это бесполезный разговор. Ситуация стабильная. Ее нужно только принять. Это наш с Анной ребенок!.. Парень хороший, здоровый, развивается нормально. Вырастет – Маняшку защищать будет. Мне он нравится, смешной такой, забавный, а раз Аня так решила… Основной груз ведь на ней.

– Ну, не знаю. – Мама устала и умолкла, так по-настоящему и не заплакав.

Отец все это время досадливо морщился, переводил взгляд с одного домочадца на другого, не зная, чью сторону принять. Когда мама чуть успокоилась и пошла разогревать обед, отец с явным облегчением опустил плечи и глянул на Андрея – он вообще-то всецело был на стороне сына, но спорить с дамой не стал из вежливости.

Семейный обед прошел почти в молчании, хотя Андрей почувствовал: коли мама уже не так напряжена, отца уговаривать приехать на крестины не придется, а Виталька не в счет – молод пока, чтоб свое мнение иметь в таком интимном деле.

Сами крестины прошли благостно, в праздничном трепете, со множеством нарядных гостей. Церковь, построенная аж Казаковым – нарядная, без явных новоделов в убранстве, – стояла на старинной окраине города, упиравшейся в Москву-реку. Крестил тамошний священник, довольно молодой, невероятно импозантный, в золотом облачении и с зычным тенором.

Маня восприняла окунание в купель спокойно, даже радостно, сразу начала работать ножками-ручками, словно решила поплавать. Кажется, она была слегка разочарована, когда веселье окончилось, едва начавшись, и продолжала бить ножками, пока Анна ее вытирала, заворачивала и передавала бабушке.

«Ну, русалка же природная, потомственная – за версту видно!» – подумал Андрей, довольный пристойным поведением дочери.

А Ванятка воспринял умеренно прохладную святую воду купели как личный выпад. Едва его окунули, он загудел, как маневровый электровоз, отчаянно забрыкался, и только тренированная ловкость батюшки уберегла его от нырка до самого дна серебряной чаши. От его баса качнулось пламя свечей, матушка игуменья, стоявшая тут же, несколько раз поспешно перекрестилась.