Текст книги "Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь ХХ века"

«Твой ангел щедр. Не упусти свой шанс, девчонка-босоножка!..»

Баппи с мужем, фотографом Лари, жила в небольшом доме на узкой, не слишком-то шикарной улочке. Но совсем рядом, за крышами соседнего переулка, сверкал и шумел Бродвей. Лари, с фотоаппаратом на плече, вывел сестер прогуляться. Ему и досталась миссия гида:

– Бродвей – самая длинная улица Нью-Йорка, более двадцати пяти километров. Она идет через весь Манхэттен. Здесь расположены знаменитые театры, в нынешнем сезоне в них покажут более тридцати постановок. Потому-то я в сих чудных местах и пристроил свое фотоателье. Смекаешь? Публика гуляет не нищая, вот с такими кошельками. – Он показал на огромный пакет попкорна в руках Баппи, воздушные зерна из которого таскали обе сестры. – Эй, девочки, вы разве не хотите пойти со мной в китайский ресторан?

– Китайцы тараканов едят! Понос от них один, – отрезала Люси, едва успевавшая вертеть головой. – Я ж привезла совершенно безвредные яйца. Куры мисс Амелии прославилась на всю Северную Каролину!

– Дикая совсем у меня сестрица! – засмеялась Баппи. – Разъезжает по Америке с корзинкой яиц, будто в Нью-Йорке голод. Я три года назад такая же была. Ничего, привыкла. И китайскую кухню люблю. Нет у них там никаких тараканов. Да ты где, Лю? – Оглядевшись, она схватила за локоть отставшую сестру. – Потеряться захотела?

– Господи, мамочки мои! – Провинциалка шарахалась от машин и натыкавшихся на нее людей. С открытым ртом она проводила взглядом гигантский сверкающий «роллс». – Ни фига себе тачка! Вот бы Кора уписалась!

– Ну ты даешь, деревня! Рот разинула. – Баппи с видом собственного превосходства тянула сестру мимо витрин Пятой авеню.

– Я же… я ж такое только в кино видала, и то чуточку. – Люси замерла как вкопанная перед мерцающей афишей над аркой кинотеатра – симпатяга Микки Руни головой отбивал яркий мяч. Это получалось у него чрезвычайно комично. – Ой, он весь лампами светится! А мяч снова летит… И снова по башке – бах! Ну, класс… И как это все устроено?..

– Посмотрим, что ты через час скажешь! – подмигнул свояченице Лари. – Рекламы засияют в полную силу.

От буйства огней, красок, звуков, запахов, калейдоскопа людских лиц у Люси закружилась голова. Она взмолилась:

– Давайте сегодня дома поедим. Очень прошу! У меня живот от волненья раздуло. Так и бурлит.

Лари щелкнул проходившую мимо пару – маленького негра и высоченную блондинку, шествующих в обнимку с огромными гамбургерами в руках. Высокий, немного сутулый, но с элегантной бородкой и длинными, до плеч, светлыми волосами, Лари выглядел весьма художественно, отлично вписываясь в пеструю толпу.

– О’кей, едим дома. Я ж на вас, дурехи, сэкономлю. – Лари простер руки: – О, Нью-Йорк, Нью-Йорк! Неплохо живем, а? Рузвельт пообещал, что американцы станут самой процветающей нацией на земле. Так оно и вышло. Поглядите, все при деньгах!

Ужинали они дома. Люси варила спагетти в полной рассеянности – пенная вода сбежала на плиту. Перед глазами крутился, разливался огнями, высился домами богатый, как пещера Аладдина, город. Жить здесь, конечно, страшно. Если бедной. А если богатой… Ой, представить невозможно…

Сливая воду, она обожгла руку и даже не ойкнула, затерявшись в своих мыслях… Шуба, мягкая и легкая, как снег, соскальзывает с плеч, а под ней только комбинация, нежная, как лепесток розы… Такая, как на витрине висела, на манекене. А на шубе – бумажка золотая и цена написана. Ой, мамочка моя! Полгода на такие деньги жить можно. И ведь покупают же счастливицам! Такие птицы, как этот Микки Руни, – звезды!

– Актеры жутко богатые. Я в журнале видела. Харлоу такая роскошная! А Хамфри Богарт – это вообще! Я его обожаю! Если бы у меня было столько денег, я бы… – Она замерла, не решив, что выбрать в первую очередь.

– Есть-то скоро дадите, красотки? Заработался ваш кормилец. – Явившись из темной лаборатории, Лари щурился. Рабочий халат на нем пестрел пятнами от химикатов. – Проявил снимки вчерашней свадьбы и напечатал. Вроде вышло неплохо. Если бы еще физиономии получше были. Да, это не манекенщиц снимать. – Он присел у окна, закурил. Пальцы у Лари были тоже прожженные химикатами – желтые в черных подпалинах. – Только вот скажите, милые дамы, отчего мне в объектив лезут сплошные уродины? Вкалываешь, вкалываешь, проявишь – и глазам больно!

– Сам говорил: нет некрасивых женщин, есть плохие фотографы, – напомнила Баппи, расставляя тарелки. – Снимать надо уметь.

На столе появились кастрюля с горячими макаронами и миска, полная раздувшихся розовых сосисок. Люси бурно смешивала салат с соусом из масла и горчицы, пробовала, облизывая ложку.

– А ну застынь, дитя природы! – Лари вытянул руки, сложив пальцы решеткой. Нацелил этот «объектив» на кулинарку и присмотрелся. – А знаешь, малышка, я тебя сниму. Витрину надо обновить, и есть идея – ни одной отвратной физиономии. Все красотки! Не захочешь, а остановишься рассмотреть. А уж если остановился – бац – и ты мой клиент!

– Это я красотка? – Люси приподняла густые смоляные брови. Никто из представителей художественного мира (ни киномеханик в киношке «Оризон», ни билетерша) ей этого не говорил. А мать ее такой «комплимент» сочла бы за оскорбление. Платье с маками осталось в чемоданчике. Люси не решилась надеть столь яркий туалет в городе, прямо-таки кишащем мужчинами. Серое ситцевое платьице в синий горошек и синяя жакетка – вполне пристойно. Нет, мисс Джонсон не какая-нибудь…

– Красотка, да еще какая! – взвыл Лари с набитым ртом. – Только одета как чучело. Ты уж будь добра, приоденься понарядней, не старуха ж из богадельни. – Лари шлепнул свояченицу, собиравшую со стола посуду, по крутому бедру…

Потом в мастерской, увидав Люси в платье с маками, он заставил ее распустить тяжелые со смоляным блеском волосы, присесть на высокий стульчик и вертеться то так, то эдак. Даже шляпка пригодилась. Баппи, стоявшая в глубине комнаты, затянутой черным сатином, хлопала в ладоши:

– Моя сестра будет лучше всех! А снимки мы пошлем маме.

– Эти карточки никто не должен видеть, – решила Люси, рассматривая еще сырые фотографии. Вот он – соблазн чистой воды, от которого предостерегала мать! Прямо кукла с витрины. Грудь торчком, талия осиная и ножки, которые Лари заставил обнажить аж выше колена – якобы в порыве ветра, как на рекламе чулок. – Этот разврат совершенно нельзя выставлять! Неприлично это.

– Глупышка, что же тут неприличного? – Баппи любовалась снимками. – Молоденькая девушка в расцвете красоты. Прелесть. Правда, Лари?

– На самом видном месте выставлю. И нечего дрожать – никто из милейшего Смитфилда сюда не заявится.

«Звонок! Спектакль твоей судьбы готов начаться»

Клиф Оуэн, двадцатипятилетний сотрудник студии MGM, чувствовал себя великолепно. Он окончил экономический институт и совсем недавно получил отличное место. Ему назначили приличную зарплату, намекнули на перспективы и, главное, выдали пропуск на студию – темно-синюю книжечку с фирменной эмблемой: прилегший в арке золотой лев. Пока должность скромная – «служащий отдела по подбору и учету кадров». Но если постараться, до агента по связям с общественностью недалеко, а там и до продюсера рукой подать. Клиф прибыл в Нью-Йорк с заданием посмотреть в мюзикле на Бродвее молоденькую актрису, данные которой хранились в картотеке студии. Режиссер приметил ее в качестве претендентки на роль второго плана. Отправляя Клифа, имевшего всегда безупречный вид, подмигнул:

– Ты уж там держи ухо востро! И не очень-то размахивай своим… пропуском. При виде этой штуковины любая за тобой побежит.

Прогуливаясь до начала спектакля, Клиф опытным кинематографическим взглядом окидывал девушек. Теперь он знал, что ищут экранные боссы – то же, что любой прыщавый сопляк мечтает увидеть в своей постели. Специалист по кадрам засмотрелся на бедра вышедшей из фотомастерской женщины. Та остановилась у киоска с прессой и сделала вид, что рассматривает журналы. Клиф отвернулся к витрине, увешанной фотографиями. В стекле отражалась заинтересовавшая его куколка, блондинка с голубыми глазами. Лет двадцать – двадцать пять, вздернутый носик, очаровательная, аппетитно обтянутая крепом попка. Блондинка? О, нет… Он тряхнул головой и вновь уставился на фотографию в центре витрины, словно проявившуюся за отражением блондинки.

Черненькая! Вот это красотка! Невероятно! Так не бывает, чтобы все – тютелька в тютельку! Как по мерке скроено. Наверняка умелый фотомонтаж!

Вскоре он получил от фотографа Лари Тери полную, весьма лестную характеристику скромной провинциалки. А еще через две недели в Вильсон, в дом мисс Милред, где снимали комнаты Кора и Люси, пришло письмо с вензелем киностудии, который, впрочем, ни о чем им не говорил. Текст письма вызывал лишь недоумение: мисс Люси Джонсон приглашалась на кастинг в MGM, в случае согласия сам директор мистер Майер желал бы подписать с мисс Джонсон контракт… Дорога от Нью-Йорка будет оплачена работником киностудии Клиффордом Оуэном.

В Нью-Йорке письмо вызвало переполох. Явившаяся туда с ним, с маленьким чемоданчиком и корзинкой яиц Люси и вправду надумала ехать в Лос-Анджелес! Неблизкий путь – через всю страну! Билет стоит чертову прорву денег, да и самолета она никогда не видела. Что еще за приглашение? Кто такой этот Клиффорд Оуэн? Баппи пробежала глазами текст письма и с недоумением посмотрела на стоящую в полном дорожном снаряжении сестру.

– Кора, моя подруга, сказала, что я буду самой последней идиоткой, если упущу этот шанс, – выпалила с порога Люси, забрав листок у огорошенной Баппи.

– Ты и есть идиотка, если веришь всяким глупостям. – Баппи поджала губы и стала сразу похожа на мать. Охватившие ее чувства были противоречивы и свидетельствовали лишь об одном: она завидовала. Чушь! Полная чушь. Не может же случиться, в самом деле, что перед этой дурехой Люси откроется волшебная дверца? А если может, то почему не перед ней, Баппи? – Они, наверное, всем дурочкам такие письма присылают на всякий случай – вдруг кто клюнет и припрется.

– Можешь не сомневаться, я уж точно припрусь. – Люси даже не стала расстегивать чемодан.

– На волшебной палочке или на метле? Ты хоть представляешь, сколько стоит билет? – Баппи набирала в фартук луковицы из стоящего за дверью мешка. И так вдруг ей стало тошно от этой кухни и ежедневного стояния у плиты. А ведь десять минут назад, затевая жаркое из хорошего куска баранины на ребрышках, она была совершенно счастлива.

– Билет мне оплачивают! – Люси подошла к телефону, набрала номер. – Мистер Оуэн? Это Люси Джонсон. Я в Нью-Йорке… Да… Вы заедете за мной? Вот это здорово! – Она аж подпрыгнула. – Знаете адрес? Потрясно!..

– Пф-ф-ф… – Баппи села у стола, из фартука выкатились и разбежались по комнате луковицы. – А знаешь, чем дело кончится? Этот авантюрист завезет тебя в какой-нибудь темный притон, напоит и изнасилует!

– Ой, не могу! – демонстративно расхохоталась Люси. – Здесь телку не нашел – из Вильсона вызвал! Ты просто завидуешь, старая карга. – Она обняла сестру за шею. – Да, я поеду с ним! И знаешь, что сделаю в первую очередь? Выйду замуж за самого знаменитого актера Голливуда. За самую звездющую звезду. Вот!

Оуэн ждал мисс Джонсон у входа в известную ему фотомастерскую. Он вышел из машины и встал у журнального киоска – если что, не поздно и сбежать. Волнения преследовали открывателя красоток – а вдруг фото все же сильно отретушировано? Как объясняться тогда с Майером, загоревшимся заполучить новый бриллиант? За такие просчеты можно и со студии вылететь. Сейчас выползет из ателье оштукатуренная каракатица с кривыми ногами… Оуэн мысленно обратился к Богу, что делал крайне редко.

Она вышла из двери задом, оберегая чемоданчик и большую, затянутую пестрым ситцем корзинку. Платье модели «праздник в богадельне» зацепилось за притолоку, издало треск. Мисс крепко выругалась и шлепнула чью-то руку, попытавшуюся ей помочь из глубины ателье. Расправила подол, выпрямилась и огляделась, ища глазами Оуэна. Набрав воздух в легкие, он слышал, как забилось его сердце. В какой чертовой глуши появляются такие лица! Мимолетного взгляда довольно, чтобы распознать королевскую кровь. Немыслимо! Изумрудные, разлетающиеся к вискам глаза в смоляных ресницах, изящнейший нос, достойный чеканки на золотой монете… А губы… горделивый и чувственный абрис. Да, ее нельзя назвать смазливой мордашкой. Перед этой клушей из Северной Каролины хотелось встать навытяжку, титул Ваше Высочество так и крутился на языке. Ряженая принцесса. Дикая Королева.

– Мисс Джонсон, я здесь! – помахал он ей журналом «Голливудский бульвар», как и было условлено в телефонном разговоре.

– Оуэн, помощник главного директора. – Ну, даете! Я думала, вы старый. – Она вытерла руку о юбку и протянула ему ладонь, сложенную «лодочкой»: – Люси Джонсон… а это вам. Совершенно необычайной величины яйца прямо с куриной фермы. Моя хозяйка, как только узнала, что я стану играть в кино, так разоралась, ужас! Вот, просила передать. Она очень любит ваши фильмы. Плачет до утра, даже через стенку слышно. Честное слово!

– Благодарю вас, мисс! – Он мысленно выругался, взяв корзину, но прикинул, как будет рассказывать эту историю завтра в ресторане «Донван», и улыбнулся. – Прелестный подарок. Надеюсь, они удачно пересекут воздушное пространство страны. Прошу, такси ждет. Вы не боитесь самолета? – Он помог ей сесть на заднее сиденье и захлопнул дверцу.

Она аккуратно расправила юбку:

– Не думаю, чтобы меня мог испугать какой-то железный ящик, умеющий подниматься в воздух. И запомните накрепко, предупреждаю: если что-нибудь эдакое надумаете – полицию позову. Ору знаете как? Уши лопнут. Со мной шутки плохи…

О, нет! Она не боялась, она радовалась, как дитя, каждому мгновению долгого перелета и даже легко уснула, откинув голову на подголовник, прикрытый кружевной салфеткой. Оуэн смотрел на нежное, словно мраморная камея, лицо и думал: вот поймал охотник в лесу дикую зверюшку, тащит, чтобы посадить в золоченую клетку. И ждет награды. Как же изменит эта дикая леди судьбу его, Оуэна? Как-то изменит, уж это наверняка.

…Лос-анджелесский вечер благоухал и сиял. В океане стайками мерцали огни яхт и причалов, сквозь буйную зелень пальм и кипарисов сверкали разноцветными гирляндами отели и рестораны. Звуки оркестров, запахи кулинарных чудес кружили голову… Оуэну показалось, что его Дикая Королева покачивалась не столько от долгого перелета, сколько от впечатлений.

– Сейчас я устрою вас в гостиницу. Завтра утром мы встретимся с самым главным боссом кино. Запомните его имя – Луис Майер!

«Она прелестна и свежа – девчонка с захолустной фермы»

Номер в непрезентабельном отеле привел Люси в восторг. Бедняжка и не представляла, что бывают апартаменты пошикарней скромной комнаты с душем. Она, конечно, была голодна, и Оуэн повел девушку в кафетерий. Предлагать яичницу при наличии горы яиц было смешно, но она мгновенно смела порцию омлета с двойной ветчиной. Бармен с внешностью мачо выразительно косился на ужинавшую провинциалку. Клиф понял это как знак. Здешние бармены, работающие в перенасыщенной красотками атмосфере, утеряли нюх на женские прелести. А этот сделал стойку – считай, случилось невероятное.

Расправляясь с омлетом, Люси спрашивала, кто из кинозвезд еще живет в этом отеле и где снимает комнату сам Клиф. Доев, она зазевала, положила щеку на ладонь и смежила веки:

– Щас, допью чай, не выливать же.

Оуэн отвечал ей машинально, а сам прикидывал, какое впечатление его Дикая Королева произведет на Майера.

– У вас есть другое платье для визита на студию? – Он печально оглядел глухо закрытый темный балахон. – Здесь, видите ли, жарковато.

– Есть, само собой. Но оно хуже. Слишком яркое и вызывающее. Я же не какая-нибудь…

– Дорогая Люси! Кто же посмеет плохо думать о вас? Но это приморский город, город киночудес. И сейчас лето! Поверьте мне, лучше все же одеться полегче. Я буду ждать вас в фойе – ну, там, где лифты, ровно в девять часов. Не проспите?

– С чего это? Я быстро засыпаю и сплю, совершенно как бревно. Хоть из пушек пали. А в шесть прямо вскакиваю.

Клиф слегка улыбнулся, протягивая ей ключ от номера:

– Спокойной ночи!

– Эй! – окликнула она уже удалявшегося опекуна. – А комнаты тут хорошо запираются? Тот жирный, что за стойкой, не вздумает полезть? Скажи ему, что я не из тех. Нос так расквашу, что доктор не залечит.

– Спи спокойно. Никто тебя не побеспокоит, детка.

Утром она вышла из лифта свежая, как политая клумба. На лазурном фоне летнего платья цвели маки. Туалет дополняли широкий лаковый пояс и шляпка. Клиф перевел дух. Подумать только – осиная талия, упругий контур бедра, холмы высокой груди – все а-ля натурель, без всяких женских ухищрений! Во рту пересохло, он с трудом произнес:

– Удачное платье. Доброе утро, мисс Джонсон. Прошу в мой автомобиль.

По дороге на студию он стал ей объяснять, что для юной, никому не известной девицы аудиенция с Майером – редчайший случай. Вначале нужны пробы, студийные фото, а уж если заинтересует – личный визит. Сейчас же Луису хватило фотографий, сделанных Лари, и история с приглашением и доставкой сокровища закрутилась.

– Голливуд называют «фабрикой грез» – здесь сосредоточены лучшие киностудии. Все самые лучшие режиссеры и знаменитые актеры работают здесь. Здесь за каждым кустом звезда. Считай, детка, что ты попала в рай!

Она развернулась к нему и смерила грозным взглядом:

– Если ты думаешь, что в этом вашем раю я соглашусь на все что угодно, то здорово ошибаешься!

На территории студии кипела работа. Оставив автомобиль на площадке, Клиф повел свою протеже к центральному особняку, где располагался офис дирекции. По аллеям расхаживали статисты в самых невообразимых нарядах. Вцепившись в его рукав, Люси озиралась, как девчушка, впервые попавшая в зоопарк. Оуэн с удовлетворением заметил, что мужчины провожали его спутницу ошалелыми взглядами. И дело не в смешном платье и не в манерах – здесь марсианина встретишь и не вздрогнешь. Это была высшая оценка ее красоты.

«О, что за взгляды мчат за нею вслед!»

Луису Майеру – одному из основателей Голливуда, исполнилось пятьдесят шесть лет. Пятнадцать лет назад инициативный Лазарь Меир приехал в Америку из Белоруссии и быстро смекнул, на чем можно сделать большие деньги. Вначале Голливуд напомнил Майеру цирк с тремя аренами, где одновременно толкались безумные, одержимые, плохо управляемые персонажи. Вскоре он понял, что хоровод идиотов пляшет, по существу, на минном поле, и танец имеет свои правила. Возможность подорваться в любую минуту лишь подстегивает азарт плясунов, а риск больше всего иного вдохновлял Майера.

Основав свою кинокомпанию – Metro – Goldwyn-Mayer, Луис начал снимать кассовые фильмы и открывать звезд. Грета Гарбо и Кларк Гейбл были его лучшими находками.

Имя Луиса Майера быстро приобрело вес, он стал одним из основателей кинопремии «Оскар», а на его студии были сняты такие мировые шедевры, как «Унесенные ветром», «Анна Каренина», «Большой вальс», «Волшебник страны Оз» и многие другие.

Великолепие кабинета ошеломило Люси. К резному карнизу были подвешены картины, наверняка дорогущие, а перед камином, облицованным рыжим искристым мрамором, стояли изящный чайный столик, диван и несколько старинных стульев.

– Добро пожаловать! – Носатый пузан с блестящей лысиной и гвоздикой в петлице элегантного пиджака привстал из-за письменного стола и сделал жест, приглашающий вошедших за чайный столик. Девушка в маках заняла место с краю и, поколебавшись, сняла шляпку. Тяжелый пучок смоляных волос, собранный на затылке, казалось, оттягивал голову, придавая взгляду раскосых глаз некую надменность. На подбородке явственно обозначилась ямочка.

Майер оценил доставленное сокровище еще с порога. У него, как у заядлого кладоискателя, лязгнувшего лопатой о край зарытого сундука, сердце екнуло в предвкушении.

– Что будете пить, мисс Джонсон?

– Чай, – гордо ответила Люси, обмирая от шикарности обстановки.

Она не знала, что чай у Майера особого сорта, импортный, и что заваривается он на специальной воде. Она вовсе не хотела скромничать и просить то, что дешевле, но с кофе много путаницы, запросто можно оконфузиться. А тут ведь все очень серьезно – вон как рассматривает ее этот невысокий, щегольски одетый человек, сидящий напротив.

Светловолосая элегантная секретарша с точеной фигурой принесла поднос. Люси взяла чашку с блюдцем, ощущая, как дрожит рука, выбивая на блюдечке мелкую фарфоровую дробь.

– Детка, ты можешь не волноваться, чашка у меня не последняя! – Майер отечески улыбнулся.

– У нас дома тоже пьют чай, но чаще – кофе с цикорием. Цикорий убивает заразу, а в нашем колодце ее полно. Соседи навозу накидали. Не верите? Очень даже просто! От зависти.

Клиф окаменел, а Майер весело рассмеялся. Отсмеявшись, сказал:

– Детка, ты попала в самую точку! У нас тут тоже – зазеваешься, и соседи навозу накидают. От зависти. Милая, окажи мне услугу, принеси вон те журналы. – Майер указал на полку в другом конце комнаты и внимательно последил, как прошествовала к ней девушка. Она сняла под столом туфли и ступала на носочках по ковру. Чулки отсутствовали.

– В этих журналах рассказывается о нашей студии. Непременно прочти внимательно.

– Я киношки очень люблю. Столько из-за них настрадалась! Приходилось все время бегать от матери. Она ни за что не пускала! Кора, подружка моя, у ворот свистнет, я и выскочу в окно прям в чем была, босиком, нечесаная. Вернусь поздно и бух в кровать. А во сне – все кружится, кружится, как в сказке…

– Мне жаль вашу матушку, она произвела на свет бриллиант и не оценила этого, – вставил Клиф.

– Еще за волосы меня тягала. Если поймает – так отлупцует…

– Как я тебя понимаю! – Майер вздохнул. – Но об этом мы побеседуем как-нибудь потом. А сейчас подпишем контракт, Люси Джонсон.

– Настоящий контракт на работу? А кем работать?

– Когда подучишься, станешь актрисой, а пока…

– Ага, меня предупреждали! Никаких «пока»! Давайте сразу договоримся, мистер Майер: мне восемнадцать лет и я многое не понимаю в ваших делах, но твердо знаю одно – я останусь честной девушкой!

– Вот и славно! Нам нужны только честные девушки.

Появились солидные бумаги с вензелями и штампами. Люси Джонсон и Майер заключили контракт на пять лет с жалованьем пятьдесят долларов в неделю.

– С этого дня ты служащая MGM. Поздравляю! – Майер пожал руку новой сотруднице. А теперь мы немного побеседуете с мистером Оуэном, а ты, милая, подожди в холле. Мою секретаршу зовут мисс Ольга. Она оформит пропуск на студию и объяснит наши порядки.

Когда девушка вышла, Майер подвел итог:

– Говорить не умеет, двигаться не умеет, играть, конечно, тоже. Но она совершенно великолепна!

– Пять лет – большой срок. Провинциалки быстро обтесываются…

– Не будем ждать, когда крошка постареет. У тебя две задачи, Клиф: познакомь эту коровницу с какой-нибудь бойкой девушкой типа Ланы Тернер. Устрой ее проживание и понаблюдай за ней, чтобы она сдуру не выскочила замуж. Нам замужние звезды не нужны.

– Сделаю, шеф. А как со шлифовкой? – Оуэн улыбнулся уголком рта.

– Год она проучится в нашей актерской школе, а там посмотрим. Ким Колден перепишет биографию крошки: строгое католическое воспитание, школа моделей, некие дальние аристократические родственники в Испании, что-нибудь еще… И подумай о псевдониме.

– Я уже думал. Игривый ей не подойдет. Необходимо нечто гордое, благородное, загадочное. Ава, например. А-ва – имя капризницы из хорошей конюшни. И совсем близко к «Ave» – нечто молитвенное, благоговейное… А фамилия… непременно с геральдическим блеском.

– Сделаем ее созвучной нашей суперзвезде Грете Гарбо. Пусть у зрителя срабатывают ассоциации. Допустим… – Майер пошевелил короткими толстыми пальцами, словно ловя что-то в воздухе. Перстень на одном из них откликнулся искристой игрой. – Гр… Гардон. Нет – Гарднер! С раскатистым «р».

– Хорошо… Гарднер… Слышится звон шпаг и поступь истории. Шелест кованой листвы самых крупных генеалогических древ.

– А ты не пишешь сценарии, мой друг?

– О… пробовал… – Оуэн уже собрался рассказать шефу о замысле гениального сюжета, но тот взялся за один из телефонных аппаратов и махнул ему рукой – мол, разговор окончен.