Текст книги "Повседневная жизнь языческой Руси"

Суд судити не по посулам…

Суд в языческие времена как юридический институт существовал, вероятно, в зачаточном состоянии, когда авторитет жрецов, вождей племен, старейшин реализовывался в принятии тех или иных решений по частным преступлениям и жалобам. Почти не сохранилось письменных свидетельств, доказывающих существование суда в дохристианские времена, а также разъясняющих какие-либо стороны судебного производства.

Общины жили по законам обычного права патриархальной традиционной организации отцов и дедов. Круговая порука, общая ответственность за преступления отразились в «Русской правде» – древнейшем законодательном памятнике Древней Руси.

Отдельные статьи договоров Руси с Византией 911 и 944 годов, то есть за 77 лет и 44 года до принятия Русью христианства, позволяют представить судебные реалии языческого периода. Как уже не раз отмечалось, в этих договорах князья и дружина скрепляли договор именем бога Перуна, а купцы и остальные участники – именем «скотьего бога» Велеса. В договорах признается право каждого держать свой закон: христианам христианский, а язычникам языческий: «…наша христианаа русь по вере их, а не христьянии по закону своему»[80]80
  Договор Руси с Византией 944 г. // Памятники русского права. Вып. 1. М., 1952. С. 32.


[Закрыть].

Замечательно также, что отдельные статьи договоров 911 и 944 годов вошли потом почти полностью в «Русскую правду». Кровная месть за убийство признается в статье 4-й договора Руси с греками 911 года и в статье 13-й договора 944 года, где говорится, что убийца должен умереть на том самом месте, где сотворил убийство, а мстить за убитого должны «ближнии убьенаго». Статья 6-я обоих договоров посвящена убийству вора на месте преступления при условии, что его пытались захватить ночью до рассвета и он оказывал сопротивление. Если же его сначала захватили, связали, а убили только потом, уже поутру, то это являлось нарушением закона. Примечательно, что на Руси уже в начале X столетия существовало право наследования не только по обычаю «своими» (семьей), но и по завещанию, что отразилось в статье 13-й договора 911 года. В статьях обоих договоров говорилось и о дополнительной компенсации за возвращенную украденную вещь, что впоследствии вошло и в «Русскую правду».

Еще больше информации о суде в дохристианский период содержит «Русская правда», принятая в XI столетии Ярославом Мудрым и дополненная его сыновьями и внуком Владимиром Мономахом. Она донесла ощутимые отголоски языческих представлений о преступлениях и наказаниях за них.

Древнейшее право было талионным – «зуб за зуб, око за око»: преступник подвергался ровно тому, что совершил сам. Кровная месть существовала и после принятия христианства, о чем говорит первая же статья древнейшей «Русской правды»: «Убьеть муж мужа, то мьстить брату брата, или сынови отцу, либо отцю сына, или братучаду (племяннику по мужской линии. – Л. Ч.), любо сестрину сынови…»[81]81
  Русская правда краткой редакции (по Академическому списку) // Памятники русского права. Вып. 1. С. 77.


[Закрыть] И только в случае, если не было родственников, кто мог бы отомстить, взималась денежная сумма в 40 гривен в пользу семьи убитого. Мстить следовало смертью за смерть, побоями за битье (статья 2-я). В дальнейшем кровная месть была заменена на денежный штраф – «виру», которая шла в княжескую казну, и «головничество», уплачивавшееся семье убитого.

О язычестве напоминают и другие статьи первого русского свода законов. За разбой, поджог, конокрадство или воровство скота преступника, если застигали на месте преступления, имели право «убить в пса место», то есть как собаку. Причем эта статья касалась даже княжеских слуг, дворецкого и тиуна. Позднее за эти преступления отдавали виновных «на поток и разграбление».

«Русская правда» дает некоторое представление и о судопроизводстве. Все свободные мужи имели право на «исправу», то есть судебное разбирательство. Даже закупы, временно зависимые люди, получали право в случае «обиды» от своего господина сбежать от него и искать княжеского суда. А вот побить закупа за «дело» закон позволял господину безнаказанно. Уже существовал институт свидетелей – «послухов», «видоков», которые давали показания. Правда, в ряде статей оговаривалось, что варягам и «колбягам» свидетели не нужны, им верили «на роту», то есть им достаточно было дать присягу, что они говорят правду. Ученые до сих пор сомневаются, кого именно имела в виду «Русская правда» под колбягами – возможно, жителей одной из новгородских областей на север от города по реке Колпь. Существовали и правила доказательства своей невиновности в случае покупки краденого: покупатель должен был привести судью к продавцу; если же тот также купил краденое, не зная об этом, то и он вел к тому, у кого купил, и так до трех раз. Был уже институт поручительства, о чем говорилось, например, в статье 14-й: «…Аще познаеть кто (свою вещь у чужого человека. – Л. Ч.), не емлеть его, то не рци ему “мое”, но рци ему тако: “поиди на свод, где еси взял”; или не поидеть, то поручника за пять днии»[82]82
  Русская правда краткой редакции (по Академическому списку) // Памятники русского права. Вып. 1. С. 78.


[Закрыть]. Также упоминается и «суд присяжных» – 12 человек, принимавших окончательное решение о виновности или невиновности подсудимого. Как считают специалисты, это пережиток старинного общинного суда, существовавшего до суда княжеского. Роль общины видна и в статье об убийстве в разбое: когда убийцу не ищут у себя в общине или не хотят отвести подозрения от своей общины, тогда допускалось, что община платит сообща 40 гривен. Таким же отголоском суда общины – «верви», «мира» – является статья о краже в своем миру: «Аще поиметь кто чюжь конь, любо оружие, любо порт (одежду. – Л. Ч.), а познаеть в своем миру, то взяти ему свое, а 3 гривне за обиду».

Любопытно и упоминание об отдельных сторонах процесса судопроизводства. Так, в статье, позволявшей владельцу забрать опознанного им своего холопа, упоминается «вязебное» – плата за наложение оков на преступника, которую господин должен был заплатить исполнителю сего действия. В малых тяжбах («без крови») метали жребий: человеку, которому выпал жребий, верили на слово («на роту» – присягу) и решали дело в его пользу. «Метание жеребья» практиковалось в случае, если свидетель («послух») показывал на кого-либо, виновного в избиении, грабеже или займе денежной суммы. Существовали также статьи о «поклепе» – ложном обвинении. Так, если бороду «порвали» истцу без свидетелей, то 12 гривен «продажи» (то есть штрафа в пользу князя) ответчик не платил, потому что это мог быть поклеп.

Если судебное дело кончалось миром, то взималась особая пошлина, называемая «заворотное». А если преступление признавалось тяжким, а также при воровстве и поклепе, при отсутствии свидетелей могли прибегнуть к пыткам раскаленным железом. Называлось это: «дати железо».

Отголоском «обычного права» является статья 23-я, в конце которой поясняется: «яко уставил Изяслав в своем конюхе, его же убили дорогобужцы». Единичный бытовой факт убийства конюшего, отвечавшего за табуны князя, стал в данном случае основанием для статьи общего закона.

Показательна статья 31-я, вводящая персональную ответственность каждого из участников коллективной кражи. Если вор был один и украл коня, вола, вещи из клети, то он платил гривну и 30 резан, но если воров было много («…или их будет 10»), то каждый из них должен был заплатить по такому же штрафу.

Пережитком языческого судопроизводства, вероятно, был поединок, называемый «поле», когда истец и ответчик в бою доказывали свою правоту. Суд «присуждал поле», то есть выносил решение о поединке как способе разрешения тяжбы. Если в ходе поединка стороны приходили к миру, то все равно с них бралась «полевая пошлина» в размере 5 денег с 1 рубля, а если они мирились до поединка, то пошлина не бралась.

Судебные поединки на поле сохранялись вплоть до Нового времени, причем в законодательстве оговаривалось, что биться на таких поединках должны боец с бойцом, а «небоец» с «небойцом»[83]83
  Акты исторические. Т. 1. СПб., 1841. С. 223.


[Закрыть]. В Судебнике времен Федора Ивановича 1589 года это правило подтверждалось следующими словами: «К полю приедет околничей, дияк, им вопросити исца и ответчика… А бой полщиком давати ровен…»[84]84
  Судебник 1589 года. Пространная редакция // Судебники XV–XVI вв. М.; Л., 1952. С. 377.


[Закрыть] Там же далее указывалось, что поединщики могли приводить с собой стряпчих и поручников, но вот только последние не имели права быть в доспехах, приносить с собой дубины и ослопы, чтобы не быть втянутыми в поединок. В XV веке еще сохранялось положение, когда на поединок выходили женщины, причем оговаривалось запрещение нанимать вместо себя на поединок мужчин: «Жонки с жонкою присужати поле, а наймиту от жонки не быти ни с одну сторону»[85]85
  Псковская судная грамота. СПб., 1914. С. 4.


[Закрыть].

Скорее всего, в языческие времена на военные способности и навыки сражающихся в поединке не обращали особого внимания. Не столь важно было, чтобы физические возможности «полщиков» были примерно одинаковыми, так как считалось, что каждый владеет воинскими навыками. Хотя доказательств такого подхода к поединку в научной литературе нет.

Со временем судебная система все более отказывалась от поля-поединка и все более прибегала к наказаниям, так сказать, государственным. Это касается, в частности, «торговой казни», «торгового позору», когда виновный присуждался к публичному битью кнутом на торговой площади.

«Русская правда» дает представление о наличии социальных категорий, сложившихся в языческие времена: княжьи мужи, свободные мужи, бояре, купцы, смерды (свободные крестьяне), закупы и рядовичи (временно зависимые люди), челядь (слуги), холопы обельные (пожизненно зависимые слуги), рабы. Разные социальные слои русского общества были крайне не равны перед законом. Если за убийство «княжего мужа» в казну князя платили виру в размере 80 гривен, то за убийство смерда (крестьянина) его семье полагалось всего 5 гривен. Если за мучения смердом смерда полагалось 3 гривны князю и одна гривна пострадавшему, то за мучение огнищанина (управляющего княжеским хозяйством) – 12 гривен и одна гривна «за муку». Закупы и рядовичи были зависимыми от своих хозяев людьми, поэтому их нельзя было привлекать к суду в качестве свидетелей в крупных делах; они могли выступать «послухами» только в малых исках и «по нужде», то есть когда не было других свидетелей. Если закуп, временно утративший свободу за «купу», то есть взявший деньги в долг и обязанный их отработать, пытался сбежать, не расплатившись, то он превращался в «обельного холопа». А холопы юридически были полностью бесправны; они совершенно открыто приравнивались к орудиям труда, скоту, имуществу хозяина.

Первоначально холопа можно было убить на месте преступления безо всяких разбирательств, затем его стали выдавать потерпевшему в качестве компенсации. Хозяин же мог убить своего холопа по собственному усмотрению и в любой момент. Штраф за холопа всегда вносил его хозяин. Холопами становились разными путями: захват в плен в ходе военных действий, самопродажа в рабство; женитьба на «робе» и «ключничество» (поступление в услужение без специальной оговорки о сохранении статуса свободного человека).

Женщины имели очень мало прав, и их права оговаривались в основном в памятниках церковного права. Мужчина мог взять к себе наложницу, но не захотеть жениться на ней и прогнать ее: «Аще ли же недостоину собе судить таковую жену законну назвати… таковую отгоняти»[86]86
  Книги законные // Сборник Общества русского языка и словесности. 1885. Т. 38. № 3. С. 85.


[Закрыть]. За изнасилование дочери боярина полагался штраф в 5 золотых гривен «за срам» и пострадавшей, и митрополиту[87]87
  Летописец Переяславля Суздальского, составленный в начале XIII века. С. 42.


[Закрыть]. А за изнасилование рабыни штраф в 1 гривну серебра платил обидчик лишь в случае, если были свидетели – «а будут послуси»[88]88
  Смоленские грамоты XIII–XIV вв. М., 1963. С. 22.


[Закрыть].

В Средние века, после принятия христианства, совершенно бесправными были люди, обвиненные в колдовстве, ведьмарстве, чаровании. Достаточно вспомнить, что доказательством того, что женщина не является ведьмой, считалось то, что она тонула в реке, брошенная туда связанной, а вот если она, даже будучи обездвиженной и связанной, сумела выплыть, свидетельствовало о ее ведьмарстве. Известны случи сожжения женщин, обвиненных в ведьмарстве. Как сообщала, например, Псковская летопись XV столетия: «Того же лета псковичи сожгоша 12 жонок вещих»[89]89
  Псковские летописи. Вып. 2. С. 36.


[Закрыть]. Но вот что удивительно: со временем, постепенно ведьм перестали преследовать и карать смертной казнью; их терпели в средневековом русском обществе. Они могли даже обратиться в суд, если их бесчестили словами, правда, в случае признания вины ответчик платил ничтожно малую сумму. Так, в Судебнике Федора Ивановича 1589 года говорилось: «Ведьмам бесчестья две деньги по их промыслом»[90]90
  Псковские летописи. Вып. 2. С. 354.


[Закрыть].

Понятно, что в дохристианские времена ведьмы и колдуны (как «знающие люди») имели значительно более высокий социальный статус, зиждившийся на страхе перед их внутренней силой и знанием. Вспомним хотя бы эпизод с князем Олегом, который «вопроша волхвов и кудесник», от чего он умрет…

Законодательные памятники средневековой Руси – прекрасный источник, позволяющий уточнить детали быта древних славян. В частности, в «Русской правде» говорится о значимости полевой межи, разделявшей участки между пользователями или владельцами. За нарушение полевой межи взимался такой же штраф, как и за убийство княжеских слуг, – 12 гривен: «А иже межу переореть любо перетес, то за обиду 12 гривен». Из контекста становится очевидным, что можно было либо перепахать межу («переорать»), либо стесать («перетес») межевые знаки на дереве, служащем межевой границей. Из статей закона мы узнаем, к примеру, что ладьи не считались слишком дорогой вещью: их кражу оценивали в 30 резан потерпевшему и в 60 резан князю. Но поскольку в одной гривне было 50 резан, то стоимость ладьи составляла всего чуть более полугривны – столько же, сколько стоимость украденного лебедя! А вот за кражу чужого пса либо ястреба или сокола, используемых при охоте, «урок за обиду» хозяину составлял целых 3 гривны. Крайне невысоко оценивались голуби, куры, утки, гуси, журавли и лебеди, еще меньше сено и дрова. А вот кража овцы, козы, свиньи каралась штрафом в 60 резан.

Таким образом, древнее языческое право, связанное с жизнью общины, отражало и менталитет людей того времени, и их представления и верования. Обращает на себя внимание то, что в ранних русских памятниках права не делался акцент на справедливом суде, «не по посулам», то есть не за взятки. Это свидетельствует о том, что суд тогда считался безусловно справедливым, защищающим невиновного и карающим виноватого. Суд принадлежал князю, который и приглашался теми же новгородцами в качестве третейского, то есть не заинтересованного, лица для судопроизводства и военной защиты населения. Как известно, новгородцы легко изгоняли князей, отказывая им в доверии, если их не устраивала деятельность князя на своем посту. Конечно, не везде было так, как в Новгороде, но всё же высокий уровень правовой системы в дохристианские времена отмечают многие исследователи Древней Руси.

Культурная революция, произошедшая в России в XVII столетии, заключалась в том числе и в осмыслении, критике и пародировании средневековых норм жизни и переходе к ценностям Нового времени. Тогда и была создана пародия на судебную систему Древней Руси – «Повесть о Шемякином суде», в которой высмеивались многие сюжеты древнерусского суда: неправедный судья, рассчитывающий на посулы-подкуп, жадный богач, стремящийся засудить бедняка, и др. От несправедливого суда стремились защититься языческими заговорами, направленными на заграждение уст судьям, а также на запирание их языков особыми ключами и т. п.

Главные тезисы, отражающие сущность суда и изложенные во многих древнерусских сочинениях, звучали примерно так: не оправдай неправедного, аще и друг ти есть; не суди по посулам; избавь обидимого… Идущие еще из языческой поры, эти принципы сохраняют значение до сих пор, правда, лишь как идеальный вариант подлинно справедливого суда.

«Красота воину – оружие»

Ничего не было более повседневного для мужчины язычника, чем сражение с врагом, покорение чужого племени или защита своего рода, города, поселения. История завоевательных походов великих князей и их дружинников хорошо изучена, а вот повседневная жизнь воинов отразилась в исторических источниках слабо. Тем не менее есть ряд сведений, позволяющих реконструировать эту жизнь хотя бы в общих чертах. Помочь в этом могут в первую очередь «Русская правда» Ярослава Мудрого, данная новгородцам в 1017 году, «Изборник Святослава» 1076 года, «Поучение» Владимира Мономаха, «Повесть временных лет» и другие летописи, а также отрывочные данные из многочисленных исторических источников и произведений древнерусской литературы.

Образ жизни в те давние времена в целом был «войничен», сиречь воинствен. Можно даже сказать, что все мужчины были «на щите рождены, на конце копья вскормлены, с острого меча поены». Язык летописей и других средневековых сочинений отразил такие ходовые военные термины и понятия, которые нам теперь не всегда ясны. Например, «взяти любовь» означало заключить мир; «воскладная грамота» – возврат мирного договора; «взметная грамота» – объявление о начале войны; «взметчики» – те, которые вручали «взметную грамоту»; «всесть на конь», «полезти на конь» – начать военный поход; «доловь полезти» – сойти с коня, окончить военный поход; «шихование» – вооружение на брань; «пустити на вороп» – начать стремительное наступление; «восприяти рану» – потерпеть поражение; «загон» или «изгон» – набег; «гонити до изгону живота» – гнать, преследуя врага до смерти; «подати плеча», «дать плеща» – побежать с поля боя.

Конечно, мир оценивался как норма, а война – как болезнь, но тем не менее враждовали практически постоянно. Князья часто заверяли друг друга, что мир между ними крепок, что тогда он исчезнет, когда «камень начнет плавать в воде, а хмель начнет в воде тонуть», то есть никогда, но… это ничего не значило, и сражения продолжались.

Тот или иной ворог упоминался едва ли не в каждой летописной статье. Недаром и болезни именовались «ворогушами», то есть врагами, но женского рода (например, лихорадка). А по мнению Кирилла Туровского, знаменитого автора поучений XII века, все историки, летописцы и песнетворцы прислушивались к вестям о ратях и «вополчениях», затем приукрашали полученные сведения и возвеличивали мужественных воинов.

И действительно, вот как описывал битву 912 года летописец: «…И наполняет поля храбрых мужей… и сияху шлемове, и щитове зоряхуся, и воздух блистоваше сулицами»[91]91
  ПСРЛ. Т. 9. СПб., 1862. С. 26.


[Закрыть]. Или другой пример из «Повести о Мамаевом побоище» – где автор восхищается шлемами русских воинов, светящимися на солнце, и в особенности еловцами (флажками, султанами наверху шлемов), пляшущими на ветру, «аки огненное пламя». Особо воспевался «ратный дух» русских воинов: «Исполнишася вси духа ратного, бе же сердца их аки львом, легкостию же быша аки орлы»[92]92
  ПСРЛ. Т. 10. СПб., 1885. С. 126.


[Закрыть].

Дружинники – «княжи мужи», «гриди» – постоянно находились при князе и участвовали во всех его походах, «ловах» (охотах), пирах. Различные пиры, церемонии, а также княжеский суд проходили в гриднице. Такое правило установил князь Владимир в 996 году. По сообщению «Повести временных лет»: «…устави на дворе в гриднице пир творити»[93]93
  ПСРЛ. Т.1. Стб. 126.


[Закрыть]. Дружинники ценились на вес золота, в особенности «лучшая дружина», то есть избранная ее часть, отличающаяся опытом и храбростью. Об этом говорится, например, в «Повести временных лет» под тем же 996 годом: когда Владимир Святославич приказал сделать своим дружинникам ложки из серебра, он аргументировал эту щедрость так: «Сребром и златом не имам налести дружины, а дружиною налезу сребро и злато»[94]94
  ПСРЛ. Т.1. Стб. 126.


[Закрыть]. В знаменитом «Молении Даниила Заточника» XII века та же мысль повторяется почти теми же словами: «…мужи злата добудут, а златом мужей не добыти».

Князья дорожили своими дружинами, в особенности «гридьбой», то есть старыми опытными воинами, служившими им по много лет. «Молодшая», то есть младшая, молодая, дружина и отроки ценились менее. О Владимире Святославиче летописец сообщал, что он настолько доверял своим воинам, что воспринимал их как своих советников: «Бе бо Володимер любя дружину, и с ними думая о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем…»[95]95
  ПСРЛ. Т.1. Стб. 126.


[Закрыть] В «Изборнике Святослава» 1076 года говорилось: «Любит князь воина стояштя и борющагося с врагы…» Князья вели единый с дружинниками походный образ жизни, полностью разделяя с ними их нехитрый быт. Это известно, в частности, о князе Святославе Игоревиче, ходившем завоевательными походами на Дунай и даже хотевшем перенести туда столицу Русского государства. «Легко ходя, аки пардус (барс, леопард. – Л. Ч.), воины многи творяше ходя, воз по собе не возяше, ни котла ни мяс варя, но потонку изрезав конину ли, зверину ли или говядину на углех испек, ядяху»[96]96
  ПСРЛ. Т.1. Стб. 64.


[Закрыть]; он спал на земле, подложив под голову седло и укрывшись плащом, так же как и все его воины. Византийский автор Лев Диакон описывает, как во время войны с Византией князь Святослав приказал после битвы похоронить убитых в бою, сжигая их на кострах, и произвести обряд жертвоприношения: «…Они нагромоздили их (своих мертвецов. – Л. Ч.) перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили несколько грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра»[97]97
  Лев Диакон. История. М., 1988. Кн. 9.


[Закрыть].

Князь Святослав как будто опасался противопоставить себя своей дружине. На уговоры матери, княгини Ольги, стать христианином он отвечал: «Како аз хочю ин закон прияти един, а дружина сему смеятися начнут…»[98]98
  ПСРЛ. Т.1. Стб. 63.


[Закрыть]

Но существовало и другое представление о взаимоотношениях князя и дружины. Позднее знаменитый Даниил Заточник советовал князьям не слишком доверять дружинникам, всегда проверять, правильно ли они выполнили приказ. Правильным считалось, послав «сторожу» охранять ночью спящих бойцов, самому пойти вслед за ними и убедиться, что всё спокойно; не спать крепко, не снимать с пояса меча, а быть готовым в любой момент к бою.

Именно дружина подвигла князя Игоря в 945 году пойти за данью в землю древлян: «В се же лето рекоша дружина Игореви: отроци Свенелжи изоделися суть оружьем и порты, а мы нази, поиди, княже, с нами в дань…»[99]99
  ПСРЛ. Т.1. Стб. 54.


[Закрыть] Обеспечив дружину данью, князь, по-видимому, сам оказался без достаточной добычи, а потому, как известно, вторично пошел в землю древлян уже с «малой дружиной» и был древлянами убит.

Дружинник, как правило, обладал конем, оружием, доспехами, «портами» (одеждой). Мечи как основное оружие языческой эпохи были главной ценностью каждого воина. Мечи различались по способу закалки металла – булатные, харалужные; по характеру режущей части – гладкие, зубчатые, зубатые; однолезвийные и двулезвийные. Прямые двулезвийные рубящие мечи «каролингского типа» археологи находят в погребениях восточных славян X века. В настоящее время их обнаружено около сотни в курганах Гнездова, Киева, Чернигова. Иногда мечи имеют клейма, свидетельствующие о их изготовителе и месте изготовления. Так, большинство мечей было изготовлено в Рейнской области Германии; они имеют надписи типа INGERIT, ULFBERTH и др. Был также найден меч под Миргородом, который имел на клинке славянское клеймо-надпись «Любота ковал».

Через образ меча осмысливалось и описывалось не только само сражение, но и война в целом. Как известно по «Слову о полку Игореве», князья мечом «крамолу ковали». В других источниках о том же самом говорится: «изострити меч» на кого-либо, «предаться мечу». Начало войны обозначалось через выражения «послать меч», «вздымать меч», «мечное нашествие». Поражение, уничтожение в бою называлось часто «лечь под меч». Смерть от меча – «мечное мучение». Окончание войны выражалось оборотом «уняти меч». И как же должно было упасть достоинство меча и меченосца, чтобы в XVII столетии появилась насмешливая поговорка: «Меч туп, а меченосец глуп»?..

Доспехи воина включали в себя кольчугу или панцирь, шлем, зерцала, наручи, батарлыки (бутурлыки), байданы и полубайданы, бармицу, оклоп. Панцири заменяли кольчуги; куяки и бехтерцы представляли собой виды пластинчатых доспехов; куяк отличался от бехтерца тем, что состоял из металлических пластинок и блях, набранных и нашитых на ткань. Байданы были видами кольчатого доспеха, а полубайданы – облегченными байданами. «Зерцала» – два больших металлических круга, защищавших грудь и спину воина. Наручи из металла надевались на руки, а металлические же батарлыки – на ноги. Был еще оклоп – металлическое кольцо на лодыжке. Бармица представляла собой кольчужную сетку, защищавшую шею воина; она спускалась от нижней части шлема до плеч.

Помимо мечей дружинники широко использовали копья, лук со стрелами, секиры, волчецы и другое оружие. Волчец представлял собой оружие с наконечником в виде трезубца. Воины с любовью относились к своему оружию, украшали его и берегли. Саадак расшивали золотом и серебром, для крепления колчана к поясу использовали металлические бляхи – «бенди». На протяжении всего Средневековья, пока не был изобретен порох и не появилось огнестрельное оружие, подобное «обмундирование» дружинников и непрофессиональных воинов-ополченцев сохранялось, в чем-то совершенствуясь, а в чем-то упрощаясь.

В захоронениях варяжских воинов археологи обнаруживают и ценные личные вещи, принадлежавшие дружинникам, типа складного лезвия и ножниц, набора маленьких гирек для взвешивания драгоценных металлов и изделий из них. Из «Русской правды» мы узнаем, что все, принадлежащее дружиннику, стоило очень дорого и за кражу этого полагались суровые наказания. Но более всего ценилась сама личность воина. За его убийство полагалась кровная месть, как, впрочем, и за смерть любого свободного «мужа», но вира в княжескую казну за дружинника была вдвое больше, чем за свободного человека (80 гривен против 40). Отсечение руки дружинника приравнивалось к его гибели, поскольку он не мог более держать оружие и выполнять свою военную функцию. А вот отсечение пальца на руке «стоило» пострадавшему, судя по штрафу («урок за обиду»), в четыре раза меньше, чем отсечение уса или бороды – 3 гривны! А за поврежденные усы и бороду обидчик должен был заплатить пострадавшему 12 гривен. Отсюда ясно, что «Русская правда» защищала не только тело дружинника от повреждений, но и его честь. Кроме того, удар мечом, не вынутым из ножен или его рукоятью, считался явным оскорблением и карался в 12 гривен, так же как удар батогом, жердью, чашей или рогом. А если только угрожали мечом, не вынимая его, то платили 1 гривну. Первые 18 статей «Правды росьской»[100]100
  Памятники русского права. Вып. 1. С. 77–78.


[Закрыть] были составлены в правление Ярослава Мудрого, и почти все они касались дружинников и преступлений против них. Причем из контекста видно, что большая часть преступлений, перечисленных в этих статьях, совершалась не в бою, а на пирах, когда под рукой у выпивших воинов оказывались чаши и рога, из которых пили, а меч использовался не по прямому назначению, а как жердь, батог, дубинка.

Многие исторические источники описывают участие дружины в сборе дани. В летописных текстах походы князей за данью упоминаются довольно часто. Так, например, в Новгородской первой летописи под 1169 годом сказано: «Иде Даньслав Лазутиниць за Волок данником с дружиною, и присла Андреи полк свой на нь…»[101]101
  Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 148.


[Закрыть] Выше уже упомянута широко известная история гибели князя Игоря в 945 году во время сбора дани в земле древлян, куда он направился повторно, за что и поплатился жизнью. Как считают исследователи, князья всегда делили собранную дань со своими дружинами.

Дружинники предпочитали сражаться с теми врагами, которых они сами воспринимали как врагов, то есть не были равнодушными наемниками. Об этом, в частности, свидетельствует Лаврентьевская летопись под 1097 годом: «Да аще хощете за сих битися, да се мы готовы, а любо – даите врагы наша»[102]102
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 268.


[Закрыть]. А в «Повести о Мамаеве побоище», созданной вскоре после Куликовской битвы 1380 года, русские воины названы «буявыми», то есть смелыми и отважными, рвущимися в бой.

В битвах на суше в ход шли мечи, копья, лук со стрелами, щиты и пр. На воде бились в ладьях. Так сражались не только на знаменитом пути «из варяг в греки». Восхищение летописцев и позднее вызывали «лодийные вои» и «лодейники» (гребцы). Вот, например, как рассказывает летописец под 1151 годом удивительную историю водного сражения, в котором «изхити Изяслав лодье дивно, беша бо в них гребьци гребуть невидимо, токмо весла видети, а человек бяше не видети, бяхуть бо лодье покрыты досками, бяхуть бо борци стояще горе (наверху. – Л. Ч.) во бронех и стреляюще»[103]103
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 331.


[Закрыть].

Любопытен также описанный в «Повести временных лет» эпизод с ладьями, шедшими по суше, как по морю. Произошло это в 907 году при атаке войсками князя Олега византийского Царьграда – Константинополя, когда князь велел поставить свои ладьи на колеса и при попутном ветре атаковал город с суши, а не с моря.

Приходилось воинам сражаться и на лыжах в зимнюю пору. Лыжи использовались издавна и как полозья для перевозки грузов, и как снаряжение для воина, охотника, путника. Описания лыжных завоевательных походов весьма редки в летописях, но всё же встречаются. Так, в Архангелогородском летописце под 1499 годом говорится о московских воинах: «Они же, ходивше на лыжах пеши зиму всю, да Югорскую землю всю вывоевали»[104]104
  Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950. С. 100.


[Закрыть]. Приблизительно так же могли ходить на лыжах в военных походах против своих врагов воины и в языческую эпоху.

Как и все, воины-язычники прибегали к гаданиям об исходе будущего сражения, к заговорам, к помощи нечистой силы, верили в амулеты и обереги. Даже в XVII веке воинов предостерегали не надеяться только на помощь идолов, не звать на помощь ведунов, не прибегать к заговорам от оружия. Но люди продолжали заговаривать и свое оружие, и оружие врага примерно так: «Куем крюки железные и палицы железные, крюками вас закрючим, паличми убьем». В одном из древнерусских заговоров воин обращался к мечу своего врага: «Усмотрю тя, брата своего, очима своима, тогда убоится сердце твое от смотрения моего…»[105]105
  Известия императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. Труды этнографического отдела. М., 1890. Т. 10. С. 139.


[Закрыть] В другом заговоре речь идет о кулачном бое: «И вы, из леса лешие, из воды водяные, подите ко мне на помощь против моего супостатая, кулачнаго боица, и пособите мне побить моего супостатая… своими кулаками»[106]106
  Сборник заговоров // Срезневский В. И. Описание рукописей и книг, собранных для императорской Академии наук в Олонецком крае. СПб., 1913. С. 505.


[Закрыть].

Известны случаи, когда русские дружины оказывались на службе в других странах. Так, они в качестве наемников участвовали в военных походах Византии в первой половине X века: в походе на Крит в 902 году упоминаются русские ладьи с 700 воинами на борту; в походе против лангобардов в 936 году насчитывалось семь русских судов и 415 воинов, а в Критском походе 949 года – девять кораблей и 629 человек. В этих походах русские дружинники порой попадали в плен и превращались в рабов до их выкупа. В договоре Руси с греками 911 года есть статья, в которой все русские пленники отпускались на Русь, но обязанность уплаты выкупа оставалась за ними.