Текст книги "Спутники Марса: маршал Тюренн и принц Конде"

Итальянская кампания выявила способность Тюренна играть на поле войны, запутывая противника. Но, играя на войне, он не был игроком в жизни и говорил о необходимости «предотвратить игру в войсках насколько возможно. Солдаты будут деморализованы, если лишатся денег и будут должны сослуживцам, для которых игра является делом». Во время осады Трино известный игрок граф де Граммон посетил его и предложил сыграть, заметив при этом, что пришел к другу не для того, чтобы отобрать у него деньги. «Вы не найдете здесь ни хорошую игру, ни больших денег, – ответил Тюренн, – но раз пришли, сделаем ставки на коней». В игру было втянуто еще несколько офицеров, и выигрыш Граммона составил 15 коней, с которыми он не знал, что делать[33]33
  Longueville T. Marshall Turenne. Р. 34; Memoires of the Court of Charles II/By Count Grammont. Bohn, 1846. P. 54-55.


[Закрыть].

Маршальским чином фактически закончилась 17-летняя служба Анри в армиях других полководцев. От них он многому научился и воздал в мемуарах своим наставникам достойную хвалу. Так, он писал, что от дяди Генриха Оранского научился «выбору местности, осадному искусству и особенно искусству составлять предначертания, долго обдумывать их и не изменять в них ничего до самой последней минуты исполнения». От герцога Бернгарда Саксен-Веймарского он научился «не ослеплять себя счастьем и не оглушать несчастьем, не обвинять и не извинять себя, но исправлять ошибки и неудачи», а от кардинала Ла Валетта – «тому, как необходимо начальствующему генералу вникать в образ жизни солдат в поле и обходиться со своими войсками». Наконец, от графа Аркура он перенял то, что «напряженная деятельность и быстрая решимость, соединенные с предварительным и зрелым обдумыванием, служат сильными вспомогательными средствами для достижения в войне счастливых успехов»[34]34
  Голицын Н.С. Великие полководцы истории. С. 114; Longueville T. Marshall Turenne. Р. 44.


[Закрыть].

По молодости лет Луи Конде не мог проявить себя в первых военных действиях Франции на полях Тридцатилетней войны, но происхождение гарантировало ему быструю и блестящую карьеру. Как губернатор Бургундии, он проявил здравый интерес к подготовке и рекрутированию солдат для участия в войне. Луи всеми фибрами души рвался на театр военных действий, желая покрыть себя славой. Об этом свидетельствуют его письма отцу из Дижона. В одном из них он писал: «Меня не удовлетворяют обязанности, которые я должен исполнять. И я прекрасно осознаю, что Вы, и кто я…». А в другом: «Если мое горячее желание исполнится, я буду в военном лагере… Сейчас я внимательно изучаю героические подвиги наших королей в истории…»[35]35
  Louis Joseph de Bourbon Conde. Op.cit. P. 244-246.


[Закрыть] Его желание скоро исполнилось.

В 1638 г. молодой герцог Энгиенский был представлен двору и имел там большой успех. Тщательно скрываемые юношеская застенчивость и простодушие сочетались в нем с гордым высокомерием, а горячий темперамент – с осознанием своего положения и возможностей. «Он куда более заносчив, нежели его отец», – сказал Ришелье, увидев его впервые, а Анна Австрийская однажды заметила, что у герцога Энгиенского написано на лице все, что он думает. Об этом свидетельствовал и почерк Луи, крупный и размашистый, не менявшийся, в отличие от поведения, с юных лет до старости. Набрав в Бургундии рекрутов, в том же году он по своей инициативе принял участие в осаде французскими войсками Фуэнтаррабии, в итоге оказавшейся безуспешной. Смелость и находчивость, замеченные первым министром, Луи проявил в качестве волонтера в 1640 г., участвуя в осаде и взятии французской армией Арраса, а в 1642 г. – Перпиньяна. Особенно важна для его престижа была последняя, ибо, как признавался тогда Ришелье одному из своих посетителей, «Четыре вещи занимают меня – болезнь короля, осада Перпиньяна, процесс месье Главного (Сен-Мара) и собственная немощь».

Между этими предприятиями 9 февраля 1641 г. юноша по настоянию отца женился на Клер-Клеманс де Майе (1628-1694), маркизе де Брезе, дочери Юрбена де Майе, маркиза де Брезе, и Николь дю Плесси, племянницы великого кардинала Ришелье. Всеми фибрами души он не желал этого брака, и, прежде всего потому, что его личную жизнь определяли великие мира сего – отец и Ришелье – без него самого. Он зависел от отца, а кардинал, усматривая в нем сгусток экспрессии и таланта, которые надо направить в нужное русло, был весьма и весьма не против привязать его к своей семье. Помимо важных в политическом плане родственных связей, невеста принесла Луи в качестве приданого 600 000 ливров и ряд земельных владений. Однако навязанную ему жену Луи так и не полюбил, и выгодный политически и экономически союз оказался в личном отношении неудачным. Ради него ему пришлось оставить свою романтическую возлюбленную мадемуазель дю Вижан – Марту Пуассар, дочь королевского постельничего Франсуа Пуассара, барона дю Вижана, и Анны Нейбург. 18-летняя Марта поражала своей нежной красотой и придерживалась испанских правил женского поведения.

А невесте Луи на момент заключения брака было всего 13 лет, и ее лицо не обещало стать красивым, фигура – пропорциональной, ум – острым, а характер – покладистым. Виделся он с супругой очень редко, и, тем не менее, от этого союза на свет появилось трое детей – сыновья Анри III Жюль (1643—1709), принц де Конде, Луи (1652—1653) и дочь мадемуазель де Бурбон (1657-1660). Позже Луи заявлял, скорее всего, для оправдания ее постоянного отсутствия возле него, что Клер-Клеманс имела много любовников. Автор знаменитых «Мемуаров», ставших энциклопедией придворного общества Версаля, герцог де Сен-Симон утверждал, что супруга Конде была домашней и скучной особой, но хвалил ее добродетели и смирение перед «безжалостной бранью» со стороны Луи[36]36
  Ibid. P. 13-14; Henri d'Orléans, Duc d'Aumale. Histoire des princes de Condé. Р. 286-288; Беллок Х. Ришелье. М., 2002. С. 320-323.


[Закрыть].

Не более удачным был брак и сестры Луи Анны-Женевьевы с Анри Орлеанским, герцогом де Лонгвилем. Этот союз ярко описан одним из ее родных (возможно, это был сам Луи) как «жестокая судьба. Он был стар, а она юна и красива, как ангел». Было невозможным смотреть на нее, писал другой современник, «без любви и без желания восхвалять ее». Красоту Анны-Женевьевы гармонично дополнял сильный интеллект, и не удивительно, что эта под стать брату свободолюбивая натура пустилась во всевозможные интриги и окружила себя обожателями и любовниками.

Источники умалчивают о том, любил ли Великий Конде еще кого-нибудь, кроме м-ль дю Вижан. Еще несколько лет он не оставлял надежды развестись с женой и соединиться с любимой женщиной. Возможно, в навязанном ему браке свободолюбивый и порывистый аристократ, считавший себя равным королям, винил, прежде всего, укреплявшееся французское государство в лице кардиналов Ришелье и Мазарини, что наложило отпечаток на его поведение во время Фронды.

До самой своей смерти принц был известен как страстный поклонник женщин (или считался таковым). Одной из его фавориток несколько недель была знаменитая куртизанка Нинон де Ланкло (1615-1705), имя которой до сих пор остается синонимом прелести, грации, ума и наслаждения. Ее особняк посещали знать и интеллектуалы, а поэты и ученые советовались с ней, когда писали свои труды. В 1664 г. в салоне де Ланкло Жан-Батист Мольер впервые прочитал своего «Тартюфа», вызвав горячие рукоплескания. Нинон аплодировала громче всех, в каждой сцене встречая собственные рассуждения, превосходно схваченные гениальным комедиантом. Вообще, Мольер часто выводил ее в своих пьесах. Очаровательная Селимена в его «Мизантропе» не кто иная, как «королева куртизанок». Независимая, свободная от предрассудков, Нинон проводила жизнь, одинаково удовлетворяя потребности сердца и ума, не обращая внимания на общественное мнение и презирая лицемерие. Она являлась для современников образцом тех качеств интеллекта, которыми тогда могли похвастаться немногие. Она не хотела казаться лучше, чем была, но на самом деле была лучше, чем казалась. Она считала любовь прихотью тела, чем приводила в отчаяние своих многочисленных обожателей, горько жаловавшихся на ее непостоянство. Зато друзья гордились ее дружбой, не будучи в состоянии сказать ни одного упрека в адрес верной подруги.

Эта женщина, воплощавшая в себе все пороки и добродетели своей эпохи, вступила в связь с герцогом Энгиенским вскоре после его победы при Рокруа в мае 1643 г. «Его поцелуи замораживают меня, – отмечала Нинон. – Он подает мне веер, как будто вручает маршальский жезл». Их связь продолжалась всего несколько недель. Как видно, Луи был более горяч, как полководец, нежели любовник. Его страсть была холодна, он не отличался нежностью в любви, но умел оставаться другом своих бывших возлюбленных. Нинон имела массу врагов, завидовавших ее красоте, молодости и независимости. Когда их происки увенчались успехом, Анна Австрийская решила положить конец ее распутству и предложила куртизанке добровольно уйти в монастырь кающихся девушек. Нинон возразила тем, что, во-первых, она не девушка, а, во-вторых, ей не в чем каяться. Только вмешательство герцога Энгиенского отвело от нее угрозу[37]37
  Memoires pour servir a l’Histoire de Louis de Boubon, Prince de Conde. T. II. A Cologne, 1693. P. 64; Godley E. The Great Condé. Р. 13-14.


[Закрыть].

19 мая, когда тело усопшего монарха Людовика XIII упокоилось в усыпальнице Сен-Дени, молодой герцог одержал блестящую победу над испанской армией при Рокруа. Перед этим знаменитым сражением он убежденно заявил, что репутации французского оружия не будет нанесен урон в самом начале нового правления. Итоги его подвел кардинал Мазарини: «Это была самая крупная победа, каких давно уже не было». Победителю не было еще и 22 лет. Его блистательный успех оказался исключительно символичным для статуса королевства, прояснив, в первую очередь, умы тех, кто еще сомневался в способности Франции выиграть в войне. Анонимная гравюра тех лет отразила и внутреннее значение битвы при Рокруа. На ее переднем плане изображены королевская корона на подушечке, на груди сидящего Людовик XIV красуется Орден Святого Духа, а в левой руке, поддерживаемой правой рукой его матери, – скипетр. Другой рукой королева Анна Австрийская держит лавровый венец, рядом стоит младший брат короля герцог Филипп Анжуйский (позже герцог Орлеанский). Позади в дымовой завесе на фоне Рокруа герцог Энгиенский атакует противника в доспехах и в большой шляпе с белыми перьями, как когда-то у деда Людовика XIV Генриха IV Бурбона. Эта картина была призвана сказать о том, что, победив испанскую армию, молодой полководец укрепил регентство и уберег Францию от иностранного вторжения. Отчасти не поэтому ли много лет спустя король простит его измену и службу Испании? Триумфатор, известный позже как Великий Конде, станет одним из самых знаменитых полководцев Франции XVII в. и, пожалуй, последним олицетворением мятежного духа французской аристократии.

Но мы забежали вперед. Сейчас же скажем, что настоящая слава, ставшая основой его полководческого величия, пришла к Луи 19 мая 1643 г., когда он одержал свою первую победу, как командующий, в сражении под Рокруа. Наконец, он дождался своего звездного дня. И, надо сказать, довольно быстро и все благодаря Ришелье, с которым он так не желал породниться. 4 декабря 1642 г. чуть ли не на последнем вздохе кардинал посоветовал Людовику XIII назначить Луи Энгиенского главнокомандующим армией на северной границе. Это назначение в феврале 1643 г. было получено с сомнительным одобрением. Да, он проявил себя в трех кампаниях, но ни в одной из них не имел ответственности, и ни одна из них не имела первостепенного значения. Герцог никогда не видел большой кровавой битвы и к тому же был слишком молод. Но острота военно-политической ситуации была очевидна, и необходимы были неординарные решения. И Мазарини успокоил умирающего короля, поддержав кандидатуру герцога Энгиенского, правда, с оговоркой, что «Месье герцог должен слушаться его во всех делах». Под «ним» подразумевался старый опытный ветеран маршал Л’Опиталь, ставший заместителем молодого командующего.

А положение было следующим. В ноябре 1641 г. скончался штатгальтер Испанских Нидерландов кардинал-инфант дон Фердинанд Австрийский (1609-1641), младший брат испанского короля и французской королевы. Его сменил дон Франсиско де Мело, герцог де Торделагуна. Зимой 1641-1642 гг. Мадрид перебросил туда подкрепления, и в результате кампании 1642 г. позиции испанцев в Нидерландах стали прочны, как никогда прежде. Кульминацией этой кампании стала победа, одержанная Мело 26 мая при Гоннекурте. Французам нельзя было проиграть ни одного сражения, ибо в 1643 г. инициатива в военных действиях находилась на стороне испанцев.

Последние же вполне осознавали, что Франция находится в смятении в силу известных внутренних и внешних причин. Правда, осторожные политики при Мадридском дворе советовали оставить в новой кампании Францию наедине с ее проблемами и сосредоточиться на Республике Соединенных Провинций. Но Мело думал иначе. Сейчас Франция казалась ему идеальной мишенью. Тяжелое поражение, нанесенное французам в настоящий момент, могло бы вынудить их просить мира. Позиция дона Франсиско была достаточно обоснованной, тем более, что он нашел понимание у первого министра графа Оливареса.

В битве при Рокруа участвовали 22 000 французов под командованием герцога Энгиенского, освобождавшие город, и 26-тысячная испанская армия дона Франсиско де Мело. Правда, споры о точной численности обеих армий, особенно испанской, продолжаются до сих пор. Количество французских солдат оценивают от 20 (сам герцог Энгиенский) до 23 000 (герцог Омальский), испанских – от 19 до 28 000. Скорее всего, Луи округлял число своих солдат в меньшую, а испанцев – в большую сторону. К тому же французы учитывали численность имперских полков в испанской армии, которые так и не приняли участия в битве.

События разворачивались так. Намереваясь вторгнуться в Шампань, Мело форсировал реку Маас и 12 мая осадил маленький город Рокруа в 100 км от Брюсселя, «похожий на бульвар с той стороны, где Нидерланды прилегают к нему». С одной стороны города простирались почти непроходимые леса, с другой располагалось болото. Кардинал Ришелье своевременно не позаботился о дополнительном укреплении и снабжении продовольствием затерянного в лесах города. Когда испанцы прибыли туда, один из земляных валов почти обрушился. Рокруа храбро защищал тысячный гарнизон при поддержке 400 ополченцев. Мело осуществлял военные операции вместе с имперскими контингентами генерала Бека – компетентного, хотя и лишенного воображения, офицера. Генералу было приказано занять замок Шато-Рено примерно в 33 км от Рокруа.

Доверив главную армию Франции еще неопытному полководцу, Мазарини рассчитывал, что осторожный маршал Л’Опиталь станет его военным советником, но просчитался. Молодой воин оказался самостоятельным. Достигнув окрестностей Рокруа, на военном совете 17 мая французские военачальники начали дискуссии, затрудняясь с выбором стратегии. Чтобы снять осаду города, необходимо было пройти через узкое дефиле, в котором не могла развернуться превосходная французская кавалерия. И только что были получены известия о смерти короля, что тоже склоняло к осторожным решениям – при неизбежных в начале регентского правления политических интригах Франция не могла позволить себе поражение. Л’Опиталь советовал отказаться от прямой атаки, обойти противника и перерезать его коммуникации. Это вполне могло сработать – многие исторические примеры говорят, что это был достаточно хороший план, даже если бы корпус Бека мешал его осуществлению (такой маневр доказал свою пользу под Фрейбургом в следующем году). Но герцог Энгиенский при поддержке пользовавшегося в армии большим авторитетом лагерного маршала Жана Гассиона, ученика знаменитого полководца и шведского короля Густава II Адольфа, настоял на генеральном сражении.

Личность Гассиона заслуживает, по меньшей мере, еще несколько штрихов в этой книге. Лагерный маршал был истым воякой и не любил бывать при дворе. Однажды Людовик XIII приказал ему пристутсвовать на Большой литургии в Королевской Капелле и затем спросил, что он думает о прослушанной музыке. «Сир, – ответил Гассион в добром расположении духа, – шесть барабанщиков и шесть трубачей производят куда больший шум».

Марш через дефиле содержал немалый риск – даже небольшие силы испанцев могли остановить французов и разбить их в мелких стычках. Там не могла развернуться великолепная кавалерия герцога. Уже 18 мая хорватские аванпосты предприимчивого Мело, наткнувшись на аванград Гассиона, сообщили о приближении французской армии, идущей на помощь Рокруа. Но, вероятно, сам испанский командующий желал генерального сражения, считая, что поражение в большой битве станет более тяжелым ударом для Франции, чем падение небольшой приграничной крепости. И позволил французам приблизиться, послав гонца Беку с приказом немедленно идти на соединение, чтобы успеть к утру. Мело не знал, что Бек, получив приказ уже после наступления темноты, решил не будить своих солдат и покинуть лагерь только утром. Флегматичный немец, знающий, насколько увлекающимся может быть Мело, не поверил, что положение так серьезно. А испанец, ожидая противника, поднимал ставки в этой игре – вместо отражения сил герцога после незначительных стычек он теперь мог полностью уничтожить его армию, ибо дефиле в тылу французов должно было сильно мешать им во время отступления.

Одновременнно генералу-ветерану де Фонтену, родившемуся еще в 1575 г. бедным дворянином из Франш-Конте и получившему за долгую верную службу титул графа, Мело приказал строить армию для битвы. Небольшие силы под командованием Суареса остались в лагере, чтобы наблюдать за Рокруа. Обиженный расположением герцога Энгиенского к Гассиону, заносчивый маршал Ла Ферте решил, воспользовавшись моментом, атаковать Суареса и снять осаду самому. Однако после жаркой схватки части немецкой кавалерии де Вера отбросили его назад.

Вечером 18 мая, непосредственно перед наступлением темноты, герцог Эрнгиенский, обозревая поле битвы, начал приводить свою армию в боевой порядок. А переполняемый нервной энергией Мело провел ночь, обходя боевую линию испанцев, стараясь воодушевить своих солдат и офицеров.

Дон Франсиско возлагал большие надежды на 1000 пехотинцев, просочившихся в лес, рассчитывая, что засада компенсирует превосходство французской кавалерии. Но около 3 часов утра испанский дезертир сообщил герцогу Энгиенскому и Гассиону о поджидающей их в лесу засаде, добавив, что Бек с 5-6 тысячами еще не присоединился к главным силам. И Луи быстро отреагировал, решив разбить Мело до подхода подкреплений. Французы построились в боевой порядок, а отдельный отряд герцог отправил в лес ударить по засаде.

Равнина протяженностью 2 500 метров, на которой произошла битва, располагалась юго-западнее Рокруа. Большой лес находился от нее к юго-востоку, а к северу от равнины протекал ручей Сен-Анна с болотистой долиной, которая могла затруднить боевые действия конницы. Небольшая лощина – исток ручья Руж-Фонтен – пересекала все поле сражения в центре. Правым крылом французов командовал сам герцог (первый эшелон из 10 эскадронов возглавлял Гассион, второй из пяти – сам Луи), левым – Л’Опиталь (первым эшелоном из 8 эскадронов командовал Ла Ферте, вторым из пяти – Л’Опиталь), а центром, где выстроились один за другим два эшелона пехоты – д’Эспинан. Перед пехотой поставили 12 орудий.

Испанская армия была построена зеркально французской – с пехотой в три эшелона в центре и кавалерией в двух эшелонах по флангам.Правда, испанцы сузили свой фронт, уменьшив промежутки между терциями, в итоге масса пехоты выглядела гигантским квадратом. Правым флангом эльзасской кавалерии командовал граф Изенбург, а валлонскими всадниками левого крыла – герцог Альбукерке. Центр состоял из пяти испанских терций (боевых построений, представлявших собой пикинерскую фалангу с аркебузирами в первых двух рядах и пикинерами в задних четырех), одной бургундской и двух итальянских. Справа налево они располагались так: Висконти (итальянская терция), Веландия (испанская), 4 испанские терции, бургундцы и Строцци (итальянцы). Этот эшелон был построен типично для испанцев, каждая терция состояла из 20-25 шеренг по 70-80 человек. Меньшие по количеству батальоны второго и третьего эшелона построились по имперскому образцу в 10 шеренг по 50 человек в каждой. 18 пушек, располагавшихся перед пехотой, были большего калибра, чем у французов. Командующий первым эшелоном старый и больной Фонтен передвигался на носилках, но все равно занял место во главе своих терций. Его храбрость оставалась при нем, но центру не помешал бы более активный предводитель.

Французские пушки открыли огонь в 4 утра, испанцы немедленно ответили, хотя было еще слишком темно, чтобы ясно различать противника. В связи с отсутствием Бека Мело все-таки ощущал некоторую неуверенность и поэтому принял решение вести оборонительный бой до его подхода. А с первыми лучами рассвета 19 мая французская и испанская стороны сцепились друг с другом. В 5 часов утра кавалерийские фланги начали одновременную атаку противника. Сражение было крайне ожесточенным, и вначале французов постигла неудача. На левом крыле бравый Ла Ферте атаковал слишком быстро, не приведя в порядок своих всадников, расстроивших ряды на мягкой болотистой земле во время сближения с противником. При этом он мчался на высокой скорости, из-за чего кавалеристы смешались еще больше, и до Изенбурга добралась беспорядочная толпа. А Изенбург вел своих людей в атаку медленной рысью, сохраняя порядок в рядах. В итоге отличный порядок победил беспорядочный порыв – Ла Ферте был ранен и взят в плен, а эльзасская кавалерия погнала первый эшелон французов прямо на их резерв. Л’Опиталь попытался контратаковать, но тоже был дважды ранен, а его эскадроны бежали. Многие полки укрылись в лесу западнее болота. Чтобы развить успех, Изенбург разделил свое крыло – одни эскадроны стали преследовать французский обоз, а остальные были брошены против французской пехоты. В это время терция Висконти пришла на помощь терции Веландии, наступавшей вперед. Часть полков герцога Энгиенского были отброшены назад, французы также лишились нескольких пушек. Казалось, что к 6 утра Луи проиграл битву. Однако недостаток кавалерии не позволил де Мело развить наметившийся успех, а французский полководец не растерялся.

Очевидцы говорили, что герцог Энгиенский проявил настоящие чудеса распорядительности и отваги. Сумев восстановить боевой порядок королевской армии, он пустил в дело свою многочисленную конницу, разгромившую кавалерию противника. На правом крыле проходил полностью наоборот. Гассион двинулся через захваченный ранее лес (где засада испанцев была уже ликвидирована), чтобы слева обойти Альбукерке. Тот развернул фронт и отбросил Гассиона обратно, но при этом подставил герцогу Энгиенскому свой фланг. Луи наступал быстрой рысью, не ломая строй, а уничтожившие засаду мушкетеры из леса и Пикардийский полк поддерживали его атаку огнем. Терции Строцци и бургундцев постарались отвлечь на себя пикардийцев. После отчаянного сопротивления испанцы были сокрушены и обратились в бегство, а Луи и Гассион разделили победившее крыло на две группы. Гассион был отправлен в преследование, а герцог нанес удар по центру и правому крылу противника, которые были сметены первым же натиском.

На своем правом крыле Изенбург упорно теснил французскую пехоту. Создавалось впечатление, что она вот-вот будет обращена в бегство. Возможно, он допустил ошибку, атакуя противника во фронт, тогда как герцог Энгиенский добился быстрого успеха атакой с тыла. Фонтен, в свою очередь, упустил удачный момент бросить остальные четыре испанских терции на помощь Веландии. Французский резерв барона Сиро из 800 кавалеристов контратаковал Изенбурга и остановил его. Командующий вторым эшелоном пехоты Лавальер бросил вперед своих солдат. Французы вернули некоторые из потерянных орудий, несмотря на то, что уцелевшие валлоны из разбитого крыла Альбукерке прорвались и соединились с Изенбургом. Сейчас малейшее усилие могло склонить победу на ту или иную сторону. И Луи вихрем пронесся сквозь второй и третий эшелоны центра и, обойдя первый эшелон с севера, внезапно появился в тылу Изенбурга. Л’Опиталь с остатками кавалерийских частей левого фланга покинул лес, куда он отступил, и атаковал эльзассцев в правый фланг. Изенбург отчаянно сопротивлялся и не оставлял попыток найти выход из положения.

Мело, тем временем, пробился к Висконти, сказав ему: «Я хочу погибнуть здесь вместе с итальянскими синьорами!» Висконти ответил: «Все мы готовы умереть на службе у короля!». Но обе сражавшиеся терции были наголову разбиты превосходящими силами атаковавших их при непрерывном пушечном огне со всех сторон французов, а Веландия и Висконти погибли. Видя происходящее, Фонтен перестроил оставшиеся у него пять терций в каре. Лучшим выходом для него сейчас было бы выйти из боя и отступить, но он не решился, скорее всего, потому, что смутно представлял себе обстановку на флангах. И еще ветеран питал надежду, что Бек вот-вот появится и спасет ситуацию. Но, в любом случае, между 6.00 и 8.00 испанцы проиграли сражение.

Герцог Энгиенский тоже помнил о Беке, и поэтому перестроил свою армию для атаки каре испанской пехоты. Даже не дожидаясь полной готовности, он бросился вперед, произведя три атаки, которые были отражены свежими терциями, которые были поддержаны огнем всех 18 орудий. Во время одной из атак доблестный Фонтен был убит. Между тем, Мело потерял обоз, и когда в 9.30 утра французский командующий готовил четвертую атаку, его противник был уже окружен и подал сигнал о капитуляции. У испанцев почти закончились боеприпасы, да и оставалось их не более 8 000 человек в строю. Но когда герцог Энгиенский поскакал на переговоры, некоторые солдаты противника ошибочно приняли его эскорт за новую атаку и открыли огонь. Луи остался невредим, но его люди бросились в новую атаку, ворвались в ряды противника и устроили резню, которую еле удалось остановить. К 10 утра Испания лишилась элитных полков ветеранов.

С разгромом испанских терций погиб и миф об их непобедимости, хотя победа французов вовсе не выглядела однозначным триумфом. Всего испанцы потеряли 8 000-10 000 человек убитыми и пленными, из них 6 000 пехоты, являвшей собой цвет армии. Согласно другим, очень похожим данным, дон Франсиско де Мело потерял половину своей армии, что составляло 8 000 убитыми и 6 000 пленными, 200 знамен и 60 штандартов. Есть точка зрения, что в это число следует включить 3 826 испанцев, капитулировавших в конце битвы, а убитых среди них было около 1 000. В июле 1643 г. около 2 500 выживших при Рокруа солдат Мело добрались до Фуэнтеррабии.

Герцог Энгиенский в своей реляции объявил о потере всего 2 000 солдат, возможно, скрыв действительную цифру жертв выигранного сражения. Скорее всего, потери французов убитыми и ранеными составили более 5 000 человек. Но там, на месте прошедшего сражения, победители не скрывали своих чувств. Луи приказал солдатам и офицерам поблагодарить Бога за победу. Тогда гугенот Гассион импульсивно воскликнул: «Месье, Вы сегодня самый победоносный принц в христианстве. Ваша победа – от Бога, и я благодарю его за это». В полдень герцог Энгиенский триумфально въехал в ворота Рокруа[38]38
  Guthrie W.P. The later Thirty… P. 170-180; Louis Joseph de Bourbon Conde. Op.cit. P. 15-23; Lynn J.A. Giant of the Grand Siecle. P. 316; Godley E. The Great Condé. Р. 41-63; Stradling R. A. Spain's struggle for Europe, 1598-1668. London; Rio Grande, 1994. P. 26-28.


[Закрыть].

Известный французский историк Фернан Бродель отмечал, что «наиболее блестящее столетие Испании подошло к концу после поражения у Рокруа…» В литературе Рокруа стал символом сокрушительного разгрома испанской армии и началом главы, открывающей историю упадка испанской монархии. Но самое важное – битва при Рокруа ясно показала несостоятельность в новых условиях ренессансной военной школы, когда густые и глубокие построения пехоты, перемещавшиеся параллельными, готовыми сблизиться в битве колоннами, попытались противостоять артиллерии, кавалерии и пехоте, действовавшей в линейных порядках. Это было сражение двух армий, исповедовавших разные тактические принципы. «В пользу Франции сыграли два фактора: превосходство кавалерии и артиллерии – богатого войска и войска богатых… – отметил французский историк П. Шоню, – При Рокруа стало очевидно, что испанский боевой строй устарел. Разумеется, кавалерийская атака, которая внезапно смела испанские каре третьей линии, имела свою цену, но каре первых линий дрогнули перед пушкой. Массивность губила их с той же неотвратимостью, что и слабая огневая мощь и уязвимость флангов. Надо было… развернуть пехоту в линию, чтобы давать больше огня, как это делал Густав-Адольф». Действительно, французы использовали свои 12 орудий куда эффективнее, чем испанцы свои 18. Главный вывод Шоню может служить лейтмотивом всей «военной революции» конца XV – начала XVIII вв. Он заключается в следующем: «С одной стороны, огонь выдвигает на первое место экономическое и техническое превосходство. Линейные порядки требуют гораздо большей координации, а стало быть, более совершенной подготовки людей. Все способствует возрастанию цены и изощренности войны. На смену столкновению орд приходит изощренная игра. Будучи более грамотной, война становится более гуманной»[39]39
  Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. Структуры повседневности. Возможное и невозможное. Т. 1. М., 1986. С. 451-452; Шоню П. Цивилизация Классической Европы. Екатеринбург, 2005. С. 44-45. Термин «военная революция» взят нами в кавычки, поскольку к XXI в. среди специалистов сформировалось и окрепло эволюционное течение, подвергнувшее сомнению саму идею военной революции. Революция, заключавшаяся не только во внедрении пороха и огнестрельного оружия, но и в трансформации военного дела, не могла длиться ни 350, ни даже 100 лет. Сегодня интерес к дискуссии о военной революции несколько спал, и в последних публикациях о ней говорится мимоходом. См. подробнее: Пенской В.В. Переворот в военном деле Западной Европы конца XV-XVII вв. в новейшей англоязычной историографии//Новая и новейшая история. 2012. № 3. С. 152-158.


[Закрыть].

Вместе с тем, реляции о сражении при Рокруа основательно отредактировали (в этом процессе непосредственное участие принимал сам Мазарини) для 651 номера французской la Gazette, выпускавшейся с 1631 г. Возможно, испанские источники этого события более достоверны, поскольку испанские потери подтверждаются не только мнением очевидцев, но и финансовыми документами. На самом деле, битва при Рокруа не была безоговорочным триумфом герцога Энгиенского и не привела к гибели испанской армии. Да, «золотой век» Испании фактически закончился, но еще некоторое время, вплоть до Пиренейского мира 1659 г., она конвульсивными усилиями, и иногда даже очень успешными, пыталась восстановить свой былой военный престиж.

В итоге испанцы проиграли, но обе стороны во время боя проявили равное мужество и стойкость. Для французов это была довольно дорогая победа, а для испанцев – весьма чувствительное поражение. Тем не менее, немалая часть чисто испанской пехоты была сохранена, хотя далеко не все ветераны Рокруа захотели потом продолжить службу. Реальной точкой отсчета, после которой померкла испанская слава, можно считать битву при Дюнкерке 1658 г., о которой речь еще будет впереди. По иронии судьбы испанцами там будет командовать их победитель при Рокруа. Если бы в 1643 г. какой-нибудь астролог смог предсказать Луи Энгиенскому будущее!

Победа при Рокруа стала предметом мощной пропаганды. Она прославила молодого военачальника в Европе, повысила его политическую значимость и авторитет внутри Франции, но, вместе с тем, и обострила его и так непомерное чувство собственного превосходства и ощущение той роли, которую он должен играть на политической и военной сцене. В королевстве она была воспринята не только как счастливое предзнаменование для нового правления, но и усилила влияние при дворе воинственной «партии Конде» в противовес сторонникам мира во что бы то ни стало. Особняк Конде в Париже постоянно окружали люди, а Шарлотта Конде не без гордости жаловалась, что дверь в ее комнате никогда не закрывается, и поэтому она не может отдохнуть.