Текст книги "Творчество как преодоление зла в духовно-нравственном становлении личности"

§ 5. Ценностные и смысловые ориентиры культурных эпох (Античность, Средневековье, Новое время и современность)

В XX веке нарастает новое ощущение, ведущее к определению разных смыслов культур. Идет процесс трудный и мучительный, ибо назревает особый тип сознания человека нашего времени, формируется новый тип мышления. В нашей стране этими фундаментальными вопросами занимается В.С. Библер. В культуре нет прогресса, невозможно сказать, что ценностные смыслы Античности стоят на низшей ступени, а средневековые – на более высокой. В культуре нет лестницы. Каждая эпоха рождает свои смыслы, которые не определяются по принципу «хуже» – «лучше», все они оказываются значимыми. Претензии на единственность и всеобщность отпадают. В конце XX века предстоит освоить все эти смыслы в их общении друг с другом и в их взаимоисключениях, чтобы осознать свое бытие в конце века, свои внутренние духовные борения. Люди разных смысловых миров не способны понять друг друга. Однако этот сдвиг, по убеждению В. Библера, должен к началу XXI века произойти. Пока же нам проще «прислониться» к одному смыслу, срастись с ним.

Схема истории культуры имеет всеобщий смысл. Аристотель не меньше знает о мире, чем Шекспир, а Шекспир не меньше, чем Толстой. Каждый их них знает иное, у каждого свой смысл понимания. Человек же XX века, считает В. Библер, способен бесконечно развивать свой смысл. Если мы познали Пушкина, это не означает, что Набоков уже стал ненужным. Напротив, теперь не обойтись и без обратной связи: без Набокова невозможен Пушкин. Существует внутренние переклички, отталкивания и переосмысления. В. Библер в данном случае находит очень интересный ход – ремарку к «персонажности» надвигающихся культурных эпох: «Явление четвертое. Те же и… Софья», где четвертое явление обозначает последний четвертый завершающий этап человеческой истории. В нем еще сохраняется все то, что было и есть, но приобретается и качественно и количественно новое – София. Культура сохраняет эту «персонажность». Перед нами полифонизм искусства: Эсхил, Шекспир, Рембрандт, Бах, Пушкин, Достоевский, Глинка, Левитан…

В. Библер выявляет художественную деятельность каждой эпохи, в которой человек себя осознает, обращает ее на себя. В Античности – это трагедия (с хором, зрителями), эпоха представлена Героем. В средневековой культуре – это храмовая (церковная) служба (с литургией, символами купольного собора и иконописью). Образы эпохи – Страстотерпец и Мастер. Новое время представлено романом (в нем и Моя жизнь, понятая и представленная от рождения до смерти), здесь Автор рисует свою биографию в романной отстраненности. Это уже не участие в трагедийном действе или жизнь в храме, а проигрывание, воспоминание своей жизни. В этом смысле уникален Пушкин, который писал роман «Евгений Онегин» как жизнь свою и в то же время отстраненно, а также и для нас:

 
Блажен, кто праздник Жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
 

Евгений Онегин

Пушкин не закончил ни одну сюжетную линию романа, что впоследствии послужило для многих желанием «доиграть», закончить произведение. Роман явился жизнью. Об этом писал литературовед Ю. Лотман (32). Жизнь не знает категорий начала и конца, и Пушкин избежал этого. Предмет повествования представлен не завершенным текстом человеческой жизни, а произвольно выбранным куском, поэтому в «Евгении Онегине» нет начала и конца в литературном смысле. Читатель завершал роман кругом знакомых, привычных и понятных ему проблем, он уже это знал либо из других романов, либо из собственной жизни.

В поэтике Пушкина ключевыми словами становятся: воспоминания, перечитывания, воображаемое, сочиненное, незаконченное (оборванное). Свою жизнь он прочитывает как написанную, жалуется, проклинает, плачет. «Но строк печальных не смываю», – заявляет Автор об авторизации своей жизни. Только при перечитывании мы постигаем поступок, жизнь в целом.

Развитая литературоведом М. Бахтиным романная поэтика является гениальным осмыслением культуры Нового времени. (33, 34, 35). Нововременная поэтика преобразует античную и средневековую поэтику, меняются смыслы, переосмысливаются ценности жизни.

Основная бахтинская идея – идея «диалога». «Диалог» возникает на грани культур, во время становления иной культурной эпохи, когда предстоит общение, а не познание. В результате такого погружения в инокультуру диалог выходит обновленным, перестроенным. В исследованиях о Достоевском М. Бахтин вступает в «диалог» с человеком в период его кризисных состояний, в момент решения «последних вопросов бытия», человек не совпадает с самим собой. Другой стороной «диалога» Бахтина является его обращенность к речи, к «речевому тексту». Наконец, диалогизм Бахтина проявляется в хронотопе (романном единстве пространства и времени). М. Бахтин пишет о бесконечных смыслах, которые анализируются только в соприкосновении с чужим смыслом. В тексте всегда слышим голос героя, голос автора, но в тексте присутствует и наш голос, иначе зачем мы к этому тексту обращаемся. Мы вступаем в «диалог».

Изучать текст можно начинать с историко-культурного обихода, социальных связей, но познать смыслы текста следует с замысла, с традиции, существующей до начала действия, – и понять все это надо именно как текст. И бытовые реалии – как текст. Мы погружаемся в диалог.

Гуманитарное мышление XX века обращается к человеку через текст. В тексте человек живет вне своего физического бытия, он слушает другого, разговаривает с ним, осмысливает себя. Через текст Я понимаю Другого, Я спорю с ним, следовательно, принимаю его в себя. В конце концов, Моя жизнь имеет смысл только в тексте. Так оценивает Бахтин бытие человека: его поступки, творчество. По его мнению, именно в несовпадении Я с Текстом осуществляется духовная жизнь человека, он имеет шанс перерешить свой смысл, свое духовное бытие.

Таким образом, культура есть Моя жизнь, Мой духовный мир, воплощенный в произведение и существующий до и после Меня, в жизни последующих поколений. Мой дух, Моя плоть и Мое общение существуют в форме культуры. Так, В. Библер пишет о том, что смысл культурной жизни человека осмыслен на грани различных культур, и она позволяет «автору и читателю – как бы заново порождать мир, бытие предметов, людей, свое собственное бытие – из плоскости полотна, хаоса красок, ритмов стиха, философских начал, мгновений нравственного катарсиса» (26, 290). Философ, подтверждая то, что в культуре человек – творец и подобен Богу, приводит высказывания Поля Валери: «Бог сотворил мир из ничего, но материал все время чувствуется». В этой шутке есть истина человеческого сотворчества.

Диалог только тогда осуществляется, когда он развертывается и формирует новые смыслы. Любой текст – это множество смыслов. Без этого не обойтись. Творческий акт полагает при каждом новом прочтении новые смыслы, новую культуру, разворачивается во встречах автора-читателя (зрителя, слушателя) в бесконечно новые переосмысления и перевоплощения Любопытно рассмотреть в этом плане и нравственную самодетерминацию, рассмотреть эпохально, так, как она сложилась.

В. Библер начинает свои рассуждения с эпохи Античности, тогда человек был включен в роковую предопределенность рода и космоса. Было важно выяснить завязку поступка (в начале рода) и развязку (в божественных приговорах). Я могу перерешить рок, но смогу ли я избыть рок? Решая в ту или иную сторону, я рискую, это риск самодетерминации. Христианская нравственность – это, прежде всего, любовь к человеку. Здесь человек все время решает: виновен или не виновен, мог не сделать греха или не мог? В этих решениях или поступках тоже есть момент самодетерминации.

Новое время создает сплетение нравственных коллизий, взаимоисключение их. Наиболее наглядно это осуществлено в романах Достоевского. Перед Раскольниковым вечно стоит вопрос: убить или не убить? Иван Карамазов мучается вопросом: имеет ли смысл история? Все это Образы культуры. Только через них мы задумываемся о смысле нравственности.

Говоря о воздействии текста, о его способности «перерешить» человеческую жизнь, можно говорить (опять же ссылаясь на В. Библера) о произведениях, соучастие в которых актуализирует «социум культуры». В Античности это осуществляется через трагедию и катарсис. В этих формах – общение людей эпохи, их индивидуальная жизнь. В Средние века – это литургия, участие в соборном ритуале, в движении человека к Вечности. В Новом времени – это форма романа, романное отстранение личной биографии. Культуро-формирующее сознание Нового времени – романно. Все эти «постановки» собственной жизни осуществляются в гениальных произведениях культуры: трагедиях Софокла, Шекспира, драмах Чехова…

XX век предполагает актуализацию бесконечно возможного бытия. «Мир актуален как бесконечно «возможностный», – утверждает В. Библер (26, 356). Одновременно, делая выводы, он пишет, что подобная бесконечно возможная актуализация в одном сознании, неизбежно вызывает мысль о катастрофе разума. Мы осознаем наше время как разрыв со всем предшествующим, как отказ от традиции.

В. Библер пишет о возникновении нового типа сознания, в котором сожительствуют: рефлексия, авторитаризм и эмпирика, изобретатель и аналитик. Наш разум сосредоточен на грани различных смыслов, разных культур, различных форм понимания и сотворения мира, «начинает складываться новый, особенный, всеобщий разум, отвечающий за жизнь людей в веке XXI» (26, 384).

Движение ценностных и смысловых ориентиров во времени тоже можно выразить в схеме:

Диаграмма 5

Творчество, создаваемое в Античности, в главном жанре трагедии всегда онтологично. Литургия как жанр и культурный феномен, доживший до наших дней без трансформации, но совсем непопулярный и неизвестный большинству, – всегда несет абсолютное знание истины. Оно выражено в 10 заповедях, которые, хотя и не востребованы в современном постмодернистском сознании, но живут уже две тысячи лет. Эти знания просто отстранены от реальности. Новое время – это время творчества всех и во всем: в культуре, науке, политике, в жизни. Творчество – это сотворение нового в любой сфере бытия. К началу XX века сложилась ситуация, когда все и во всем было сотворено. Стали говорить: новое – это хорошо забытое старое. Исчез Творец в силе неверия – исчезло и творчество. Ничего нового уже давно не создается. Философ И. Смирнов называет два варианта творческого состояния нашего времени: шизоидный и нарцисстский. Хотелось бы с ним согласиться без комментария.

Мир, не создающий никаких ценностей, постепенно перестает ими интересоваться. Исчезают гении, творцы и само творчество.

Необходимость хотя бы схематических знаний о развитии культурных эпох, стилей, эпохальных ценностных ориентаций, традиций является бесспорной. Изучение Текста как Бытия жизни требует знания эпохи, представления в целом всего культурного процесса от начала и до конца, чтобы осмыслить текст в его многих смысловых пластах, пропустить его через сознание современного читателя. Образы культуры (Прометей, Гамлет, Дон-Кихот, Илья Муромец, Иван Карамазов…) предстают перед нами в разных формах: в диалоге, в «последних вопросах» бытия, в бытийственных ситуациях. Они – предмет постоянно неразрешенного, переосмысливаемого каждым поколением и каждым читателем спора культур. И каждый всякий раз заново изменяет смысл диалога, обогащает его новыми смыслами. Гуманитарное мышление воссоздает смысл человеческого бытия, а Я воссоздаю смысл моего бытия через диалог культур.

Не может быть одного толкования текста, он должен быть интерпретирован по-разному, в разных пониманиях, голосах, воплощениях. Следует только помнить, что ни один текст не существует без авторского голоса. Раскрытие содержания текста, как правило, характеризует самого исследователя. Если исследователь не равен творцу, то его исследования снижают уровень ценности произведения и глубину его понимания. А если исследователь равновелик создателю, как в случае с М. Бахтиным, Ю. Лотманом, С. Аверинцевым, тогда предполагается перевод с одного языка (автора) на другой язык (произведения). Художник создает свое творение через призму своего сознания, у него свое представление о мире и красоте, часто не совпадающее с тем, что существует вне его. Именно это и рождает множественность познания одного и того же. Художник может закреплять в тексте, на полотне, в звуках, настоящий момент, может преодолевать время, может отражать черты и явления вневременного бытия.

Произведения искусства, к какой бы эпохе они ни принадлежали, остаются шедеврами и для последующих веков. Искусство развивается путем накопления опыта, традиций, создания ценностей. Настоящее произведение искусства имеет вид незавершенного, это побуждает читателя (зрителя, слушателя) к активности познания. Искусство существует в движении, в живом восприятии познающего.

Совершенно невозможен в культуре отказ от традиций, они облегчают познание. Традиция – явление саморазвивающееся, поэтому традиции древнерусской литературы могут не совпадать с традициями века Просвещения.

Развитие теории стилей, предложенное Д. Лихачевым, наглядно показывает, что стиль формируется раньше, чем теория о нем. Стили появляются спонтанно и лишь потом осмысляются в теории. Так, развитие стиля романтизма с его обращенностью к человеку, его внутреннему состоянию, к миру его переживаний, явилось предпосылкой к появлению «большого» стиля – реализма. Декаданс способствовал появлению модернизма. Единственно необъяснимым с точки зрения имманентности развития литературы стало появление «стиля» социалистического реализма. Ни к какому «высокому» стилю он не привел, а стал зависимым от политики.

По мнению Д. Лихачева, это стиль работы официальной цензуры и только. Когда В. Ленин писал свою классическую формулировку: «…мы из каждой национальной культуры берем только ее демократические и ее социалистические элементы» (36, 121), – он не задумывался об имманентности развития мирового литературного процесса.

Это – искусственно канонизированная «официальная линия» культурно-исторического развития. Совершенно однозначно оценивалось все: от Даниила

Заточника и Аввакума до Шолохова и Солженицына. Вся история русской литературы и культуры подчинена была линии революционного развития трех этапов освободительного движения. Были выработаны и свои ценности. В литературе стало укореняться странное сочетание любви и ненависти. Два прямо противоположных чувства вдруг стали осознаваться как взаимодополняющие друг друга. Ненависть признавалась условием и средством достижения любви. В. Белинский признается В. Боткину: «Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную… Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов» (37; 644, 648). Н. Некрасов бросает афористические призывы: «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть». И так до советских афоризмов: «Добро должно быть с кулаками».

Ценности искусства изменчивы, но одновременно они и чрезвычайно устойчивы. Литература, искусство – вечны в культуре. Исчезает только то, что не является искусством – «шлак», «пена». В середине XVIII века шел спор о том, кто первее: Ломоносов или Петров? Официально был признан Василий Петров. Кто сейчас помнит В. Петрова – придворного одописца?

Следовательно, творчество должно содержать в себе нечто, что и позволяет ему быть в веках.

Примечания к Главе I

1. Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. – М.: Политиздат, 1992. – 542 с.

2. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – М.: Республика, 1994. —447 с.

3. Аверинцев С.С. Крещение Руси и путь русской культуры. – С. 53–61 // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. – М.: Столица, 1991. – 309 с.

4. Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ. – Л.: Наука, 1984. – 203 с.

5. История русской литературы в 4-х томах. – Т. 4. – Л.: Наука, 1983.

6. Парамонов Б.М. Конец стиля. – М.: Аграф; СПб.: Алетейя, 1999. – 449 с.

7. Соловьев В.С. Сочинения в 2-х томах. – Т. 2. – М.: Мысль, 1990.

8. Лихачев Д.С. Избранные работы в 3-х томах. – Т. 1. – Л.: Художественная литература, 1987.

9. Федякин С. Постмодернизм. Вторая серия // Литературная газета. – 1994. – № 10.

10. Смирнов И.П. Бытие и творчество. (Приложение к альманаху «Канун», выпуск 1) – СПб., 1996. – 192 с.

11. Кожинов В.В. Судьба России. – М.: Молодая гвардия, 1990.-254 с.

12. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное… – Иркутск: Восточно-Сибирское издательство, 1979. – 368 с.

13. Трубецкой Е. Умозрение в красках. Вопрос о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи. – С. 195–219 // Философия русского религиозного искусства XVI–XX вв. Антология. – М.: Прогресс, 1993. – 400 с.

14. Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине в 5-ти томах. – Т. 5. – М.: Политиздат, 1984.

15. Пушкин А.С. Собр. Соч. В 10-ти томах. – М.: Правда, 1981.

16. Достоевский Ф.М. Собр. Соч. В 15-ти томах. – Л.: Наука, 1989.

17. Чехов А.П. Чайка. – СПб.: Нева; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.-191 с.

18. Ходасевич В. Колеблемый треножник: Избранное. – М.: Советский писатель, 1991. – 688 с.

19. Акунин Б. Чайка, – СПб.: Нева; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.-191 с.

20. Виролайнен М.Н. Типология культурных эпох русской истории // Русская литература. – 1991. – № 1. – С. 3—21.

21. Лихачев Д.С., Панченко AM., Понырко Н.Д Смех в Древней Руси. – Л.: Наука, 1984. – 294 с.

22. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII–XIX веков. – М.: Высшая школа, 1982. -528 с.

23. Томашевский Б.В. Пушкин. Работы разных лет. – М.: Книга, 1990. – 672 с.

24. Альфонсов В. Нам слово нужно для жизни. В поэтическом мире Маяковского. – Л.: Советский писатель, 1984. – 248 с.

25. Иванов В.И. Родное и вселенское. – М.: Республика, 1994. – 428 с.

26. Библер В.С. От наукоучения к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. – М.: Политиздат, 1990. – 413 с.

27. Мамардашвили М.К. Необходимость себя. – М.: Лабиринт, 1996. – 432 с.

28. Борев Ю.Б. Эстетика. – М.: Политиздат, 1981. – 399 с.

29. Николаева О. Современная культура и православие. – М.: Изд-во Моек. Подворья Св. – Троицкой Сергиевой Лавры, 1999. – 288 с.

30. Крученых А. Слово как таковое. – С. 502–504 // Трифонов Н.А., составитель. Русская литература XX века. Дооктябрьский период. Хрестоматия. – М.: Просвещение, 1980. – 640 с.

31. Пригов Д.С. Написанное с 1975 по 1989. – М.: Новое литературное обозрение, 1997. – 280 с.

32. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. – М.: Просвещение, 1998. – 352 с.

33. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. – М.: Художественная литература, 1975. – 502 с.

34. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. – М.: Советская Россия, 1979. – 320 с.

35. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. – 424 с.

36. Ленин В.И. Поли. Собр. Соч. – Т. 24. – М.: Изд-во политическая литература, 1976.

37. Белинский В.Г. Избранные сочинения. – М.: ОГИЗ, 1947. – 640 с.

38. Толковая Библия, или Комментарий на все книги Св. Писания Ветхого и Нового Завета в 3-х книгах. – СПб., 1904–1913. – Репринтное издание.

Глава II
Центростремительный мета-антропологический дискурс. Творчество как заданность творца

Культуролог и социолог П. Сорокин уже в 1960-х годах констатировал наличие кризиса «в различных секторах культурной и социальной жизни» (1, 435). Он не употребляет модное сейчас слово постмодернизм, называя современный ему вид культуры эклектическим. Однако постмодернизм именно этим и характеризуется. П. Сорокин произносит окончательный приговор постмодернизму: «Эклектичное искусство есть псевдоискусство, не объединенное каким-либо образом в единый стиль, представляющее собой исключительно механическую смесь той или иной формы. У него нет ни внешнего, ни внутреннего единства, нет индивидуального или постоянного стиля, и оно не отражает системы унифицированных ценностей» (1, 437). Это убийственная характеристика современному искусству. Во-первых, ему отказано в самом названии быть искусством. Во-вторых, как уже указывалось, отсутствие стиля в чем бы то ни было, а уж тем более в искусстве, уничтожает само явление. В третьих, отсутствие цельности, единства, внутреннего стержня лишают его ценности, да и само оно не несет никакой ценности. Нет ни целей, ни задач. Полное бесплодие. В таком состоянии оно начинает обслуживать рынок и становится товаром. И как любой товар оно недолговечно. В нем умирают как абсолютные ценности, так и гуманистические. Стираются границы между искусством и развлечением. Разрушается и само искусство, и художник, и его потребитель. Великая культура забывает свое божественное происхождение и свою великую миссию. От того, что само искусство погибает, предметом его изображения становятся патологические типы и явления: убийцы, садисты, проститутки, болезненные типы, разного рода некрофилы, у которых развита страсть ко всему неживому. Некрофилы любят украшать себя искусственными цветами, камнями, все живое они превращают в вещи. Некрофилу легче кончить жизнь самоубийством, чем потерять или расстаться с вещью. Не он создает технику, а она его поглощает. Некрофилам принадлежит страшное создание эпохи – детская кукла тамагочи, от общения с которой пострадал не один ребенок, есть и погибшие. Этот симулякр призван уничтожить грань между живым и неживым. Создатели-некрофилы внедряют мысль в детское сознание о естественности механического, искусственного условного мира. Неживое сливается с живым, игра – с жизнью. Человеческие отношения становятся механическими, происходит омертвление души.

Современный некрофил враждебен творчеству. Чем большее пространство в современном мире займет некрофильская тенденция, тем быстрее подготовится почва для гибели творения. Гении уже не понадобятся, их заменит техника – техника исполнения. Цель заменит средства. Ведь техника – это всего лишь средство, а не цель творческой работы.

Таким образом, П. Сорокин уже с 1960-х годов пророчит гибель творчества и его творцов. С сознании людей исчезнет и Творец. Конечно сам по себе он никуда не исчезнет, ибо Творец вечен, однако человек перестанет о нем мыслить. Сложные мыслительные операции, которые ведут к постижению Творца, исчезнут. Человек освободится от подвига мыслить.

Философия же имеет своей целью воссоздание творчества, процесс со-творения. На грани постижения смысла (с-мысл-а) и рождается творчество. Такое со-мысл-ие у философии может быть с политикой, наукой, религией, искусством. Соответственно и проявление творчества может быть в политике, науке, богословии и искусстве, а также в сотворении собственной жизни. Вот это последнее имеет отношение к философской антропологии построения человеческого опыта.