Текст книги "Судьбы узорчатая нить. Весенние истории"

Весна торжествует

Рыцарь

В Лидочку Куприянову были влюблены все мальчики подготовительной группы детского сада, куда перешел Сережа Арефьев. Кто такая Лидочка и чем уж она так хороша, Сережа не знал. Во время тихого часа его ввел в курс дела Костя Петров, чья кровать стояла рядом. Шепотом рассказал, какая воспитательница добрая, какая не очень. Тогда же и сообщил про мальчиков, влюбленных в самую-самую из всех девочек.

Раз так, решил Сережа, видимо, и ему придется влюбиться в Лидочку. Для начала неплохо бы выяснить, как она выглядит, и он попросил Костика показать ему Куприянову.

Сережа внимательно разглядывал Лидочку. Девочка как девочка. Сарафан, два хвостика. Сначала она показалась ему кривлякой и воображалой. Но раз в нее влюблены, значит, это не зря. Не дураки же все мальчики, сделал он сам собой напрашивающийся вывод. Себя Сережа тоже дураком не считал, а потому тут же почувствовал влюбленность в Лидочку.

На прогулке он внимательно наблюдал за девочкой. Ему показалось странным, что Лидочка сидит на скамейке, глядя куда-то вверх, потом вскакивает, бежит к кустам, растущим под высоким деревом, исчезает в их зарослях, возвращается и вновь усаживается на скамейку. И так несколько раз.

Петров объяснил: в кустах Лидочка целует тех мальчиков, кто сумел забраться на четвертую ветку дерева и спуститься вниз. Костика ещё ни разу не целовала. Он пока выше третьей не может вскарабкаться.

– А зачем нужно забираться на дерево?

– Ты что?! Ты же рыцарь! Значит, должен совершать подвиги во имя дамы сердца. За подвиг она наградит тебя поцелуем.

Сережа по деревьям лазать не умел. Вернее, ему никогда это и в голову не приходило. Во-первых, случай не подворачивался. А во-вторых, он боялся высоты.

– А если не полезешь, что будет? – спросил он у Костика.

– Совсем не лезть нельзя. Тогда ты лох, и над тобой все мальчики будут смеяться, и Лидочка тоже.

Весь день Сережа думал, как быть и что делать. Ночью ему снились смеющиеся над ним Лидочка и мальчики. Утром Сережа впервые не захотел идти в садик: он уже заранее знал, что на дерево ему ни за что не залезть, а лохом слыть совсем не хотелось.

На прогулку он вышел последним, одевался долго, тянул время. Когда все же вышел, увидел, как пухленькая девочка в шапочке с большим розовым помпоном перебегает от одного ребенка к другому, пытаясь забрать разноцветную игрушку, которую дети перекидывают друг другу. Вдруг игрушка высоко подлетела и скрылась в кроне дерева. Девочка заплакала навзрыд под издевательский детский хохот.

Сережа рванулся к дереву, разглядел застрявшую в вышине игрушку и полез по веткам. Ему не было страшно, он был слишком зол для этого. Добрался к игрушке – это был разноцветный зайчонок, – сунул за пазуху и собрался спускаться. Посмотрел вниз, и ему стало страшно – такой далекой показалась земля.

Что делать? Звать на помощь? Нет уж. Как-нибудь сам. Сережа осторожно, ощупывая и крепко обхватывая каждую ветку, начал движение вниз. Он спускался целую вечность. Голова кружилась, пот тек по спине и лбу. Наконец, вот и последняя ветка. Теперь нужно спрыгнуть и все. И все! Легко сказать. А вот как сделать? Не сидеть же здесь вечно. Сережа зажмурился и спрыгнул с ветки.

Полежал, медленно открыл один глаз, потом другой. Увидел склонившуюся над ним девочку в шапочке с большим розовым помпоном, надвинутой на огромные черные, как маслины, глаза.

– Ты не ушибся? Тебе больно? – спросила девочка.

– Нет, – Сережа вынул из-за пазухи игрушку и протянул ей. – Какой забавный у тебя зайчонок.

– Это моя любимая игрушка. Его зовут Клёпа. А меня Маруся.

– Красивое у тебя имя, – сказал мальчуган. Хотел сказать, что глаза тоже очень красивые, но не решился.

Сережа поднялся, Маруся помогла ему отряхнуть джинсы и куртку от налипшего мусора.

В это время подошла Лидочка в компании мальчиков. Они с восхищением смотрели на Сергея Арефьева. Ещё бы! Никто из них не забирался так высоко: зайчонок застрял между седьмой и восьмой ветками.

– Ты заслужил награду, рыцарь, – Лидочка сделала шаг в сторону Серёжи под завистливые взгляды остальных мальчиков.

Сережа прошел мимо нее и сбившихся в кучку ребят:

– Я не хочу быть твоим рыцарем, – сказал он, поравнявшись с Куприяновой и глядя ей в глаза.

Потом вернулся к Марусе, взял ее за руку и повел за собой.

А любовь и правда зла

Войдя в квартиру, Ника услышала звуки в спальне. Девушка удивилась и пошла на шум.

Легко открыв дверь, она застыла на пороге. Картина была до обыденности банальна. В кровати она увидела своего Стаса и мелькнувшую белокурую прядь. Хозяйка пряди проворно спряталась под одеяло.

– У вас есть пятнадцать минут, чтобы покинуть мою квартиру. Твои вещи, дорогой, я передам с курьером. – Внешне Ника осталась спокойной и холодной.

Повернувшись, она вышла из спальни.

«Какой же длинный коридор в моей квартире. Прихожая. Дверь. Да, дверь! Быстрее! Открыть, выйти! Выйти!»

В голове звенела тишина. И только кто-то подавал команды, направляя Веронику в нужном направлении.

Ее руки непроизвольно сжались в тугие кулаки. Злость, обида, унижение сплелись в большой тяжелый ком и давили в солнечное сплетение. Ком разрастался, заполнял легкие, добирался до горла.

«Воздуха. Нужно немного воздуха. На лестницу. В лифт нельзя. Вдруг кто-то из соседей увидит. На лестницу! Быстрее! Ну! Быстрее!» – Ника распахнула дверь на лестничную площадку. И пустилась бегом вниз. Открытым ртом она судорожно хватала воздух, пытаясь вдохнуть глубже.

Слёзы обжигающе-горячими капельками собрались в уголках глаз.

«Нельзя! Ни за что! Не здесь! Реветь нельзя!»

С этой мыслью Ника выскочила из подъезда. Ее машина стояла тут же. Она стала укрытием, спасением.

«Ехать. Здесь оставаться нельзя», – Вероника повернула ключ зажигания и вцепилась в руль. Руки не слушались. В таком состоянии далеко не уедешь.

Девушка медленно вырулила из двора и повернула в соседний. Припарковалась. Руки безжизненно скользнули на колени. Слёзы свободно покатились, до боли обжигая щеки.

Она плакала молча. Без единого звука.

В этот момент Нике показалось, что всё исчезло: и только что народившаяся весна с ее нежно-зелеными почками, и яркое голубое небо, и веселое солнце.

Перестали существовать и все звуки. Ребятишки на детской площадке беззвучно открывали рты, воробьишки на деревьях переглядывались, пытаясь выдавить из себя привычный «чирик». Исчез даже собственный голос. Да и вся ее жизнь исчезла, закончилась. Там, в спальне, под одеялом, с белокурой прядью…

Вероника долго сидела в машине и пыталась понять, как такое могло произойти. С ней. Именно с ней.

Умница и красавица. Папина дочка – его любимица. Отец, известный в городе бизнесмен, очень ею гордился. Сам занимался воспитанием и образованием. И никогда не баловал.

Она не была ни гордячкой, ни частью «золотой молодежи». У нее всегда была мечта – собственный бизнес. При этом папа с детства внушил ей, что деньги – не цель, а средство. Средство устроить свою жизнь и помочь другим. Ника привыкла жить по этому правилу.

И на пустяки не разменивалась. Еще в старших классах школы она поняла, что многие видят в ней только богатую наследницу. Поэтому очень придирчиво подбирала окружение. В свой близкий круг впускала лишь избранных.

Она принимала ухаживания парней, но дальше вечерних прогулок дело не заходило. Вероника всегда знала, что встретит того, единственного.

И встретила. Однажды. В собственном книжном издательстве, которое она создала с помощью отца.

Всё в тот день было обычным. Ничем не примечательный весенний день. В меру хмурый, с редкими лучиками солнца. Обычная суета в издательстве.

Необычным оказался только посетитель: высокий, ладный, красивый. Даже слишком, до слащавости. Уверенный в себе сверх меры. Он сразу прошел в кабинет Ники, легко отстранив секретаршу.

– Это мои рассказы, я хочу издать сборник, – с порога заявил вошедший. Прошел к ее столу и положил на него папку. – Станислав Огневой. Это мой псевдоним.

Он как будто знал, что решение об издании того или иного автора Ника всегда принимала сама.

– Я должна прочесть ваши рассказы. Потом приму решение, – спокойно ответила владелица издательства, дав понять, что встреча окончена. Но внутри у девушки что-то ёкнуло, встрепенулось.

Рассказы оказались, честно говоря, так себе. Правда, Вероника считала, что изредка нужно выпускать и такие. Всё-таки в них было что-то этакое, что заставляло дочитать их до конца.

А жизнь самой Ники с того самого дня круто изменилась. Стас появлялся в издательстве ежедневно. Очень красиво ухаживал и добивался ее благосклонности. Девушка даже не заметила, как они стали жить вместе в ее квартире.

Она была уверена, что встретила наконец-то того, кого так долго ждала. Своего «принца на белом коне». Нежный, заботливый, он внушал ей любовь и доверие. Ника с головой ушла в свое чувство.

– Знаешь, я решил написать роман, – как-то начал разговор Стас.

– Хорошая идея, – поддержала Ника.

«Он конечно, не гениальный писатель, но крепкий мастеровой, – подумала она. – А вот Олеся Васильевна – редактор от Бога. Доведет до ума его роман. Мы его еще хорошо продадим».

Через несколько дней она пришла домой раньше обычного и застала Стаса.

– Я уволился, – не дожидаясь вопроса, ответил он на ее удивленный взгляд. – Ну не могу же я работать и писать роман. Нужно сконцентрироваться на чем-то одном. Я выбрал творчество.

– Ты прав, – согласилась Ника. – А моего заработка нам хватит.

Она улыбнулась и прильнула к любимому.

С тех пор прошло уже два года. Стас «писал» роман. Правда, Ника до сих пор не увидела ни одной написанной страницы. Но надежды все еще не теряла.

Она поддерживала Стаса, создавала ему все условия. А он становился все более развязным, требовательным и раздражительным.

– Ты где была? Почему так долго? – встречал муж Нику по вечерам.

– Милый, ты же знаешь, мы готовимся к важной конференции. Все издательство на ушах.

– Вот и пусть «они» стоят на ушах! Ты же хозяйка, тебе необязательно впахивать наравне со всеми! – Он срывался почти на визг, на ультразвук.

А в последнее время их отношения совсем разладились…

– Любимая, – голос Стаса прервал ее воспоминания. Дверца машины открылась. – Ты…

– Вон, – очень тихо сказала Ника, выходя из машины. Она увидела, как голова Стаса дёрнулась, будто он получил пощёчину. Резкую и сильную. – Я сказала, пошел вон! Сделай так, чтобы я тебя никогда больше не видела.

Она говорила уверенно и спокойно. А щеки Стаса делались все ярче. Слова хлёсткими ударами ложились на них, откидывали голову мужчины назад. Заставляли отступать.

– Хорошо, сейчас я уйду. Но…

– Уходи, – все также тихо и твердо сказала девушка.

Он повернулся и молча пошел в сторону от их когда-то общего дома.

Ника смотрела на поникшую, ссутулившуюся фигуру. И чувства тихонько возвращались.

– Чирики-чики-чик, – весело чирикнул воробей на ветке прямо над головой девушки. Склонил головку набок и хитро посмотрел на Нику.

Она вдруг услышала, как на детской площадке о чем-то спорят ребятишки. Почувствовала, что может дышать. Неглубоко, но спокойнее, ровнее. Услышала, как бьется сердце, уже не срываясь в галоп.

Боль, державшая ее в крепких объятиях в эти полчаса, стала тише. Свернулась в тугой небольшой клубок и спряталась куда-то вглубь, под сердце. И затихла, лишь изредка давая знать о себе резкими уколами.

Их она будет чувствовать еще долго, Вероника это точно знала.

Как и то, что завтра у нее начнется новый день и новая жизнь.

Зависть

– Вы еще завидовать мне будете! – тихонько прикрыв дверь и еле сдерживая рыдания, Леночка покинула школу.

Весенний ветер чуть заметно шелестел среди молодых берез. Где-то ласково журчал фонтан. Заботливо спасали от кромешной темноты огоньки веселых фонарей.

– Чего мне там делать? Среди этих мымр? – со злостью шептала Лена, сидя на старенькой скамейке в глубине парка. Только здесь она разрешила себе расплакаться.

А мымры-одноклассницы в это время, сверкая нарядами и благоухая ароматами, продолжали веселиться на школьной дискотеке. Благополучно развлекались, строили мальчишкам глазки и не подозревали о бурных реакциях подружки.

Школьная пора… Время первой любви и первой ненависти, сильных чувств и ярких эмоций…

В этот вечер Леночка люто ненавидела всех. И себя.

– Завидовать глупо. Только слабые завидуют, – услышала она однажды в известной телепередаче.

Но именно эти чувства растекались по телу, как чернильные пятна на белой скатерти, и зависть тоненькой змейкой заползала в сердце, больно жаля.

Лена вспоминала беспечных, шикарно одетых одноклассниц, и рыдания с новой силой перехватывали горло.

Своими нарядами она похвастаться не могла. Мама растила Леночку и брата одна. Отец давно ушел из семьи.

Девушка корила себя за то, что ей неистово хотелось носить красивые вещи, ловить на дискотеке восхищенные взгляды мальчишек. Сегодня, а не через неизвестное количество лет.

И фраза «Встречают по одежке, а провожают по уму» вызывала сомнение и сопротивление. В 17 лет Лене хотелось именно одежек.

– Причина моих слез какова? Зависть обыкновенная! Зеленая! – поставила себе диагноз молодая особа. – А делать-то что дальше? Сейчас я убежала. Всю жизнь так? Не хочу!

Лена еще долго сидела в парке. Задавала себе каверзные вопросы. Искала ответы.

А в городе шумела весна, и брусничный закат обещал новые приключения…

Бумеранг

– Как ты могла?! Я сорвалась из дома на ночь глядя! Бросила семью. Муж сам собирает чемодан в командировку. Левушке не прочитала сказку на ночь. Не дождалась с прогулки Светлану. А она без моего напоминания будет болтаться на улице полночи. А ты обманом заставила приехать к тебе! Это бесчеловечно, омерзительно – сказать, что тебе плохо.

Ненависть галдящей вороньей стаей заполняла кухню.

– Стоп! Чьи это слова? Кто выкрикивает всю эту ересь?

Перед глазами замелькали воспоминания детства: кухня, на столе кругляшки самодельного пирожного «колбаска», белые пышные банты на голове девчушки подрагивают, с носа капают слезы. А обидные слова мамы впиваются иголками в душу:

– Я всю жизнь на тебя положила, лишней корочки себе не позволяю. Всё тебе, для твоего счастья: красивые платья и туфельки, лучшая школа в городе. Брата отправила к тете Марине, чтобы не отвлекал тебя, не мешал твоему счастью…

Далёкие картинки растаяли, в окно залетел весенний шум улицы и серенький свет.

На кухонной хлипкой табуретке блёклым комочком сидела мама.

Редкие седые волосы вздрагивали от каждого брошенного ей слова, с распухшего носа капали мутные слезы.

– Мама, мамочка, прости меня, дуру болтливую. Как хорошо, что ты мне позвонила! Сейчас чай пить будем с первой мятой. Как раз вчера я «колбаску» с грецким орехом сделала, все как ты любишь, – дочь несколько раз глубоко вздохнула, как учил психотерапевт, поцеловала маму в щечку и включила чайник.

День с собой

На свидание Тамара шла с той радостью, которая больше напоминает грусть. Пасмурный день удивительно подходил ее настроению. Дождя уже не было, не пригодился сегодня маленький розовый зонт, который так и остался в сумочке.

Легкое бежевое пальто, высокие мягкие черные сапожки, маленькая сумочка через плечо…

На темных мягких волосах женщины шелковая косынка. Тамара не любила никакие вязаные шапочки и шляпки давно перестала носить. А вот легкие платочки всегда тщательно выбирала и имела их уже целую коллекцию.

– Еще и на автобусе нужно ехать, – подумала Тамара.

Он оказался пустым. И неудивительно: день не рабочий. Никто не спешил влезть в желтый старый автобус со рваными резинками на дверях. Они должны были глушить звук закрывающихся створок дверей, но уже давно этого не делали.

– Удобное местечко, – сказала высокая и крепкая тетка, взгромоздив сумки на два пустых сиденья напротив Тамары.

Тетка села на пустое место рядом с ней. И ей ничего не оставалось, как начать внимательно смотреть в окно.

– Ты что такая неразговорчивая? – спросила тетка с колючей интонацией.

Пришлось Тамаре повернуться и пристально посмотреть в узкие серые глазки. Таких теток Тамара видела много-много раз в детстве и юности. Да и сейчас они встречались там, где ей приходилось бывать.

Тетка поняла, что эта тихая, незаметная женщина не так и тиха, как ей показалось.

– Ладно, ладно. Так, случайно вырвалось, – сразу отреагировала она.

– Ладно, – повторила за теткой Тамара.

Как ей ни хотелось сохранить хоть какое-то особенное настроение, ничего не получалось. Постоянное всматривание в то, что находится рядом, мешало. Всякие случайные мелочи отвлекали ее от предстоящей встречи с Олегом.

– Что там в окне высматриваешь? – Тетка, видно, решила продолжить общение.

Не имела Тамара привычку отвечать людям грубо. Так и сейчас ничего резкого не сказала, но отвернулась от окна и посмотрела на соседку.

Конечно, тетка была значительно старше Тамары. Но беспомощной старости в ней не чувствовалось. Широкая куртка, похожая на фуфайку рабочего со стройки, делала ее полнее, чем она была на самом деле. Ботинки с липучками вместо шнурков были удобными и чистыми. Как же без вязаной шапки: крючком вывязанные столбики чередовались цветами – черным и белым.

– Шапка неплохо связана, – подумала Тамара, вспомнив, что в юные годы ей приходилось вязать кофточки и шапочки. И не только себе, но и подругам.

– А чего ж ты с пустыми руками едешь? – спросила тетка.

– А что, обязательно сумки таскать? – ответила вопросом Тамара.

– Обязательно, необязательно… Семью кормить надо. В первой половине дня готовка, потом стирка. А потом уж все остальное. К вечеру. Сейчас не вечер, поди. День начинается.

Тетка ждала ответа, но с ним не торопила. Она вытянула ноги к противоположному сиденью. Казалось, она сейчас взгромоздит их на две своих объемных сумки.

– Так у меня нет таких забот, – решила не распространяться на тему семейной жизни Тамара.

Она поправила платочек на голове, потом передвинула сумочку на коленях. Ехать еще долго.

– Не скажи. Не девочка. Видно, и семейная, – ухмыльнулась тетка.

– Как это видно? Что, так быстро рассмотрела? – удивилась Тамара.

Всякое, конечно, бывает. Цыганские корни могут быть у многих. Но гаданием занимается людей меньше, чем можно себе представить. Так, единицы. Тамара в гадания не верила, даже гипнозу не поддавалась, хотя на занятиях таких бывала – больше из любопытства.

– Так накрашена ты мало. Незамужние дюже сильно красятся, волосы крутят, взбивают. А уж платья такие носят, так себя утягивают, страшно смотреть. Ты, смотрю, на это не налегаешь. Не требуется, значит.

– В молодости красилась, как все. Значит, уже и не требуется.

– Вот замужней не до того, а незамужней нужно себя держать, а то не получится найти кого-нибудь. Так и проходит одна. С пустыми руками. Без забот.

У тетки точно руки не были пустыми. Две сумки внушительных размеров занимали всю лавку. Руки эти сумки несли. После короткого перерыва ручки сумок повиснут вновь на руках тетки.

Одна сумка когда-то была красной, может, бордовой. Сейчас первоначальный цвет разбавлен серыми разводами. Но молния цела и даже до конца застегнута.

Вторая сумка представляла собой укороченный мешок с ручками, мятыми и затертыми. Верх этой сумки был прикрыт газетой.

– А ты сама-то тоже не накрашена, – заметила Тамара. – Значит, замужняя. Значит, все нормально. Все хорошо.

– Не, мой давно от меня ушел.

– Что так? – удивилась Тамара.

– Не по силам себе выбрала. Не для меня он был. Ушел. Правильно сделал.

– Так почему не выглядишь незамужней? Где кудряшки, где помада на губах?

Никакой помады действительно на губах тетки не было. Но лицо гладкое, морщины у глаз совсем крошечные. В волосах, что выбивались из-под шапки, не видно седины.

– Что же я о ней думаю, как о старухе? – удивилась Тамара про себя.

– Мне другой не нужен, – ответила женщина. – Дети его остались. Мне на всю жизнь хватит. Вот тащу.

Через пару остановок, подхватив тяжеленные сумки, перед тем как выйти из автобуса, тетка приветливо посмотрела на Тамару.

– За свою признает, – подумала та.

За окном автобуса вдоль дороги тянулся пустырь, в конце которого низкие кусты ивняка чуть закрывали остатки реки. Она в давние времена была, возможно, полноводной и украшала город.

Тамара решала, выйти ли ей из автобуса, не окончив намеченный на сегодня путь.

Последний день февраля

Вновь выпавший снег сочно скрипел под ногами. Казалось, зима ослепла на оба глаза. Не видела ни дат в календаре, ни людей, жадно выискивающих признаки долгожданной весны. С остервенением заметала тропинки, боясь оставить себе шанс для отступления.

Генка ритмично, в такт снежного хруста, ругал всех чертей на свете, и больше всего жену старшего брата. Та, едва завидев свояка на пороге, захлопнула перед его носом дверь, из-за которой донеслось истеричное:

– Иди, откуда пришел. Николая нет, он в рейсе.

Остался Генка один на один с подвывающим от голода желудком, нацелившимся было на горячий родственный ужин или, на худой конец, чай с бутерами.

Обманутый в лучших надеждах, парень понуро стоял на холодном ветру под темным небом надвигающейся ночи.

В силу объективных обстоятельств, даже Генке неведомо каким образом слетевшихся к нему со всех сторон, попал он в переплет то ли судьбы, то ли собственной беспечности. Зажало со всех сторон – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вот и пришлось тащиться за город к брату в надежде на помощь и возможность перекантоваться месяц-другой. Как правило, за такой срок Генка умудрялся придумать, как выбраться из ранее сваливавшихся на него неприятностей.

На этот раз все и сразу понеслось кубарем, набирая оборот за оборотом. Сначала Генка потерял пакет с деньгами, который должен был передать жене улетевшего в командировку шефа. Сумма, наверное, была не слишком большая, коли Генка все еще жив и даже не поставлен на счётчик. Но, похоже, и не маленькая, раз шеф по приезде, не желая ничего слышать, тотчас уволил его без выходного пособия, велев убираться с глаз долой.

По дороге домой Генка не понял, как влетел в бетонный забор новеньким, ещё незастрахованным «фольксвагеном».

Следом лопнул шланг стиральной машины, о чем Генка узнал из возмущенных криков жильцов двух нижних этажей, разбудивших его среди ночи.

Завертелось одно за другим – не остановишь. Как сглазил кто, думал Генка. Ну, было, попадал в передряги, но чтобы вот так – никогда.

Дошло до того, что пришлось продать зимнюю куртку соседу. Тот давно на нее глаз положил. Ничего особенного в ней не было. Куртка как куртка. Сейчас Генка был даже рад возможности получить за нее несколько тысяч наличными. К тому же с утра выглянуло солнце – как-никак весна на подходе. Не замерзнет.

Положив во внутренний карман ветровки мятые купюры, Генка вышел из подъезда. И тут пошел снег. Крупные и пушистые снежинки густым полотном ложились на вечерний город, придавая ему таинственности.

– Следы заметать хорошо, – усмехнулся Генка, вприпрыжку устремляясь к метро.

Через каких-то три часа, похрустывая ботинками по искристому снегу, Генка спешно удалялся от крыльца негостеприимного дома. Торопился успеть на последнюю электричку. Вот послышался звук приближающегося состава, ухнул сигнальный гудок. Генка побежал изо всех сил, проваливаясь по щиколотку в снег. Понял – не успевает подняться по мосту. Побежал, прыгая через пути, к нужной платформе, зацепился за нее руками, подтянулся, рывок – и он на перроне. В этот момент раздалось шипение, и автоматические двери устремились навстречу друг другу.

Генка рванул к электричке.

В голове стучалась внезапно возникшая мысль:

– Если успею, тогда все будет хорошо. Если успею, если успею, если успею…

Мысль подгоняла и мешала одновременно. Генка подбежал к последнему вагону в тот момент, когда электричка вздрогнула и медленно поплыла вперёд. Вдруг он услышал голос:

– Сюда. Давай сюда.

Генка не видел, кто его зовет, – снег слепил глаза. Ускорился, пробежал вперёд, увидел приоткрытые двери и впрыгнул внутрь. За спиной грюкнули сомкнувшиеся двери. Генка рухнул на них, навалившись всем телом, тяжело дыша и вытирая лицо от налипшего снега.

Перед глазами плыли цветные круги, в их кружении периодически мелькали большие испуганные карие глаза. Через минуту вокруг них проявилось лицо. Оно принадлежало молоденькой девушке. Голову ее покрывала серая пуховая шаль, какие Генка видел только в книжках и фильмах далёкого детства.

– С вами все хорошо? – спросила девушка, внимательно рассматривая его.

– Теперь да. Теперь точно. Все будет хорошо, – с трудом отдышавшись, проговорил Генка. – Спасибо, что дверь придержала.

– Пустое.

Она произнесла это так просто и естественно, что Генке показалось, будто знакомы они давным-давно. Так давно, что и рассказывать ничего не надо, все и так понятно, без слов, и уже было сказано-пересказано не одну тысячу раз.

– Хотите чаю? Горячего. У меня термос с собой, – проговорила девушка, подталкивая парня внутрь теплого вагона.

– Скажи хоть, как зовут тебя, – попросил Генка, беря из ее рук чашку исходящего паром чая.

– Марта.

– Надо же. Как весна, – улыбнулся Генка, прихлебывая чай с мятой.

За окном заканчивался последний день февраля.

Генка знал – теперь все будет хорошо. Всегда.

Уставший, он долго гремел ключами у входной двери: никак не мог попасть в замочную скважину в тусклом свете лестничной площадки.

Открылась дверь соседской квартиры, вышел сонный Витёк:

– А, это ты гремишь. Погоди, я сейчас.

Витёк скрылся в квартире и вскоре появился с фонарем в одной руке и каким-то свертком в другой.

– Надька куртку твою взялась постирать, а там вот за подкладку завалилось. Ты, Ген, не думай, мне чужого не надо, – сосед протягивал злосчастный пакет, из-за которого на Генку, словно из рога изобилия, просыпались неприятности и благодаря чему он встретил девушку с именем весны.

– Теперь все будет хорошо, – Генка по-дружески похлопал Витька по плечу и вошел в наконец распахнувшуюся перед ним дверь.

В предрассветной мгле просыпался юный март.