Текст книги "Дьявол кроется в мелочах"

– И как ты собираешься вести свое расследование? – мягко спросила Соня.

Обижать Настю ей не хотелось.

Девушка пожала плечами.

– Обойду соседей. Для начала. Мне легче начать с вас, потому что мы знакомы. А уже потом, проанализировав добытую у вас информацию, я буду понимать, у кого еще что спрашивать. Поверьте, Софья Михайловна, это проще, чем кажется. В прошлом году я была на практике в уголовном розыске и участвовала в поквартирных обходах. Я умею разговаривать.

– Вот что, Настя. – Соня решила пока ухватиться за спасительный канат, который протягивало ей время, а уже потом, на досуге, подумать о том, как ей себя вести и на какие вопросы отвечать, а на какие не стоит. – У нас до начала занятий всего десять минут, мы все равно не успеем поговорить, поэтому давай перенесем этот разговор на завтра. Договорились?

Она не дала Насте шанса возразить, вскочила со стола, мило улыбнулась и пошла к стойке платить за кофе.

Девушки послушно ждали ее, явно намереваясь продолжить беседу по дороге, но и эти попытки Соня решительно пресекла.

– Не на бегу, – сказала она. – Вопрос слишком серьезный.

– Хорошо, – нехотя согласилась Настя. – Только давайте отложим не до завтра, а до вечера. Я все равно собиралась после курсов заехать в ваш дом. Вот с вашей квартиры и начну.

– Я не уверена, что буду дома. – Большей глупости придумать было трудно, потому что все свои вечера Соня проводила дома. А где ж еще? На Настином лице она увидела скепсис и неожиданно для себя разозлилась. – В общем, по ходу решим. А пока пошли быстрее, нас уже ждут.

После окончания занятий Соня обнаружила на телефоне непринятый звонок. Это мог быть новый ученик или просто что-то важное, поэтому Соня набрала высветившийся номер, поскольку всегда перезванивала, даже если номер был ей незнаком.

Ответил ей Феодосий Лаврецкий, и это было довольно неожиданно, а еще почему-то приятно.

Он звал ее на ужин и тоже предлагал поговорить о случившемся в ее подъезде. То, что ему это было интересно, Соню немного напрягло, хотя она поспешила успокоить себя тем, что, будучи позавчера невольным свидетелем ее злоключений, он просто проявляет воспитанность.

Поделиться своими мыслями по поводу Настиного расследования, дневника и поведения Ровенского хотелось все сильнее. Внезапный ужин также давал возможность не идти после работы домой, где наверняка ее будет ждать настырная Настя. Проучить девушку, не верящую, что у ее преподавательницы могут быть свои дела по вечерам, тоже хотелось, хотя Соня и понимала, что это форменное детство.

Как бы то ни было, на ужин с Феодосием Лаврецким она согласилась, пробежалась по лицу пуховкой, мазнула губы помадой цвета увядающей розы, намотала на шею шарф и поехала на неожиданное свидание в довольно хорошем состоянии духа.

Интересно, что бы сказал Денис, если бы знал, что она собралась поужинать с его шефом? От этой мысли Соня даже тихонечко хихикнула, но тут же снова стала серьезной. Отчего-то ей хотелось обязательно произвести на Феодосия Лаврецкого благоприятное впечатление.

Глава четвертая

Учительница явно что-то скрывала, и Насте это не нравилось. То ли она как-то замешана в случившемся двойном убийстве, во что верилось с трудом, то ли просто не верит, что Насте по плечу настоящее расследование. Вторая причина казалась более вероятной, и девушка рассердилась. Да что они, сговорились, что ли?

Сама она была вполне довольна тем, что успела сделать за два дня. Вчера с самого утра она поехала на место преступления и внимательно осмотрела дом, двор и даже подъезд, в который проникла, позвонив в первую попавшуюся квартиру и представившись разносчицей газет.

Она давно заметила, что люди охотно открывали двери разносчикам пиццы, газет и другим службам доставки, и воспользовалась этим. Она не знала, в какой именно квартире произошло преступление, однако подъезд вычислила без труда, делая вид, что разговаривает по телефону, а на самом деле подслушав старушек, судачащих у трансформаторной будки. Те вовсю обсуждали приключившиеся в доме страсти, то и дело поглядывая на подъезд номер три, и, улыбнувшись, Настя направилась именно к нему.

Внутри все было еще проще.

На двери одной из квартир второго этажа дверь была заклеена белой полоской бумаги – опечатана. Значит, именно здесь и жили потерпевшие. Кроме этой, на площадке было еще две квартиры, одна – напротив, с дверью, оббитой качественным кожзаменителем и аккуратным полосатым ковриком у входа, вторая посредине, с дверью металлической, но недорогой. Коврик перед ней лежал резиновый, очень дешевый.

Немного подумав, Настя решила, что за оббитой дверью обитает ее преподавательница Софья Михайловна, и даже в дверь позвонила, но ей никто не открыл. Ясное дело – рабочий день.

Впрочем, разговор с преподавательницей мог вполне подождать до завтра, когда Настя увидит ее на курсах. В другую же квартиру Настя звонить поостереглась. Для начала нужно было выяснить у Софьи диспозицию – кто там живет, да и вообще получить от нее максимум информации, чтобы не плутать впотьмах.

Приняв столь мудрое решение, девушка начала изучать дверь квартиры, где жили убитые. Что-то с ней было не так, с этой дверью. Вернее, с самой дверью все было в полном порядке. Стальная, точнее, бронированная, она была снабжена очень серьезным замком и представляла для потенциального взломщика довольно большую проблему. Такую дверь не вскроешь ломиком, не отожмешь стамеской язычок замка. Ее можно открыть, только имея ключи или (тут Настя усмехнулась) набор хороших отмычек.

Она снова хорошенько присмотрелась. Так и есть. Дверной косяк немного выступал наружу, в то время как у двух других квартир на площадке он был утоплен внутрь. То есть эта дверь еще и двойная. Под бронированной есть еще одна. Как интересно.

Получается, что убитым отцу и сыну было что скрывать, раз они сотворили из своего жилища неприступную крепость. Неплохо было бы побывать внутри.

Для первого визита было более чем достаточно. До завтрашнего разговора с Софьей можно было уходить, что девушка и сделала, по дороге в институт заехав к старому маминому другу, полковнику полиции Ивану Бунину. Восемь лет назад, когда они с мамой только познакомились, Бунин был всего-навсего капитаном, немало страдавшим от настырности журналистки Инессы Перцевой и ее подруги Алисы Стрельцовой.

Впрочем, узнав мамино окружение получше, Иван Александрович проникся к нему огромным уважением. Фактически он стал другом их семьи, для Насти организовывал экскурсии в уголовный розыск, перед поступлением в институт помогал с литературой, взял к себе на практику, приставил к ней лучших оперов, чтобы не насмехались, а делились опытом, да и вообще относился с отеческой заботой и вниманием. В том, что Настя задумала, без Бунина ей было не справиться.

– Дядь Вань, я на проходной, у вертушки, – сказала она, доехав до городского УВД, который Бунин сейчас возглавлял, и набрав его номер. – Поговорить бы.

– Чего-то серьезное? – осведомился тот. – Если да, то давай после обеда. У меня скоро совещание начинается. Если совсем да, то заходи. Если нет, то пятнадцать минут у меня есть.

– Ничего серьезного, – заверила его Настя, – за пятнадцать минут успеем. Мне для курсовика информация нужна.

– Заходи, – услышала она и улыбнулась. Дядя Ваня не мог ее подвести. – Сейчас дам команду, чтобы впустили.

За отведенные ей пятнадцать минут она успела навесить полковнику изрядное количество лапши на уши, рассказав о несуществующей курсовой, тема которой, и бывают же такие совпадения, как нельзя лучше подходила к двойному убийству, о котором вчера написала в своей статье мама. Конечно, Настя уже выспросила у блестящей журналистки все, что та знала, но для того, чтобы защитить свою работу на «пять», было бы очень неплохо познакомиться с материалами дела. Дядя Ваня не мог же этого не понять.

– Понимаю, – кивнул Бунин и зашевелил своими фирменными усами. Когда-то давно мама и ее подруги за них прозвали его Тараканом, но никогда так, конечно, не называли, потому что нежно любили и самого Бунина, и его жену Ирину. – Курсовик вещь нужная. И твое стремление учиться на одни пятерки тоже не вызывает ничего, кроме огромного уважения. И вообще, девка ты замечательная…

В голосе его появились какие-то странные нотки, и Настя их расслышала, уловила и нахмурилась. Похоже, что-то шло не так.

– Ты меня за идиота-то зачем держишь, дочь моей старинной подруги? – спросил он мягко. – Ты сейчас на каком курсе?

– На четвертом. Бакалавриат заканчиваю, – растерянно ответила Настя. – Дядь Вань, вы ж это и сами знаете.

– Конечно, знаю, – согласился он. – Равно как и то обстоятельство, что уголовное право ты проходила и сдавала в прошлом году. Я сам тебя на практику в уголовный розыск устраивал. Так какой такой курсовик ты можешь в этом году писать, а, голуба? Давай признавайся, куда ты вляпалась?

Да уж, пытаться обмануть дядю Ваню с самого начала было гиблой затеей. И на что она только, спрашивается, рассчитывала.

– Да никуда я не вляпалась, дядь Вань, – жалобно сказала Настя. – Просто это преступление произошло в квартире, соседней с моей преподавательницей с курсов английского языка. Это по ее просьбе мама туда ментов, то есть, ой, извините, полицию вызывала. В общем, моя преподавательница волнуется. Она рядом с этими соседями всю жизнь прожила. Попросила узнать, что смогу. Я пообещала. Помогите, дядь Вань.

– М-м-м-м, а ты не врешь, дочь моей лучшей подруги?

– Не вру, дядь Вань. – Настя старалась смотреть самыми честными глазами, и, похоже, у нее получилось. – Да мне и самой интересно стало. Шутка ли, почти год два трупа пролежали, и никто их не хватился. Да еще и участковый налажал. С ним-то чего теперь будет?

– Дисциплинарное взыскание, – буркнул Бунин, – сама понимаешь. Распоясались совсем, бездельники. На сигналы граждан не реагируют. Ладно, так и быть. Будет тебе дело на почитать, тем более что ничего такого в нем и нет. Сиди тут, я сейчас команду дам, тебе материалы принесут. Прочитаешь, на столе оставишь, дверь захлопнешь. И смотри мне. Поняла?

– Поняла, дядь Вань. И вы еще это, маме не говорите. А то как-то некрасиво получается, что я ее связями без спросу пользуюсь.

Настя сейчас страшно гордилась собой. Ее голос даже не дрогнул ни разу.

– Ладно, конспираторша, не скажу. – Бунин засмеялся, подошел, чмокнул Настю в затылок. – Вот ведь как оно в жизни бывает, не успеешь оглянуться, а дети-то уже и выросли. Совсем малявка была, а вот уже и уголовные дела запрашивает на почитать. Если ты по материным следам в уголовные хроники подашься, так уделаешь ведь мать-то. Вот, видит бог, уделаешь.

Он ушел, насвистывая какую-то мелодию, а Настя осталась ждать, впрочем, недолго. Минут через десять ей принесли дело, возбужденное по факту обнаружения останков тел граждан Галактионовых, Бориса Авенировича, 1952 года рождения, и его сына Александра Борисовича, 1984 года рождения.

Настя взяла из принтера, стоящего на столе, белый лист бумаги, из стаканчика остро отточенный карандаш, открыла папку и погрузилась в работу.

Борис Авенирович окончил Московский государственный университет по специальности «Английская литература». В их город он приехал по распределению, устроившись на работу ассистентом кафедры английской литературы на факультете иностранных языков и поступил в аспирантуру к легендарному профессору Свешникову.

Дочитав до этого места, Настя нахмурилась. Получается, что ее преподавательница Софья Менделеева знала своих соседей гораздо лучше, чем показывала. Она не только много лет жила с ними в одном подъезде, но и училась и работала на том же самом факультете. Подозрительно все это, очень подозрительно.

Борис Галактионов слыл подающим надежды ученым, но в конце восьмидесятых годов неожиданно ушел из университета, бросив преподавание, и стал работать сварщиком. Подобный кульбит тоже выглядел в глазах Насти подозрительным. Кандидат наук, молодой мужчина, имеющий семью и маленького сына, вдруг бросает престижную работу и уходит на стройку, возиться со сваркой, в грязи и в окружении людей, чьи представления об английской литературе страшно далеки от совершенства. Странно это, очень странно.

Александр Галактионов действительно был инвалидом с детства. У него стоял диагноз «умственная отсталость». Он мог лишь по минимуму обслуживать сам себя, однако не выходил из квартиры без сопровождающих, поскольку терялся, делая даже один шаг в сторону. Молодой человек находился на учете в психоневрологическом диспансере, получал пенсию по инвалидности и являлся на обязательное обследование сначала раз в три месяца, потом раз в полгода, и после двадцати пяти лет раз в год, поскольку состояние его здоровья было стабильным и никак не менялось.

На очередное обследование Галактионова-младшего ждали в июне прошлого года, однако он на него не явился. На вызов, который еще через месяц отправили на домашний адрес пациента, тоже никто не отреагировал. Осенью к Галактионовым направили медсестру, однако дверь ей никто не открыл, поговорить удалось только с соседями, которые сообщили, что Галактионовых уже давно не видели. В диспансере решили, что отец и сын переехали к каким-то родственникам, и больше их не искали.

Из материалов дела следовало, что Галактионовы вели очень замкнутый образ жизни. Несколько раз в неделю вместе ходили в магазин, видимо, для того, чтобы Саша мог подышать свежим воздухом. В остальное время из квартиры выходил лишь Галактионов-старший. Впрочем, и его связь с внешним миром была очень ограниченной. Он ходил за продуктами, выносил мусор, раз в месяц отправлялся в банк, чтобы снять пенсию – свою и сына, а заодно оплатить коммунальные услуги, раз в два месяца ездил к жене на кладбище. И все. В гости к Галактионовым никто не ходил, шума из их квартиры никогда не доносилось. И именно поэтому их почти годового отсутствия никто даже не заметил.

Насте вдруг стало жутко. Так жутко, что холодок, зародившийся где-то в затылке, сбежал вниз по позвоночнику, заставив подняться дыбом тонкие волоски на коже. Она вдруг представила, какими одинокими они были, больной сын и его старый уже отец. Представила и ужаснулась степени их одиночества и ненужности.

Тем загадочнее выглядела их смерть. Что такого могли хранить два полностью выброшенных из жизни человека? Или они не хранили ничего особо ценного, а двойная бронированная дверь была просто совпадением, глупым вложением денег, которых у них не было? Может, они что-то знали, к примеру, о своих соседях, с которыми особо не общались, но за которыми могли наблюдать, к примеру, в окно или через дверной глазок?

Тогда опять получается, что человеком, о котором они знали что-то настолько шокирующее, что ради сохранения этой тайны можно было убить, была Софья Менделеева? Ну, или уж если быть совсем беспристрастной, то третий сосед по лестничной площадке.

Настя внимательно изучила протокол осмотра квартиры. Из описания положения тел погибших она не извлекла ничего особо ценного. Бориса Галактионова смерть застала на полу кухни, его сына на диване в гостиной. Ну и что?

Описание имеющихся в квартире вещей она прочитала два раза и очень внимательно. Из ценных предметов – большой, плазменный, очень современный телевизор в гостиной. Вся остальная мебель старая, хотя и не из советского прошлого. Мебельная стенка недешевая, но не чешский гарнитур. Кровати и диваны производства первых кооперативов, которые появились на сломе эпох. Холодильник тоже куплен в середине девяностых годов. Тогда на российский рынок хлынула японская техника, первая, настоящая, служащая десятилетиями, а не выходящая из строя через три года, как сейчас.

Настя немного подумала. Получается, что в девяностых годах прошлого века Борис Галактионов неплохо зарабатывал. Все благосостояние семьи шло из тех времен, пожалуй, кроме книг, которых, судя по описанию, в квартире было несколько тысяч. И все. Никаких других ценностей. Лишь шкатулка, в которой лежали пятнадцать тысяч рублей и два золотых обручальных кольца – большое и чуть поменьше, видимо, Галактионова и его умершей жены. Если в квартире и был кто-то посторонний, то ни деньги, ни украшения он не тронул.

Вообще, судя по царившему порядку, здесь ничего не искали. Ящики не выдвинуты, дверцы шкафов не открыты, все вещи на своих местах. Знали, что брать, или убийство совершено вовсе не с целью ограбления?

Чем дальше Настя читала, тем больше понимала, что ей нужно увидеть место преступления своими глазами. Тогда, когда она проходила практику, дядя Ваня объяснял ей, как именно смотреть, на что обращать внимание. Впрочем, она не обольщалась, что он позволит ей побывать в квартире Галактионовых. Тут наскоро придуманной ею легендой не обойдешься.

Впрочем, его разрешение Насте было ни к чему. Она знала, где дома хранится набор суперских отмычек, когда-то презентованных ее маме одним из городских бандитов, ныне покойным. Знала и умела ими пользоваться, полагая, что в жизни могут пригодиться любые навыки и умения. К примеру, когда ее одноклассник Вовка Перегудов случайно захлопнул входную дверь, за которой бесновалась оставленная Вовке для присмотра Жужа, любимая болонка ее мамы, именно Настя решила тогда проблему, потому что Вовка сидел у нее на кухне и трясся, что родители его убьют.

Неминуемое убийство грозило как за ничегонеделанье в ожидании неминуемой Жужиной голодной смерти (родители уехали в отпуск на две недели, а дверь захлопнулась в аккурат назавтра после их отъезда), так и за вызов слесаря. Перегудов-старший работал директором крупного завода, а его жена была владелицей магазина модной одежды, так что их квартиру показывать людям, умеющим вскрывать замки, было опасно.

Спасла Вовку именно Настя, которая решительно сходила в комнату за набором отмычек, после чего они с Вовкой дошли до соседнего подъезда, и Настя за три минуты открыла бронированную (как у Галактионовых) дверь, после чего они с Вовкой торжественно поклялись друг другу никогда и никому про это не рассказывать.

В общем, пробраться в квартиру для нее труда не представляло, и Настя решила, что, пожалуй, завтра поговорит для начала со своей преподавательницей, а затем, в зависимости от содержания беседы, примет решение, нужно ей проникать в квартиру или нет.

Она переписала из дела все, что могло представлять хотя бы малейший интерес, захлопнула кабинет дяди Вани и ушла, не забыв оставить Бунину записку с благодарностью. И вот сегодня стало ясно, что набор отмычек все-таки понадобится. Днем Софья разговаривать категорически отказалась, а после курсов постыдно сбежала, не явившись домой.

Окна ее квартиры оставались темными и через полчаса после окончания занятий, и через час. Ждать дальше не имело смысла.

Настя села в машину, в складчину подаренную ей отцом и матерью на восемнадцать лет, доехала до дома, переоделась в практичную немаркую одежду, забрала в хвост свои роскошные длинные волосы, поменяла каблуки на мягкие на ходу кроссовки, переложила вещи в удобный рюкзак, поместив туда же и аккуратно стащенные из ящика комода отмычки.

Естественно, мама этого не заметила. Она на кухне писала очередную статью и отрывалась от нее только затем, чтобы добавить ингредиенты в томящийся на плите плов. Кулинария была такой же маминой страстью, как и журналистика. Мамин муж, дядя Гоша, смотрел в гостиной детективный сериал, так что собираться «на дело» Насте никто не мешал.

– Ма-ам, – девушка заскочила на кухню, чмокнула мать в мягкую и теплую щеку, вкусно пахнущую духами, – я у Глашки сегодня переночую. Ладно?

Мама оторвалась от экрана, оглядела Настю цепким профессиональным взглядом и, видимо, не увидела ничего тревожного.

– Хорошо, – кивнула она, – вечеринка намечается или что-то более спокойное?

– Просто поболтаем о своем, о девичьем. – Настя лгала уверенно и ничуть не смущаясь. Она знала, что ради дела мама всегда поступает так же. Цель оправдывает средства, не так ли?

Впрочем, она действительно часто ночевала у Глаши, счастливой обладательницы собственной квартиры. Иногда девочки вместе ездили за город, где у Глашиного отца был дом. Бывать там Настя любила, в первую очередь, потому, что ей нравился Павел Молчанский, и его новая жена нравилась тоже. Мама против ее ночевок вне дома не волновалась, разумно полагая, что вряд ли может держать двадцатиоднолетнюю дочь взаперти. Она и против ночевки у мальчиков не возражала, но никаких мальчиков у Насти не водилось. Слишком разборчивая она была штучка, как любила говорить мама.

В общем, на ночь глядя, мама отпустила ее из дома со спокойной душой. Поехала она действительно к Глаше, потому что для задуманного дела ей нужен был напарник, а подруга во всем обещала ей помогать. «Идти на дело» Глаша, впрочем, отказалась наотрез.

– Ты с ума сошла? – воскликнула она, когда Настя поделилась своим гениальным планом. – Ты же юрист, ты же понимаешь, что это незаконное проникновение в чужое жилище? За это же арестовать могут.

– Глаш, там никого нет. Квартира опечатана. Мы ее тихонечко вскроем. Ты на стреме постоишь. Я осмотрю все быстренько, обратно дверь закроем, бумажку с печатью приклеим, и все. Нас никто не заметит. Камер там на площадке нет, я посмотрела. Соседи ночью спят наверняка. Ничего не случится. Я тебе обещаю.

– Настя, я не буду участвовать в этом безобразии. – Голос Глаши дрожал, но она выглядела непреклонной. – И тебе не советую. Это опасно.

– Ты что, призраков боишься? – с подозрением спросила Настя. – Так хочу тебе сказать, что их не бывает.

– Дура! – Глаша смешно оттопырила нижнюю губу, что означало у нее высшую степень обиды. – При чем здесь призраки? Этих двух человек убили, а значит, убийца может вернуться.

Настя издевательски фыркнула:

– Подруга, включи логику. Их убили почти год назад. За это время убийца имел кучу времени, чтобы забрать все, что ему нужно. Зачем ему возвращаться в квартиру сейчас, когда тела нашли и возбудили уголовное дело? Нет, никто туда не сунется. Так что, не пойдешь?

Глаша отрицательно замотала головой.

– Ну ладно, я сама.

– Настюха, не надо.

– Надо, – рассердилась Настя. – В конце концов, это ты придумала, что мне нужно расследовать это дело. Вот я и расследую, а ты пытаешься мне помешать. Не очень это честно, между прочим.

– Только держи меня в курсе. – Глаша схватилась руками за бледные щеки. – Пообещай, что будешь мне звонить каждые десять минут. И если ты пропустишь очередной звонок, я позвоню твоей маме.

– Не вздумай, – строго предупредила Настя. – Хочу тебе напомнить, что моя мама тут вообще ни при чем. Я затеяла все это дело, чтобы доказать, что я – взрослый, самостоятельный человек, без пяти минут дипломированный юрист и сыщик. Так ведь?

– Так, только в своем расследовании ты пользуешься мамиными связями и мамиными отмычками, – с сомнением в голосе сказала Глаша.

– Дядя Ваня – уже такой же мой, как и мамин. А отмычки… Я просто пользуюсь тем ресурсом, который у меня есть, не прибегая при этом к маминой помощи. По-моему, это честно.

– Ладно. Ты обещаешь звонить?

– Обещаю, но только не раз в десять минут. Я позвоню тебе, когда прибуду на место, потом, когда войду в квартиру, потом раз в пятнадцать минут, пока я буду внутри, и потом, когда запечатаю квартиру обратно. Договорились?

– Договорились, – вздохнула Глаша.

Поцеловав подругу, Настя спустилась вниз, села в свою машину и доехала до нужного ей двора. Окна ее учительницы, Софьи Михайловны, по-прежнему были темными. Либо та так и не вернулась домой, либо уже легла спать, что, впрочем, для полпервого ночи было совсем не удивительно. В доме светилось всего несколько окон.

Найдя место для парковки, Настя натянула капюшон, достала из рюкзака связку с отмычками, вышла из машины, закинула за спину рюкзачок, чтобы не мешал, огляделась по сторонам. Двор был тих и пустынен, что девушку вполне устраивало. На растаявшей снежной жиже не отпечатывались ее шаги.

Подойдя к нужному подъезду, Настя выбрала из связки универсальный ключ для домофонов и поднесла его к двери. Открываясь, тихо пискнул замок. Еще раз оглядевшись по сторонам, Настя глубоко вздохнула и проскользнула внутрь. Отступать было поздно.

Уже внутри она вспомнила, что не позвонила Глаше. Несмотря на строжайший запрет, та вполне могла поднять кипеш и позвонить маме.

Отступив в тень под лестницей, Настя наспех набрала подруге эсэмэску, чтобы та понапрасну не волновалась. Путь на второй этаж много времени не занял. В подъезде было тихо, похоже, все уже спали. Заранее подготовленной жвачкой Настя залепила дверные глазки соседних квартир, от греха подальше. Присев на корточки, она вставила первую отмычку в замочную скважину и повернула, затаив дыхание.

Тот бандит, который подарил ее маме набор универсальных ключей, хорошо знал свое дело. С небольшим скрежетом металлические штыри в замке начали выходить из пазов. Настя перевела дыхание и повернула еще раз. Готово.

Выпрямившись, она теперь аккуратно, стараясь не порвать, подцепила полоску бумаги с синей печатью, подышала на нее, чтобы размягчить клей. И тут удача. Листок теперь болтался на одном конце.

Когда все будет позади, Настя прикрепит его обратно той же жвачкой.

Теперь оставалось только отпереть внутреннюю дверь. На ней замок оказался похитрее, явно не стандартный, сделанный на заказ. С первой попытки отпереть его у девушки не получилось. Она снова присела, приглядываясь к замочной скважине, чтобы подобрать отмычку с подходящим вырезом зубцов. Она была так увлечена своим делом, что не услышала мягкие шаги у себя за спиной, и повернулась только тогда, когда тень упала на дверь, перекрывая доступ света от тусклой подъездной лампочки.

Настя в ужасе подняла голову и уставилась прямо в лицо стоящего за ней человека. В руке человек держал молоток для отбивки мяса. И Настя отчетливо поняла, что сейчас умрет. Как на грех, именно в этот момент подлый замок поддался, распахивая дверь внутрь чужой квартиры.

Настя потеряла равновесие и начала заваливаться внутрь. Человек наклонился к ней, протягивая руку для удара. Девушка закрыла глаза и смирилась с неизбежным.

* * *

Свидание удалось по полной программе. В том, что это именно свидание, не было никаких сомнений. То есть у него не было. Что думала по этому поводу Соня, оставалось загадкой. Весь вечер держалась она довольно непринужденно, смеялась над его шутками, охотно поддерживала разговор, мило улыбалась, но вот расценивает ли она этот вечер именно как свидание, Феодосий не знал.

Эта женщина вообще была не похожа на других, всех, кого он когда-либо знал. Она не делала стойку на его богатство, как гончая, почуявшая лису. Она вообще вела себя так, как будто уровень его благосостояния и жизненные успехи не имели для нее никакой ценности. Это было приятно и задевало одновременно.

У нее горели глаза, когда она рассказывала ему про зачем-то прихваченный в соседской квартире дневник. И его одинаково удивляло и то, что она вообще сперла эту тетрадку, и то, что на полном серьезе села ее изучать, и то, что с таким охотничьим азартом про это говорила. Как гончая, почуявшая лису.

И если в начале вечера Феодосию было совершенно все равно, о чем с ней говорить, лишь бы слушать ее голос, мелодичный, богатый обертонами и модуляциями, то постепенно он и сам втянулся в канву ее рассказа. Она умела рассказывать так, что становилось интересно.

– А вы покажете мне эту тетрадь? – спросил он, сам не зная, чего больше в его вопросе – искреннего любопытства или просто желания найти достойный повод оказаться снова у нее дома.

– Конечно, покажу. Мне нужно с кем-то сверить свои ощущения, – ответила Соня. – Понимаете, Феодосий Алексеевич…

– Зовите меня без отчества, – попросил он.

Соня с любопытством уставилась ему в лицо, и он вдруг поразился глубине ее невероятных глаз.

– А как мне вас называть? – спросила она с тем же искренним интересом, с которым обсуждала все остальное. – Как вас вообще называют близкие люди?

Интересно, это она намекала на то, что хотела бы тоже считаться близким человеком, или просто спрашивала? Как узнать?

Феодосий даже вспотел от напряженной работы мысли. Давно ему так не нравилась ни одна другая женщина.

– Да кто как, – честно признался он. – Знакомые просто Феодосием. Друзья Федей. Мама иногда вообще Досей. А вы зовите, как вам удобно.

– Дядя Федя съел медведя, – засмеялась она и тут же смутилась, – извините.

– Да я привык к тому, что у меня не самое простое имя. Мой дед был родом из Феодосии. Они с семьей были вынуждены оттуда уехать, и он потом всю жизнь мечтал снова побывать в городе своего детства, да так и не сложилось. Это он настоял, чтобы меня так назвали. Мама пыталась поспорить, но он так расстроился, что она рукой махнула. Дед, кстати, никаких сокращений для моего имени не признавал. Так что, пока он был жив, я был только Феодосий. А уж в школе мальчишки, конечно, до Федьки быстро сократили. Так что я практически на любой вариант отзываюсь.

– Так вот, Феодосий, – она покатала его имя на языке, словно морскую гальку с феодосийского пляжа, – мне очень важно показать дневник Саши Галактионова кому-нибудь. Может быть, я все это придумала, но мне кажется, что в нем зашифровано какое-то хитрое послание.

– Послание?

– Да. То ли он пытается указать на преступника, то ли объяснить, за чем именно тот охотится, то ли сказать, где именно эта вещь спрятана.

– Какая вещь?

– Да не знаю я, – с досадой сказала Соня, и Феодосий тут же почувствовал себя глупцом. И так ведь понятно, что она не знает. – Может быть, мне все это кажется, а дневник, стихи и рисунки в нем просто игра больного разума.

– Вам не может просто так взять и показаться, – убежденно сказал Феодосий. – Давайте вместе посмотрим. Если там что-то есть, мы обязательно это найдем.

– А мы можем поехать прямо сейчас? – с надеждой в голосе спросила Соня. – Просто я уже почти двое суток не нахожу себе места из-за этого дневника. Мне кажется, что все очень просто, но я не вижу отгадки, хотя она наверняка у меня под носом.

В душе Феодосия все пело. Сейчас они поедут к ней домой, и, если она захочет, он даже согласится выпить кофе, и она покажет ему тетрадь, и он обязательно попытается разгадать, что там написано, а потом он ее поцелует и…

На этом месте Феодосию стало так жарко, что вдруг испугался, что его хватит тепловой удар. И что это он так раскипятился, словно школьник.

– Конечно, мы можем поехать, – сказал он, стараясь ничем не выдать бушевавших в нем эмоций. – Сейчас нам принесут десерт. Я заказал вам кофе с десертом, у нас тут замечательные делают десерты и кофе варят тоже очень хороший. Я знаю, вы любите кофе, так вот этот вам понравится.