Текст книги "Продается шкаф с любовником"

Людмила Милевская
Продается шкаф с любовником

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 1

«Все произошло необычно, удивительно и внезапно: я влюбилась!

Волшебное состояние.

Еще недавно он был чужим, а теперь самый родной, самый добрый, умный, красивый…

Разлука с ним – страшная боль, а встреча – экстаз. Я не знала, что любовь способна делать человека таким счастливым. От многообразия чувств, кажется, можно сойти с ума.

И я схожу!

Но что же он медлит?

Ах, сколько во мне нетерпения! Я хочу, чтобы он пришел раньше? Но пирогу находиться в духовке как минимум десять минут…

Кстати, о пироге! Пора его повернуть – не дай бог, неравномерно подрумянится корочка.

Ну вот, с пирогом вроде покончено, пирог удался… Ах, я забыла поставить фужеры! Что я за бестолочь, и салфеток нет на столе!

Ну вот, теперь наконец можно присесть.

Минуты последние длинные! Длинней, чем часы Какой он бессовестный. Почему не спешит? Почему он такой пунктуальный?

Что?! Я ругаю его?! Нет-нет, он самый хороший!

Ах, я так сильно его люблю!

Я уверена, он очень спешит. Интересно, какой он мне приготовил подарок? Да, подарок! Подарок! Что он мне принесет? Это будет нечто из ряда вон. Нечто супер. Нечто…

Что? Звонок! Это он!

Боже мой, я подпрыгнула, словно током меня ударило! И сердце колотится! И колени дрожат! Как я выгляжу? Зеркало! Где же зеркало? Ах, вот оно.

Ой, мамочка, растрепалась прическа! А губы! Слишком яркие, неверный я выбрала цвет…

Ну да поздно теперь исправлять. Как он звонит!

Как он торопится!

Открою дверь и повисну на шее.

– Милый, я так долго тебя ждала!

– Любимая, но я пришел вовремя.

– Я соскучилась!

– А я? Как ты думаешь?

– Думаю, ты тоже соскучился. А что ты принес мне? Что ты прячешь там за спиной?

– Любимая, это сюрприз. Закрой, пожалуйста, глазки.

– Нет, не закрою. Что ты прячешь? Немедленно доставай! Я слишком долго ждала!

– Ну любимая, так нечестно. Ты хочешь испортить сюрприз? Закрой глазки.

– А вот не закрою! Что там? Что там у тебя? Дай мне! Мучитель, немедленно дай!

– Хорошо, не тряси меня, достаю, ты очень упрямая.

– О боже! Пистолет?! Милый, что ты делаешь? Это очень плохая шутка!

– Это не шутка.

– Убери пистолет с моего лба! Милый, умоляю, не надо меня пугать!

– Прости, ты сама виновата…

Бог мой, какие жестокие у него глаза! Не может быть, я не верю. Словно это все не со мной. Он не шутит, он выстрелил?! Он действительно выстрелил! Все произошло неожиданно, быстро – я даже не успела его разлюбить…»

Лицо Верховского исказила гримаса боли – он замолчал. Громадный сильный мужчина стал похож на обиженного ребенка. Он сглотнул ком, на глаза его навернулись слезы, которых Верховский не стеснялся, – так велико было его потрясение. Он слез своих не замечал, он был все еще там, со своей младшей сестрой. Он переживал последние секунды ее жизни – жуткие, холодящие кровь секунды.

Опытный психоаналитик Далила Самсонова была тоже потрясена рассказом Андрея Верховского, хоть и слышала много ужасных историй в своем кабинете.

– Убийца наказан? – спросила она.

– Нет, его не нашли, – дрожащим голосом ответил Верховский.

– Не нашли?! – поразилась Далила. – Как такое возможно?!

– А вот так. Не нашли и перестали искать.

– Он что, так далеко сбежал?

– Если бы. Мы просто не знаем, кто убил нашу Машеньку. Понятия не имеем.

Самсонова отшатнулась:

– Невероятно! Вы не знали, кого любит ваша сестра?

Верховский с досадой поморщился:

– Какая любовь? У нее даже парня не было. Машеньке было не до любви.

– Могу я узнать ее возраст? – удивленно осведомилась Далила.

– Восемнадцать.

– Восемнадцать? Действительно, для любви возраст неподходящий, – с горькой иронией заметила она.

– Вы Машу не знали, – рассердился Верховский. – Она была уникальная девушка: училась, работала, имела множество увлечений…

– Каких?

Он растерялся:

– Ну, так сразу не скажешь. По лекциям бегала, по курсам каким-то, по клубам. Всего не упомнишь.

– Вижу, вас не очень-то интересовала жизнь вашей младшей сестры, – заключила Далила.

Верховский возмущенно затряс головой:

– Не правда! После катастрофы, после гибели наших родителей, я много работал. Но это не значит, что я забросил Машу с Наташей. Я и за девчонками присматривать успевал.

– Как вам удавалось?

– Друзья помогали.

– Какие друзья?

– Однокашники: Борька Мискин, Пашка Замотаев, Кроликов Гоша, Серега Хренов.

– Как-как? – изумилась Далила, с трудом скрывая улыбку.

– Серега, кореш мой, Хренов, – пояснил с серьезнейшим видом Верховский. – Мы, как те мушкетеры из книжки Дюма, четверкой дружили. Замотаев был вроде Атоса. Он вдумчивый и серьезный. Бабник Мискин больше похож на Арамиса, хотя Кроликов Гошка красивей. Но он здоровяк и балда, потому был у нас за Портоса. А я заводила компании, вроде как д'Артаньян.

Далила с иронией осведомилась:

– А Хренов был у вас за кого?

– За кого был Серега Хренов?

Растерянность Верховского говорила о том, что ранее подобным вопросом он не задавался.

– Даже не знаю, – задумчиво ответил он после продолжительной паузы. – Серега к нам пятым присоединился значительно позже, кажется, классе в восьмом. Но мы его как-то сразу приняли в нашу компанию.

– А разве это легко – дружить впятером? Разве вы не разбились на пары?

– Нет. У нас настоящая дружба, у нас монолит.

Когда погибли родители, мне было трудно, но друзья помогали. Особенно Замотаев.

Заметив уличающий жест Далилы, Верховский поспешил пояснить:

– Мы по-прежнему монолитом дружили, но с Замотаевым у меня был общий бизнес тогда. С ним я виделся чаще, он чаще и помогал. Кстати, Пашка допомогался: в результате он на моей Наташе женился, на сестре. Теперь и она Замотаева. Вы ее знаете. Она меня к вам и направила.

– Да-да, мы одноклубницы с вашей Наташей, – подтвердила Далила.

Верховский смущенно признался:

– Если честно, я упирался, к вам идти не хотел, но Наташа моя… Короче, заставила.

– Отчего же идти не хотели? – с легкой усмешкой поинтересовалась Далила, заранее зная ответ.

Русский мужчина консервативен, он плохо следует моде содержать в чистоте свою душу, он не верит в психологов. Соответствуя русской традиции, он сам стрессы и топит, а не лечит последствия стрессов.

Стрессы, правда, не тонут – тонет русский мужик.

Однако это ему безразлично, потому что он пьян и доволен. А до того, что утром ждут его новые стрессы, нет ему дела. Он и новые стрессы будет топить.

Далила много раз слышала от мужчин: «Зачем мне психолог? Я сам себе доктор. Рюмашку-другую накатишь, и все стрессы будто рукой сняло».

– Почему вы не хотели обращаться к психоаналитику? – повторила она вопрос, ожидая традиционного ответа.

– Да как-то неловко, – не обманул ее ожиданий Верховский. – Здоровый мужик, а словно девица должен вываливать проблемы на женщину.

Далила напомнила:

– Для вас я не женщина, я психолог.

– Да хоть и психолог. Чем мне психолог поможет?

Машеньку никто не вернет. Значит, и от боли никто меня не излечит.

Далила спорить не стала, она дипломатично сменила тему.

– Странно, – сказала она. – Вашу сестру, Наташу Замотаеву, я год уже знаю, но она никогда не упоминала о Маше.

– А что тут странного? – удивился Верховский. – Гибель Машеньки всех потрясла. Несколько лет все жили в шоке. Наташа очухалась только тогда, когда Пашка на ней женился. Ей врачи строго-настрого запретили о Машеньке говорить. Даже думать о Маше запретили. Я, мужчина, и то не могу пережить это горе, а уж Наташа моя и подавно. Она сидит дома, без дела, одна. Я хоть на дела отвлекаюсь. В последние годы мой бизнес наладился, я за границу подался и вроде начал беду забывать, а в Питер вернулся и снова расклеился.

– На что вы жалуетесь? – осторожно спросила Далила, не слишком рассчитывая на ответ.

Верховский вздохнул, сделал длинную паузу и нехотя произнес:

– Как тут скажешь? Нервы ни к черту, бессонница. Но если чудом засну, сны тогда мучают. Сон, впрочем, снится один и тот же. Его я вам уже пересказал.

«Жуткий сон», – мысленно содрогнулась Далила и осторожно спросила:

– Вы лечились?

– У каких врачей только не был, – отмахнулся Верховский. – Никто не помог. Процедуры, таблетки меня не берут. Да и какие, к черту, таблетки, страдаю-то я от бессилия. Вылечусь, когда придушу гада своими руками. Эх, знать бы, кто он, Машин убийца, увидел бы в жизни смысл. А до тех пор, пока не узнаю, так и буду себя изводить.

– У Маши были неприятности?

– Неприятности?

Верховский призадумался, а потом решительно сказал:

– Нет.

И опять призадумался:

– Правда, незадолго до смерти с ней история вышла. Она в мелкой редакции подрабатывала, так, ради интереса, проба пера. Редактор ее попросил подыскать подешевле офис, старый они не тянули. Маша нашла, а офис оказался квартирой чужой. Мошенники Маше попались, обманули ее. Вот и все неприятности. Больше, кажется, не было. Не знаю, во всяком случае, я не замечал.

– Но с чего вы взяли, что Машу убил мужчина?

Кстати, как вы сами объясняете ваш навязчивый сон?

Надеюсь, не потусторонними силами. Уверяю, душа покойницы здесь ни при чем.

– Да знаю я, – мельком взглянув на часы, ответил Верховский. – Сон всего лишь плод реконструкции тех событий. Когда я в тот страшный день вошел в нашу квартиру, сразу понял: Маша ждала мужчину.

– Почему?

– Принарядилась, подкрасилась, стол накрыла, пирог испекла. Что тут можно подумать? Не подругу же сестренка ждала.

– Да-а, – задумчиво пропела Далила. – Похоже, и в самом деле мужчину.

– В том-то и дело, – рассеянно откликнулся Верховский, снова взглянув на часы.

– Одно дело пригласить в гости мужчину, а другое дело его любить. Ваш сон говорит о сильной любви.

Почему вы решили, что Маша была влюблена?

– Как – почему? – воскликнул Верховский и надолго замолчал.

Было видно, что он абсолютно в этом уверен, но не знает, как объяснить.

– Да слишком непохоже все это на Машу, – наконец сказал он. – Маша скромной и умной была, а тут какие-то смешные супермодные тряпки. Ну, знаете, из тех, про которые говорят «прикид». Потом выяснилось, что она их взяла у Морковкиной. Марина Морковкина слывет обольстительницей, это если культурно выразиться. Как мужчине, мне очевидно: кому-то Маша хотела понравиться. Уж очень она старалась.

Далила подалась вперед:

– А Морковкина не знает кому?

Верховский обреченно махнул рукой:

– Ничего эта шлындра не знает!

– Шлындра?

– Противная девка она, эта Морковкина. Маша с ней не очень дружила. Морковкина подруга Наташи.

Никчемная девка, пустая Знаете ли, из тех, что гоняются за богатенькими женихами. Затесалась в нашу компанию… Ну да дело не в ней…

Далила его перебила – А почему в вашем сне Маша подарка ждала? – поинтересовалась она – В свой день рождения Маша погибла. День был будний, но дата серьезная, совершеннолетие как-никак. Вечером в ресторане отмечать собирались, но Машка не дожила.

Верховский еще раз взглянул на часы и виновато воскликнул:

– Простите, но я спешу! В Питер приехал не только сестру, друзей повидать, но и по делу. Видите сами, никто мне не поможет. Я лучше пойду.

– Хорошо, – согласилась Далила, – я вас не держу, но зря вы в науку не верите. Именно в вашем случае можно и должно помочь душе излечиться.

В ответ Верховский вздохнул. Не обращая внимания на его громкий скептический вздох, Далила продолжила:

– Согласна, горе никогда не забудется, но восприниматься будет значительно здоровей. Жизнь нас делает мудрыми.

Верховский нетерпеливо помотал головой:

– Спасибо за доброе слово, но пока убийца Машеньки жив, меня бесполезно лечить. Спокойно спать все равно не смогу. Я уверен.

Она удивилась:

– Зачем же пришли?

– Из-за Наташи пришел. Разволновалась она. Вы Наташу мою успокойте, пожалуйста. Пусть она думает, что мне стало легче.

– Лгать не могу, – запротестовала Далила. – Наташе скажу как есть.

– Что ж, понимаю, простите.

Верховский виновато пожал плечами, поднялся и неуверенно потопал к двери. Молодой красивый мужчина под гнетом беды двигался как старик.

Далила вдруг осознала, что он сейчас выйдет из кабинета, а горе его – нет. Горе его с Далилой останется. Опытный компетентный психолог, она умела ставить барьеры. Она умела защищать свою душу от разрушения чужими переживаниями, но на этот раз не убереглась Слишком сильно было горе Верховского и слишком опасно.

Далила, глядя в его сутулую спину, подумала: «Не переживет. Еще хорохорится, но доведет себя до инфаркта. Обязательно доведет, уж этого я навидалась».

Все восстало в ее душе: «Надо дать ему шанс, дать надежду. Надежда фантастически иногда спасает».

– Погодите, – остановила его Далила. – Я хочу вам помочь.

Верховский оглянулся и изумленно спросил:

– Что вы сказали?

– Я попробую вам помочь.

Он повторил:

– Моя жизнь будет адом до тех пор, пока не узнаю, кто убил Машу.

– Конечно, я это понимаю, – кивнула она. – Потому вам помощь и предлагаю.

Верховский, делая к ней шаг, изумленно спросил:

– Вы найти убийцу Машеньки собираетесь? Я правильно понял?

– Правильно, – подтвердила Далила.

Глава 2

Утопающий хватается за соломинку. Далила ожидала от Верховского скептицизма, но он поспешно вернулся к столу и с надеждой спросил:

– А как мы будем искать убийцу?

Его «мы» хоть и звучало наивно, но очень ее порадовало. Значит, Верховский не просто готов был поверить в силы Далилы, но и собирался ей помогать.

Сама она в своих силах не была так уверена, как пыталась ему демонстрировать, но это не огорчало ее.

Главное возродить его к жизни, не позволить отчаянию и пессимизму источить молодой организм, а остальное уж как получится: все в руках господа – так считала Далила.

И вместе с тем, она действительно намеревалась искать убийцу, а не просто отвлекать Верховского от его душевных страданий.

– У меня уже есть некоторый опыт в таких делах, – с гордостью пояснила Далила. – Дважды мне удалось раскрыть преступления, которые оказались не по зубам профессиональным сыщикам. Понимаю, для статистики маловато, но для надежды достаточно.

У нас есть причина думать, что и на этот раз повезет.

– Да-да! – впиваясь в нее оживившимся взглядом, воскликнул Верховский. – Надо попробовать, обязательно, если вам удается.

Его внезапная вера в нее Далилу смутила.

– Я не волшебница, – сказала она. – И не хочу критиковать нашу милицию…

Он поспешил сообщить:

– Не бойтесь, там есть что критиковать.

Она нетерпеливо потрясла головой:

– Дело не в том. К предыдущим двум задачам, которые я успешно решила, невозможно было подходить традиционным путем. Их мог решить только хороший психолог. Я уже дважды себе доказала, что я психолог хороший. Надеюсь и третий раз доказать.

Верховский нервно поерзал в кресле и сообщил:

– Буду вам очень признателен. Сами понимаете, я не в том положении, когда можно скупиться.

– Ах, дело не в деньгах, – отмахнулась Далила. – Я лишнего с вас не возьму. Мне самой интересно.

Здесь, очевидно, та ситуация, в которой без знаний психологии разобраться нельзя. Знаете, почему не нашли убийцу?

– Почему?

– Не с той стороны на проблему взглянули. Не сомневаюсь, работы проделали много, но все впустую.

И именно потому, что в путанице событий ухватились за ложный кончик. Короче, искали не там.

– А где надо было искать?

Далила посмотрела ему в глаза и уверенно произнесла:

– Я скоро узнаю.

Верховский уже ничего не говорил – он просто ждал.

– Какие действия вы предпринимали? – спросила она, мысленно дав себе клятву не обмануть его ожиданий.

Он безрадостно сообщил:

– Частного сыщика нанимал.

– И каков результат?

– Он опросил всех друзей и знакомых, выяснил, где Маша бывала, чем занималась. У меня два тома его отчетов, а результат нулевой. Сокурсники Маши, знакомые и друзья – все твердят в один голос, что она не встречалась ни с кем. Да и сам я каждый день Машку видел. И Наташка с сестрой дружила. Они откровенничали. Если Маша парня и завела, то встречались они недолго.

– Какое время? – спросила Далила.

Верховский задумался:

– Максимум месяц. Дольше она не смогла бы свою тайну хранить. Я бы заметил, что она влюблена.

– А психологический портрет Маши вы не пробовали составлять?

Он удивился:

– А что это даст? Я Машу до последней клеточки знал, видел ее насквозь, а толку с того…

Далила не согласилась:

– Вы не правы'. Без портрета нельзя начинать.

– Да я прямо сейчас нарисую вам Машин портрет, – горячась, заявил Верховский. – Умная Машка была, сообразительная, талантливая, добрая, упорная, даже упрямая, – начал он рисовать.

– Нет, так не пойдет, – остановила его Далила. – Этак можно долго рассказывать, и все без пользы.

Лучше я подготовлю вопросы, вам и вашей сестре.

Обработав ответы, составлю Машин портрет.

– Договорились, – согласился Верховский и опять взглянул на часы. – А когда будут готовы эти вопросы? – спросил он и виновато, с поспешностью пояснил:

– К сожалению, мне скоро придется уехать. У нас есть максимум восемь дней.

Далила его успокоила:

– Самое необходимое мы успеем сделать. Завтра я увижу в клубе Наташу и передам ей свои вопросы. Но учтите, их будет много.

– Не страшно, – ответил Верховский значительно оптимистичней.

Это позволило Далиле думать, что ее тактика уже дала результат. И результат этот положительный.

Глава 3

У Пендраковского умерла прабабка – вот тогда-то и начались с ним настоящие чудеса.

Древняя прабабка досталась ему по наследству от давно умершей бабули, которая нянчила Пендраковского. Здравствующие родители его, опасаясь потерять квартиру в престижном районе, переселили сына к старушке. С правнуком она и доживала остаток дней.

Дней этих, надо заметить, осталось немало. Юный правнук успел повзрослеть, возмужать, он даже сам начал стариться и полнеть, уверовав в то, что бабуля бессмертна. Вот тут-то прабабка и умерла.

Наследство оставила: квартиру и шкаф. Но зато все по закону. Не поленилась старушка сходить к нотариусу, составила завещание, в котором указала наследника и наследство. А любимый свой шкаф детально, в подробностях описала: сколько и где царапин на нем, какое количество гвоздиков, ручек и завитков, даже овечек пересчитала на дверных горельефах[1]1
  Горельеф – скульптурное изображение, выступающее над плоскостью фона более чем на половину своего объема.


[Закрыть] и пастухов, и пастушек – все чин-чином, не придерешься.

Наследство наследника отяготило. К старинной квартире Пендраковский давненько привык, а вот шкаф для него оказался сюрпризом. Комната, где обитала прабабка, просилась под кабинет: старые стены мореного дуба настраивали на рабочий лад, а вид из окна наводил на умные мысли.

Правда, бизнес, которым промышлял на жизнь Пендраковский, никаких умных мыслей не требовал.

Там одно только знай: вовремя всем (кто просит) взятки раздай и бегай себе по принципу «волка ноги кормят». На всем, что Пендраковский в бизнесе делал, была печать той «либеральной» глупости, которую наше суматошное время выжимает даже из очень умных голов. Девиз сей системы: себе кроху урви и не замечай, что бед при этом наделал гору – короче, то, чем вся страна теперь занимается.

Ясное дело, душа всегда недовольна: размах маловат. Душа-то просит высокого, вот Пендраковский и затеялся с кабинетом. Выбросил старую мебель на свалку и уперся в завещанный шкаф.

Как с ним быть?

Прабабка так пафосно шкаф завещала, что порадовать свалку подарком старушки нельзя – неприлично и даже кощунственно.

Оставалось его продать, но кто купит пыльную рухлядь?

Пендраковский вытащил шкаф из угла, отмыл от грязи и паутины, ахнул и поставил обратно в угол.

В тот же вечер он по совету приятеля вызвал оценщика с пышным именем Артур Велюрович. Тот быстро явился на зов, долго разглядывал шкаф, фотографировал даже и в результате спросил:

– Вы твердо решили это продать?

– Твердо решил, – подтвердил Пендраковский и мысль пояснил:

– Антиквариата не выношу и считаю, что рухляди место в музее.

– На музей ваша рухлядь вряд ли потянет. Думаю, вещь ваша стоит недорого, но загляну в каталог и обязательно вам позвоню, – пообещал оценщик и, оставив визитку, пропал.

Пендраковский выждал неделю и сам ему позвонил. Артур Велюрович, ссылаясь на занятость, просил еще подождать. Ждать Пендраковский не мог. Он нашел другого оценщика, и с этих пор начались чудеса.

В назначенное время явился респектабельного вида мужчина и, представившись антикваром, нетерпеливо проследовал к шкафу.

Пендраковский, проводив его в комнату бабушки, не отходил ни на шаг. Он с интересом ожидал приговора. Антиквар делиться своим впечатлением не спешил. Достав из кармана лупу, он долго и пристально изучал главное достоинство шкафа: горельефы пасторали, отлично сохранившиеся на дверцах. Наконец, удовлетворив свое любопытство, он учтиво спросил:

– Вы позволите внутрь заглянуть?

Пендраковский воскликнул:

– Предупреждаю, там пыльно! – и, не спуская с оценщика глаз, одну за другой распахнул все три дверцы.

Антиквар испуганно отшатнулся, охнул:

– Простите, – и в смущении убежал.

Пендраковский перевел изумленный взгляд в обнажившееся чрево шкафа и… обнаружил там симпатичную даму. Дама была в роскошном костюме Евы – то есть в чем мать родила.

– Кто вы? – ошеломленно отступая на шаг, спросил Пендраковский.

Дама, выбираясь из шкафа, откровенно призналась:

– Я проститутка.

Видимо, Пендраковский не был готов к свиданию со жрицей любви, иначе чем объяснить его дикий крик:

– Что вы здесь делаете?!

Но дама не испугалась и ответила с гневным презрением:

– Что я здесь делаю? Совсем охренел? Я тебя жду, придурок!

– Ждете меня?! В этом шкафу?!

От фамильярности дамы и загадочности ситуации бедняга едва не плюхнулся на пол.

А дама сварливо заверила:

– И я про то говорила, что незачем мне лезть в эту пылюку, но ты меня в шкаф затолкал. А то лежала б себе в кровати…

– В кровати?! – взвыл Пендраковский.

– Ну да, – надув губки, пискнула дама, и тут ее осенило отвратительным подозрением:

– Ты что, передумал, гад, мне платить?

– Я вам должен платить? За что?

– Ха! Он еще спрашивает!

И началось самое неприятное. Холостяк Пендраковский узнал наконец, кто он есть и что такое настоящий скандал. Писклявый голосок хрупкой дамы легко заглушил его возмущенный бас.

«Вот они, женщины! Неужели это я совсем недавно мечтал о семейном гнездышке?» – поражался собственной глупости Пендраковский, неистово и бесполезно отбиваясь от дамы.

Она была напориста и несокрушима. Пендраковский столкнулся вот с каким парадоксом: глядя на изящную даму с высоты своего гренадерского роста, он казался себе худосочным пигмеем. В заключение дама надавала ему пощечин и с угрозами скрылась за дверью спальни.

Напуганный, но несломленный, Пендраковский храбро понесся за ней и с изумлением обнаружил свою постель в большом беспорядке. Беспорядок был красноречивей, чем дама, которая откровеннейще объясняла, чем, как и сколько раз они занимались, да Пендраковский ей не поверил.

Не поверил он и теперь, с ужасом глядя то на постель, то на даму, вползающую гремучей змеей в неприлично тесное платье. Не поверил, но к портмоне потянулся, смущенно спросив:

– Сколько я должен?

– Сотню, – обиженно отрезала дама, благополучно покончив с платьем и принимаясь за сетчатые чулки.

– Сто рублей? – уточнил Пендраковский.

– Еще «копеек» скажи! – гаркнула дама и, позволив себе непристойный жест, презрительно пояснила:

– Сто евро, козел!

– Так много? – Глаза Пендраковского совершили попытку переселиться на лоб.

– Не много, а вдвое дешевле, чем остальным. Постоянным клиентам фирма делает скидки, – успокоила его дама и приказала:

– Быстро бабки гони, у меня еще четыре таких же, как ты, импотента.

Вежливо расплатившись, Пендраковский остался один на один со своими сомнениями. С одной стороны, крамольного он ничего не помнил, но, с другой стороны, дама раздета была. Совсем.

И постель!

Кто ее разобрал, если дама сидела в шкафу? И как она в квартиру попала? Ведь кто-то ее впустил.

Кто, если не сам Пендраковский?

И (самое главное!) как эта дама узнала про импотенцию? С импотенцией обстояло все так секретно, что он сам себе боялся признаться в этом недуге, а дама откуда-то знает!

Тут уж задумаешься – есть от чего. Больше всего Пендраковского беспокоила фраза, которую дама обронила, прощаясь.

– До встречи, – небрежно сказала она, стремительно выходя из квартиры.

Пендраковский вопросительным эхом за ней повторил:

– До встречи?

– Ну да, позвонишь как обычно. Номер ты знаешь, – бросила дама и была такова.

Вот вам загадка. Несколько дней Пендраковский пребывал в смутных сомнениях, задаваясь вопросом:

«Здоров ли я? Не сошел ли с ума?»

Припоминая визит юной дамы, он прислушивался к своему организму: нет ли сбоев еще?

Сбоев вроде бы не было.

Наконец он успокоился, заглянул в комнату отошедшей в мир иной прабабки, увидел свой наследственный шкаф и ушел в другие проблемы. Охваченный нестерпимым желанием иметь кабинет, он еще больше теперь хотел избавиться от старины. Пендраковский нашел другого оценщика.

На этот раз к нему явился благостный старичок с козлиной бородкой и голосом. Он проблеял с порога:

– Что будем смотреть?

И Пендраковский повел его к ненавистному шкафу.

Антиквар с порога восхищенно воскликнул:

– О! – и метнулся к пастушкам.

Желая рассмотреть горельеф, он решительно распахнул ближайшую дверцу и…

И с воплем: «О боже!» – едва не сшиб Пендраковского с ног. Тот в ужасе закричал:

– Что, снова дама?!

И сильно ошибся: на этот раз в шкафу сидел симпатичный мужчина. Юный и голый.

– Вы кто?! – покрываясь холодным потом, спросил Пендраковский.

– Да ладно, противный, – кокетливо отмахнулся в ответ незнакомец, вылезая из шкафа и поражая всех своими размерами.

Разумеется, размерами в самом приличном смысле: с его комплекцией работать бы в кузнице, а не прятаться по пыльным шкафам.

Антиквар – застарелый, неисправимый «натурал», не понимающий голубых продвинутых веяний – в брезгливом ужасе и смущении вылетел из квартиры, а Пендраковский вынужден был остаться.

На этот раз он не стал препираться: рост, плечи и кулаки незваного гостя к лишним вопросам не располагали. Поэтому Пендраковский сразу спросил:

– Что я вам должен?

И с приятным изумлением услышал в ответ:

– Да ладно, противный, ты уже расплатился. Будто не знаешь, я беру вперед.

От такой наглости, от такого цинизма Пендраковского едва не стошнило. Однако он учел габариты мужчины и сдержался. Он простился с ним вежливо даже тогда, когда, цепенея, услышал;

– До скорого, пупсик, встретимся как обычно, я буду ждать.

Фраза наводила на грустные мысли. Пендраковский, свирепея, подумал: «Моя крыша съезжает, а чертов шкаф на месте стоит, будь он проклят!»

Желание избавиться от подарка прабабки стало столь нестерпимым, что Пендраковский готов был наброситься на несчастный шкаф с топором.

Слава богу, разум взял верх над эмоциями, и вскоре был приглашен новый оценщик.

На этот раз запуганный неудачами Пендраковский проявил осторожность и бдительность. Когда в квартире раздался звонок, он не сразу отправился к антиквару, а предварительно заглянул в «чертов шкаф» – иначе уже Пендраковский и не называл подарок прабабки.

Шкаф был пуст.

Облегченно вздохнув, Пендраковский подумал:

«Кажется, пронесло».

И смело открыл оценщику дверь.

Новый антиквар оказался здоровущим детиной.

Илья Муромец, Геркулес и Терминатор, вместе взятые (говоря языком современным), «не трепыхаются и отдыхают».

– Итак! – рявкнул детина и в предвкушении удовольствия проследовал к шкафу.

Пендраковский держался к антиквару поближе.

Тот скупо восхитился овечками, пастухами, пастушками и задорно спросил:

– А внутренности в каком состоянии?

– Мои? – отшатнулся хозяин.

– Ваши зачем мне?

– Ах, вы про шкаф.

Пендраковский хихикнул заискивающе и поспешно заверил:

– Внутренности сохранились отлично. Даже лучше, чем шкаф.

– Проверим, – сказал антиквар, решительно открывая дверцу.

Дальнейшее произошло молниеносно, Пендраковский даже не уловил, каким фантастическим образом улегся он у ног антиквара. В позе, весьма неудобной. Но не поза занимала его: горела щека. И не просто горела, а стремительно раздувалась, наползая на глаз.

Однако долго заниматься щекой Пендраковскому не позволили. Его подняли, внушительно потрясли и с криком: «Скотина! Ты все нарочно подстроил!» – пустили в высокий полет.

Согласно закону притяжения, полет завершился падением. Пролетев метров пять, Пендраковский приземлился в гостиной.

Теперь его мучило многое: боль в щеке, в пояснице, в боку и желание знать, почему он летает.

На первый взгляд причин для левитации не наблюдалось: крылья не выросли, а вес, напротив, за последние годы изрядно возрос.

Но (увы!) именно на свой взгляд Пендраковский и не мог положиться. Взгляд был неточным по причине затекшего глаза. Уже и второго.

А знать хотелось!

Очень хотелось знать, какая сила послала его, несчастного хозяина шкафа, в полет?

И что разожгло эту силу?

Оторвавшись от пола, Пендраковский дрожащими пальцами отвел с глаз распухшие щеки и не поверил этим глазам. Он увидел голую женщину.

Разумеется, незнакомую.

Бедняжка в ужасе металась по углам, а за ней галопом скакал антиквар. Действие происходило в комнате покойной прабабки, в присутствии шкафа, из которого, похоже, дама и вылезла. В келье старушки шел жуткий выброс энергии. Стекла в окнах звенели, дрожали полы, шкаф ходил ходуном, антиквар же тыкал пальцем в сторону Пендраковского и осатанело вопил:

– Даша, что ты нашла в этом уроде?

Требуя у дамы ответа, ответить ей антиквар не давал, яростно возвещая:

– Скотина он! Импотент! Страшная рожа!

«И этот знает уже о моей импотенции, – загоревал Пендраковский. – Но к чему оскорбления? – вдруг обиделся он. – Я не скотина и совсем не урод. А рожа У меня вообще симпатичная».

И тут до него дошло, что антиквар эту женщину называет по имени – ну разве не удивительно?

Пендраковский поднялся с пола и, направляясь к месту баталии, наивно спросил:

– Простите, вы разве знакомы?

Антиквар выпустил из себя сноп огня (образно выражаясь) и проревел, тыча пальцем в голую Дашу:

– Эта сучка – моя жена!

Затем его палец изменил направление и уперся в грудь Пендраковского.

У того потемнело в глазах, – Она сучка, а ты скотина! – проревел антиквар, наводя свой страшный кулак на скулу Пендраковского.

Тот вжал голову в плечи, но удар был предотвращен нечеловеческим воплем раздетой Даши.

– Не смей трогать Валеру! – провизжала она, бесстрашно заслоняя своей соблазнительной грудью оседающего на пол Пендраковского.

Опускаясь к плинтусу, Пендраковский жалобно простонал:

– Женщина, мы незнакомы.

– Женщина? – поразилась она и с угрозой спросила:

– Лерик, как ты меня назвал?