Текст книги "Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает"

Глава 11

Боб был странный – совсем не такой, как всегда. И следа не осталось от его обычной самоуверенности с аристократической наглецой.

– Дуняша, я че звоню, – глухо пробубнил он, явно смущаясь, – ты только не удивляйся, но мы с Евой немного поцапались, а тут дело такое…

– Какое? – звенящим голосом поинтересовалась Евдокия. – Какое? – уже закричала она.

– Непростое, – повысил голос и Боб. – У Евки кровь на клавишах появляется, а мы поцапались. Теперь не могу к ней запросто заявиться. Надо бы что-то нам предпринять.

– Похоже, ты предпринял все, что мог и даже кое-что сверху, – вскипая, рявкнула Евдокия.

А смышленая Ева добавила:

– И не только сверху, и снизу, и по-всякому было. Даже так, как я не люблю.

Этим она подругу добила. Евдокия прожгла ее взглядом и прошипела:

– Знаешь что, Боб, ты мне не брат. Я самое дорогое тебе доверила, а ты это совратил!

– Не твое дело, – мгновенно взяв себя в руки, отрезал Борис. – Мала ты еще, чтобы старшим указывать! Еще ты сопля!

Евдокия против напора не устояла – тотчас сдала позиции и из мудрой дуэньи превратилась в малышку-сестру. Но мириться с таким положением не захотела.

– Так и скажи, что хочешь к ней подлизаться, но не хватает ума придумать как это сделать. Гордыня мешает! Ты боишься унизиться, – в качестве мщения выпалила она.

Борис разъярился.

– Дура ты, – рявкнул он. – Я бросить в беде ее не могу. Кровь действительно появляется. Про последние три раза Ева даже не знает. Она успокоилась, а успокаиваться нельзя.

– Почему это?

– Предчувствие у меня плохое.

Вспомнив про легендарное предчувстие Боба, Евдокия ощутила свое и испугалась, а потому психанула.

– Надоели вы мне со своей любовью! – крикнула она и сунула трубку Еве, буркнув: – Это Боб, он на самом деле хочет тебя.

– Сейчас я ему покажу, – делая страшные глаза, пообещала Ева и действительно напустилась на Боба. – Не смей кричать на сестру! – потребовала она. – Как ты можешь кричать на мою подругу?! Я не дам ее оскорблять! Вижу, ты со всеми себе позволяешь!

– Как ты с братом моим обращаешься? – подпрыгнула Евдокия и, выхватив трубку у Евы, рявкнула Бобу: – В три шеи ее гони!

Борис погнал их обеих. Классической русской фразой прекратив разговор, он рявкнул:

– Да пошли вы! – и бросил трубку.

– А пошел он! Вот ему! – психанула и Ева.

Она сделала неприличный жест и попыталась сдвинуть с места машину, но не смогла – слезы залили глаза.

Евдокия пригорюнилась: «Сошлись тайфун с ураганом. Еще не известно кому сильней повезло. Одна – ох, „подарок“, другой – еще хуже».

– Боб меня обманул, – скулила Ева, – он совсем не любит меня.

«Как ни странно, но вижу, что любит», – подумала Евдокия и с пафосом изрекла:

– Свершилось, подружка, и на твой переулок явился праздник.

Ева перестала рыдать и, открыв рот, спросила:

– Че?

– Тебя постигла непоправимейшая удача: Боб любит тебя!

– Че?!

– Ох ты теперь с ним и настрадаешься, – со знанием дела посочувствовала подруге Евдокия.

Ева же в непоправимость удачи поверить никак не могла.

– Думаешь, любит? – сомневаясь, спросила она.

– Стопроцентно! Уж я Боба знаю! Влюбился до мозга костей!

И Ева поверила.

– И-иии! – подпрыгнув, восторженно завизжала она. – Ну теперь я ему покажу!

Евдокия нахмурилась.

– И что ты братику сделаешь? – настороженно спросила она.

– Мириться не стану. Помучаю в свое удовольствие твоего Боба, а потом еще посмотрю как дальше с ним поступить. Может, и вовсе пошлю, а то что это он нас с тобой посылает.

Узнав, какая участь ждет ее братца, Евдокия загоревала: «Мучать Боба? Ранимого Боба? Его посылать?! Креста нет на ней, на этой бестыжей Евке!»

– Евусик, пойми, с ним так нельзя, – бросилась она увещевать подругу.

– Нельзя? Почему? – последовало в ответ.

– У Боба гордость и самолюбие, – открыла тайну Евдокия, чем Еву лишь разозлила.

– Ха, с ним так нельзя, а со мною можно! Твой самолюбивый неплохо умеет других посылать, а у них, между прочим, гордость тоже имеется!

– Евусик, он не виноват, у него такой темперамент, Боб холерик.

– Это уже не холерик, это уже холера! – рявкнула Ева и, трогая с места машину, приказала подруге: – Не смей мне советовать, как с мужиками себя вести. Хочешь, чтобы я до ручки дошла, как сделала это Ирина? Знаешь, что Зая ее теперь выкинул?

– Что? – встревожилась Евдокия.

– Хуже уже некуда! Ты в курсе, что на Заю напала злостная импотенция?

– Все уже в курсе. Ирка недуга его не скрывает.

– Вот поэтому Ирка перед отъездом в Париж и дала ему «Золотого конька».

– Перед отъездом? За-чем?

Ева игриво тряхнула кудрями и пояснила:

– Что ж тут непонятного, Ирка с мужем проститься хотела по-человечески перед длительной командировкой. Майка ей присоветовала «Золотого конька». Якобы ядерное средство от импотенции, она всех своих хахалей тайно «Коньком» этим кормит и месяцами держит в постели. Вот Ирка, Майкой подъученная, Зае своему исподтишка «Конька» и дала.

– И что?

– Зая повел себя как жеребец: «Конька» заглотнул, заржал, хвост задрал и ускакал зверской рысью!

Евдокия схватилась за голову:

– Куда?

Ева, на секунду бросая руль, развела руками:

– Уж не знаю, он до сих пор не вернулся. У Заи если что заведется, он это на сторону сразу несет. Ирке нашей полный облом. Бедняжка прилетела из Парижа, а в квартира пыль только одна – прах с туфель Заи.

– Да где же он?

– И след простыл. Отведав «Конька», Зиновий Давыдыч так далеко ускакали, что до сих пор не вернулись. По этому поводу Ирка в петлю и лазила. Ты только прикинь: в аэропорту ее Зая не встретил, и дома не ночевал несколько дней, а Ирка к нему спешила, чемодан подарков из Франции привезла. Во дела!

– Да-аа, бабуля была права, – философски констатировала Евдокия и возмутилась: – Я не пойму, почему Ирка все это терпит? Зачем она возится с Заем пузатым, плешивым?

Ева с высоты своего возраста посмотрела на подругу и рассмеялась.

– Поймешь, когда до Иркиных лет доживешь, – пообещала она. – Майке еще 35, но и она уже за каждого мужика, как за последнюю надежду хватается. Иной раз глянешь, говным говно, а Майка и этим «добром» не гнушается, что же про Ирку тогда говорить. По Ирке нашей аж сороковник целый ударил. Чуть лопухнешься, и все, гуд бай сексуальная жизнь.

– Ну и что? Тем более, – фыркнула Евдокия. – На кой ей эти мужчины, старухе такой?

Ева хохотнула и хорошо поставленным голосом, подражая рекламным дивам, с надменной патетикой сообщила:

– Морщины и мужчины? Эт-то не для меня! Я их ненавижу!

И уже серьезно добавила:

– Нет, Дуся, ты не права. Худо бабе без мужика: и в двадцать, и в шестьдесят, и до самой смерти худо. Я-то как раз хорошо понимаю Ирину.

– А я даже понимать не хочу.

– И зря. Сам возраст приговорил ее ценить то, что имеется. Жаль, только, делает Ирка все без ума, ошибок тьму допускает, слишком перед мужем своим расстилается. А с мужиками надо бы по-другому.

– Как? – мгновенно заинтересовалась Евдокия.

Ева охотно ее просветила:

– Им почаще надо отказывать, а Ирка навязывается. Муж, к примеру, стучит в дверь спальни: «Дорогая, я пришел свой супружеский долг исполнить». А жена в ответ с презрением: «Он и без тебя уже полный, вали». Вот тогда в доме будет порядок, – подытожила Ева. – Запомни, Дуська, секс – это наше оружие!

Евдокия впала в сомнения, промычав:

– Да ну…

– Слушай опытных женщин. Только с этим оружием умные бабы и ходят на мужика, – заверила Ева, заруливая во двор дома Ирины. – А вот и приехали! Дуська, хватай своего паршивого пса и вылезай, – скомандовала она, лихо тормозя у подъезда подруги.

Евдокия замешкалась, сосредоточенно решая свою проблему: ее лоб собрался в гармошку, глаза закатились в бесплодной попытке увидеть пунктир бровей.

– В чем дело? Почему ты сидишь? – удивилась Ева. – О чем размышляешь?

– Евусик, я вот думаю, Ирке про кровь рассказывать или не надо?

Ева тоже задумалась: тоже собрала в гармошку лоб, но брови свои искать глазами не стала – вытаращилась на подругу:

– А ты как думаешь?

Евдокия потрясла головой:

– Я думаю, что не надо. Ирка жуткая реалистка. Она даже в бога не верит.

– А ты веришь? – поинтересовалась Ева.

– Я – да!

– Тогда и не будем подставляться под Иркины злые насмешки, под ее журналистский язык, – согласно какой-то своей логике постановила Ева и прикрикнула на подругу: – Дуська, а ну убери из моей дорогой машины своего паршивого пса!

Евдокия послушно вскочила и скрылась в подъезде.

– Не баба – стрела, попробуй успей за ней, – понесся ей вслед крик восхищенной Евы. – Дуська! Стой! Ноги поломаешь! Нитки свои!

Глава 12

Не успела Евдокия утопить кнопку звонка, как дверь распахнулась.

– Девчонки, куда вы пропали? – обиженно пропела Ирина, кутаясь в белый махровый халат.

Увидев только одну подругу, она испуганно вопросила:

– А Евка где?

– Ирусик, я так соскучилась! – радостно взвизгнула Евдокия и тут же обыденно пояснила: – Евка за мной телепается на своих каблуках бесконечных.

– Да, каблуки у нее из ушей растут, – согласилась Ирина и бросилась целоваться к подруге, но, наткнувшись на облезлого пса, торчащего из подмышки Евдокии, шарахнулась в сторону:

– Фу-у, гадость какая! Зачем ты это сюда притащила? Выбрось немедленно!

– Ирусик, я не могу!

– Почему?

– Он на меня рассчитывает!

Несвежее, утомленное лицо Ирины начало собираться в гримасу – плаксивую и некрасивую.

– Совсем как мой Зая, – простонала она. – Всю жизнь на меня, гад, рассчитывал, а под старость черной неблагодарностью отплатил. Теперь я ему не нужна, импотенту. Смотри, и с этим уродом тоже получится, – предсказала Ирина, кивая на пса.

Евдокия, помотав головой, возразила:

– Не-а, не получится.

– Почему?

– Он древний беспредельно; много не проживет. Да и мне от него ничего не надо. Не умру, даже если он импотент.

Ирина вздохнула и приказала:

– Тогда оставь в прихожей это «сокровище». Пусть лежит под вешалкой и молчит.

Евдокия присела на корточки и пристроила пса на коврике, рядом с батареей Заиных туфель.

– Лежи здесь, бродяга, и тихо, ни слова не говори, – наказала она, погладив облезлую шерсть собаки.

В знак согласия пес лизнул ее руку и с места не тронулся – было видно, собрался покорно лежать.

– Ну и ну, – подивилась Ирина, – послушный какой. А зовут его как, Бродяга?

– Нет, он просто бродяга, его никак не зовут, – ответила Евдокия и, снова погладив пса, пояснила: – Нет смысла имя ему давать, Ленечка против. Почему-то его невзлюбил.

– Не удивительно, – усмехнулась Ирина, – но имя дать надо. Невежливо к живому без имени обращаться. Давай, Заей его назовем, в честь моего сволочного мужа.

– Зиновием, что ли? – спросила Ева, неслышно подкравшаяся сзади. – Не приходил твой гуляка? – спросила она, игриво толкая Ирину в бок.

Та махнула рукой:

– Нет! – И лицо ее снова собралось в гримасу: – Не приходи-ил!

– Ну-ну, не плачь, он слез не стоит, – обнимая Ирину, воскликнула Ева. – Лучше на кухню пошли, ударим по кофейку и кости ему перемоем.

– Пошли-и!

Евдокия снова погладила пса и собралась отправиться за подругами, но в батарее Заиной обуви заметила туфли Ирины, свеже испачканные мокрой глиной.

«Странно, – подумала она, – Ирка из Парижа только что прилетела. Из аэропорта сразу в такси или в автобус, а дом ее в центре города, здесь асфальт. Где она умудрилась грязь-то найти?»

– Евусик, – прогорлопанила Евдокия, – сегодня ночью здесь дождик был?

– Не дождик, а настоящий ливень! – ответила Ева и сердито спросила: – Ты где? Иди к нам, на кухню!

– Только руки сначала помой! – приказала Ирина.

Евдокия послушно отправилась в ванную, вымыла руки и, не обнаружив на вешалке полотенца, полезла в шкаф. Когда вытаскивала украинский рушничок, между стопками белья вдруг что-то сверкнуло. Евдокия приподняла аккуратно сложенные комбинашки и ахнула: это был нож.

«Где-то я уже такой видела», – подумала Евдокия.

Нож был длинный, охотничий, с загнутым острым концом и стоком для крови.

«Зачем Ирка хранит в своем доме холодное оружие? – удивилась она. – Да еще в ванной, да еще в нижнем белье».

Евдокия открыла рот, чтобы задать этот вопрос подруге, но, вспомнив про грязные туфли, передумала и молча отправилась в кухню.

Ирина там разливала по чашкам кофе и жаловалась на равнодушие мужа.

– Что я, что мебель, все одно для него, – плаксиво ворчала она.

– А ты искуственно на себя обрати внимание, – советовала Ева, таская из вазочки бисквитное печенье.

– Искуственно? Это как?

– С помощью искусства. Ты у нас кто? Журналист?

– Вроде, да, – согласилась Ирина.

Ева передразнила подругу:

– «Вроде да». В этом ты вся. Побольше уверенности, куколка! Возьми и прославься. Зая увидит какая жена у него крутая, и будет ее ценить. Запомни, успех современной женщины только в карьере.

Ирина горестно вздохнула:

– Знаю, я и стараюсь. В командировки охотно летаю. Я книгу пишу, – вдруг призналась она.

Евдокия подпрыгнула, пискнув:

– Да ну!

Ева лениво поинтересовалась:

– И как книга твоя называется?

Ирина смутилась, но все же сказала:

– «Страстная шапочка».

Евдокия опять подпрыгнула:

– Это о чем?

– О маньяках, – краснея, призналась Ирина.

– Жаль, – разочарованно зевнула Ева.

– А ты о чем думала?

– Я-то подумала, что о детском разврате. Даже другое название хотела тебе предложить, гораздо продвинутее и круче. Такое название! Такое…

Ирина, оживляясь, спросила:

– Какое?

– «Растлительная жизнь тинэджера».

– Это о чем? – снова подпрыгнула Евдокия.

Ева снисходительно изложила:

– Это о том, как опытный юнец развращает наивного папашу. А вот еще: «Отдающиеся малолетки!» Здесь хорошо бы поднять злобу дня: продвинутая дочь учит жизни мамашу, забитую, как все ваше брежневское поколение. Вот о чем надо, Ирка, писать.

– Фу-у! Это пошло! – пискнула Евдокия.

– И эта туда же! – хлопнула себя по ляжкам Ева. – Критики, мать их ити! Чтобы ты понимала, малявка! Читать кто будет? Народ. А народ жаждет пошлости! У народа отрада одна: узнать, что творится в чужой постели. А ваши изыски вот у народе где!

Ева полоснула ребром ладони по своей лебединой шее и вдохновенно обратилась к Ирине:

– Ты вот что, подруга, срочно роман перекраивай. Название можешь оставить. «Страстная шапочка» тоже пойдет, если писать будешь о шестиклассницах-лесбиянках. И я тебя прошу, возьми себе крутой псевдоним. К примеру: Анжелика Всемотдашкова. Или, что еще лучше, Эмануэль Дамснова.

Ирина, пятясь, спросила:

– Надеюсь, ты шутишь?

– А по-моему, очень неплохо, – рассмеялась Ева. – Дуська, ты как считаешь?

Евдокия задумалась, но поделиться впечатлением не успела – едва приоткрыла рот, как сама же Ева ее оборвала.

– А вообще, Ирина, ты все через задницу делаешь, – попеняла она подруге. – У Заи свирепствует импотенция, а ты книгу решила писать. Книга, это не враз. Пока ты ее напишешь, у Заи не то, что импотенция, член рассосется, жиром, блин, заплывет. Тут надо что-то другое придумать. Ты должна в кратчайшие сроки стать местной звездой.

Ирина, всплеснув руками, пришла в отчаяние:

– Ой, да как я только перед ним не становилась, бесполезно. Он все равно не смотрит. Уж такой он, видимо, уродился, мой Зая, ему не до баб.

Евдокия задумчиво предположила:

– Возможно, он для каких-то других уродился дел.

Ева скептически осведомилась:

– Для каких? Ты знаешь такие дела, которые можно доверить Зае?

Вопрос всех поставил в тупик – женщины погрустнели – в кухне повисло молчание.

В молчании этом телефонный звонок был подобен раскату грому – Ева вздрогнула, Евдокия пискнула, а Ирина охнула и потянулась за трубкой.

Ева, к аппарату сидящая ближе, подругу опередила.

– Алло, на проводе человеческая прародительница! – важно сообщила она и возмутилась: – Как это какая? Давно знать пора кто ваша прародительница. При чем здесь бабушка? При чем здесь дедушка? Какой Адам! Ева я! Ева! Князева! Да! А вы кто? Признавайтесь немедленно! – с шутливой строгостью потребовала она и брови ее поползли вверх.

Ирина схватилась за сердце и прошептала:

– Если это редактор мой, тогда я уволена.

– Не бойся, Евусик не дура, знает что и кому сказать, – успокоила ее Евдкоия.

А Ева уже поражалась:

– Ритка, ты что ли? Ах ты Паганини моя, моя ты Верди Чайковснутая, как ты меня нашла? Почему на мобилу мне не звони… Что-оо?! Не может быть!

Ева растерянно уставилась на подруг и простонала:

– Ой, девочки, у Майки авария!

Евдокия подпрыгнула:

– Авария? Где?

– В мотеле.

– В мотеле? – удивилась Ирина. – Откуда же взяться аварии, если Майка в мотеле, там, где всю ночь провела, и никуда не выезжала. В постели, что ли, авария с ней приключилась?

Ева рассердилась:

– Какая ты бестолковая, Ирка! Я образно выразилась: у Майки авария – любовник погиб.

– Это уже не авария! – схватилась за голову Евдокия. – Это уже катастрофа!

– Катастрофа, это если Майка погибла, а любовник – это авария, – презрительно дернув плечом, сообщила Ева. – Ритка сказала, что любовника мертвым нашли. Сто пудов, Майка его в усмерть затрахала. Бьется теперь в истерике, Вагнер она мой Рахманутый.

Ирина поежилась и прошептала:

– Бедная Майка, надо к ней ехать.

– По коням! – призвала Ева. – Я на машине! Покажу вам полет шмеля!

– Девочки, можно я собачку возьму с собой? – жалобно пропищала Евдокия, раньше всех выбегая в прихожую.

Девочки поспешили за ней, дружно глянули на собачку и мгновенно испепелили взглядами Евдокию.

Она, втянув голову в плечи, насупилась и пояснила:

– Мне деть ее некуда, а она на меня рассчитывает.

– Майка тоже на тебя рассчитывает, – назидательно рявкнула Ева. – Все мы рассчитываем, а ты приправляешь нам это убожество!

– Да пускай берет, – вдруг сжалилась над младшей подругой Ирина. – Забавный же пес.

Евдокия добавила:

– И очень послушный.

– Ой, любим, мы, бабы, послушных, – поразилась Ева и согласилась: – Ладно, бери.

Глава 13

По дороге в мотель не скучали: очень лирично выла собачка, и Ева, бесконечно углубляясь в круговерть мелочей, передавала подругам минутный разговор с Риткой-соседкой. Именно Рита сообщила о горе, постигшем многострадальную Майку. На разговор с ней ушло не больше минуты, на его пересказ – полтора часа. Именно столько понадобилось, чтобы добраться до злополучной придорожной гостиницы, названной «Стильным мотелем». В безвкусном названии явно прослеживается заскорузлая тоска русской души по заморским шику и роскоши, ну да бог с ней, с этой тоской – вернемся к нашим событиям.

Из автомобиля Евдокия с Ириной вышли щедро напичканные новостями – благодаря Еве знали все: начиная от биографии самой Ритки-соседки (по иронии судьбы работавшей администратором в том же мотеле) и кончая разводом ее третьего мужа, который женился на худой балерине, отсудившей у него жирный кусок: дачу с машиной да мебельный гарнитур.

И гарнитур, и дача с машиной, и балерина, и Риткин бессовестный муж, разумеется, к горю Майки отношения не имел, как и сама Ритка, но никого это не взволновало. Повесть Евы была выслушена предельно внимательно и воспринята положительно. Никаких отвлеченных вопросов (и это странно) ни у кого из подруг не возникло.

Лишь переступая порог отеля, Евдокия учуяла отсутствие логики и осведомилась у Евы:

– А откуда соседка узнала, что ты у Ирины?

– И в самом деле, откуда она узнала? – озадачилась Ева и бросилась на мобильный Ритке звонить.

– Что ты делаешь? – поразилась Ирина. – Мы же в мотеле. Ритка работает здесь, сейчас у нее вживую и спросишь.

– Ага, пока мы ее найдем, пока то, пока се… Была халва ждать, – ответила Ева и, прижав трубку к уху, зажужжала словно пчела.

Ирина безнадежно махнула рукой:

– Неисправимая. И это культурная женщина, пианистка. Пойду Майку искать. Дося, оставь на улице пса, – походя приказала она, оглянувшись на Евдокию. – Что ты дрянь эту на руках все таскаешь. Того и гляди погонят отсюда тебя с заразой и правильно сделают.

Евдокия послушно открыла дверь, выпустила собаку во двор и растерянно остановилась, выбирая к кому из подруг примкнуть. Она уже собралась увязаться за стремительно шагающей по коридору Ириной, но Ева перехватила ее.

– Дуська, здесь что-то не так, – прошипела она, цепко хватая подругу за руку.

– Что не так?

– Ритка не мне, а Ирке звонила.

– Не может быть!

Ева, сокрушенно качая лохматой своей головой, заключила:

– В этой жизни все может быть. Ладно, пошли, я узнала: Майка пускает сопли в кулак в пятом номере.

И, не давая времени на вопросы, она потащила растерянную Евдокию по коридору.

Когда подруги вошли в номер, Майка рыдала уже на плече у Ирины и, несмотря на страшное горе, изумлялась в нескольких направлениях. Интересовали ее целых три вещи:

– Как вы меня нашли? Откуда узнали? И зачем приперлись?

Но едва Ева переступила порог, Майка вскочила и завизжала:

– Увезите меня отсюда! Увезите немедленно!

Подруги прыти такой не оценили – не за этим же ехали на край света, чтобы, не полюбовавшись на труп, отчалить обратно. Всем хотелось подробностей и, по-возможности, зрелищ.

– Уехать всегда успеем, – не снимая заготовленной скорби с лица, строго сказала Ева. – Вводи в курс давай, что здесь произошло? Это маньяк?

Майя растерялась:

– С чего ты взяла?

– Как – с чего? Ритка-администраторша доложила, что любовника твоего втихую прибили, так почему я думать должна, что маньяк здесь не при делах? Этот вопрос меня сильно касается! Сами судите, – обратилась Ева к подругам, – человечество одолела всеобщая импотенция, молодеющая на глазах. От этой беды мужичье подалось в «голубые». Тех, которые уцелели, отправили на войну. Бабам остались жалкие крохи, не годные ни туда, ни сюда, и теперь выясняется, что и эти остатки истребляет маньяк. Меня это очень волнует.

– Да-да, меня это тоже волнует, – согласилась Ирина.

– И меня, – пискнула Евдокия, старательно загоняя внутрь очень плохое предчувствие.

– … Значит можно делать маньяку заказы, – продолжила свою мысль Ева и против всех правил заржала: – У меня штук пять кандидатов найдется, не считая Дуськиного Боба. Непочатый край маньяку работы.

– Маньяк здесь ни при чем, любовника не убили, – шмыгая носом, сказала Майя.

Ева застыла, Евдокия с Ириной – тоже.

– Так он жив?! – хором спросили они.

– Нет, он умер, то есть, погиб, – промямлила Майя и горько заплакала, виновато глядя на Ирину.

– Ничего не пойму, – призналась та. – Руки, что ли, на себя наложил твой любовник?

– А тебя это удивляет? – спросила Ева. – Как еще он мог поступить после ночи с занудой Майкой? С ней же тоска, с ней же не о чем поговорить. Нормальный человек не может всю ночь только трахаться.

– Ночью можно и спать, – резонно вставила Евдокия.

Ева, покрутив у виска пальцем, сообщила со знанием дела:

– Спать с любовницей неприлично.

– Перестаньте, – рассердилась Ирина и обратилась к Майе: – Ты можешь нам рассказать, что здесь стряслось?

– Могу, – отводя глаза, простонала та.

– Тогда рассказывай! – хором взвыли подруги.

И Майя начала свой рассказ:

– Сначала все было хорошо…

– Пока трахались, – вставила Ева.

– А потом он странно себя повел, – продолжила Майя, – вернулся из душа, мы немного с ним поболтали и…

– О чем? – спросила Ирина. – О чем вы болтали? Это может быть важно.

Майя прикусила губу и нахмурилась:

– Об этой, о, как ее, о политике.

– А конкретней?

– О дефлорации прав человека.

Ева, смачно хлопнув себя по ляжкам, сей же миг восхитилась:

– А у нее одно на уме! Шопен ты мой ненаглядный! Вспомнила бабка как девкой была! Тебе 35! Какая тут, блин, дефлорация? Откуда она у тебя взялась, Жопен ты мой, безразмерный?

– А при чем здесь я? – растерялась Майя. – Мы о правах человека с ним говорили.

– Дефлорация – это лишение девственности, – пояснила Ирина. – Он что, в этом ключе говорил о правах человека?

– А что, очень образно! – одобрила Ева. – Хотела бы я взглянуть на любовника Майки. Толковый, чувствую, парень; такое сказать: дефлорация прав человека! Прям взяла бы его и рас-це-ло-вала!

Евдокия удивленно спросила:

– Ты любишь трупы?

– Прекратите! – возмутилась Ирина. – Кого вы слушаете! Ясно же, что о декларации прав человека шла у них речь!

– Да-да, – подтвердила Майя, – он о декларации мне говорил. Я его слушала, очень внимательно, а потом что-то ляпнула.

– Что? – спросила Ирина.

Майя пожала плечами:

– Уже не помню сама.

– Что-нибудь умное наверняка, – заржала Ева. – Другого тебе не дано, Тоска ты наша, продукт Пуччини.

– Сама ты доска! – огрызнулась в ответ Майя.

Ирина прикрикнула на подруг:

– Хватит валять дурака! Особенно ты, Ева. Хихикать время нашла! Майка, а ты продолжай, что было дальше? Ты ляпнула и…

– Он сник и спросил: «Ты хочешь спать?» Я удивилась: «Спать? В два часа ночи?» Он обрадовался и сказал: «Тогда я почитаю».

Ева пришла в восторг:

– Ну, что я вам говорила! Все было хорошо, пока «енто» делали, а как наступило время им о высоком потолковать, тут ему и облом. С Майкой-то не растолкуешь, образование у нее на нуле.

– А ты, конечно, сразу биографию Моцарта ему рассказала бы, – скептически заметила Ирина.

– Почему, Моцарта? – обиделась Ева. – Я бы про Баха ему забабахала. Знаешь каким он развратником был! Любовник и глазом моргнуть не успел бы, как улетела бы ночь, Майка же тормоз. Она до сих пор верит, что город Гомель – это столица геев.

Евдокия хихикнула, Ирина же разозлилась.

– Ева, немедленно прекрати! – закричала она. – Откуда такой цинизм? У подруги горе, а ты измываешься! Лапочка, продолжай. Что было дальше? – уже нежно обратилась она к Майе, отчего та попятилась и побледнела, но продолжила:

– Он книжку достал, одел очки и начал читать.

– Очки надевают, – вставила Ева и спросила: – Какую?

Майя растерялась:

– Че – какую?

– Какую книжку читал твой покойный хахаль? Сберегательную?

– Разве это имеет значение? – удивилась Ирина.

– Имеет, – заверила Ева. – Должны же мы знать его уровень. Какую книжку читал он, лохудра, хоть здесь ты в курсе, надеюсь, Леонкавалло ты наш неожиданный!

Майя закатила глаза и зашевелила губами, из чего всем стало ясно, что она напряженно думает.

– Забыла книжку какую, – призналась она. – Знаю только, что связано с гомами.

– Ну, что я вам говорила! – обрадовалась Ева. – Майку трахнул и про геев читал!

– Да нет, – рассердилась Майя и, вытирая слезы, горестно пояснила: – Фамилия у автора такая, связана с гомами. Вроде Голубой, – принялась гадать она, – или Пидарков, что ли? Может, Гомелев? – бедняжка зашла в тупик.

– Гумилев! – воскликнула Евдокия.

Майя отмахнулась:

– Да нет, Гумилева я знаю, он муж Ахматовой.

– Вы только посмотрите какой прогресс! – поразилась Ева. – Умнеет прям на глазах!

– Девочки, это Гомер, – упавшим голосом сообщила Ирина и пояснила: – Мой Зая, если что-то подобное с ним приключается, всегда Гомера читает, его «Илиаду».

Ева съязвила:

– Ага, или Зину, или Аду – что угодно, лишь бы не видеть тебя. Раз в год с ним чудо такое приключится под названием «секс», вот он и читает, чтобы ты ему кайф собою не поломала. Зая любит высокое, а у тебя метр с кепкой в прыжке.

– Да как ты можешь… – Ирина хотела ее пристыдить, но не успела.

– Точно, Гомер! – воскликнула Майя и зарыдала. – Он Гомера долго читал, а потом сказал: «Пойду покурю». Вышел на улицу и не вернулся.

Подруги растерянно переглянулись.

– А может он рванул домой от тоски? – предположила Ева.

Майя прикрыла лицо руками и сообщила:

– Он там, в карьере лежит. Точнее, уже не лежит. Его уже вытащили и увезли.

– Куда? – бледнея, спросила Ирина.

Майя всхлипнула:

– В морг. Умоляю, простите меня, – вдруг завопила она. – Я не знала, я не хотела!

Все растерялись, а Ева расстроилась:

– Жалость какая, увезли в морг Ромео. Мы что же, его не увидим, экс-любовника твоего?

Евдокия тяжко вздохнула:

– Только в гробу.

Дальнейшее вызвало шок. Ирина ни с того ни с сего вдруг схватилась за голову и с воплем «о, боже!» выметнулась из номера.

– Что это с ней? – удивилась Ева. – С ума что ли баба сошла?

Евдокия все поняла. Окаменев, она и слова сказать не могла – на стул указала одним только взглядом.

– Ну вы даете! – опешила Ева и изумленно повела глазами в указанном направлении.

И наткнулась на галстук, висящий на спинке стула.

– Ну и что? – спросила она.

– Этот галстук в прошлом году Ирина купила Зае, – прошептала Евдокия и, испуганно прыкрывая ладошкой рот, пояснила: – На выставке. Эксклюзив. Таких всего два на свете.

Ева, напротив, свой рот распахнула и тупо посмотрела на Майю.

– Там Зая лежит? – так, с раскрытым ртом, и спросила она. – Зая, что ли, в карьере?

Майя поежилась и ответила:

– Уже нет, уже не лежит. Он уже в морге.

Наступило молчание.

Длительное.

Наконец нервы Майи не выдержали – она завопила:

– Да! Что уставились на меня! Да! Это Иркин муж! Да, это Зиновий! Я трахалась с Заем!

– Тогда я знаю от чего бедняга погиб, – хлопнула себя по ляжкам Ева.

Это было так неожиданно, что никто не удивился. И Майя и Евдокия лишь хором спросили:

– От чего?

– У него лопнул член! Ирка «Коньком» его накормила, и он ускакал к Майке. А Майка зарядила нашего импотента новой порцией «Конька», троекратной. Кто же выдержит дозу такую? Зая даже не жеребец, он всего лишь классический жеребчик, а вовсе не конь с огромными яйцами. Зая «Коньком» обглотался и с места в карьер. Сердце его не выдержало, вот он, начитавшись Гомера, замертво в карьер и упал. Вот и вся ваша коррида.

Евдокия ужаснулась цинизму подруги:

– Евка, что ты болтаешь? Человек уже умер. Неужели тебе Заю не жаль?

– Заю? – истерично заржала Ева. – Заю! Ха-ха! С чего я Заю должна жалеть? Может и Майку еще пожалеть присоветуешь, Вагнер ты мой ненаглядный? Нет уж, дудки! Кого мне жаль, так это Ирину. Хотя, – подумав, добавила она, – Ирка поплачет с денек, а потом вздохнет с облегчением. Этот Зая подлюшный всю кровь ее выпил. Ирка похожа уже на скелет, тощая, что тот Лист, разумеется, Ференц.

– Это да, – промямлила Евдокия и с укором посмотрела на Майю: – Маюсик, как ты могла?

Та покраснела и пожала плечами:

– Сама не знаю, как получилось.

– Вот именно! – негодуя, воскликнула Ева. – Как ты могла отбивать у лучшей подруги последнего импотента, коварная ты Сальери?!

– Да не импотент он! – взвизгнула Майя. – Ты слышишь, сучка, Зая не импотент!

Евдокия трезво рассудила:

– Уже опять импотент, раз он в морге.

– Нет, видели эту отраву! Я же еще и сучка, – обиделась Ева. – Дать бы тебе промеж твоих отмороженных глаз, чужих мужей совратительница!

Она замахнулась, но Майя не дрогнула.

– Дай мне! Дай! – завизжала она.

Евдокия, повиснув на руке у Евы, взмолилась:

– Не трогай ее, Евусик, у нее же истерика.

Словно по команде Майя в три ручья заревела, завыла в три горла и лихо завалилась на пол.

– Я не виновата! Не виноватая я! – вопила она, энергично катаясь по комнате. – Он сам! Он совращал меня на каждом шагу!

Евдокия испуганно смотрела на подругу и всхлипывала, не зная что предпринять, Ева же спокойно развила старую тему.