Текст книги "Ветер с Юга. Книга 1"

Бракар

– Прекрасно! Прекрасно!

– Ваша милость обзавелась очередным покойничком? – От двери через зал быстро шёл, потирая на ходу руки, среднего роста худощавый мужчина лет шестидесяти в длинной, запахнутой на груди одежде тёмно-синего цвета, подпоясанной чёрным широким поясом.

Его живые зелёные глаза весело сверкали из-под седых кустистых бровей, и всё его худое лицо, с резкими морщинами на высоком лбу и бледными подвижными губами, выражало искреннюю радость от встречи. – Прекрасно. Прекрасно! Давненько я не удобрял свою шевелюру свежей мочой висельника. Надеюсь, вы прикажете сначала содрать шкуру с этого сварга?

– Я сейчас прикажу содрать шкуру с тебя! Где тебя носило, лекаришка проклятый!

– Мой господин, я весь к Вашим услугам! Неужели, кто-то здесь болен?

– Бракар! Если бы я не знал тебя лет сто, я бы подумал, что ты в полном неведении, разорви тебя Боги! Суза тебе ведь уже всё доложила.

– Чёрная сайса хорошо снимает боль, но не надолго. Кора белого аранта надёжнее, но… не дайте Боги хоть на пять минут переварить её отвар! Кишки скрутит таким узлом, что несчастный умрёт в жутких муках… если рядом не окажется знающего лекаря, конечно!

– Ещё одно слово – и можешь попрощаться со своей потасканной шкурой, а заодно и с языком! Я сегодня не расположен к шуткам.

– Господин Хортон, я уже несу, несу вам лекарство! – Бракар сунул руку за пазуху и извлёк из потайного кармана маленький флакончик, плотно закрытый пробкой, на дне которого плескалось немного буро-зелёной жидкости.

– Зелье из аранта?

– Что вы, Ваша милость! Это вытяжка из листьев нубуса, чрезвычайно редко встречающегося в горах Сентории. Я недавно приобрёл немного этого чуда для вашей семьи. Пейте, пейте.

Получив флакон, Хортон скривился, поднеся его к носу. Но, вместо ожидаемого неприятного запаха, на него повеяло изысканным ароматом какого-то неведомого растения. Ободрённый приятным открытием, вейстор глотнул жидкость и чуть не задохнулся от неожиданности – яркий острый вкус почти сразу же перешёл в горький, мгновение спустя сменившийся сладостью майского мёда.

Бракар, стоя со скрещенными на груди руками, с язвительной улыбкой наблюдал за быстрой сменой выражений на лице своего господина. Дождавшись последнего, умиротворённо-расслабленного, он развернул стул, на котором ещё несколько минут назад сидел Густин Эндельторн, и уселся на него, не дожидаясь приглашения.

Волна вкусов медленно сошла на нет, унося с собой ставшую уже привычной боль. Хортон, боясь поверить в столь быстрое избавление, тихонько тронул языком ненавистный зуб.

– Смелее, смелее, Ваша милость! В ближайшие пятьдесят лет он точно не заболит. А дальше… Будет просто замечательно, если вы вообще сможете вспомнить, что такое зубы! – Бракар громко захохотал, демонстрируя свои крепкие зубы двадцатилетнего юноши.

Хортон улыбнулся. Он любил этого человека, которого язык не поворачивался назвать стариком. Вейстор прекрасно помнил, как десятилетним мальчишкой, сорвавшись с лесов строящегося дома, сломал правую ногу, и его, воющего от боли, принесли к лекарю Бракару, только недавно появившемуся в Гудвуде.

Как, напоив его неприятно пахнувшим настоем, Бракар колдовал над его ногой, разговаривая с ним через навалившуюся дрёму и ватную глухоту в ушах. Через пару недель Хор-тон уже бодро ковылял на зажатой в хитроумной конструкции из палочек и досочек ноге, а ещё через две уже мог по часу прыгать во дворе, отбивая своим деревянным мечом выпады учителя по искусству боя.

Подрастая, он всё чаще заглядывал в домик лекаря, специально построенный в углу двора господского дома, в котором почти всегда встречал кого-нибудь из жителей Гудвуда, отличавшихся, в основном, отменным здоровьем, но при этом крайне задиристым и неуживчивым характером. Матери несли и вели к нему своих чад, объевшихся кукурузы или зелёных яблок, укушенных разозлённой собакой или мстившими за наглое воровство пчёлами. А позже эти чада прибегали уже сами, зажав в грязном кулачке два дорка – обычную плату за участие почтенного человека в их судьбе.

Несмотря на свое циничное отношение к жизни, приправленное изрядной долей скептицизма и чёрного юмора, Бра-кар имел одно неоспоримое качество, сделавшее его самым уважаемым человеком в Прилесье, если не во всей Унарии – он умел хранить чужие тайны. Любые подробности интимной жизни не слишком пёкшегося о целомудрии населения Гудвуда и окрестных поселений прочно оседали в бездонном сундуке его памяти, и только необходимость спасения невиновного от виселицы или дубины палача могла заставить его открыть рот.

Эта порядочность и стала началом их дружбы. Семнадцатилетним юношей, откликнувшись на призывные взгляды разбитной девахи, дочери красильщика одноглазого Госта, Хортон был награждён дурной болезнью, быстро поубавившей его любовный пыл.

Промучившись неделю, он явился к лекарю и долго мялся, смущаясь и отводя глаза, пока тот, весело потирая ладошки и меряя комнату быстрыми шагами, вещал ему о возможных последствиях сих приятственных отношений с противоположным полом. Выйдя от лекаря с глубоко спрятанным в кармане флаконом, Хортон ещё несколько дней с ужасом ожидал гневной отповеди своего отца, но ее не последовало. Да и Бракар никогда больше не заводил с ним разговора на эту тему.

После смерти отца, став в двадцать лет вейстором Прилесья, Хортон с благодарностью выслушивал советы этого человека, с огромным удовольствием замечая, что они почти всегда отвечают его внутреннему видению ситуации.

Ироничный тон бесед с лекарем, ни во что не ставившим знатное происхождение и высокие должности, устраивал его больше, чем громкоголосый хор лебезивших перед ним прислужников. И, как не было больно этого осознавать, Хортон всё чаще ловил себя на мысли, что Бракар стал единственным человеком в его окружении, которому он мог полностью доверять.

Лекарь сидел, поигрывая сплетёнными на груди пальцами, и лукаво поглядывал на возвращённого к жизни вейстора.

– Ваша милость не желает послушать последние новости из столицы? Или Кадур Вездесущий меня опередил?

– Похоже, ты лично бегал за ними в Остенвил.

– Даже будь я лучшей лошадью из конюшен мерланов, я не смог бы смотаться туда и обратно за шесть дней. Нет, в Айдару, как всегда в это время года, вести долетели с Солнечным Ветром. Вся Нумерия должна ликовать и плясать от счастья! Кронария, жена нашего Повелителя, наконец-то разродилась мальчишкой – Высочайшим Наследником Аруцием Вторым!

Повелитель счастлив – после шести-то девок в трёх браках. Говорят, он от счастья чуть не повырывал оставшиеся на макушке волосы, и даже пытался поскакать эдаким козликом, но, увы и ах, его любезная подагра быстро прекратила эти безобразия. – Бракар хихикнул, представив грузного Повелителя с огромным брюхом, скакавшим на одной ноге.

– Ну, а ты-то, конечно, не преминул разделить всеобщую радость?

– Ваша милость, как же я мог остаться в стороне?! Лангракс Мортон выставил на площади две бочки гахарского вина, как-никак его жёнушка Тасиния приходится Кронарии троюродной сестрой. Мы с Урсием разок приложились к источнику веселья, но жадность Мортона вам известна – вино, как всегда, было разбавлено.

Благо, Урсий недавно вскрыл чирей на обширном седалище хранителя лангракских погребов, и мы беспрепятственно проникли в сие святилище. Разве моя совесть могла бросить несчастного Урсия один на один с такими запасами? Да и кто другой вложил бы наутро в его дрожащую руку флакончик с отваром сарулы?

– И…?

– И… так три дня. Потом хранитель погребов возмутился и выставил нас со словами, что его задница весит намного меньше уже выпитого нами и, если господин узнает, даже вылеченная, она не сможет заменить ему оторванной головы.

Хортон захохотал, представив толстощёкого хранителя погребов с быстро моргавшими поросячьими глазками с солидной задницей на месте плешивой головы.

– Наконец-то Палий заткнет рты злопыхателям и сможет спать спокойно.

– Да, поговаривают, что он и до этого не особо беспокоился… по ночам… То бишь, не особо беспокоил Кронарию. Урсий, допивая третий кувшин вина, страшным шёпотом проорал на весь подвал, что Палий уже года два не открывал дверь в её спальню. Он со своим пузом уже позабыл, как к женщине пристраиваться. Вот одна из прислужниц Кронарии, убиравшая покои, бойкая девица, любящая поболтать языком, иногда и напоминала ему, для чего ещё нужен этот жалкий отросток у него между ног.

– И кто ещё в курсе этих подробностей?

– Боюсь, что весь дворец, включая последнего мальчишку на конюшне. Если не весь Остенвил…

– Палий совсем выжил из ума, выставляя на показ такие вещи! Если мальчишку признают незаконнорождённым, думаю, нас ждут тяжёлые времена.

– Ваша милость прав. Драка за трон будет нешуточная… Младший брат Палия, лангрин Грасарий, завязал тесную дружбу с доланитом Турсом Либургом и даже решил отдать свою любимую дочь Инестию за его младшего сына, командира сотни мерланов, и осыпает будущих родственников всяческими подарками. Рубелий, средний брат Повелителя, не столь прямолинейный, тайно встречается с сигурнами. И как говорят знающие люди, те выходят после этих встреч в весьма растрёпанных чувствах.

– Твоим источникам можно доверять, Бракар?

– Лекарское братство – я не знаю ничего более надёжного в нашей бедной Нумерии. Не буду скрывать от вас, господин, что по Остенвилу ползут упорные слухи, что Палий, безостановочно опустошающий свои кладовые и всё время мучимый головными болями и подагрой, стал неимоверно жесток и подозрителен.

Недавно он за попавшую под колесо безмозглую курицу отправил на рудники зазевавшегося возчика. Тот имел несчастье не вовремя упасть ниц перед Повелителем Нумерии. Народ не доволен таким судом и новыми налогами, уже превысившими треть цены любого товара. Сборщики лютуют, забирая восьмую часть всего произведённого ремесленниками и крестьянами, а выжатая из людей последняя монета, если не оседает в толстых кошельках сигурнов, идёт на увеселения Кронарии и всего её беззастенчивого семейства.

В армии уже забыли звон монет, а присылаемое из кладовых Повелителя вино всё больше припахивает кровью… Боюсь, скоро нашему Палию останутся преданы только Золотые Мечи во главе с вашим дорогим сыном… И это меня очень и очень тревожит.

– Дартон всегда будет верен своему долгу. А что слышно о Стоуне Лунте? Прошлый раз ты говорил, что он, вроде, объявился в Поднебесных Зубьях, и был милостиво принят ланграксом Винтом Бригором.

– Ещё бы, родственник все-таки. Хотя… всякое бывает. Стоуну Лунту теперь долго придётся сидеть в Жёлтом Замке – ранняя зима в этом году уже закрыла все перевалы в горах. А иначе Палий давно приказал бы выслать туда пару сотен кланторов, чтобы схватить самозванца именем Повелителя. И я ничуть не удивлюсь, если на пути в столицу тот сорвется в какую-нибудь пропасть, пытаясь сбежать – наш Палий всегда был знатным выдумщиком.

– Да, хитрости ему не занимать… Тем более не понятно, как он так оплошал с мальчонкой?

– Ваша милость, неужели больной зуб, паршивец он эдакий, всё-таки повредил ваш блестящий ум? Что-то подсказывает мне, что наш Повелитель не так прост, и конец его игры будет весьма неожиданным…

Урсий, когда был ещё относительно трезв… или относительно пьян?… опять же шёпотом поведал, что Палий страшно зол на всё семейство Вермоксов, намертво присосавшихся к трону. А Кронария, чьи мозги всё больше и больше усыхают с рождением очередного ребёнка, просто извела его своим нытьём, прося всё новых и новых подарков для своих родственничков. Вам не кажется, что Палий одним ударом хочет покончить с ними со всеми?

Хортон удивлённо посмотрел на собеседника, чья обычная весёлость сменилась на миг полной серьёзностью.

– А ведь ты вполне можешь оказаться прав, Бракар, очень даже прав, – от нахлынувших мыслей Хортон поднялся и начал быстро шагать по залу, меряя его от окон до стены с гобеленами и обратно. – Покончить одним ударом… Занятно и вполне допустимо. Неужели Вермоксам это не приходит в голову? Даже в не самую глупую голову Енарии, благочестивой матери всего семейства?

– Эта милая старушенция уже снабдила невестами чуть ли не все благородные фамилии Нумерии, и теперь, как паук, сидит и смотрит, какая ещё живность зашевелится в её паутине. В прошлом месяце ей стукнуло восемьдесят три, и боюсь, что разумность и осторожность ей стали очень сильно изменять… Иначе её правнучка Кронария вела бы себя несравненно тише.

– Ну, и кого твой друг определил в отцы нашего Наследника?

– Претендентов много, но народ перемывает кости троим – Хайрелу Беркосту, сыну Главного сигурна Высшего совета, Сидраку Тортрану, сыну Ортении, любимой сестры Палия, и Галигану Освелу, наследнику алмазных шахт Триании. Их всех, якобы, видели ранним утром у потайной двери в покои Кронарии. Не плохой выбор, однако… Да, Палию придется попотеть, назначая виновного.

– Бракар, длительное поглощение дармового вина явно сказалось на твоих мыслительных способностях! Ты меня удивляешь! Обычно в таких ситуациях виновным назначается человек, не имеющий никакого отношения к этому делу, но случайно оказавшийся не в то время и не в том месте.

– Ваша милость, как всегда, прав. Думаю, мы увидим всё это, и уже очень-очень скоро. А пока девицы на выданье по всей Нумерии могут начинать пудрить носы и шить наряды, – Бракар снова хихикнул и весело потёр ладони. – Да, поторопились вы с госпожой Арелой выдать малышку Серену замуж.

– Бракар, этой старой бочке с дерьмом лучше подошла бы сама моя любимая жёнушка, – Хортон невесело улыбнулся. Он перестал мерить комнату и снова уселся в кресло.

– Мой господин позволит полюбопытствовать, что же натворил мальчишка, которого вы допрашивали? Мне он показался очень напуганным. И каким-то… нездешним.

– Он был крайне дерзок, но говорил удивительные вещи, о которых никто из нас даже не слышал. Возьми записи и сам прочти.

Бракар легко поднялся, подскочил к столику писаря и, взяв листы, начал читать. Чтение сопровождалось бурчанием: «Занятно… Вот как… Интересно, что это такое… О-ля-ля…» и пощипыванием мочки уха, что у него всегда выражало крайнюю степень озадаченности. Хортон со своего кресла следил за этими действиями, потирая правый висок тонкими длинными пальцами.

Закончив, Бракар положил записи на место и вернулся на свой стул. В зале повисла тишина, нарушаемая только доносящимся с улицы гомоном. Выждав какое-то время, вейстор прервал молчание:

– Ну, и что ты обо всём этом думаешь?

– Если мальчишка не сумасшедший, и ничего не сочиняет, то это происшествие можно назвать чудом. Я не могу пока объяснить, кто он и как попал к нам из своей неведомой страны, но уверен в одном – вряд ли он мог завалить Одноухого Дрона. Этот верзила одной левой сделает лепёшку из десятка таких дохляков, при этом правой успешно отбиваясь от воина, покруче вашего Борга. Думаю, он не врёт, что нашёл нож и рубаху в домике. Кого-то отправили за Дроном?

– Да, Борг соберёт ватагу из охотников, и сегодня же они отправятся в дальний лес. И если сварг не врёт, то придётся его отпустить.

– Мне было бы весьма любопытно с ним побеседовать. Если мне не изменяет память, год назад надсмотрщик Шишка с сенторийской каменоломни, которому Жареный Ворт свернул нос по пьянке, рассказывал, что у них появился очень странный парнишка, чудно одетый и говоривший удивительные вещи.

Так вот, этого мальца однажды чуть не прибил за враньё вечно пьяный Кулак, старший надсмотрщик каменоломни Милашка, когда тот стал говорить, что по небу можно летать на железной птице, в пузе которой может поместиться вся их каменоломня. Я не особо слушал болтовню этого Шишки – мало ли чего пьяный нагородит. Да и Ворт приложил его пару раз головой о стену так, что последние мозги, скорее всего, расплющились… Интересно, что с тем парнишкой стало?

– У тебя же везде есть друзья, вот и выясни. А с этим… Ником… подождём, завтра к вечеру охотники должны вернуться.

Бракар встал и, озадаченно бормоча под нос «занятно, занятно…», направился к двери, забыв попрощаться с вейстором, что с ним, впрочем, случалось довольно часто.

Мелеста

От услышанного сердце заколотилось так, что Мелеста испугалась, что его звонкие удары услышат мужчины по ту сторону гобелена. Она совершенно точно где-то уже слышала эти названия – Москва и Россия. Стараясь не дышать, чтобы не пропустить ни одного слова, она замерла в своём убежище.

В две дырочки, прорезанные в гобелене как раз на месте глаз гордого оленя, в бешеном прыжке пытавшегося сбросить с себя лапы могучего чёрного медведя, ей было хорошо видно всё происходящее. Пятеро мужчин выслушивали ответы худого нескладного подростка, вытащенного вчера из копны сена и обвинённого в убийстве – подумать только кого – Одноухого Дрона!

Мальчишка в длинной, ниже колен, широкой рубахе и огромных не по размеру сапогах, странно выговаривал слова и звонким голосом на грани истерики пытался доказать, что он знать не знает Одноухого, и уж, конечно, не думал его убивать.

Посмотрев на лица судей, Мелеста поразилась холодной ярости, сверкнувшей в глазах салвина Кадура, и невольно поёжилась – этот человек вызывал в ней неподдельный ужас, как мерзкая кобра, начавшая свой смертельный танец. Никогда не знаешь, в какой момент ждать от этой гадины стремительного броска.

Её любимый муж, как всегда, пребывал в состоянии полудрёмы-полубодрствования, и сейчас, развалившись в кресле и слегка покачивая ногой, наблюдал за мальчишкой, прикрыв глаза. Мелеста передёрнула плечами. Она до сих пор была сбита с толку событием, произошедшим вчера вечером в её спальне, и никак не могла понять, что бы это значило.

Вчера, как обычно перед сном, она выпроводила из комнаты Тану, отвлекавшую её своей болтовней, и сидела у маленького столика, занимаясь своим самым любимым делом – писала стихи. Мелеста никому не говорила о своём увлечении, боясь грубости и насмешек, но только в этих незамысловатых строчках она могла передать всю горечь своего существования и сжимающую сердце жажду любви. Стихи её получались лёгкими, как утренний ветерок, и грустными, как оторванные крылья бабочки.

Внезапно распахнувшаяся дверь впустила её драгоценного мужа, который, не говоря ни слова, схватил её за руку и поволок на кровать. Мелеста не стала сопротивляться, зная его жестокий нрав. Сцепив зубы, она отвернулась и стала смотреть на стену, моля только об одном, чтобы он скорее закончил.

Улаф, тяжело дыша после изрядной дозы крепкого вина, с силой вонзил в неё свой член, начав ритмично двигаться. Внезапно решив, что Мелеста тоже должна получить свою долю удовольствия, он вцепился своими железными пальцами в её грудь, больно выкручивая сосок – кто-то говорил ему, что бабам это очень даже нравится. Мелеста, искусавшая чуть не до крови губу от таких изысканных ласк, была несказанно счастлива, когда муж, дернувшись ещё несколько раз и издав утробное рычание, наконец затих, навалившись на неё всей тяжестью.

Полежав так минут пять, она выбралась из-под захрапевшего Улафа, собрала и спрятала исписанные листки, погасила свечу и прилегла на самый краешек кровати, стараясь не прикасаться к мужу, чтобы он, помилуйте Боги Вечные и Истинные, не проснулся.

Утром Улаф, ворча и чертыхаясь, сполз с кровати и ушёл, оставив Мелесту в полном недоумении от того, чем был вызван сей визит после почти года холодности и безразличия. Тана, смущаясь, рассказала ей как-то, что Улаф не обделяет вниманием Дору, жену торговца Сибаза Формана, неизменно посещая её при каждом отсутствии толстяка-мужа дома. Мелеста, обычно спокойная и рассудительная, тогда так накричала на девушку, что раз и навсегда отбила у той охоту обсуждать с ней интимную жизнь наследника Орстеров.

Внезапно Мелеста ахнула и отпрянула от занавеса – мальчишка произнёс очередные странные слова, и она вдруг вспомнила, откуда она их знает! Она прочла их ещё в родительском доме, в той книге о необычной стране, найденной в кабинете отца. Неужели мальчишка знает, что это за страна и где она находится?

Она ещё несколько минут постояла за гобеленом, но больше ничего интересного не узнала. Мелеста тихонько отступила внутрь, прикрыла и заперла на задвижку дверь, легко повернувшуюся на хорошо смазанных петлях. Стало очень темно, но она прекрасно ориентировалась в этой небольшой комнатке, предназначенной для тайного присутствия в зале тех, чьё присутствие там было вовсе и не обязательно.

Девушка совершенно случайно узнала о существовании комнаты ещё лет пять назад, увидев, как впереди неё посреди коридора прямо из стены возник лекарь Бракар, что-то возмущённо бурчавший себе под нос. Лекарь удалился быстрым шагом, не заметив застывшую от удивления Мелесту.

Обшарив стену дюйм за дюймом, она обнаружила небольшой камень, легко поддавшийся её нажатию, и дверь в стене открылась. Тем же вечером она со свечой обследовала комнатку. В небольшом помещении не было ничего, кроме маленького столика в углу и мягкого удобного кресла, обитого синим бархатом.

Напротив входной двери в стене имелась вторая дверь, закрытая на засов. Любопытство открыло дверь, за которой оказалась пыльная изнанка гобелена. Отогнув пришитый на уровне глаз квадратик ткани, Мелеста с удивлением увидела в дырочки Большой зал и услышала громкое пыхтение Жалана, натиравшего пол после утреннего приёма.

За годы замужней жизни она несколько раз пользовалась этой комнатой, узнав кое какие тайны Прилесья и Гудвуда, но всегда старалась быть крайне осторожной, прежде удостоверившись, что никто из семьи и, конечно же, лекарь Бракар, не застукают её на месте преступления.

Сегодня был как раз такой момент. Придя после завтрака в свою комнату и не застав там Тану, что её ничуть не удивило, Мелеста присела на кровать, обдумывая события вчерашнего вечера и утренний разговор за столом. Не придумав ничего нового, она выглянула в окно в надежде, что её болтливая прислужница зацепилась языком за кого-то во дворе. Таны она не увидела, но стала свидетелем того, как Борг выдернул мальчишку из мягких лап Сузы и потащил на допрос.

Здраво рассудив, что столетнее проклятие может часок и подождать, а вот предстоящий допрос она пропустить никак не должна, Мелеста быстренько выскочила из своей комнаты и направилась к спальне Арелы. Убедившись, что свекровь полулежит на диванчике с очередным бокалом в руке и полностью поглощена обстоятельным докладом стоявшего перед ней в почтительной позе главного смотрителя Проста, Мелеста с чистой совестью проследовала в тайную комнатку и приготовилась слушать.

Она оказалась права – то, что все они сегодня услышали, было безумно интересно! Она обязательно должна поговорить с этим мальчишкой Ником! Она должна у него всё-всё разузнать! Прижав ухо к входной двери и убедившись, что в коридоре тихо, она выскользнула из комнаты и быстро побежала в свою спальню.