Текст книги "Московский модерн в лицах и судьбах"

Практически параллельно со строительством замка Лев Николаевич при участии архитектора В.С. Кузнецова на собственные средства строит рядом доходный дом № 19. И дом № 17 – по заказу крупного чаеторговца Василия Ивановича Грязнова.

Это единое здание, тем не менее сохранившее стилистическое отличие двух домов и имевшее разную нумерацию – № 17 и 19, достаточно на вид простое, но в характерных чертах запечатлело гений автора. Обратите внимание на главный акцент – окна. Они всегда у Кекушева оригинальные, цепляют взгляд. Как и две выступающие по углам домов разные по форме башенки с балконами.

Доходный дом А.И. Кекушевой

Полукруглые окна дома № 17 украшены масками рыцарей. На первом этаже был чайный магазин Грязнова, два верхних этажа сдавались им внаем. Кстати, я прочитала, что проект этого дома был за подписью Сергея Сергеевича Шуцмана – одного из трех братьев-архитекторов. «…Однако специалисты утверждают, что здание, безусловно, один из домов Кекушева. Шуцман был постоянным помощником Кекушева. К сожалению, этот талантливый, хорошо образованный архитектор рано потерял зрение. Однако Кекушев продолжал поддерживать его и обеспечивать заказами. Возможно, это и объясняет тот факт, что под проектом стоит фамилия не знаменитого мастера, а его помощника…»

В 1920-х годах дома № 17 и 19 объединили, и их заняла одна из московских клиник, где хирургом работал А.И. Бакунин. В 1980-х годах на табличке около входа в клинику можно было прочитать «Стационар».

Для декора своего доходного дома Кекушев выбрал листья каштана, они обрамляют вензель владельцев дома на полукруглом аттике здания, они же заполняют картуши между окнами второго и третьего этажей. Кстати, по поводу вензеля: это буквы «А» и «С». Зинаида Одолламская, к примеру, чья интересная статья размещена на сайте «Узнай Москву», видит это, как «А» – Анна (ведь именно на супругу архитектор записал и это строение) и «С» – Сергей Астахов, который позже владел домом. Впрочем, это всего лишь догадки…

Владельцем дома № 19 после продажи его Кекушевой стал Алексей Ильич Бакунин (1874–1945), племянник известного революционера и теоретика анархизма Михаила Бакунина, – и сам по себе личность выдающаяся!

Он родился в селе Чурилове Новоторжского уезда Тверской губернии. Окончил тверскую классическую гимназию, с медицинского факультета Московского университета был отчислен за участие в студенческих беспорядках. В 1896 году участвовал в экспедиции Российского географического общества в Заалтайскую область, Северную Монголию, Уссурийский край, Бессарабию. Зимой 1898/99 года по просьбе Льва Толстого помогал перевозить духоборов с Кавказа в Канаду. Закончил учебу на медицинском факультете Королевского прусского университета в Бреславле. Вернулся в Россию и работал в тверском земстве фельдшером. В 1902 году блестяще сдал государственный экзамен при Казанском университете и получил диплом врача. Был участником Балканской войны. В 1914–1917 годах работал главным врачом госпиталя Московского кредитного общества. Избирался в Государственную думу.

Его супруга Эмилия Николаевна Бакунина (1875–1960), урожденная Лопатина, происходила из славного рода князя Дмитрия Пожарского. И тоже была врачом. Вместе они работали земскими врачами в тверской глубинке, вместе потом на Остоженке, № 19 открыли свою клинику. Она была хорошо продумана и оборудована: на первых двух этажах были светлые благоустроенные палаты, кабинеты врачей, комнаты для электролизации и рентгена, водолечебница, операционная. На третьем этаже поселилась семья Бакуниных. В их апартаментах были гостиная с камином, кабинеты и спальня хозяев, детская, комната няни.

За короткое время клиника Бакуниных, в которой работали талантливые специалисты разных профилей, стала в Москве очень популярной. Здесь оказывали помощь всем, кто в ней нуждался: лечили заключенных Бутырской тюрьмы (в основном – эсеров), принимали раненых во время Первой империалистической войны, а также раненых во время Октябрьского переворота – невзирая, белые они или красные. Здесь был прооперирован видный деятель большевистской партии – секретарь Президиума В ЦИК Авель Енукидзе…

В 1920-х годах дом № 19 был объединен с домом № 17, и площадь клиники значительно увеличилась.

В 1925 году тяжело заболевшего патриарха Тихона не приняла ни одна больница Москвы. Тогда супруги Бакунины предложили поместить его в свою клинику.

В страшное и сложное время оказался во главе Русской православной церкви патриарх Тихон (в миру Василий Иванович Беллавин (1865–1925), в 1917 году ставший первым патриархом после восстановления патриаршества в России. Чтобы спасти церковь от разорения, а ее служителей от расправы, он обратился к властям с письмом:

Патриарх Тихон

«Передайте советскому правительству и Президиуму ЦИК СССР глубокую благодарность – как от меня, так и от моей паствы.

Отныне церковь отмежевалась от контрреволюции и стоит на стороне советской власти.

Церковь возносит молитвы о стране Российской и о советской власти.

Церковь признает и поддерживает советскую власть, ибо нет власти не от Бога…»

После этого новых сторонников в стане безбожников он не приобрел, а многих из старых растерял.

В стране продолжали крушить храмы, сажать или расстреливать священников. А в начале 1925 года в недрах ГПУ была состряпана фальшивка и началась разработка «шпионской организации церковников», которую по замыслу следствия возглавлял патриарх Тихон. Несмотря на плохое здоровье святейшего, его несколько раз арестовывали и по многу часов допрашивали.

После одного такого допроса он и оказался в клинике Бакуниных. Но и здесь патриарху не давали покоя, и прямо в лечебнице был устроен допрос. Как только здоровье владыки немного улучшалось, он торопился к своей пастве.

Вечером 7 апреля 1925 года последний сердечный приступ, и все…

Вскоре после смерти патриарха Тихона без всякого предупреждения лечебница Бакуниных была национализирована и передана в распоряжение Наркомздрава.

Алексей Ильич очень тяжело переживал это. Счастье, что не посадили – ареол имени Михаила Бакунина спас. Он же, вероятно, и помог добиться разрешения на отъезд за границу.

30 марта 1926 года огромная толпа народа: родные, друзья, бывшие пациенты, коллеги и просто знакомые собрались на перроне Белорусско-Балтийского (сейчас Белорусского) вокзала, чтобы проводить семью врачей, заслуживших всеобщее уважение.

Бакунины уехали сначала в Италию (Кави-ди-Лаванья), а потом во Францию. Они поселились недалеко от Парижа, в Сент-Женевьев-де-Буа – центре русской эмиграции. Эмилия Николаевна работала врачом в Русском доме, а Алексею Ильичу не удалось найти работу по специальности, поэтому он в 1927 году уехал в Королевство сербов, хорватов и словенцев, где практиковал в провинции (Нови-Пазар), потом в больнице Российского общества Красного Креста в Белграде. В 1937 году он тяжело заболел, и жена приехала и увезла его во Францию. Там они потом вместе и работали.

Умер Алексей Ильич уже после окончания Второй мировой войны в 1945 году и похоронен на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Эмилия Николаевна и их дочь Татьяна позже захоронены в его могиле.

Их дочери: Наталья (1900–1991), Татьяна (1904–1995), в замужестве Бакунина-Осоргина, – ученый, историк масонства, библиограф.

В 2000-х годах доходный дом Грязнова на Остоженке № 17 был отреставрирован и визуально отделен от соседнего здания: проездная арка была раскрыта, в ней установлены узорчатые ворота, стилизованные под модерн.

На месте Введенской площади, в низине, вплоть до 1800 года, находился «прачечный пруд» на реке Хапиловке. Указом Павла I пруд засыпали, берега Яузы благоустроили, недалеко построили церковь Введения в Храм Пресвятой Богородицы. Вот и площадь стала Введенской.

К середине XIX века этот район стал промышленной зоной Москвы. Более того – соседствовал с бедным жилым районом Хапиловка. В 1875 году Введенская площадь была соединена с центром города линией конки.

Особняк, о котором пойдет здесь речь, совершенно не похож на то, что делал Кекушев до этого, и на то, что сделает позже.

И не только в плане архитектуры – тут удивляться не приходится гению Мастера, который хоть и использовал некоторые любимые приемы, но никогда их не копировал. К примеру, окна. Они большие, но, чтобы терялось меньше тепла, имели двойные рамы с внутренней воздушной подушкой и плотно закрывались с помощью изобретенных Кекушевым оконных задвижек.

Уникальность этого особняка в том, что это единственное здание в Москве в стиле модерн, выполненное из дерева. На то было желание заказчика, который верил в здоровый дух деревянных домов и хотел круглый год чувствовать себя как на даче. Но надо было учитывать наш суровый климат, и особняк построили из дерева в несколько слоев да еще обшили досками.

Отдавая дань времени и модному стилю, дача была не в русских традициях с привычной анфиладой комнат, а напоминала европейскую или даже американскую постройку: все комнаты располагались вокруг центрального ядра – красивой лестницы, ведущей на второй этаж.

В доме были предусмотрены все на тот момент достижения комфорта: канализация, своя котельная и водяное отопление, во всех комнатах стояли большие батареи, закрытые декоративными решетками. Из кранов текла горячая и холодная вода. Был установлен телефон.

В то же время у особняка были и узнаваемые русские дачные черты – открытые закругленные веранды и характерные приемы ар-нуво – невысокая кованая ажурная ограда. Особняк получился изящным и стильным. Но практически у каждого, кто им восхищался, возникал резонный вопрос: а что делает эта красота здесь, в окраинной промзоне?

Но кто знал заказчика, Василия Дмитриевича Носова (1848–1920), тот знал и ответ.

Василий Дмитриевич был, как и многие представители московской торгово-финансовой элиты того времени, из семьи старообрядцев. Его отец вместе с братом в 1829 году перебрались из Ейска в Москву и построили на берегу Хапиловского пруда небольшую фабрику, выпускавшую драдедамовые[4]4
  Д р а д е д а м (от фр. drap de dames – «драп для дам») – легкая шерстяная ткань с ворсом с разнообразными ткаными рисунками.


[Закрыть] платки. Поначалу братья сами ткали, красили и сушили платки, а их жены делали бахрому. Позже они расширили производство и стали делать сукно – поначалу это было так называемое «кавказское сукно», из которого шили черкески. Оно завозилось на Кавказ под видом местного производства. В 1857 году фабрика была перестроена и расширена вдвое. Носовы сумели добиться подрядов для армии и флота: делали мундирное сукно и полотно для флотских рубашек.

В 1880 году, когда Василий Дмитриевич стал у руля «Промышленно-торгового товарищества мануфактур братьев Носовых», они имели амбар в Большом Черкасском переулке, магазин в Лубянском пассаже, а на их фабрике работало более тысячи человек. В конце XIX века здесь освоили производство подушек и одеял, а носовские постельные принадлежности стали пользоваться большим спросом.

В 1870-х годах Василий Носов выкупил у купца Никиты Осиповича Жучкова (родственника жены?) обширный участок на углу Малой Семеновской и Лаврентьевской улиц, что рядом с фабрикой. И пригласил губернского архитектора Милюкова для строительства нового двухэтажного дома. Василий Носов был очень деятельным человеком: он все время что-то строил, достраивал и перестраивал на своем большом участке.

Женат был Василий Носов на Клавдии Дмитриевне Жучковой. У них родилось семеро детей: единственный сын Василий и шесть дочек – Екатерина, Варвара, Татьяна, Вера, Софья и Августа. Когда младшей дочери Августе исполнилось 4 года, у Клавдии Дмитриевны вдруг случилось психическое расстройство, и она скоропостижно скончалась. Но Василий Дмитриевич не стал искать в свой дом новую хозяйку, не желая, чтобы детей воспитывала мачеха, а сам всецело посвятил себя семье.

Василий Дмитриевич с дочерями

Все девочки получили, как тогда принято было в купеческой среде, отличное домашнее образование и закончили частные гимназии. Только Верочка настояла на казенной 2-й московской женской гимназии, поскольку там были лучше поставлены точные дисциплины, а девушка увлекалась техникой и фотографией.

В 1902 году его сын Василий женился на дочери умершего к тому времени Павла Михайловича Рябушинского Евфимии – девушке своенравной и непреклонной в своих решениях.

Евфимия въехала в особняк Носовых на Малой Семеновской, № 1 и тут же принялась все переделывать на свой лад.

Василий Дмитриевич спорить с невесткой не стал, оставил молодым дом, разделил огромный сад и на своей части участка заказал Льву Кекушеву замечательный деревянный особнячок. Внешне самого что ни на есть новомодного вида. Внизу жил сам Василий Дмитриевич и размещалась мужская прислуга. Наверху – младшая дочь Августа и женская прислуга.

Из воспоминаний внука Носова Юрия Бахрушина:

«Прислуга тоже была вся солидная, жившая в семье долгие годы. В этом отношении первые места занимали кучер Григорий, степенная горничная Матрена, служившая еще на фабрике до женитьбы деда (помогавшая в воспитании детей после смерти жены и проживавшая с младшей дочерью Августой даже после выселения семьи из особняка), и смешливый заика лакей Василий.

Всем штатом прислуги управляла экономка Варвара Семеновна Лебедева. Характерная фигура Варвары Семеновны являлась чем-то неотъемлемым от быта дедовского дома. Она же являлась постоянной правой рукой молодых хозяек, которые последовательно восходили на хозяйственный престол после удаления своих предшественниц в замужество… Такими же были и солидные сенбернары, важно расхаживающие по комнатам…

Дед почти никогда не устраивал пышных званых вечеров, зато на Святках, на Масленице и в семейные табельные дни у него обязательно бывали семейные обеды. Присутствовали на них все дочери с мужьями, сын с женою и внуки с внучками, вышедшими из младенческого возраста…

Мне никогда не удавалось выяснить у деда подробностей, как происхождения Носовых, так и возникновения их суконной мануфактуры. Мои тетки, любившие порой щегольнуть своим пролетарским происхождением, всегда говорили, что их прабабушка была ейской ткачихой, а затем и купчихой города Ейска и что они – ейские купцы. Однажды дед, услыхав подобное их утверждение, заметил при мне: «Какие мы ейские купцы? Просто гильдейское свидетельство в Ейске выправляли: дешевле было, чем в Москве, вот и все. От этого и приписаны были к ейскому купечеству» (Бахрушин Ю.А. Воспоминания).

Василий Дмитриевич был совершенно не похож на привычный нам из литературы образ степенного купца-старовера – с окладистой бородой до пояса, в сапогах и суконной поддевке. Да, бородка все же была, но придавала его лицу эдакий интеллектуально-эстетский, «писательский» вид. На мой взгляд, он очень похож на Петра Ильича Чайковского.

Фабрика была светлым, современным, хорошо оснащенным производством. Старик Носов часто бывал на ней, любил вникать во все производственные процессы, даже его хобби было связано с семейным бизнесом: часто он сам делал рисунки для одеял, выпускаемых на его фабрике. Фабричные относились к хозяину уважительно.

Новая власть выгнала В.Д. Носова из собственного дома, ничего не позволив взять с собой. Спасибо Варваре Семеновне: сумела-таки тайком вынести часть хозяйских вещей, не бросила старика. Так и доживали они свой век в чужом углу. Василий Дмитриевич, в отличие от семьи сына, не эмигрировал и остаток своих дней провел в Подмосковье. Умер он в 1920 году, где похоронен – неизвестно.

После 1917 года в его доме сначала открыли Пролетарский музей, потом детские ясли, Дворец культуры, Дом комсомольца и школьника.

Двадцать лет «со скрипом» шла в доме реставрация. Сейчас в особняке Носова располагается Молодежный историко-культурный центр с нотно-музыкальным отделом Российской государственной библиотеки для молодежи и музеем отечественного предпринимательства.

А еще в собственности Василия Дмитриевича было здание, которое называется доходный дом купца Носова в Большом Черкасском переулке, № 11, где находилась контора и были складские помещения.

Ну а теперь поговорим о наследниках Василия Дмитриевича.

Сын, Василий Васильевич (1871–1939), человек, который был частью московской финансово-промышленной элиты: с 1910 года управлял делами семейной фирмы, входил в совет Купеческого коммерческого банка Российского взаимного страхового союза, вместе с Рябушинскими стал учредителем Московского банка, – как-то затерялся среди большого числа своих полных тезок…

И вот что парадоксально: наибольшую известность из клана Носовых получила женщина, не принадлежащая к этой семье по рождению, – супруга Василия Васильевича.

В 1902 году Василий Носов-младший встретил на балу красавицу Евфимию и влюбился с первого взгляда! Она была дочерью к тому времени покойного миллионера Павла Михайловича Рябушинского и одной из самых богатых невест Москвы. У нее было восемь братьев и пять сестер, среди которых, пожалуй, одна Евфимия оставила след в истории.

К выбору Василия семья Носовых отнеслась скептически: «за купцами Рябушинскими шел шлейф скандала».

Но сын сумел настоять на своем, и Евфимия вскоре на правах его законной супруги поселилась в особняке на Малой Семеновской, № 1. И сразу показала, кто в доме хозяин.

Энергичная Евфимия Павловна полностью поменяла интерьеры дома и велела пристроить к нему левое крыло. Особняк стал более комфортабельным, оснащенным водяным отоплением, горячей и холодной водой…

Особняк Е.П. Носовой

Вскоре дом на Малой Семеновской уже называли «Особняком Носовой», и он стал одним из самых популярных в Москве художественно-литературных салонов. В нем бывали известные художники, поэты, музыканты, писатели. В частности, с супругой-художницей Софьей Дымшиц-Толстой нередко захаживал Алексей Толстой, пьесы которого ставились в домашнем театре Носовой и в которых сама хозяйка с удовольствием играла, как и в пьесах очень популярного поэта и прозаика серебряного века Михаила Кузмина.

Красивая, яркая, амбициозная и властная Евфимия, безусловно, очень контрастировала со своим немного флегматичным мужем.

Обладая безупречным вкусом, она была иконой стиля. Евфимия привыкла получать все самое лучшее, и когда решила заказать свой портрет, то обратилась к художнику Константину Сомову. Их познакомили, и Сомов записал: «Был в ложе Носовой, которая была одета в умопомрачительное голубое яркое атласное платье, вышитое шелками перламутровых цветов с розовыми тюлевыми плечами, на шее ривьера с длинными висячими концами из бриллиантовых больших трефлей, соединенных бриллиантами же…»

Будущая модель понравилась художнику: «Она очень красива…», «Блондинка, худощавая, с бледным лицом, гордым взглядом и очень нарядная, хорошего вкуса при этом».

Сомов писал: «Сидит она в белом атласном платье, украшенном черными кружевами и кораллами, оно от Ламановой, на шее у нее четыре жемчужные нитки, прическа умопомрачительная… точно на голове какой-то громадный жук».

Шедевр рождался непросто, впрочем, так же как и все уникальные платья замечательной портнихи и модельера Надежды Ламановой. Сейчас эта великолепная работа Сомова находится в Третьяковской галерее.

А вот в «Воспоминаниях» Ю.А. Бахрушина дается весьма нелестная характеристика тетке: «Евфимия Павловна широко меценатствовала, но это меценатство резко отличалось от меценатства Мамонтова, Третьякова, Морозова и им подобным. Она не ставила перед собой задачи содействовать развитию и процветанию русского искусства, а ограничивалась более скромной – прославления себя в искусстве. Сомов и Головин писали ее портреты, Голубкина лепила ее бюст, Серов, Сапунов и Судейкин расписывали стены и плафоны ее особняка, а поэт Михаил Кузмин создавал для задуманного ею любительского спектакля пьесу «Венецианские безумцы». Декорации и костюмы были выполнены по эскизам Судейкина и впоследствии изданы отдельной книгой вместе с пьесой. В конечном итоге это была та же бардыгинская книга, та же самореклама, но сделанная не в лоб, а более утонченно и искусно…»

Евфимия Павловна Носова (1881–1960). Художник К. Сомов

Как и братья, Евфимия очень интересовалась искусством и коллекционировала произведения русских художников: Рокотова, Боровиковского, Венецианова, Кипренского, многих начинающих в то время художников, ставших вскоре признанными мастерами. Она мечтала создать настоящий музей и по примеру Третьякова подарить его городу.

В 1918 году Евфимия Павловна передала свою коллекцию, включавшую кроме живописных полотен богатую библиотеку по истории искусства, собрание гравюр и пр., на временное – так ей тогда виделось – хранение в Третьяковскую галерею и вместе с мужем и детьми эмигрировала в Париж. Позже (вероятно, уже после смерти Василия Васильевича) она переехала в Рим, где прожила долго и скончалась в возрасте 89 лет.

Надо сказать, что почти все дочки Василия Дмитриевича огорчили отца своим выбором: не по себе сук рубили. Оказывается, Носов очень боялся, что аристократическая родня избранников заподозрит в его девочках охотниц до титулов. А в самих отпрысках обедневших дворянских родов он подозревал искателей богатого приданого.

Старшая дочь Екатерина Васильевна вышла замуж за мелкопоместного дворянина Сергея Николаевича Силина.

Наибольшую семейную драму вызвало желание в 1894 году дочери Варвары Васильевны (1876 —?), выйти замуж за князя Енгалычева. То, что происходило в семье в это время, лучше всего передает письмо Веры подруге: «Сестра полтора месяца проплакала, прежде чем ей позволили выйти за ее князя. А отчего? Именно оттого, что он – князь. Папа – купец, всякий гордится своим, и он не желал, чтобы его дочь выходила за князя».

От Ивана Александровича Енгалычева (1864–1951), младшего сына князя А.Е. Енгалычева, потребовалось много терпения, а также весь такт в совокупности с обаянием, чтобы В.Д. Носов – спустя целых пять лет! – наконец-то примирился с выбором дочери. Да и старый князь Александр Ельпидифорович тоже был категорически против женитьбы сына на купеческой дочери. Представьте, через что пришлось пройти молодым! Но первым сдался князь: через три года он уже так полюбил Варвару, что уехал от старшего сына к Ивану в купленное им для него в 1880 году родовое имение Шеншиных (Фета) Новоселки Орловской губернии.

Только четвертая дочь, любимица Верочка, Вера Васильевна (1875–1942), не расстроила своим браком отца.

С замужеством сестер Вера осталась в доме за старшую.

8 января 1895 года на святочном костюмированном балу у Байдаковых девятнадцатилетнюю Верочку, только что окончившую гимназию, увидел Алексей Александрович Бахрушин (1865–1929) и влюбился без памяти. Он тут же разыскал ее брата Василия, с которым был знаком, и попросил представить его Вере Васильевне.

Последовало несколько встреч. В первых письмах подруге, рассказывая об этом, Вера была в ужасе от нежданно свалившегося на ее голову огромного чувства «длинного» и «некрасивого» молодого человека. Но уже через пару месяцев она сдалась, и 15 марта того же года состоялся сговор.

По поводу будущего зятя у Василия Дмитриевича не было никаких возражений: купеческая семья Бахрушиных была одной из первых в Москве по богатству и щедрости благотворительных дел. А еще все они были выдающимися коллекционерами.

17 апреля 1895 года состоялась свадьба, о которой московские газеты написали: «Замоскворечье роднилось с Лефортовом», – и пышный обед в «Большой московской гостинице».

Особняк Бахрушина, в котором разместился Театральный музей имени А.А. Бахрушина. Архитектор К.К. Гиппиус

Именно Алексей Александрович основал, а потом передал в дар городу свой замечательный Театральный музей. Вера Васильевна была верной помощницей мужа: систематизировала и каталогизировала растущую коллекцию, организовывала выставки.

Алексей Александрович оставался во главе музея до самой смерти. Он умер в подмосковной усадьбе Горки 7 июня 1929 года и похоронен на Ваганьковском кладбище. Вера Васильевна – пожизненный член Русского театрального общества, всю свою жизнь продолжала дело мужа, числясь в музее машинисткой. Похоронена на Ваганьковском кладбище.

Про сестер Татьяну и Софью точно известно лишь то, что они после замужества «покинули родительский дом».

Про младшую дочь Августу Васильевну в «Воспоминаниях» племянника вскользь сказано, что она так и не вышла замуж…

Строительство «Золотой мили» на Поварской задумывалось еще главой «Северного домостроительного общества» Саввой Мамонтовым. «Свято место пусто не бывает» – говорит народная мудрость, тем более относящаяся к коммерции: после ареста Мамонтова по сфабрикованному делу появляется новый игрок на рынке недвижимости – «Московское торгово-строительное акционерное общество», возглавляемое Яковом Рекком.

Потомок немецких колонистов, приехавших в Россию еще при Екатерине Великой, Яков Андреевич Рекк (1867–1913) родился в Саратове.

Я. А. Рекк

В 1886 году он приехал в Москву и стал работать служащим в банкирской конторе Николая Вертгейма. Уже в 24 года благодаря финансовым способностям он становится управляющим банкирской конторы. Он понимает, что необходимо бурно строящейся Москве, – стройматериалы, и в 1893 году покупает кирпичный завод в деревне Часовая Звенигородского уезда Московской губернии. Дела идут неплохо, заводик производит красный и белый строительный кирпич – заметим, хорошего качества! – и стабильно приносит прибыль.

Рекк все больше вникает в строительный бизнес и в 1899 году вместе с И.И. Зейфертом становится учредителем и директором-распорядителем «Московского торгово-строительного общества» с капиталом 1 миллион рублей. Он считает: «Надо Москву украсить стильными домами, которые, имея технические удобства западно-европейских городских строений, в то же время не убивали бы национального колорита Москвы».

Особняки на Поварской улице. Вот они – рядом. Фото начала 1900-х годов

Он приглашает к сотрудничеству только лучшие умы в области организации производства и таланты в архитектуре. И в первую очередь – Льва Кекушева. В 1900 году «Московское торгово-строительное акционерное общество» по его проекту построило Никольские (Иверские) торговые ряды. И Яков Рекк не отдает никому этот лакомый кусок в центре Москвы, а учреждает «Товарищество Никольских рядов» для сдачи торговых помещений в аренду.

По проекту Кекушева «Московское торгово-строительное акционерное общество» строит на Поварской два роскошных особняка под № 42 и 44.

В общей сложности эта фирма построила в Первопрестольной пятнадцать домов: особняки на Поварской улице, в Гранатном переулке, доходные дома на Пречистенке, торговые помещения на Никольской и Мясницкой улицах.

Талантливый финансист Яков Рекк в бизнесе был всегда на шаг впереди своих конкурентов. Он стал строить особняки не под конкретный заказ, а «под ключ» (что с успехом делали в Европе): все готово идеально, въезжай и живи! Когда наметился спад на рынке недвижимости, он придумал эффективную схему: принимал в зачет стоимости выстроенных домов землю в Полтавской и Киевской губерниях. Затем дробил крупные участки на небольшие наделы и продавал их крестьянам через харьковский Земельный, Дворянский и Крестьянский банки. Ну чем не Лопахин в «Вишневом саде»? Только масштабнее.

Скончался Яков Рекк 12 октября 1913 года и похоронен на Введенском кладбище в Москве.