Текст книги "На пороге (То, чего не было, – не вернуть)"

Планы рушатся

Как-то грустно. Зимние каникулы закончились. Уже несколько недель учимся, а уроки готовить так не хочется! Надо два сочинения написать – по украинской и русской литературе, и контрольную по стенографии. Но я ничего не могу делать. На журналистику решила не поступать, поскольку там нужно сдавать немецкий. Итак, все планы разрушены. Какую же тогда профессию выбрать, где не было бы вступительного экзамена по иностранному языку: историка или психолога?

Лариса Липная тоже планировала стать журналисткой. Сказала, что не надо опускать руки, – все можно преодолеть, если очень захочешь.

– Давай учить немецкий вместе, – предложила мне.

Но дальше разговоров дело не пошло. Вдвоем готовиться нам было сложно, потому что Ларка жила хоть и в Кегичевке, но в отделении совхоза, что в нескольких километрах от меня, – фактически в другом селе.

Валя Грачева будет педагогом. Это точно. А Нина Ройко хотела стать геологом, но ей нельзя, потому что у нее больные легкие.

Сижу сейчас, выписываю крылатые слова для клуба веселых и находчивых. Наш класс сразится с 10-А. Вот понравилось: «Жизнь – не те дни, что прожиты, а те, что запомнились» (П. Павличенко). Или у Вольтера: «Что сделалось смешным, не может быть опасным». А еще Флобер: «Разочарование – свойство слабых. Не доверяйте разочарованным – они почти всегда бессильны». Так значит, мне нельзя доверять, ведь я часто разочаровываюсь?! Задумалась, начала рисовать Валю, а затем Нину. Той же шариковой ручкой, которую мне принесла Лариса. Похожи.

Когда у меня паршивое настроение, единственное, что помогает, – это хорошая книга. Но тогда я вообще ничего не могу делать, пока не дочитаю ее до конца. Я словно переселяюсь в мир, созданный автором, и тогда нетерпение узнать, что будет дальше и чем все закончится, не дает мне возможности заниматься чем-то другим. Я даже не иду в школу – говорю, что у меня болит голова, а сама втихаря беру книгу и читаю… Если маме удается меня разоблачить, она очень сердится и кричит, что сожжет все их в печке.

А еще, когда все валится из рук, я нахожу утешение в мыслях, что все равно когда-то мы все умрем, поэтому как бы мы ни «трепыхали крылышками», конец для всех один. Ведь будет потеряна память, а это главное, что имеет значение в нашей ничтожной жизни. Сотрутся воспоминания обо всех родных, все события, все мечты. Но разве что-либо будет иметь значение, если о нем не останется памяти?! Ужасно боюсь смерти. Даже не самого ее момента – хотя и это, пожалуй, очень неприятно и, возможно, больно, а того, что будет потом, – забвения.

Какое же это чудо – жизнь! Почему я родилась, какой в этом смысл? Кто руководит всем этим спектаклем? Возможно, мы какие-то подопытные «кролики» и над нами кто-то проводит эксперименты? Хотя нас и уверяют, что человек – венец творения, царь природы, высшее достижение эволюции, – я не верю во все это. Особенно, когда наблюдаю за красными жуками, которых еще называют «солдатиками», ползающими туда-сюда и спаривающимися на твоих глазах… Смотришь на них сверху и думаешь: «Они даже не представляют, что есть человек, наблюдающий за ними, что существует целая Вселенная». У них и мышления-то нет, одни инстинкты. А мы, возможно, такие же «солдатики» на своем витке цивилизации. И за нами тоже наблюдают чьи-то внимательные глаза. И те существа с высшим разумом в лучшем случае жалеют нас и стараются не раздавить, дать возможность порадоваться жизни.

Когда меня охватывают подобные мысли, я очень завидую верующим людям. У нас отобрали религию, сделали атеистами, лишили надежды на загробную жизнь. А вот моя бабушка очень верующая, ходит в церковь за много километров. Особенно радуется, когда на Пасху собирается святить куличи. Одевается по-праздничному и выходит за полночь, потому что идти очень долго – несколько часов. Если бы я верила, что будет что-то еще после смерти, что мой разум и память не исчезнут, – у меня не было бы такого отчаяния и жить было бы гораздо легче. А еще меня словно зажимает в тиски и не дает пошевелиться мысль, что когда-то умрут и моя бабушка, и мама, и все мои родные… Это такой ужас! Лучше ложиться спать. Утром подобные мысли отойдут на задний план, уступив место повседневным хлопотам.

И вот новый день. На улице метель, а мы – Валя, Нина и я – ходим по своему участку и записываем односельчан на выборы. Они для людей – настоящий праздник. Папа с мамой любят ходить на выборы. Надевают лучшую одежду, улыбаются и радуются. В этот день громко звучит музыка, и в школе, где, как правило, происходит действо, все украшено цветами и флагами. Продавщицы в белых накрахмаленных передниках и с такими же белоснежными коронами на головах предлагают лакомства, пирожки, сухую колбасу, вино и водку. Попадается даже черная икра в небольших баночках. Но она дорогущая, ее не покупают. В этот день между людьми царит согласие, а хорошего настроения добавляют вкусная еда и градусы выпитого.

Но пока что мы – трое десятиклассниц-агитаторов – шагаем по заснеженным улицам от двора до двора и сверяем списки. Не всех застаем дома, хотя уже и вечер, поэтому придется еще раз возвращаться или приходить завтра. Мы одеты в зимние пальто и теплые сапоги, на головах – пуховые платки, а на руках шерстяные варежки, – но все равно наши носы покраснели, нам холодно. Поэтому мы с радостью принимаем приглашение тети Дуси – Костиной мамы – отдохнуть и выпить чайку.

Костя тоже дома, приехал из Харькова. К нему немедленно прибежал Сергей – еще бы, лучшие друзья! И вот мы все уже сидим за столом, пьем чай с блинами и слушаем, что там новенького в большом городе. А Костя – мастер рассказывать. Мне все эти разговоры не очень интересны: я смотрю на Сережу, и сердце замирает. Я и рада, и расстроена. У нас с ним нет никаких общих интересов или похожих мыслей. Но самое страшное, что у него нет ко мне симпатии, доброты. Он постоянно меня задевает: что бы я ни сказала – отрицает. Если бы это происходило в пятом классе, а не в десятом, я подумала бы: так он намекает, что я ему нравлюсь.

Когда-то подобным образом вел себя Витя Бречко – дергал меня за косы, пытался ткнуть ручкой, постоянно преследовал на переменах. Я уже боялась ходить в школу и каждый день плакала от такого «внимания». Сидел он впереди меня в среднем ряду на первой парте вместе с золотушным Мишкой, который был маленького роста, да еще и плохо слышал на левое ухо, поэтому постоянно поворачивал голову правой стороной к собеседнику. Мишка был неприметный, но вредный. Самый первый в классе начал ругаться и петь разные непристойные прибаутки. И когда Бречко – чернявый, насупленный, с зелеными недобрыми глазами – поворачивался ко мне и колол пером: «Дай списать!», то глуховатый Миша хихикал и тоже повторял: «Дай списать!»

После восьмого класса Бречко поступил в какое-то училище. Я не видела его все это время, а недавно случайно встретила в клубе. Взглянув на меня, Витя покраснел, смутился, прошептал приветствие и убежал. И я поняла, что когда-то нравилась ему. Таким я его и вспоминаю теперь: высоким, чернявым, в клетчатых модных брюках.

Впрочем, мы уже не маленькие дети. И когда Сергей колет меня словами, как Витя когда-то ручкой, я не думаю, что так он демонстрирует свою симпатию ко мне…

Блины тети Дуси мы съели, пообщались, согрелись. Надо идти дальше. Ребята с нами не пошли, но мы не огорчились. Да и оставалось зайти всего в несколько домов.

Начали по дороге разговаривать о будущем – кто кем хочет стать, куда поступать. Пятеро из нашего класса записались в педагогический при условии ехать после окончания института работать в село. Я же никак не могу определиться, что мне делать.

Как вообще происходит выбор профессии? Не знаю. Иногда кажется, что мысли, желания и стремления сами залетают в голову и ты себя отождествляешь с ними. А может, они не твои? Просто парят себе в пространстве, а ты случайно подставил голову и поймал их…

Не могу понять наших ребят – хотя бы тех же Васильков. Приходят к нам, как будто мы им не безразличны, а разговаривают так, словно сомневаются, нужны ли мы им. Конечно, мы иногда тоже подшучиваем над ними.

Как-то на одной из наших гулянок с традиционной выпивкой у них закончился самогон и они «послали гонца». Мы же между тем налили в бутылку воды, чтобы незаметно подменить ею принесенный самогон. Ребята притащили две бутылки. Одну они разлили в рюмки, а Васе Рыбке не хватило, поэтому ему налили из той бутылки, что мы подменили. Все чокнулись, выпили, закусили. Вася же как-то странно себя повел: не поморщился, не закусил. У него был ошарашенный вид. Его голубые глаза удивленно уставились на нас. Но он ничего не сказал. Вася пьянел едва ли не быстрее всех наших ребят, но от стопки воды, видимо, вдруг протрезвел или испугался, что с ним что-то не так, если не ощущает вкуса водки.

Мы с девчонками хихикали. Но недолго – только до тех пор, пока ребята не разлили по рюмкам оставшуюся воду. Вот это был скандал! Как они ругали нас, как разозлились! Пинчук кричал, что такого от нас не ожидал, что никогда не простит. Словно мы замахнулись на что-то святое. Только Вася Тищенко чуть заметно улыбался. Он не был настолько реактивным и просто радовался смешной ситуации. Сергей и Коля хоть и ругались, но тоже смеялись.

– Ну хорошо, девчонки, не балуйтесь – отдайте водку, – попросил Головко.

Мы с Валей молча переглянулись. Затем она, запинаясь, сказала:

– Но м-мы же… ее вылили…

Они долго не разговаривали с нами, однако в конце концов помирились.

Неужели ребята тоже красятся? Девушки из девятого класса сказали, что Ляшкович Гриша пришел в школу с накрашенными ресницами. А потом размазал тушь под глазами. Смешно!

Нарисовала платье и пальто, которые хотела бы себе пошить. Сейчас в моде геометрический стиль и полосы. Даже на чулках. Мне тетя Валя из Львова, двоюродная сестра отца, привезла несколько пар таких модных чулок. Соня уже выцыганила одну.

Что же мне делать? Куда поступать? К сожалению, невозможно, чтобы все происходило, как запланировано. От этого портится настроение. Хотя в жизни именно так и бывает: все меняется, все рушится. И мы, словно муравьи, бегаем по делам, пока ветер перемен не сдует эти с таким трудом налаженные будни, пока Боженька не наступит своей широкой ногой на наш муравейник. Тогда все летит кувырком. Однако мы, как и насекомые, умеем выживать. И снова суетимся, восстанавливаем свою жизнь. И надеемся на лучшее.

Семнадцатая весна

Сегодня мне семнадцать! И много, и мало. Пойду сфотографируюсь на память. Мама купит торт, отпразднуем. Впрочем, не очень-то мне весело. Валя и Нина не приходят. Неужели не собираются меня поздравлять? Ну что же, и я первой к ним не пойду!

Шью себе платье. Славное получается! Синее-синее… Когда я его примеряю, глаза у меня тоже становятся синими – зеркало так отражает. Мне идет такой цвет.

В воскресенье ко мне приезжала Люба. Ей тоже понравилось мое платье. Она посоветовала рукава шить три четверти, а не длинные. Возможно, так и в самом деле лучше. Я еще подумаю.

– Ты не видела Таню Зенькову? – спросила у Любы. – Что-то она мне не пишет. Как ее учеба?

– А где она учится?

– Разве ты не знаешь? В училище в Харькове, на токаря.

– Фи! Тоже мне работа! – скривила губы Люба.

Я на нее рассердилась:

– И все же лучше, чем уборщицей в клубе.

– А ты представь себе девушку за станком! – засмеялась подруга.

Затем нахмурилась. Возможно, мне и не надо было говорить про уборщицу.

Пообщались, пообедали, потом она села на велосипед и поехала домой. Шесть километров – небольшое расстояние. Можно и чаще приезжать. Полчаса – и здесь.

В то воскресенье вечером я пошла на день рождения к Соне, где мне совсем не понравилось.

Надя демонстративно у всех на глазах отдала Косте письма, которые он писал ей. Мы с Валей об этом даже не знали!

– Вот, забери свои писульки, – громко, чтобы все слышали, крикнула. – Я там исправила орфографические ошибки.

«Ну и ну… – подумала я. – Вот это да!»

Мы с Валей не поняли, что это было, но обрадовались. Клава Товкач и Ляшкович потащили Пинчука и Черную в другую комнату. Нам очень хотелось узнать, что произойдет дальше, но неудобно было туда заходить.

Надя вышла раскрасневшаяся, как мак, а за ней Костя, как побитый пес. Они сели на диване. Костя красовался в белой рубашке, а Надя в белой блузке. Диван же был красный. И я постоянно поворачивала голову в ту сторону, поскольку меня так и манил тот гипнотический диван и два белых пятна на нем. И Вася Рыбка тоже мрачно и разочарованно поглядывал на Надю. В комнате царил полумрак, горела только настольная лампа, и то наполовину завешенная полотенцем. «Темнота – друг молодежи!» – сказал Пинчук, когда нацеплял полотенце…

Не надо было нам с Валей туда идти. Мы чувствовали себя лишними. Сергей с нами не танцевал. Костя сначала танцевал со мной, но потом, когда понял, что я хочу поговорить с ним о Вале, сразу начал меня избегать.

Я сидела в углу и размышляла о своем будущем. Неделю назад в нашу школу приезжал преподаватель из Харьковского университета Владимир Николаевич и снова возродил надежду все-таки стать журналисткой, поступив на филологический факультет, где есть такая кафедра. Жизнь сразу стала полноценной и радостной. Если есть способности и стремление – можно достичь цели. Владимир Николаевич мне очень понравился. Надо почитать журнал «Дніпро», третий номер, – там что-то есть о нем.

Мои мысли прервал Вася Тищенко. Наверное, пожалел меня, поэтому и пригласил на танец. Сергей же взял и поставил твист. А Вася любит только медленные. Однако я осталась танцевать в кругу. Надя отодвигала меня своим дородным телом и просто ложилась под Сергея. Как не стыдно! Я глазам своим не верила, что девушка может так себя вести. Но Сергей все больше склонялся над ней. И вот они уже почти целуются. И оба смеются. А я злюсь. Если бы он так обращался с Клавой, его можно было хотя бы понять.

У Вали тоже лицо грустное. Я подошла к ней:

– Может, пойдем отсюда?

– Ни за что, – уперлась. – Пусть он сам сделает выбор.

– Но ведь он даже не танцует с тобой!

– Ну и что… Посидим.

Вдруг Клава объявила белый танец и пригласила Сергея. Ей, видимо, тоже не понравилось, как он танцевал с ее подругой.

– Иди скорее, пригласи своего, – толкнула я Валю.

Но пока она медленно поднялась и направилась к Косте, тот громко предложил Рыбке:

– Пойдем, курнем!

У Вали даже слезы брызнули из глаз.

Мы с ней умышленно остались до конца, ведь до последнего надеялись, что Надя останется ни с чем. Но когда все начали расходиться, Костя заперся в туалете и долго оттуда не выходил. Может, ждал, когда все уйдут, или сидел наедине с теми таинственными письмами? Надя же разговаривала с Сергеем. Ее голова невольно поворачивалась в ту сторону, откуда должен был появиться Костя. Наконец он вышел, и она бросилась ему навстречу, а затем просто повисла у него на шее! Домой они пошли вместе…

На следующий день мы с Пинчуком случайно встретились в центре. Он вдруг начал оправдываться, что вчера много выпил, не все помнит.

– А как Надю пошел провожать, помнишь? – спросила я, не сдерживая злости.

– Да это же я ради Васи Рыбки, – объяснял он. – Я потом оставил их вдвоем, а сам пошел домой.

Я, конечно, не поверила, но промолчала. Что поделаешь? Насильно мил не будешь.

А спустя некоторое время после Сониного дня рождения Валя нашла в кармане своего плаща письмо Кости Наде. Его первое письмо к ней, в котором он писал: «Ты такая нежная и простая…» Написано еще до того, как Валя начала дружить с Костей. Видимо, поэтому его ей и подсунули. Не знаю, кто это сделал. В своей компании с Васильками мы долго ломали над этим головы.

– Это могла сделать Соня, – сказал Вася Рыбка.

– Или Головко, – задумчиво добавил Вася Тищенко.

Однако и Надя могла это отчебучить, чтобы показать, что Костя ей писал раньше, чем начал встречаться с Валей. Валя отослала найденное письмо Косте, еще и свое добавила. Писали мы это послание, разумеется, вместе.

На Первое Мая Костя, приехав домой, зашел к Вале. Надю называл сучкой и говорил, что она сама на нем повисла. И что он никогда ничего ей не писал. Получается, она сама себе те письма написала или со своей задушевной подругой Соней? Возможно. Инициатором, конечно, могла быть только Соня, любительница интриг, поскольку у Нади на подобное не хватило бы фантазии.

На следующий день вечером мы с Валей и Ниной пошли в сад, что в начале их улицы, – точнее, справа, если идти из центра. Сад никому не принадлежал – был, так сказать, общественный. В нем очень много старых яблонь с толстыми ветвями, на которых удобно сидеть. А какой там запах в пору цветения весной!..

Нина еще и ребят пригласила. Когда те пришли, мы отправились к ней потанцевать. Костя вел себя как-то неопределенно. Я сказала ему:

– Может, опять хочешь побежать к Наде или еще куда-то?

Он недовольно посмотрел на меня, но промолчал. Но я не унималась:

– Может, у тебя и в Харькове есть, да еще и не одна?…

Тогда он спокойно ответил:

– Если бы ты была парнем, я дал бы тебе по морде.

Я обиделась и пошла домой.

Возможно, он и прав: нечего мне совать свой нос в чужие дела. Кому понравится, если ему не дает прохода какая-то назойливая муха?! Вот Головко не вмешивается и мудро поступает. Не знаю, спрашивать ли у него о том письме. Хотела поинтересоваться на лабораторной по физике. Но не удалось.

В нашей группе были я, Сергей, Зинка Ароненко, Таня Дудка и Толя Котенко. По алфавиту распределили. Должна была быть еще и Валя Грачева, но она в тот день не пришла в школу, заболела. Я сама все делала. Зинка и Танька ничего не понимали, Толя тоже ничего не делал, а Сергей постоянно болтал. Но его присутствие действовало на меня благотворно. Когда он рядом, я как будто становлюсь умнее, включаются скрытые резервы. Удивительно, что я все правильно выполнила по физике, ведь не люблю ее и не настолько знаю…

Вспомнила Любу Липатову и почувствовала такую досаду! Когда она ко мне приезжала, мы откровенно общались и я, дура, ей все рассказала. И о том, что Головко мне нравится, и об Ароненко, которую я терпеть не могу. Люба же обо всем донесла Зинке. Это меня просто поразило! Я никак не ожидала такого, ведь считала ее одной из моих лучших подруг. Как часто свое отношение к человеку я отождествляю с его отношением ко мне! И на любовь Сергея надеюсь потому, что сама его люблю, – мне постоянно кажется, что он, узнав о моих чувствах, сразу же ответит взаимностью. Хотя теперь я засомневалась…

Тогда на физике, на лабораторной, Зинка так хищно на меня посмотрела и говорит:

– Так что, ты меня терпеть не можешь?

Я немного испугалась, но потом разозлилась:

– Очень ты мне нужна, чтобы терпеть тебя или не терпеть!

– Но ведь кого-то ты очень любишь. Он здесь, рядом. Сказать, кто это?

Тут я поняла, откуда ветер дует. Я покраснела от обиды на коварную Любу, а может, и потому, что Зинка вот-вот должна была озвучить, кто он, мой любимый. Надо было выкручиваться:

– А здесь рядом только Головко и Котенко.

И нагло посмотрела на Сергея.

Хотя я очень растерялась и тем выдала себя, но мне показалось, что этой репликой могла спасти ситуацию. Впрочем, он же умный и наверняка все понял. Ну и пусть знает! Хорошо, что этот разговор произошел в конце урока. Иначе я не смогла бы выполнить лабораторную. Прозвенел звонок, и я выскочила из класса.

А потом, когда мы всей нашей компанией ходили в кино, Вася Рыбка сказал мне, что Головко хочет что-то устроить Зинке и Соне. Только вдруг смотрю – Сергей и Зинка сидят впереди через два ряда от нас, и он обнимает ее за плечи. У меня перехватило дыхание, как будто кто-то вонзил нож в сердце. Так вот что он имел в виду – привел ее в кино! А Соне недавно подарил две свои одинаковые фотографии. Для кого предназначена вторая? И куда исчезла его симпатия к Клаве? А может, он вообще какой-то донжуан, не способный на глубокие чувства? Даже думать об этом не хочется.

Затем был последний звонок. Клава заболела и не пришла. А Сергей постоянно вертелся возле Зинки и танцевал только с ней. Итак, он променял Клаву на Зинку. Если бы мне кто-то раньше сказал, я не поверила бы! Может, Ароненко назло мне решила его соблазнить? Раньше она никогда не обращала на него внимания, и он на нее тоже. Похоже, когда Люба Липатова рассказала Зинке о моих чувствах к нему, она, ведьма этакая, и замыслила подвох против меня. Мол, то, что тебе не удается в жизни, мне достается с первого раза…

Пожалуй, именно по ее приглашению Сергей с Колей Проценко начали каждый вечер бывать в Бессарабовке. На мотоцикле это 15 минут – и там. О Зинке ходили нехорошие слухи: вроде бы она уже давно имеет близкие отношения с мужчинами. Неужели Сергей стал ее очередным?… У меня это в голове не укладывается! Как он мог без любви, просто так?! Я еще поняла бы, случись у него подобное с Клавой. Но с Зинкой!..

В тот вечер ко мне подошла Надичка. Начала подлизываться:

– Привет! Как тебе хорошо в этом синем платье!

– Спасибо, – я подозрительно посмотрела на нее. И не ошиблась. Потому что она продолжила:

– Ты же не думаешь, что это письмо Вале подложила я? Могу поклясться.

– Да не стоит. Это теперь не имеет значения.

– А почему? Они уже не дружат?

– У них спроси.

Надя задумалась и выдала следующее:

– Возможно, это Сергей.

Я очень удивилась. Она же подлила масла в огонь:

– Ты знаешь, он когда-то и за мной бегал. Еще в девятом классе.

Надичка нагло врала, но я промолчала. Она же, улыбнувшись, добавила:

– Но я на него не обращала внимания!

Я отошла от нее. Настроение совсем испортилось…

В последнее время мы с Сергеем «на ножах». Пожалуй, руку приложила опять-таки Ароненко. На каждом шагу он меня подкалывает, хотя я тоже в долгу не остаюсь. Почему все так, почему он издевается надо мной? Я уже ничего от него не хочу, пусть дружит с кем угодно. Вот и на танцах поглядывал на меня как волк, танцуя с Зинкой. Она же, перехватив мой взгляд, злорадно улыбнулась и еще крепче прижалась к Сергею, обвив руками его шею…

Впереди еще экзамены, а затем выпускной бал. И с каким настроением я их встречу?!.

Поссорилась с Валей из-за какой-то мелочи. У нас характеры разные. Уже не считаю ее лучшей подругой. Да и вообще у меня, пожалуй, нет настоящего друга. Это очень плохо. С Валей, скорее всего, помиримся, но разве это дружба? Мне кажется, что крепкой дружбы между девушками вообще не существует. Лучше дружить с парнем. Согласна, что одиночество – это худшее, что может быть. Когда человек один – невыносимо грустно, а вдвоем уже веселее.

Двое создают особый мир. Правда, в определенной степени его может сотворить и один человек, но когда двое – получается гораздо острее, разнообразнее и ощутимее; если человек наедине с собой – это только мысли, а вдвоем – уже слова, взгляды, улыбки, прикосновения.

Сколько у человека друзей и даже врагов или просто знакомых, столько в общении с ним рождается миров. Люди ревнуют своих друзей или любимых к другим мирам. А нужно делать так, чтобы тот, кто тебе дорог, ценил общение именно с тобой, ценил мир, созданный вами двумя. И чтобы вы стремились снова оказаться в нем, и находиться там как можно дольше.

Тогда, вероятно, и наступит время, когда твоему избраннику захочется быть с тобой постоянно или хотя бы столько, насколько это вообще возможно в жизни.

Я приветствую такую дружбу, такую любовь и даже такую ревность. А сцены, упреки, взаимные обиды – они до того болезненно и неотвратимо разрушают мир двоих, что им приходится панически убегать друг от друга…

Характер у меня все-таки недостаточно твердый. Забросила утреннюю зарядку, плохо готовлюсь к экзаменам. Билеты могу учить только с кем-то. Мне много помогает Валя. За это ей большое спасибо. Но я все равно не хочу такой дружбы, как у нас с ней. Иногда поспорим о чем-то, и хотя она знает, что неправа, но все равно отстаивает свою неправду. Меня это возмущает до глубины души! А еще она всегда хочет, чтобы только у нее было все самое лучшее, чтобы все доставалось лишь ей. Эгоистка! Конечно, я допускаю, что следует прощать чужие недостатки и ошибки, но самый главный мой недостаток – это то, что я очень строго сужу других. Но при этом если уж кого-то полюблю, то на всю жизнь.

Среди книжных героев мне нравится Овод из одноименного романа Войнич. А среди знакомых у меня нет идеала. Хотя, кажется, столько достойных людей вокруг! Советских людей, о которых говорят во всем мире, которыми восхищаются. Разве можно их не любить?! Однако в том-то и дело, что хотя мне многие нравятся, в то же время никак не найду себе пример для подражания…

Не знаю, какую игру затеял Сергей, но когда мы с Соней ходили в кино, она сказала, что уже четыре вечера тот приходит к ней. Бросает ей записки в открытое окно, зовет, чтобы она вышла. А вчера вместе с цветами кинул и свою фотографию… Сегодня Соня все же решила выйти, если он снова придет, только просила меня никому об этом не говорить. Верить ей или нет? Может, она все придумала? Иначе, как же тогда дружба Головко и Проценко? Коля ведь любит Соню, пожалуй, еще с детства. Неужели Сергей мог бы подложить ему такую свинью?…

Вечером я все-таки пошла к подругам. Они подарили мне цветы и духи. Я им предложила проследить, придет ли Сергей к Соне. Мы отправились к военбазе и засели под забором. Только из них такие конспираторы! Громко разговаривают, смеются. А потом и вовсе ушли. Я хотела перелезть через забор, но не решилась. Домой пришла в полночь. Наверное, Соня все выдумала. Она, возможно, сама влюблена в Сергея, поскольку пытается что-то у меня выведать о нем. Однако я молчу. О Сергее могу говорить откровенно только с Валей Грачевой и намеками с Ларкой Липной. Больше ни с кем. И еще мечтать. Представляю, как когда-то стану взрослой, перекрашусь в блондинку, куплю себе черный блестящий плащ и приду к нему домой, где бы он ни жил. Позвоню в дверь, а потом…

Получила свидетельство об окончании первого курса стенографии с оценкой «хорошо». Буду поступать на второй курс. Так и не определилась, в какой институт идти. Сергей же мечтает стать следователем. Учиться будет в Харькове, кажется, в высшем милицейском училище, если я ничего не путаю. Может, и мне податься в ту же сферу – в юридический? Я тоже хочу только в Харьков. Если не поступлю, пойду работать стенографисткой или еще кем-то. Лишь бы в Харькове. Буду готовиться и поступать в следующем году.

Сергей все еще ходит с Зинкой. Не знаю, долго ли это продлится. Наши ребята уже, наверное, догадываются о моих чувствах к нему. Впрочем, не важно! Мы уже не дети, чтобы играть в прятки.

Экзамены сдаю успешно. Украинский – «5» и «4», русский – «4», история – «5», обществоведение – «5». В конце недели – экзамен по физике. Знаю ее плохо, учителя не понимаю. Чем ближе пятница, тем больше мандраж. Даже коленки дрожат. Ненавижу физику! Пожалуй, в этом львиная доля вины преподавателя, который, к тому же, еще и наш классный руководитель. Физик так скучно и непонятно объясняет новый материал, что я заподозрила: он тоже не любит этот предмет, его просто заставили преподавать. А еще он слабохарактерный. Ученики, например, болтают на уроках, образовав группки и отвернувшись от него и доски. А он спрашивает:

– Я вам не мешаю?

– Да нет, – отмахиваются те от него, как от назойливой мухи.

Учитель разводит руками и не знает, наверное, что делать. Может, он слишком интеллигентный, чтобы накричать? Или равнодушный.

Впрочем, есть у меня такое подозрение, что если бы нам повезло с учителем, я могла бы не только понимать физику, но и, возможно, даже полюбить. Потому что космос – это сплошная физика и математика. Математика звезд, физика созвездий…

Еще в детстве я с волнением и восторгом любила смотреть в ночную высь, когда звезды становились все более отчетливыми на фоне темнеющего небосвода. Особая же тоска охватывала меня в августовские вечера, когда воздух остывал и пах антоновскими яблоками. Этот холодный яблочный запах словно напоминал, что жизнь не вечна и что в ней будет еще много испытаний.

Что же такое жизнь? Что? Никто не даст точного определения. И откроется ли нам истина после смерти? Лет до семи я многое знала, но потом забыла. Ребенком удивлялась, что взрослые так сложно объясняют совсем простые и понятные мне вещи. Я просто все это знала. Они же пытались понять очевидное с помощью каких-то хитроумных рассуждений, распутывая запутанное ими же. Однако поступив в школу, я стала такой, как и другие дети.