Текст книги "Морганы. Династия крупнейших олигархов"

Еще занимаясь торговлей, Джордж Пибоди почувствовал всю важность новых индустриальных и финансовых преобразований. Он был одним из пионеров железных дорог, одним из учредителей и президентом «Истерн рэйлроуд», железной дороги протяженностью в шестьдесят миль, построенной в 1836 году. Путем объединения и аренды «Истерн» стала одной из важнейших железных дорог Новой Англии и приносила более высокие дивиденды, чем большинство других железных дорог. Пибоди понимал не только значение железных дорог для «оказания всяческих услуг коммерции и производству», но и их политическую значимость в укреплении «связей союза» и преодолении трудностей, связанных со слишком обширной территорией страны.

Финансирование железной дороги открыло для Пибоди значимость и прибыльность импорта капитала. В 1835 году он организовал в Лондоне фирму «Джордж Пибоди и К°», занимавшуюся главным образом международными расчетами и операциями с американскими ценными бумагами. В 1843 году Пибоди закрыл все свои торговые отделения, чтобы полностью посвятить себя международному банковскому делу. Свое огромное состояние Пибоди нажил в банковском бизнесе в период между 1844 и 1864 годами. «Все, к чему я прикасался в те годы, – говорил он годы спустя, – похоже, само превращалось в золото».

Потребности Америки в иностранном капитале были почти неутолимыми, и большая его часть поставлялась британскими инвесторами, которые, несмотря на (или благодаря) снижение уровня жизни масс во время «голодных сороковых» и позже, умудрились накопить достаточно большие деньги для покупки всевозможных иностранных ценных бумаг. «Пибоди и К°» боролась за американский финансовый бизнес с Ротшильдами и Барингзами и в конце концов все-таки заполучила его.

Паника 1837 года пошатнула престиж Америки в Европе. Джордж Пибоди предвидел это событие еще в 1836 году, когда писал одному из своих друзей, что «масштабы спекуляции, характерной для последних двух или трех лет, должны привести к ужасающим результатам… Я советовал своим партнерам затаиться и быть готовым к чрезвычайной ситуации». Представители промышленных и финансовых интересов во всем винили джексоновскую демократию, утверждая, что паника возникла из-за ее нападок на банк Соединенных Штатов в частности и на финансовые учреждения в целом, но в реальности эту панику вызвала безумная спекуляция, неплановое развитие промышленности, некомпетентное (и зачастую и нечестное) ведение банковского дела и, по данным одного делового журнала того времени, «стремление заработать за счет отдельных людей и всего народа». Число незаконных банков множилось, спекуляция охватывала все виды ценностей, и наконец наступил неминуемый крах, принесший с собой большое число банкротств, потерю сбережений, общую безработицу и острое недовольство рабочих, особенно в товаропроизводящих районах. Паника докатилась до Лондона, где три американских банкирских дома были вынуждены приостановить свою деятельность из-за «огромных и расточительных» спекулятивных сделок. За этим последовали ликвидация значительного количества американских ценных бумаг и отказ от новых предложений. Ситуация еще больше осложнилась, когда несколько американских штатов аннулировали свои иностранные долги.

Государственный долг, составлявший в 1820 году двенадцать миллионов семьсот девяносто тысяч долларов, в 1838 году вырос до ста семидесяти миллионов. К тому же большинство долговых обязательств находились в собственности Европы, а именно они составляли основу развития американского иностранного инвестиционного банковского дела, на котором и процветала «Джордж Пибоди и К°». Американский план активно поддерживал промышленность посредством защиты тарифов и выделения государственных субсидий в помощь частным предприятиям, особенно для улучшения транспортной системы. К 1836 году на строительство каналов и железных дорог ушло более девяноста миллионов долларов, из которых пятьдесят процентов представляли собой государственные облигации, принадлежавшие главным образом британским инвесторам. Использование государственных денег сопровождала значительная коррупция, многие предприятия были беспринципно спекулятивными и плохо управлялись, а правительства некоторых штатов даже не ставили конкретных условий погашения долгов. Во время паники 1837 года потерпели крах многие плохо управлявшиеся спекулятивные предприятия, ситуация быстро ухудшалась, и в 1841 году девять штатов прекратили выплату процентов, а три отказались от своих долгов.

Такие действия потрясли европейских инвесторов и создали угрозу для иностранного инвестиционного банковского дела. Джордж Пибоди обратился к штатам с призывом «сохранять свою коммерческую честь» и потребовал пообещать, что они вскоре возобновят выплату процентов и полностью выполнят свои обязательства. Пибоди посвятил себя выполнению задачи восстановления доверия к американскому кредиту и, по словам Эдварда Эверета, сотворил чудо – честный человек превратил бумаги в золото. Пибоди стал скупать значительно обесцененные государственные облигации, восстановил доверие к штатам и тем самым снизил финансовую напряженность. Сам же он значительно увеличил свое состояние, когда эти ценные бумаги стали расти в цене, благодаря укреплению данного доверия к стране.

Среди таких плохо управляемых предприятий, финансируемых главным образом из государственных денег, оказалась «Чесапик и Огайо кэнл компани», финансовым агентом которой в Англии была «Пибоди и К°». Этот канал представлял собой совместное предприятие Мериленда, Вирджинии и национального правительства и соединял реки Потомак и Огайо. Его строительство началось несмотря на появление железных дорог, так как расчетливые и дальновидные бизнесмены утверждали, что железные дороги в ближайшие годы еще не обретут практического значения. Строительство канала «Чесапик и Огайо» и железной дороги «Балтимор и Огайо» началось примерно в одно и то же время, и оба проекта включились в борьбу за общественную и правительственную поддержку. Эта борьба достигла конгресса, где один из выступавших заявил, что канал «Чесапик» не сможет устоять перед более совершенными железными дорогами, в то время как президент «Чесапик» осуждал «иллюзии конгресса в пользу железных дорог». Потом стало совершенно ясно, что железные дороги более практичны, чем каналы, но, несмотря на это, «Чесапик и Огайо» не сдавался и получил дополнительные средства от национального правительства и штата Мериленд. Хотя эти деньги намного превышали изначальную оценку стоимости строительства, канал все еще не был достроен из-за плохого руководства и расточительства{1}1
  Для снижения стоимости строительства «Чесапик и Огайо кэнл компани» импортировало по контракту большое количество рабочих из Ирландии и Голландии. Рабочих преследовали болезни, они бунтовали против низкой зарплаты и плохих условий труда, и время было упущено. Нескольких бежавших рабочих арестовали в Балтиморе, но симпатизировавшая им толпа освободила их. Секретарь компании заклеймил этих людей как «чуму», и на этом импорт рабочей силы прекратился (Уорд Джордж Ф. Начало осуществления проекта «Чесапик и Огайо кэнл». С. 90–92).


[Закрыть]. Денежный кризис 1839 года едва не закончился крахом этого предприятия. Его директора сетовали на то, что задолженность предприятия, обеспеченная облигациями штата Мериленд, позволила «банкам и банкирам установить время выплат и обогатиться таким образом за счет компании, вызвав необходимость незамедлительной продажи этих облигаций». Это походило бы на правду, если бы сами директора не искали козла отпущения за свое плохое руководство и упорное продолжение строительства канала, который явно должен был уступить место железной дороге. Часть долга «Чесапик» на один миллион двести пятьдесят тысяч долларов находилась в Европе и обеспечивалась облигациями под гарантии «Пибоди и К°». Из-за ослабления доверия к штату Мериленд ценность этих облигаций значительно снизилась, однако директора утверждали, что Пибоди пошел при их продаже на чрезмерные уступки и «поставил нас в очень трудное положение». Тогда Пибоди попросту отказался быть фискальным агентом компании, не пожелав более участвовать в делах плохо управляемой корпорации.

В период между 1840 и 1857 годами железные дороги развивались бурными темпами, и ценные бумаги американских железных дорог стали излюбленной целью европейских инвесторов. Быстрое развитие системы железнодорожного транспорта состоялось во многом благодаря импорту иностранного капитала. Среди многочисленных эмиссий, которые в 1853 году размещала «Пибоди и К°», были акции и облигации «Огайо и Миссури рэйлроуд», которая не смогла собрать дополнительный капитал в самих Соединенных Штатах.

Хотя государственные денежные дотации от правительств штатов и содействовали строительству железных дорог, от национального правительства такая помощь не поступала вплоть до 1850 года. Конгресс тем не менее оказывал железным дорогам косвенную поддержку путем понижения тарифов на рельсы и импорт других металлоизделий (несмотря на протесты производителей металла), посредством предоставления банковских привилегий и освобождения от налогов. На железных дорогах стали появляться спекуляция, плохое управление и коррупция, но они не принимали каких-либо катастрофических размеров вплоть до окончания Гражданской войны. «Эри рэйлроуд» пользовалась худой славой из-за плохого руководства и деморализации. Она оказалась игрушкой в руках пиратов бизнеса, сначала Джекоба Литтла, а затем – Дэниела Дрю.

Будучи страной-должником, Соединенные Штаты почти всегда проводили либеральную международную политику. Просматривался также и определенный аппетит к некоторому территориальному расширению, но это все сводилось к созданию поселений в неосвоенных диких регионах Америки, а не к империалистической экспансии (за исключением того, что рабовладельцы Юга стремились аннексировать латиноамериканские земли, чтобы создать там свою империю и ограничить власть северных штатов «освобожденного труда»). Политическая доктрина божьего промысла оставалась в тени до начала интенсивного развития монополистической промышленности и финансов. Корнелиус Вандербилт, прошедший путь от паромов до пароходов и ставший мастером беспринципной конкуренции, занимался созданием транспортных предприятий в Никарагуа, на основе которых появилась первая иностранная американская железная дорога. Когда американские законодатели отобрали у него франшизу и продали ее другим, Вандербилт для возвращения своей собственности использовал характерные хищнические методы концессионеров. Это явилось преддверием империализма (в мягком виде), но не принесло сиюминутных результатов. Соединенные Штаты были полностью поглощены своим собственным внутренним развитием.

Бурно развивающаяся американская промышленность поразила другие страны своими достижениями на Лондонской промышленной выставке в 1851 году. Участие Соединенных Штатов в этой выставке стало возможным благодаря финансовой поддержке Джорджа Пибоди, в то время как конгресс не выделил на это никаких ассигнований. Выставка достижений американских производителей привлекла к себе огромное внимание. Британцев восхитила сотня паровых станков, использовавшихся для производства частей винтовки Спрингфилда, и, по словам одного журнала, Англия получила больше пользы от американской экспозиции, чем любая другая страна. Благодаря огромному числу изобретателей (большинство из которых мало что получило от своих изобретений) Соединенные Штаты быстрыми темпами совершенствовали свои технологии, во многом опередив другие страны в деле использования взаимозаменяемых механизмов, автоматических станков и стандартизации. В период между 1850—1860-ми годами производство железа и текстиля возросло на шестьдесят пять процентов, значительно вырос экспорт и производство локомотивов, станков и других товаров из железа и стали.

Но этот прогресс, так или иначе, прерывали перемежающиеся периоды процветания и депрессии в промышленности и торговле, и все это завершилось паникой 1857 года, которая чуть не разорила «Пибоди и К°». Ситуация была еще хуже, чем в 1837 году. Положение всех промышленных городов было «абсолютно удручающим». И опять причиной финансового краха стали неплановое развитие промышленности, избыточное строительство железных дорог, бешеная спекуляция землями Запада и плохое управление финансами. Представитель Пибоди в Америке, «Дункан, Шерман и К°», едва избежала банкротства. Кризис больно ударил по промышленности и финансам Британии и особенно по расположенным там американским банкирским домам, чьи представители в Соединенных Штатах не имели возможности перечислять деньги. «Пибоди и К°» испытывала нехватку фондов, а их акцепты составляли всего два миллиона триста тысяч фунтов в то время, когда деньги можно было получить только через Английский банк. Джуниус Морган (ставший в 1853 году партнером «Пибоди и К°») провел переговоры о займе в восемьсот тысяч фунтов и получил обескураживающий ответ: «Банк выдаст этот заем при условии, что «Пибоди и К°» прекратит свою деятельность в Лондоне после 1858 года». Но Джордж Пибоди был бойцом. Он бросил вызов Английскому банку, мобилизовал мощную британскую поддержку, получил-таки заем и успешно пережил кризис. После этого Пибоди практически отошел от дел, и Джуниус Морган занял в компании главенствующее положение.

В это время двадцатилетний Джон Пирпонт Морган работал клерком в «Дункан, Шерман и К°». Эту фирму спасла от банкротства «Пибоди и К°», а Джуниус Морган, воспользовавшись возможностью, попросил их сделать его сына партнером. Получив отказ, младший Морган занялся самостоятельным делом в банковском бизнесе своего отца и постепенно стал выполнять функции американского представителя «Пибоди и К°».

Дж. Пирпонт Морган был практически единственным из капитанов промышленности и финансов, кто пришел к власти после Гражданской войны и кто не добился этого самостоятельно, а был сыном богача – миллионера Джуниуса Моргана. Этот факт много значил в его восхождении к вершинам власти.

До двенадцати лет молодой Морган жил в Хартфорде. Несколько лет он находился под наблюдением врача из-за проблем с легкими, а в четырнадцать поступил в английскую среднюю школу в Бостоне. Он мало общался с другими сыновьями богатеев, был сдержан, молчалив и враждебен. В школе Морган учился средне, был медлительным, горделивым и слыл занудой; не блистал, но учился усидчиво и упорно. Его таланты особо проявились при изучении математики. После окончания школы здоровье все еще оставляло желать лучшего, и Морган провел некоторое время на Азорских островах, а затем совершил турне по Европе и отучился два года в университете Гёттингена, где добился хороших результатов в математике (но более ни в чем другом).

Сын беспокоил Джуниуса Моргана: «Что мне с ним делать?»

Отца настораживала внутренняя сдержанность молодого человека, его резкий, властный и замкнутый нрав (который только частично являлся результатом врожденного кастового высокомерия) и явное отсутствие таланта. Никакой искорки, никакой тяги к работе – все это особенно беспокоило старого Джуниуса. Династический импульс побуждал его сделать единственного сына банкиром, чтобы тот продолжил его бизнес в доме Морганов. Джуниусу Моргану все же удалось это сделать, но лишь после еще одного тревожного периода.

Под грубоватой и высокомерной сдержанностью молодого Моргана скрывалось что-то чувствительное, почти романтическое – возможно, это было влияние матери Пирпонта. Он старательно это скрывал, но с ним происходили мистические вещи – он воспылал огромной любовью к женщине, которая была предрасположена к туберкулезу и находилась на грани смерти. Его возлюбленная, Амелия Стерджес, отклонила предложение Моргана выйти за него замуж, но двадцатидвухлетний молодой человек настаивал на своем. Человек, которому судьбой было предначертано повелевать людьми, в тот момент умолял. Человек, которому предстояло бросить вызов антагонистам и общественному мнению, в тот момент бросал вызов смерти. Его возлюбленная находилась в Париже, и Морган отправился туда, оставив свой бизнес (сплошное беспокойство для старого Джуниуса: «Что мне с ним делать?»). Они поженились, но через три месяца Амелия умерла, несмотря на отчаянное противостояние смерти его огромной любви… Романтично!.. Но такого с ним никогда больше не произойдет. Морган похоронил свои сентиментальные, почти романтические черты под грубой мужественностью сильного, молчаливого человека, с головой погруженного в бизнес. Потом эти качества, которые Морган подавлял в себе как слабость, проявлялись только в его любви к красоте Средневековья. Власть стала его идеалом, погоня за ней – его романом, а любовь свелась к покорению женщин, которые служили лишь атрибутом его власти.

Впоследствии Дж. Пирпонт Морган сконцентрировал все свое внимание на банковском деле, и старый Джуниус перестал беспокоиться. Стремление к могуществу придавало ему энергии, он взялся за дело и никогда больше не отступался, вплоть до момента за три месяца до смерти. Финансы превращались в ведущую силу экономической жизни, принимая все новые формы и функции. Идя в ногу с развитием финансов и их радикальными изменениями, Морган упрямо продвигался к высшей власти на американской сцене. История банкирского дома Морганов – это история трансформации американского капитализма в разгар экономической гражданской войны путем централизации промышленности и финансов. Некоторые становятся значимыми фигурами, гиперболизированным отражением чаяний обычных людей и происходящих событий, и это, как правило, происходит с проповедниками и политиками. Морган же стал выдающимся человеком, в котором многократно и сконцентрированно отразились фундаментальные изменения в промышленных и финансовых учреждениях, власть, блеск и великолепие американской денежной аристократии.

Часть вторая
Гражданская война

Глава 6. Война и карабины

– Что это ты выдумываешь? – строго спросила Гусеница. – Да ты в своем уме?

– Не знаю, – отвечала Алиса. – Должно быть, в чужом. Видите ли…

– Не вижу, – сказала Гусеница.

– Боюсь, что не сумею вам все это объяснить, – учтиво промолвила Алиса.

Алиса в Стране чудес

Моральные аспекты, как правило, отступают перед силой экономических учреждений, если только они не выражают интересы конкурирующих организаций и не служат им. Моральное неприятие рабства Гаррисоном, Пирпонтом и другими постепенно сходило на нет, пока не приобрело новый импульс и не превратилось в определенную идеологию неразрешимого социального и политического конфликта.

Индустриальные преобразования привели к конфронтации между аграриями и промышленниками, которую еще больше обострила проблема рабства, а рабовладельцы, по сути, сами были аграриями. Индустриализация сформировала экономические и политические учреждения, антагонистические в равной степени как к аграрной демократии, так и к рабовладельческой системе. Вместе с тем сельское хозяйство Севера благодаря своему свободному и индивидуалистическому характеру породило капиталистическое предпринимательство, которому противилась статичная и реакционная система рабовладения. Каким бы компромиссным ни было отношение капитализма Севера к апологетам рабства, его прогрессивная экономика не могла не столкнуться в острой борьбе с рабовладельческой экономикой. Приведенные в отчаяние укреплением экономического и политического могущества Севера, стоявшие перед острой альтернативой – расширяться или разориться, рабовладельцы, в период, когда они еще контролировали национальное правительство, пророчески отмечали несовместимость свободного и рабского труда, предприятий бизнеса и рабского сельского хозяйства. Государственные деятели Юга доводили до бешенства промышленников и финансистов, отказывая им в принятии законодательных мер, необходимых для индустриального развития, а рабочих и новых поселенцев – отклоняя их требования о «бесплатной раздаче земли» в ходе своей кампании по захвату западных земель для рабовладельцев.

Между соперничающими экономическими и политическими системами и ведомствами началась бескомпромиссная борьба за власть. Трансформированная по логике вещей из моральной проблемы в вопрос практической политики, борьба против рабства переросла в настоящую войну. Освобождение негров (как цель этой войны) стало идеологией капитализма, которому было жизненно необходимо покончить с рабством. Эта война носила социальный характер.

В начале войны Джону Пирпонту было семьдесят шесть лет, но он все же записался капелланом в Армию союза{2}2
  Слабое здоровье заставило Пирпонта отказаться от службы в армии. Министр Салмон П. Чейз предоставил ему работу в Министерстве финансов по составлению резюме принятых постановлений. Очевидно, между Джоном Пирпонтом и его дочерью-миллионершей, зятем и внуком произошел разрыв, и он умер в 1868 году в бедности. Среди его бумаг находилась долговая расписка на полторы тысячи долларов, индоссированная одним бостонским издателем (Вильсон Джеймс Гранд. Браян и его друзья. С. 381–382).


[Закрыть]. Его двадцатичетырехлетний внук, Дж. Пирпонт Морган, не пошел в армию ни добровольно, ни по призыву, хотя и оставался вдовцом вплоть до 1865 года (он женился на Франсис Луизе Трейси и имел трех дочерей и одного сына, Джона Пирпонта Моргана, младшего, родившегося 7 сентября 1867 года). Богачи избегали призыва в армию, нанимая вместо себя за триста долларов добровольцев, подбор которых вскоре превратился в организованный и прибыльный бизнес. Объявления с предложением стать такой заменой можно было видеть довольно часто: «Для службы в армии джентльменам будут предоставлены замены, если они отправят свои заказы в офис Ассоциации торговцев, банкиров и обычных добровольцев».

Кроме Моргана, в Гражданской войне не участвовали и другие капитаны промышленности и финансов, среди которых пышно процветал «пацифизм». Джей Гулд оказывал посреднические услуги, здоровяк Джим Фиск продавал правительству одеяла с достаточной прибылью для себя, Уильям Г. Вандербилт занимался фермерством, Джон Д. Рокфеллер инвестировал свои сбережения в переработку нефти, Эндрю Карнеги находился на гражданской службе, а Филип Армур спекулировал свининой (когда близилась победа Союза, он провел «короткую» продажу своего дела и выручил на этом два миллиона долларов). Призыв «сделать людей свободными» не трогал этих людей, прикидывавших свои шансы к обогащению: пусть погибают другие, а они должны делать деньги.

Во время войны сын Джуниуса Моргана сконцентрировал свое внимание на бизнесе в фирме, которая называлась «Дж. Пирпонт Морган и К°, частные банкиры». На бирже, в тени Уолл-стрит, где он позже правил бал, высокомерный и массивный молодой человек занимался своим бизнесом, главным образом обменом иностранной валюты. Ничто в его облике (помимо сосредоточенности на бизнесе) не привлекало внимания и не указывало на то, что вскоре он станет мастером делать большие деньги. Уже потом люди пытались создать вокруг молодого Моргана некую ауру, приписывая ему такое «впечатляющее» высказывание: «Однажды мы покажем себя как самая богатая страна мира с точки зрения естественных ресурсов. Для этого придется поработать, и работать интенсивно, чтобы превратить наши ресурсы в деньги и оплатить ими стоимость войны, как только она закончится».

Но это заявление отнюдь не являлось чем-то значительным или оригинальным, такие разговоры в те дни были обыденным явлением. Морган слыл перспективным молодым человеком, полностью погруженным в банковский бизнес в сравнительно узких рамках, преследующим обычную рутинную цель – делать деньги, а война оставалась лишь одним из аспектов этого дела. Занимаясь этим в надежде на большую прибыль, Дж. Пирпонт Морган принял участие в сделке, которую комитет палаты представителей потом охарактеризовал как мошенническую попытку заполучить от правительства сорок девять тысяч долларов поверх цены проданной собственности, и даже назвал «преступлением против государственной безопасности».

Эта сделка Моргана вошла в список мошенничеств с военными контрактами, который указывал на исключительно низкий уровень тогдашней деловой морали. Через шесть недель после начала войны «Нью-Йорк таймс» писала о том, что поступает большое количество вполне обоснованных жалоб на широкую коррупцию и расточительство в отношении контрактов для нашей армии и флота. Палата представителей незамедлительно создала комитет для расследования этого дела. Потом его председатель частным образом докладывал министру финансов Салмону П. Чейзу об организованной системе мародерства, грабежа, мошенничества, расточительства и спекуляции.

Обвинения были полностью подтверждены фактами. В мире бизнеса спекуляция и погоня за прибылями процветали угрожающе и бесстыдно, что только усугубляло тяготы войны и возможность катастрофы. В то время как одинокий человек в Белом доме (в трудные времена практичный политик всегда становится великим) пытался воплотить свои мечты в реальность, а солдаты в полной мере проявляли свою преданность под музыку «Он умер, чтобы сделать людей святыми, а мы умрем, чтобы сделать людей свободными», пираты бизнеса рассматривали эти грандиозные события героического века с точки зрения затрат и прибылей. Но дух нации царил не в них, а в тех людях, которые ответили на призыв стать добровольцами и пели на марше: «Мы идем, отец Авраам, еще триста тысяч», – именно в этих людях и в том, кто разбудил их преданность.

Искатели прибылей присосались к правительству, как на Севере, так и на Юге. Мошенничество приобрело систематический характер, и это успешно совершалось уже в течение ряда лет, по словам министра Чейза. Под покровительством правительства возник целый легион посредников, которые с помощью и под покровительством коррумпированных политиков заключали контракты и продавали их производителям с большой прибылью для себя, а производители соответственно слегка повышали свои цены. Большая часть денег, выплачиваемых правительством по контрактам, попадала в руки мошенников и приносила им сверхприбыли. В 1862 году комитет палаты представителей сообщал о крупных махинациях, совершенных при закупках вооружений и обмундирования, а сотрудники Министерства финансов и Военного ведомства, подрядчики по контрактам, политики и банкиры сговорились, чтобы обманывать правительство. Прибыли от продажи оружия правительству были огромными, сообщалось в отчете комитета по расследованию, и все это организовала система брокеража, настолько беспринципная и нечестная, настолько равнодушная к успехам страны, что ее вполне можно приравнять к фактической измене родине. Но ни проведенное расследование, ни увольнение военного министра не улучшили в какой-либо мере сложившуюся ситуацию, в результате чего один из членов палаты представителей так сказал в 1863 году: «По истечении двух лет мы наблюдаем ту же самую систему вымогательства, мошенничества и казнокрадства». В обществе поднялся шум: «Коррупция нас погубит!»

Комитет по расследованию сообщал о ста четырех случаях мошенничества и отказал в выплате семнадцати из пятидесяти миллионов долларов по контрактам. Это дело показало, что Дж. Пирпонт Морган был связан с финансированием продажи правительству его собственных вооружений и получил от этого огромные прибыли. Эти факты отражены в отчетах конгресса «Дело № 97. Дж. Пирпонт Морган. Запрос об оплате артиллерийско-технического снаряжения… Сноска на специальное распоряжение военного министра… Востребовано 58 175 долларов».

В 1852 году инспектирующие армейские офицеры признали непригодным для использования некоторое техническое имущество, среди которого оказалась партия карабинов Холла. Впоследствии эти карабины время от времени продавались по цене от одного до двух долларов за штуку. После начала войны авантюрист Артур Истман провел переговоры о покупке этих карабинов. После долгого обсуждения цены и условий Военное ведомство выпустило инструкции о продаже Истману пяти тысяч карабинов по цене три с половиной доллара за штуку «при условии незамедлительной оплаты». Предполагаемый покупатель, не обладая собственными средствами, попытался приобрести карабины партиями по тысяче штук с оплатой в течение девяноста дней, но получил отказ. Истман не смог собрать необходимые деньги, и один коррумпированный спекулянт, Симон Стивенс, согласился дать ему взаймы двадцать тысяч долларов в обмен на право удержания карабинов до уплаты долга (карабины Истман еще не приобрел, и они все еще оставались собственностью правительства) и согласие продать их Стивенсу по двенадцать с половиной долларов за штуку. Все, что предлагал Истман в этой сделке, – это письмо из Военного ведомства, которое магическим образом принесло ему прибыль в двадцать тысяч долларов. Но Истман получил не деньги Стивенса, а чек, выписанный «Дж. Пирпонт Морган и К°», который Истман продал «Кетчум, сын и К°». По свидетельству Морриса Кетчума, эта компания ожидала «получить свои деньги от господина Моргана, когда он их получит». (Кетчум отказался сообщить комиссии по расследованию, какова была его прибыль от этой сделки, поскольку «правительство не имеет права вмешиваться в мой личный бизнес».)

Несмотря на острую нужду в вооружениях, правительство не использовало ни один из карабинов Холла, которые были признаны непригодными и опасными для военного использования. Симон Стивенс предложил продать карабины генералу Дж. К. Фримонту, сообщив в своей телеграмме: «У меня есть пять тысяч карабинов на продажу». Это было неправдой, никакой покупки не было, карабины оставались собственностью правительства и хранились в правительственном арсенале. Остро нуждавшийся в оружии Фримонт, «который в бизнесе был нежный, как девушка, и доверчивый, как женщина», принял предложение Стивенса, но уже по цене двадцать два доллара за штуку. День спустя после получения телеграфного согласия Фримонта Артур Истман купил пять тысяч карабинов у Военного ведомства по цене три с половиной доллара за штуку, а выплату семнадцати тысяч четырехсот восьмидесяти шести долларов произвел Дж. Пирпонт Морган. Как сообщал комитет по расследованию, когда состоялась «продажа» карабинов генералу Фримонту, оружие все еще являлось собственностью правительства, и предложение состояло в продаже правительству его собственного оружия… Правительство не только в один прекрасный день продало оружия на семнадцать тысяч четыреста восемьдесят шесть долларов, которое само же за день до этого согласилось выкупить за сто девять тысяч девятьсот двенадцать долларов (причем Соединенные Штаты потеряли на этой сделке девяносто две тысячи четыреста двадцать шесть долларов), но и фактически предоставило деньги для выплаты самому же себе семнадцати тысяч четырехсот восьмидесяти шести долларов, которые в результате и получило. Более того, это оружие было более опасным для самих войск Союза, чем для конфедератов.

Заговорщики успели переправить две с половиной тысячи карабинов. Вполне понятно, что они не собирались доставлять остальные карабины до того, как Дж. Пирпонт Морган не получит пятидесяти пяти тысяч пятисот пятидесяти долларов за первую партию, то есть через сорок дней после «продажи», несмотря на то что генерал Фримонт настоятельно просил их «поторопиться». Их опасения были оправданными. В выплате за вторую партию карабинов им было отказано, и чек Моргана на пятьдесят восемь тысяч сто семьдесят пять долларов вернулся к военному министру, который передал его в комитет, расследовавший правительственные контракты. После сурового обличения всех участников этой сделки комитет по требованию Моргана выделил девять тысяч шестьсот семьдесят восемь долларов плюс одну тысячу триста тридцать долларов за брокераж. Морган настаивал на том, что его требование о выплате было оправданным, так как его дом из благих намерений выдал аванс господину Стивенсу под гарантии его соглашения с генералом Фримонтом. Это заявление о «благих намерениях» комитет отверг, поскольку Морган отказался обнародовать условия, на которых аванс был выдан Стивенсу. Комитет заявил следующее: «Основываясь на нежелании упомянутого дома («Дж. Пирпонт Морган и К°») предоставить данные об условиях, на которых состоялась выплата аванса, не будет несправедливым утверждать, что если бы эти условия были обнародованы, то они могли бы предоставить свидетельства того, что во время переговоров по поводу фондов явно имелись определенные сомнения в достаточности гарантий и что к доверию, которое, как было заявлено, существовало между сторонами, примешивалась значительная доля недоверия».