Текст книги "Девочки мадам Клео"

– Что ж, он мне очень понравился. Жаль, что нам это не подойдет.

Питер нахмурился:

– Простите?

– Это не наш материал, Питер. Если вы почитаете наш журнал, то увидите, что мы пишем о личностях. Так вот, если бы вы взяли интервью, скажем, у одной из девушек и рассказали бы, что, – уж я не знаю, как выразиться, – ну, скажем, что на стезю проституции она ступила от отчаяния, из-за изнасилования, виновником которого был Эд Кох[1]1
  Мэр города Чикаго


[Закрыть]. Вот тогда мы получили бы нечто, что нас могло бы устроить.

– Мне кажется, я чего-то недопонимаю, – сухо сказал Питер. – Я полагал, что вы меня позвали из-за статьи.

Про себя он твердил заученное им заклинание доктора Бенедикта:

«Я спокоен, я спокоен».

– Вообще-то у меня есть работа, которую я хотела бы заказать именно вам, – сказала она, прерывая приговор, который он выносил надежде.

– Я, право, не пишу портретов.

– Ну да. Вы глубокомысленный аналитик, журналист-международник. Авторитетный и знаменитый, – ласково говорила она.

– Был авторитетным и знаменитым.

– Вот-вот. Тогда вы понимаете, что я хочу сказать, – произнесла она уже без тени приязни в голосе.

Питер сердито посмотрел на нее. Что за чушь собачья? К чему клонит эта женщина?

– Извините, не понимаю.

– У вас были свои собственные очаровательные пятнадцать минут, Питер. Скандальная речь по национальному телевидению – весьма эффектный материал. Ваше исчезновение с журналистского подиума лишь подогреет интерес. Люди хотят знать, почему так произошло, и лучше вас никто не сможет рассказать про это.

Питер рывком вскочил с шезлонга и сунул руки в карманы.

– А вы, значит, помните? – резко спросил он.

– Как же мне не помнить? Разве вы забыли, что я та самая девушка, которая исповедует постулаты Уорхола? Обидно за вас – после того, как вы всю жизнь на них пахали. Что случилось?

– Какой-то подлец спалил меня за то, что я принял чаевые в виде девушки с бездонными глазами, – сказал он, указывая пальцем на экземпляр статьи, лежавшей в развернутом виде на письменном столе Федалии. – Когда-нибудь, когда соберусь с силами, не пожалею времени, чтобы выяснить, кто именно всадил мне нож в спину.

– Очень жаль, что в рассказе вы не сделали на этом акцента. Смею думать, что это крайне интересно – и мне, и, уверена, моим читателям тоже.

– А я смею думать, что история эта гадкая, печальная и навсегда забытая.

Федалия покачала головой точно маятником, отчего ее волосы разметались по лицу.

– Ошибаетесь. А-ши-ба-етесь. Аш-шибаетесь, мистер Ши. Все куда сложней. Всегда так. Вот благодаря чему наш журнал имеет такой успех. Мы выискиваем те годы, которые ведут к четверти часа славы. – Она сделала паузу и направила на него долгий твердый взгляд. – Какие еще найти слова, чтобы вы изменили свое решение?

Питер сделал глубокий вздох.

– Не надо слов, – мягко сказал он. – Мне это не под силу. Слишком мучительно.

– Что? Писать о помешательстве? Что может быть в этом постыдного? Ну согласитесь, когда люди рассказывают о том, как они упали на самый низ, а потом опять поднялись наверх, это очень поучительно. Вернуться из «желтого» дома – вот задача для многих тысяч. Стыдливость вышла из моды. Сейчас главное – победа над самим собой. Приз – триумф.

– Как вы можете быть такой безжалостно оптимистичной? – хмуро глядя на нее, сказал Питер. – Я, черт побери, уничтожил себя.

Федалия подняла обе ладони в наигранном испуге.

– Да? – сказала она. – Используйте это. Это ваше, вы жили этим. Ваш опыт, может статься, окажет кому-нибудь помощь.

Питер покачал головой:

– Слишком рано. Я не в форме.

– Создается впечатление, что вы и не хотите быть в форме.

Чтобы подавить захлестывающее его волнение, он сделал несколько коротких вдохов.

– Второй психиатр мне не нужен, спасибо, – выпалил он.

Произнеся эти слова, он тут же пожалел. Было что-то доброе в этой женщине, несмотря на всю кажущуюся жестокость ее поведения.

– Я знаю, что вы думаете, – мягко сказала она. – Вы думаете, что если когда-либо и решитесь рассказать миру о том, что с вами случилось, то сделаете это в каком-нибудь престижном издании, вроде приложения к «Таймс» или «Вэнити фэйр».

Питер взглянул на нее и медленно кивнул.

– Возможно.

– Они уже обращались к вам?

– Нет, конечно нет. Что я для них? Предание?

– Может, да, а может, и нет. Я готова заплатить десять штук, чтобы узнать. – Она взяла со стола карандаш, черканула им в блокноте, вырвала страницу и протянула ее ему. – Вот мой вексель, приклейте себе в ванной.

– Послушайте, мисс... Налл, – сказал он. – Я пришел к вам потому что Венди сказала, будто вы заинтересованы в том, чтобы заказать мне материал. Так оно и есть, но это не то, чем я готов сейчас заняться.

– Вы измените свое решение, – сказала она, улыбаясь. – У вас была полоса невезения. Во всяком случае, когда вы устроили скандал, это был чистый театр. Люди мусолили это неделями. Послушайте, Питер, вы же, в конце концов, не убийца, которого разыскивают в трех штатах. Перестаньте вы относиться к себе так серьезно.

Питер улыбнулся. Потом рассмеялся. Это было чудесное чувство. Он так давно не смеялся.

– То же самое мне говорит мой психиатр.

– Может быть, я поменяю профессию.

Он опустил ее записку в карман пиджака.

– Дайте мне время подумать, Фидл. Хорошо?

– Ладно. Надеюсь, вы будете думать быстро.

– Извините, если невольно нагрубил, – сказал он. – И благодарю вас. Вообще, получить предложение написать что-то – это для меня луч света после года пребывания в кромешной тьме.

Федалия встала и снова протянула ему руку.

– Ну что ж, дружок, загорай, пока можешь.

Целый месяц бессонных ночей после их встречи Питер не мог думать почти ни о чем ином, как только о предложении Фидл описать его мучительную историю. Эта мысль преследовала его, как зубная боль.

Однажды вечером в пятницу, спустя месяц после встречи с Федалией Налл, Питер сел за свой верный, видавший виды портативный «ремингтон». Почти антикварная машинка объездила с ним весь мир.

Дрожащими руками он заправил в машинку лист бумаги и опустил пальцы на клавиши. Но заставить их бегать по ним он никак не мог.

Телевизор стоял у него за спиной, свет экрана многочисленными огоньками отражался в маленьких оконных стеклах напротив письменного стола. В нем шевельнулось воспоминание, как выходить из стопора. Да, стоило попытаться. Он вытащил из-под кушетки телефонный справочник и начал листать его, ища страницу на букву «Н». На эту букву значилось лишь две фамилии Налл: некий Франклин Налл, Девяносто Четвертая улица, и некто Ф. Налл, Гремерси-парк. Это наверняка Фидл. Один инициал мог принадлежать только незамужней женщине.

Он взглянул на часы. Без малого десять.

«Великолепно, – кисло подумал он. – В такое время, к тому же в пятницу, дома сидеть не будет, где-нибудь предается развлечениям, недоступным простым смертным. Придется ограничиться беседой с автоответчиком».

– Мисс Налл? Вы человек или машина? – спросил он, услышав ее голос после первого же звонка.

– Это похоже на неприличный звонок от Камю, – со смехом сказала она. – Привет, Питер.

– Привет, вы узнали мой голос?

– Конечно.

– Польщен, – сказал он, откидываясь на спинку стула и со стуком водружая пятки на заставленный всякой всячиной журнальный столик. – Прошу прощения, что беспокою вас своим звонком в столь неурочный час.

– Единственное, за что вам не вымолить у меня прощения, так это за мисс Налл.

– Извините, наверное, я слишком долго прожил в Европе... Федалия.

– Фидл, – поправила она. – Выключите телевизор. Я плоховато вас слышу.

Питер потянулся и убрал звук. Когда он вновь приставил трубку к уху, она сказала:

– Лучше. Что за видеофильм вы смотрите?

– Видео? О! Я такими чудесами техники не пользуюсь.

– Боже праведный! А унитаз у вас в туалете смывной?

– Только что привезли, – ответил он, поддерживая игру. – Послушайте, я вот по поводу чего звоню...

– Да?

– Та компьютерная штуковина, которую я видел на вашем письменном столе, трудно ею пользоваться? Им управлять так же трудно, как истребителем «Ф-16», или трехпалое существо с ним может справиться тоже?

– Сущие пустяки, надо только научиться.

– Я поклялся, что никогда не брошу машинку, но произошло нечто ужасное. Как наваждение какое-то. Не могу написать ни слова. Более того, не могу даже печатать. Вот мне и подумалось: если достать новые рабочие инструменты, это что-то изменит?

– О, еще как. Это в корне изменит вашу жизнь, – сказала она.

Ее голос вдруг оживился.

– Но вам не нужен такой монстр, каким пользуемся мы с Вики. Вам нужен лэптоп. Хотите?

– Я не знаю, чего я хочу. Просто я вижу, что почему-то ни слова не могу напечатать на любимой машинке, которая верой и правдой служила мне двадцать лет кряду. Слишком много воспоминаний, наверное. У меня такое чувство, что если я все-таки решусь, то в результате получится что-нибудь человеконенавистническое.

– Ну что ж, – сказала она, – если вы обещаете написать эту статью, журнал купит вам компьютер.

– Искушаете?

– Разумеется. Завтра часа в два-три пополудни я могла бы сводить вас в магазин. Куплю вам персональный компьютер. Вы выберете видеомагнитофон. Ну а потом покажу, как с ними обращаться.

– Я не могу принять такой роскошный дар, – сказал он серьезно. – Но я ловлю вас на слове помочь мне купить все самому. Вы действительно осознаете, во что ввязываетесь? Я только сегодня разобрался, как действует кнопочный телефон.

– Доверьтесь мне и готовьтесь к удовольствию.

– Удовольствию? От чего?

– От яркого нового мира, Питер.

Фидл была знакома с управляющим магазином электронной техники на Тридцатой улице. Всю вторую половину дня они провели у того в кабинете, пока Фидл с упорством и терпением врача-ортопеда, заново обучающего взрослого мужчину ходить, показывала Питеру, как обращаться с чудесной машиной. Сначала компьютер вызывал у него неприязнь. Но через несколько минут он понял, как все просто.

Ошеломленный чувством благодарности и откровения, Питер пригласил Фидл на ужин. Уже в сумерках они направились пешком в южную часть города, в недавно открытый маленький ресторанчик, рекомендованный ею.

В начале ужина Питер, не вполне сознавая это, испытывал неловкость. В первый раз после срыва он ужинал не один, да еще с женщиной.

Но Фидл облегчила ему задачу. Она говорила о последних новостях, о чудаках и сумасшедших, которые были частью ее жизни как редактора журнала, пригревавшего отверженных и униженных. Потом перешла к рассказу о монахинях, которые вытащили ее из грязи, со дна жизни. Она призналась ему, что делала ради того, чтобы выжить, ничего не скрывая и не извиняясь, будто речь шла не о ней, а о ком-то другом, постороннем.

Закончив невеселое повествование, Фидл выразила надежду, что не надоела ему. Рассказ Питеру нисколько не наскучил, в чем он честно и признался.

– Боже мой, – сказал он, – не понимаю, откуда у вас берутся силы.

– Все очень просто, – не задумываясь сказала она. – Когда на вас накатывает, вы смотрите прямо в глаза этим бесам, а потом все отбрасываете.

Минуту-другую оба молчали. Потом Фидл сказала:

– Итак, придя домой, вы садитесь за компьютер и начинаете работу над статьей.

Ему оставалось только кивнуть в знак согласия.

Тут только он заметил, что прическа ее совсем не похожа на ту, которая, помнилось, была при первой встрече. Он внимательно посмотрел на нее, потом отвел взгляд. Фидл нравилась ему, с ней было приятно, легко.

Питер решительно отбросил эти мысли прочь. Если он решится завязать роман, то только не с Федалией Налл. Она олицетворяла собой его окончательную реабилитацию и новое вступление в реальную жизнь. Ни в коем случае нельзя менять их, немного официальные, отношения, не стоит выходить за рамки обоюдно приятного бизнеса.

Питер поднял голову и подал знак официанту.

– Я не могу в полной мере отблагодарить вас за всю ту помощь, что вы мне сегодня оказали, – чуть напыщенно сказал он. – Это так трогательно.

– Все расходы за счет журнала, Питер. – Федалия двумя пальцами протянула официанту кредитную карточку.

Было ясно, что она давно уже держала ее наготове.

– Привыкайте, – сказала она, когда он открыл было рот, чтобы протестовать.

Улыбнулась и сняла со спинки кресла свою сумочку.

– Это не последний раз.

Он посадил ее в такси, а потом медленно повернулся и тут же поспешил домой. Закрыв за собой дверь и бросив плащ на диван, Питер тщательнейшим образом установил свою новую машину и включил. Мягкое зеленоватое мерцание экрана было единственным источником света в комнате.

Он придвинул стул, опустил пальцы на клавиатуру и начал печатать. Сначала осторожно, потом быстрей и быстрей, в два раза быстрей, чем когда-то на своем стареньком «ремингтоне».

Слова, льющиеся на экран, начинали жить своей собственной жизнью. Он работал всю ночь напролет. На рассвете сделал короткую передышку, чтобы принять душ и выпить кофе. Потом прочел инструкции к принтеру. Прогнав через принтер то, что написал, он вернулся в гостиную, чтобы прочесть. К полудню статья была закончена – самая длинная за всю его профессиональную карьеру. К тому же самая честная.

Он собрал страницы в стопку, вложил в конверт и с курьером отослал в «Четверть часа».

Фидл не изменила в статье ни слова. Она опубликовала ее в январском номере за 1989 год. В правом верхнем углу обложки черными буквами с красной полосой внизу было напечатано: «Путешествие Питера Ши по лезвию чувств».

Статья стала настоящей сенсацией.

В последующие месяцы Фидл заказала ему еще несколько материалов. Теперь, весной 1990 года, Питер Ши был общепризнанной звездой. Фидл была уверена, что именно благодаря ему растет популярность журнала. Истории Питера, рождавшиеся вроде бы из мелочей, которым обычно не придают значения, быстро становились обязательным чтением, иногда вызывая неожиданно крупные – если сопоставить с документальной основой – скандалы.

Печаль его с появлением каждой новой статьи шла на убыль, раны постепенно заживали. Медленно, шаг за шагом он возвращал себе уважение коллег и разрушенную самооценку. Разница состояла в том, что теперь он знал, как легко сломать эту новую жизнь. Он перестал воспринимать славу как нечто само собой разумеющееся. И знал, что он ценен настолько, насколько ценна его последняя статья.

Фидл взяла за обыкновение к окончанию рабочего дня приглашать его к себе в кабинет. Часто они вместе ужинали или выпивали. Их совместные вечера были наполнены теплотой, легкомыслием, но не романтикой. Когда весной 1990 года Питер сказал Фидл, что считает ее своим лучшим другом, она впала в серьезную депрессию.

Как-то она отправила его в командировку брать интервью у растратчика с Ямайки; спустя минуту-другую после его ухода в дверях кабинета показалась голова Вики.

– Видела, какая на нем одежонка? – спросила Вики, показывая глазами, сколь высоко оценила мягкую кашемировую спортивную куртку, которая была на Питере.

– Ну, – мрачно подтвердила Фидл из-за своего письменного стола. – Я сама и подобрала. Во всяком случае, указала ему на рекламку и помогла купить подешевле.

– Боже, какой же он хорошенький, – воскликнула Вики, направляясь к буфету, чтобы по установившейся традиции наполнить бокалы в честь окончания рабочего дня. – Когда наконец этот ирландский жеребец догадается обратить на тебя внимание? Я вижу, как ты по нему сохнешь.

Фидл взглянула на часы и кивнула.

– Этот «ирландский жеребец», расистская ты чистоплюйка, тащит на себе этот блядский журнал. Кроме того, – сказала она, защищаясь, – я его лучший друг.

– Блестяще, – произнесла Вики, делая большие глаза.

– Знаю, знаю, – сказала Фидл, быстро водя ручкой по листу записной книжки.

Вики налила водку, добавила туда кубики льда и поднесла бокал своему боссу.

– Твой любимый напиток, если не ошибаюсь, – мягко сказала Вики, садясь на подлокотник шезлонга.

Фидл со всего размаху швырнула ручку, которая, ударившись о стену, упала на ковер.

– Может, тебе гвоздей принести? На закуску к водке? – поинтересовалась Вики, воочию убедившись, что Фидл не справляется с охватывающей ее яростью.

Фидл заговорила было, но голос у нее сорвался. Она уронила голову на руки.

– Вот-те раз. Ты реветь собралась, что ли? – сказала Вики, потом запела фальцетом Фрэнки Валли «Взрослые девочки не плачут...»

– Заткнись, – всхлипывая, проворчала Фидл, потянулась за носовым платком, лежавшим у нее в столе, звучно высморкалась и бросила платок в сторону корзины для мусора.

– Извини, – сказала Вики.

– Да ладно.

Вики отпила глоток.

– Не могу видеть тебя такой, – сочувственно сказала она. – Плохи дела?

– Плохи, – подтвердила Фидл.

Вытирая слезы, она размазала по щекам тушь.

– Почему бы тебе открыто не признаться ему? Вы такая замечательная пара!

Фидл медленно покачала головой:

– Я просто отпугну его. Он чересчур бит, чтобы любить хоть что-то, кроме своей работы.

– Но ведь ты и есть его работа. Фидл подалась вперед:

– Виктория, я знаю, мы с тобой очень разные. Ты – гладенькая, чернокожая безбожница-малолетка, я – белая, никому не нужная католичка, в сравнении с тобой – старуха. Но мы обе женщины. И ты должна помочь мне.

– Брось, – сказала Вики, смеясь. – Не такие уж мы разные. Во всяком случае, имея в виду тему нашей беседы. Тут мы обе девчонки. – Она поставила бокал на палас и обвила руками колени.

– А ты это откуда знаешь?

– Жизнь научила. Быть женщиной – это политика. Когда мы влюблены, а нам не отвечают взаимностью, тут мы все девчонки.

Фидл опустила голову на руку, окинула взглядом стол, на котором царил невообразимый беспорядок, и тяжело вздохнула:

– Как мне быть, Вики? Скажи на милость, ведь в этом городе мужчин до черта. Я могла бы наполнить ими свою жизнь до краев. Заарканить какого-нибудь танцора, или клоуна, или гиганта секса. Но нет, надо было влюбиться в такого, который даже не видит во мне женщину.

– Не говори так, – запротестовала Вики. – Питер Ши голову бы за тебя на плаху положил.

– Я не желаю, чтобы он куда-то клал голову. Я хочу, чтобы он заметил, когда я кладу ногу на ногу. Чтобы он сидел перед моим камином, а я бы кормила его чем-нибудь вкусным. С того самого дня, как он пришел сюда, помнишь, в ужасающем костюме и белых носках. Он такой... – Фидл направила взгляд в потолок, подыскивая слово. – Такой ранимый, – наконец сказала она.

– Да, это очень привлекает в мужчине, – согласилась Вики.

Фидл с отвращением скривилась и принялась складывать в стопку бумаги на своем столе. К водке она еще не прикасалась.

– А может, он настолько замордованный, что ни одна женщина его уже не расшевелит?

Фидл покачала головой и поправила черный бархатный обруч, державший ее волосы.

– Я частенько думаю так о самой себе, Вики. У меня была когда-то другая жизнь. Я сидела в таком дерьме и помыслить не могла, что когда-нибудь из него выберусь. А появился вдруг человек и вытащил меня. Мне кажется, то же самое и я пытаюсь теперь сделать с Питером.

– Не хочешь рассказать мне об этой другой жизни? – спросила Вики.

– Ни в коем случае, – отмахнулась Фидл. – А от тебя я жду квалифицированных советов. Нечто такое, что знают такие сногсшибательные красавицы, как ты, в отличие от нас, которые наоборот.

Вики взяла свой стакан, отпила глоток.

– Гм, – произнесла она. – Тебе, пожалуй, стоило бы сбросить килограммов десять жира. Ой, пардон, я, видимо, имею шанс потерять работу.

– Веселая перспектива, – проворчала Фидл, строя гримасу. – Спасибо тебе, ты меня развлекла.

– Извините, шеф, но вы сами напросились.

– Ладно-ладно, – отмахнулась Фидл. – Но знаешь что? На жир мне наплевать. Он мне не мешает.

– А как насчет одежды, волос, ногтей, осанки? – спросила Вики, раздувая щеки. – Ты такая... ну, эксцентричная.

– Повторяю, Вики, в этом я и есть. Мне бы хотелось, чтобы Питер полюбил меня; а не ту, какой я могу казаться.

– Ты отказываешься от моих советов, топ general?

– Нет, не отказываюсь, – сказала Фидл с коротким смешком. – Я отказываюсь от карьеры актрисы. Продолжай, детка.

– Что ж, если честно, Фидл, еще неизвестно, стоит ли он твоих терзаний. Этот парень явился сюда изрядно потрепанным, а самым читаемым журналистом в городе сделала его ты. Может, ты все-таки его переоцениваешь?

Фидл наконец взяла свой бокал. Она боролась за Питера Ши почти полтора года. И теперь не могла отступиться. Она принялась рассказывать Вики о неудачной женитьбе Питера, о том, как он заливал горе вином. Вики было известно о его падении с пьедестала славы, но Фидл снова рассказывала ей – просто потому, что любила говорить о Питере Ши.

Когда Фидл наконец выговорилась. Вики поднялась и забрала со стола пустые бокалы.

– Ладно, командир, я вижу, что мне не дано изменить твое мнение о нем. Установив этот факт, объявляю нашу импровизированную вечеринку закрытой.

Фидл встала и легким движением руки смахнула со своего, на сей раз джинсового шатра воображаемые хлебные крошки.

– Ты – самое лучшее, что у меня есть, Виктория, – ласково произнесла Фидл.

Вики отвернула лицо, слегка смущенная.

– Неправда. Самое лучшее, что у тебя есть, это ты сама, о бесстрашный вождь! Не переживай. Мы завоюем его. Вот увидишь.