Текст книги "Возвращение к сыну"

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Приехав домой, Гэвин обнаружил Питера на кухне. Он очень обрадовался, увидев, как сын с невозмутимым видом знатока готовил еду животным.

– Я виделся с Норой, – сказал Гэвин, когда Питер посмотрел на него. – У нее все в порядке, данную ситуацию переносит достойно, так что нам не стоит за нее волноваться.

Однако бодрый тон, которым начал Гэвин, тут же исчез, когда он увидел глаза Питера. Мальчик все понимал. Во многих вопросах он проявлял себя далеко не как ребенок – Питер оказывался достаточно зрелым для того, чтобы в трудной ситуации справляться со своими обязанностями. Гэвин должен был признаться себе, что в этом была немалая заслуга Акройдов. Нужно отдать им должное.

– Но она упряма как осел. – В голосе Гэвина звучало нечто среднее между отчаянием и раздражением. – О себе не думает. Единственное, о чем она там беспокоится, это кто позаботится о животных... – (В недоуменном взгляде Питера читалось: «А как же иначе?») – Тебе это, возможно, и понятно. Но ведь кто-то должен подумать обо всем остальном?.. – (Гэвин увидел, что Питер показывает пальцем на него.) – Я?.. Нет, ей нужен адвокат. Хороший. Не Энгус Филбим. Кто-то по-настоящему сильный. – (Питер сосредоточенно смотрел на него. В его взгляде было доверие и ожидание.) – Я знаю: всегда можно обратиться к Брюсу Хаверингу. – (Питер наклонил голову набок. В глазах у него был вопрос.) – Брюс Хаверинг – адвокат высочайшего класса, – объяснял Гэвин. – Его услуги стоят очень дорого, но, к счастью, он – мой должник. – (Питер молчал, но его глаза говорили: «Тогда позвони ему».) – Это не так-то просто. Он берется только за очень крупные дела. Если я попрошу его срочно приехать сюда по небольшому делу в местном суде, он примет меня за сумасшедшего.

А разве это не так? – подсказывало ему его сердце.

Гэвин знал, что теперь, когда он поведал Питеру о Брюсе, он не может повернуть назад. Ему придется позвонить Брюсу Хаверингу, а если он этого не сделает, Питер никогда его не простит. Гэвин направился в кабинет. Питер шел следом за ним. Сев за стол, Гэвин протянул руку к телефону и застыл. Ему в голову пришла совершенно неожиданная мысль.

Вот он, этот момент, эта возможность, на которую он надеялся со дня своего приезда сюда, возможность вернуть себе сына. И для этого он абсолютно ничего не должен делать. Нору признают виновной в краже. Он же, воспользовавшись этим, мог бы убедить социальную службу, суд, да кого угодно, кто решится сказать хоть слово, что такая женщина не имеет права находиться рядом с его сыном. Сейчас у него в руках было превосходное оружие, и он получил его от самой Норы.

Почему он никогда раньше не думал об этом? Почему был уверен, что не сможет использовать это оружие?

Ответ содержался во взгляде Питера. Его блестящие глаза, когда он смотрел на него, выражали уверенность, что отец обязательно помчится на помощь Норе. Впервые он был героем для сына, но только потому, что помогал Норе. Гэвин понимал всю иронию данной ситуации. Он знал, что если снизойдет до такого способа возвращения сына, то навсегда потеряет его.

Но был и другой ответ. Гэвин нашел его в своих постоянных мыслях о бледном лице Норы, ее испуганных глазах, о той браваде, за которой она безуспешно пыталась спрятать свой страх. Ответ также был и в волнении его сердца, когда он представлял ее в тюрьме, словно пойманную птицу.

Он старался убедить себя, что все это чепуха. Это был ее первый проступок, и они ни за что не посадят ее в тюрьму.

Но она сейчас за решеткой. Тихо сходит с ума от страха и страдания, тем не менее, не желая отступить ни на шаг. Гэвин поднял трубку и набрал номер. Он ждал ответа так долго, что уже испугался. Наконец трубку сняли.

– Брюс? Извини за столь поздний звонок.

– Тебе повезло, что застал меня, – прогремел в трубке бодрый голос адвоката. – Я тебе говорил, что мы с Элен купили виллу в Италии? Завтра впервые отправляемся туда в отпуск. Солнце, песок и вино...

Лоб Гэвина покрылся потом.

– Послушай, Брюс, у меня к тебе дело, которое не терпит отлагательства... – Он, торопясь, объяснил ситуацию. – Она предстанет перед судом завтра утром.

– Завтра утром я уже буду лететь в Италию, – твердо сказал Брюс.

– Цена для меня не имеет значения...

– Это будет стоить мне моей головы, если я сообщу Элен о задержке.

– Но задержки может и не быть, – сказал Гэвин, на ходу придумывая, как выйти из положения. – Элен может вылететь завтра, а ты – на следующий день. Она же не станет возражать?

– Она будет возражать, так как в самолете ей одной придется справляться с тремя детьми. Ничего не получается.

– Брюс, мне не хочется напоминать тебе, что ты мне должен. Это вопрос жизни и смерти.

– Ну, из всего...

– Жизни и смерти, – твердо повторил Гэвин. Наступило молчание.

– Она, должно быть, действительно какая-то необыкновенная.

– Это слабо сказано.

– Ну, что же, думаю, это меняет дело. Если бы ты объяснил, что любишь ее...

– Нет, – Гэвин резко оборвал Брюса. Он досмотрел на Питера, которого как раз отвлекла миссис Стоун, пытавшаяся отвести его ужинать. Отвернувшись и прикрыв рот рукой, Гэвин быстро сказал: – Уверяю тебя, я не влюблен в Нору Акройд. Все было бы смешно, если бы не было так грустно. Она – бельмо на глазу, заноза, репей. Если бы я избавился от нее, это было бы то, чего она заслуживает. Так ты приедешь и избавишь меня от нее?

Брюс захихикал.

– Конечно, приеду. Назови еще раз факты, но уже со всеми деталями. – Брюс слушал рассказ Гэвина, сопровождая его своим мычанием. – Хорошо. Вот что тебе надо сделать. Завтра утром повидайся с ней как можно раньше и скажи, чтобы она продолжала молчать. Говорить буду я. У меня уже есть кое-какие соображения. Увидимся завтра.

Гэвин положил трубку. Питер подбежал к нему. Он не произнес ни звука, все выражали его глаза.

– Завтра адвокат будет, – сказал Гэвин.

В следующую минуту Питер бросился на отца, и Гэвин потонул в восторженном объятии. Сын, крепко обхватив отца за шею, едва не задушил его от радости. Гэвин в ответ тоже с жаром обнял Питера. Чувства переполняли его. Это было первое искреннее объятие его ребенка за многие годы. У него навернулись слезы. Он попытался заговорить, но комок в горле не давал ему это сделать.

Гэвин постарался взять себя в руки. Сын не должен видеть его слабость. Наконец, ему удалось спокойным голосом спросить:

– Теперь ты доволен? – (Питер откинулся назад и кивнул головой. Он все еще не говорил», но его глаза светились радостью.) – Тогда иди и поужинай. – (Питер сделал несколько шагов к двери и обернулся в ожидании.) – Я приду через минуту, – пообещал Гэвин.

Ему надо было побыть одному, чтобы полностью прийти в себя. У него закружилась голова от того сильного чувства, которое они пережили вместе с сыном. Ему надо было понять и принять его. С одной стороны, Гэвину хотелось целиком поддаться этому чувству, сказать сыну, как он его любит и как много значат для него его объятия. Но с другой стороны, он знал, что радость Питера на самом деле предназначалась не ему. Питер просто благодарил Гэвина за то, что он сделал для Норы. Это была горькая пилюля, но Гэвин был вынужден проглотить ее до того, как снова увидит сына. Иначе он рискует сделать из себя посмешище.

Он вошел в кухню. У миссис Стоун все было готово. Стол был накрыт, но Питер исчез.

– Ушел кормить этих проклятых животных, – пробурчала она в ответ на недоуменный взгляд Гэвина.

– Боже! Я совсем забыл про них!..

– Вот он. Вы его отец. Может быть, вы сможете ему втолковать.

В двери появился Питер с пустой миской. Он очень хорошо слышал слова миссис Стоун и с волнением посмотрел на отца.

Но Гэвин уже кое-чему научился.

– Вначале едят животные, потом мы. Так сказала бы Нора, так и будет.

– Могу я вам напомнить, сэр, что ровно через десять минут заканчивается мой рабочий день и...

– Тогда оставьте все, мы сами себя обслужим, – нетерпеливо сказал ей Гэвин. – Можете идти... – Гэвин еще не договорил, а миссис Стоун уже сняла свой фартук и ушла. – Итак, мы остались одни, – сказал он Питеру. – Да еще те, которые ждут, чтобы их накормили. А ты знаешь, на что Нора вынудила меня согласиться? Да, конечно, знаешь. Вот почему ты улыбаешься. Тебе хочется полюбоваться, как я буду здесь ковыряться. Не смотри на меня невинными глазами. Пойдем, займемся делом.

Вместо ответа Питер взялся за пиджак отца и потер пальцами материал, из которого он был сшит, качая при этом головой.

– Я не так одет? Надо что-нибудь похуже? Хорошо, я тебя догоню.

Даже самая простая одежда, которая у него была, все равно не годилась для предстоящей работы. Но он не мог ничего с этим поделать. Когда он пришел на кухню в брюках и рубашке, Питер как раз возвращался с пустой миской. Было ясно, что он уже совершил свою первую вылазку. Он снова наполнил миску, дал еще одну Гэвину и первым вышел из дома.

Гэвину показалось, что сейчас в нем было два человека. Один отошел назад и наблюдал невероятную картину: Гэвин Хантер, глава фирмы «Хантер и сын», наполняет кормушки и миски с водой. Другой – с головой ушел в занятие, выполняя молчаливые указания своего сына. Он предоставил Питеру право принимать решения, приковав себя к нудной работе.

– Это можно мешать? – спросил он, когда Питер наполнил миску кашей и картошкой, а сверху все это полил какой-то коричневой жидкостью. – Если да, то я помешаю, а ты бери следующую миску.

И он принялся перемешивать содержимое деревянной ложкой. Уже много лет он не слышал ни от кого приказов, но сегодня чувствовал себя легко, так как его сын знал, что делать. Лишь благодаря опытному руководству Питера Гэвин мог сдержать свое обещание, данное Норе.

Он вышел за мальчиком на участок, и они направились к загонам. Гэвин стал раздавать корм. Четыре раза они проделали путь к загонам и обратно. Окончательно вернувшись в дом, Гэвин увидел, что Питер смотрит на него с каким-то озорством.

– Да, я устал, но не сдаюсь. Первым я этого не сделаю. Продолжим? Почему ты качаешь головой? Хочешь сказать, что мы закончили? Я не верю. Да? Хорошо. Тогда как насчет того, чтобы поесть?

Но, прежде чем они дотронулись до еды, зазвонил телефон. Гэвин снял трубку и, не раздумывая, сказал:

– Хантер.

Вначале послышался вздох, а потом пожилая женщина произнесла:

– Извините. Я думала, это «Ковчег Норы».

– Да, так и есть. «Ковчег Норы», – быстро ответил Гэвин.

– Можно попросить Нору?

– Боюсь, она... ее задержали. Я могу вам чем-то помочь?

– Это миссис Хопкинс. Я нашла у себя в саду чайку. Думаю, у нее сломано крыло.

Впервые в жизни он был в полном замешательстве. Что он должен делать в этой ситуации?

– Чайка, вы говорите? Со сломанным крылом? – Он смотрел на Питера, надеясь, что тот поможет ему с ответом. Но мальчик вышел из комнаты. – Вы уверены, что крыло сломано? – сердясь, спросил он.

– Нет. Я не смогла осмотреть его, но она не может летать. Одно крыло волочится.

– Вы не думали вызвать ветеринара?

– Боюсь, я не могу себе этого позволить. У меня слишком мало денег. Кроме того, Нора всегда собирает...

Тут Гэвин облегченно вздохнул. Питер вернулся, держа в руках ключи от машины, которые Гэвин оставил на столе в прихожей. Он поднял их, чтобы привлечь внимание отца.

– Да, да, конечно, – быстро сказал Гэвин. – Я приеду и заберу ее. Дайте мне ваш адрес. – Он записал его, положил трубку и понял, что адрес ничего не говорит ему. – Ты знаешь, где это? – спросил он Питера. – Да? Тогда поехали.

Питер довольно долго вынимал картонную коробку из шкафа в прихожей, местную карту из ящика стола, а потом пошел за отцом к машине.

Он указал на карте место, куда они направлялись. Гэвин обрадовался, так как оказалось, что оно находится в десяти минутах езды от их дома. Наконец они подъехали к небольшому коттеджу на берегу моря. Миссис Хопкинс стояла у ворот, с нетерпением ожидая их.

– Чайка в конце сада, – сказала она. – Каждый раз, когда я пытаюсь к ней приблизиться, она убегает.

Питер проскользнул мимо нее, не дослушав до конца, обежал дом и направился в конец сада. Гэвин пришел туда минутой позже. Сын сидел на земле, протянув руку к испачканной птице, и тихо свистел. К огромному удивлению Гэвина, в глазах чайки исчез дикий ужас, она явно успокоилась. Когда Питер потянулся, чтобы взять птицу в руки, она не сопротивлялась. Через минуту чайка уже сидела в коробке.

Питер поднялся, кивнул отцу, как бы давая понять, что все в порядке, улыбнулся миссис Хопкинс и направился к машине. Гэвин пошел следом, чувствуя себя лишь шофером. В этот день ему показалось, что весь мир перевернулся. И самое странное из всего, что с ним произошло, было то, что он полагался на руководство своего десятилетнего сына. Он понял, что рядом с Питером мог считать себя в полной безопасности.

На обратном пути он сказал:

– Ты должен показать мне дорогу к ветеринару.

– Зачем? – спокойным голосом сказал Питер. – Я сам с этим справлюсь.

Гэвин с силой сжал руль. За сегодняшний день сын уже дважды разговаривал с ним!

– Ты хочешь сказать, что сможешь вправить крыло? – спросил он – потому лишь, чтобы еще раз услышать голос сына.

Но из этого ничего не вышло: Питер не поддержал беседу. Когда Гэвин бросил на него взгляд, Питер продолжал упрямо смотреть вперед. Гэвин вздохнул. Надежда, не успев появиться, уже исчезла.

По возвращении в заповедник Питер не спеша принялся за дело – стал накладывать шину из щепки на крылышко птицы. Детские руки работали с ловкостью и уверенностью хирурга. Наконец операция была закончена, и птица уселась на солому, постеленную в коробке.

Гэвин мрачно подумал: «Как помощник я ему совсем не был нужен. Он мог бы сделать все это без меня. Я был нужен только для того, чтобы вести машину...»

Но что-то все-таки изменилось к лучшему. Появилась какая-то слаженность в действиях. Гэвин почувствовал это, когда они с Питером садились ужинать. Сам он быстро накрыл на стол, расставил тарелки, а Питер разложил на них еду.

«Мы уже команда, – подумал Гэвин. – Если бы только так было всегда».

Он ел холодный ужин, даже не обращая внимания на то, что он ест. Все его мысли были заняты поисками тех слов, которые ему хотелось сказать сыну и которые бы выразили его новое ощущение близости с ним. Надо было подобрать такие слова, которые не оттолкнули бы в очередной раз мальчика.

Но справиться с этим было нелегко: нужные слова никак не приходили на ум. Всю жизнь Гэвин испытывал большие затруднения, когда возникала необходимость выразить свои чувства. И сейчас он был абсолютно беспомощен. Чем больше он старался себя вдохновить, тем косноязычнее становился.

– Питер, – сказал, наконец, Гэвин в отчаянии. Мальчик поднял на него глаза. – Не думаешь ли ты... я имею в виду, не могли бы мы?.. – Бесполезно и продолжать – сердце его переполнено, а в голове совершенная пустота! – Почему бы тебе не сделать мне чашку какао?..

Прежде чем лечь спать, Гэвин взял фонарь и пошел побродить по заповеднику. Многие животные спали в загоне, но некоторые, подняв любопытные головы, во все глаза глядели на него. Это могло показаться фантастическим, но у Гэвина возникло такое странное чувство, что они наблюдали за ним. Казалось, они ждали и хотели, чтобы он сделал что-нибудь для Норы. Он вспомнил, с какой уверенностью она рассказывала о том, что звери раньше всех узнали об ужасной аварии. Возможно, они знали и о нынешнем случае. Разумеется, без подробностей, а только то, что ее здесь не было и она попала в беду...

Бустер медленно подошел к забору и уткнулся в Гэвина мягким носом. Прежде он никогда не делал этого. Почти против своей воли Гэвин протянул руку, чтобы погладить жесткую шкуру старого осла. Два глаза подглядывали за ним с дерева. Это Мак. Он тоже был настороже. Гэвин продолжил свой путь. Позади себя он услышал какое-то бормотание. Он обернулся и увидел Осберта, который сразу же замолчал и посмотрел на Гэвина.

«Я могу укусить тебя, – словно бы говорили глаза-бусины, – только ради нее не стану этого делать. Но если ты подведешь Нору – тогда держись!..»

Гэвин встряхнул головой. Боже! Это всего лишь гусь! Но стоило ему пойти дальше, как вновь позади него послышалось бормотание.

Гэвин обошел весь заповедник и, как ни странно, стал относиться к нему лучше. Он уже был готов войти в дом, но тут что-то остановило его.

Он дал обещание сыну... Было смешно подумать, что Гэвин способен давать кому-то обещания! Однако какой-то необъяснимый инстинкт заставлял иногда Гэвина совершать поступки, для него совсем нетипичные. Он стоял, оглядываясь вокруг. Слышалось тихое посапывание одних животных, поблескивали в темноте глаза других – тех, которые не спали и с любопытством разглядывали его. Но кроме всего того, что он мог слышать и видеть, Гэвин чувствовал присутствие некоего огромного существа, заполнявшего собою все пространство. И вот к нему-то Гэвин и обратился.

– Я сделаю все, что смогу, – во весь голос сказал он. – Я верну ее сюда, к тебе. Ты слышишь меня? Я верну ее домой.

После произнесенных слов наступила тишина. Гэвин чувствовал себя немного глупо. А что же он ожидал? Повернувшись, он медленно пошел к дому. Следом, вперевалку, шел Осберт, а за ними наблюдала не одна пара глаз.

Гэвин всегда гордился тем, что никакие потрясения не могут нарушить его сон. Он считал уделом других мучиться всю ночь, терзая себя вопросами: не упадут ли утром их акции, не перейдет ли их фирма в чужие руки. Он же всегда спал сном праведника.

Но в эту ночь он не мог сомкнуть глаз. Он невероятно страдал, представляя Нору в камере полицейского участка. Узкую и жесткую кровать, от которой болят ребра, холодные стены и окно с решеткой. При мысли о всех ее мучениях на лбу у него выступил пот.

Наконец он встал, надел халат и спустился вниз выпить чего-нибудь горячего. Дойдя до нижней ступеньки, он увидел слабый свет под дверью дальней комнаты. Тихо пройдя по прихожей, он слегка приоткрыл дверь.

В комнате было темно. На столе горела лишь одна небольшая лампа. В ее свете Гэвин различил очертания Питера, сидевшего на диване. Он обнимал что-то или кого-то. Гэвин не смог вначале разобрать, но потом, присмотревшись, узнал Рекса, собаку Норы. Гэвин подождал, прислушался, надеясь услышать голос сына, однако в комнате по-прежнему было тихо. Питер не разговаривал с Рексом, он просто, спрятав лицо в грубую собачью шерсть, крепко обнимал его, как будто надеясь таким образом приблизиться к человеку, с которым ему действительно хотелось быть. И этим человеком являлся не он, с сожалением признал Гэвин.

Едва ли Гэвин Хантер сознавал, что изменился за то время, пока жил в заповеднике. Но сейчас он не стал приказывать Питеру отправляться в постель, как сделал бы раньше. Он растерянно стоял у двери до тех пор, пока Питер неожиданно не поднял голову и не увидел его. Он затаился в ожидании дальнейших действий отца. Чтобы как-то подбодрить сына, Гэвин быстро подошел к дивану и сел около Рекса с другой стороны.

– Я тоже не могу спать, – сказал он. – Как можно спать, пока она там, да?.. – (Питер утвердительно кивнул головой. Он все еще обнимал Рекса, а глаза его были устремлены на отца.) – На самом деле там не так уж плохо, – продолжил Гэвин. Он говорил то, во что сам не верил, но он хотел успокоить Питера. – Это же не настоящая тюрьма, всего лишь камера предварительного заключения в полицейском участке, где относятся к ней вполне прилично... – «Как они там к ней относятся?» – подумал про себя Гэвин. – А, кроме того, Нора проведет в ней всего лишь одну ночь. Брюс будет здесь уже завтра, и он вытащит ее. Он самый лучший из всех существующих адвокатов.

Питер кивнул. Может быть, даже он улыбнулся – при слабом освещении комнаты рассмотреть это было трудно. Гэвин некоторое время помолчал, а потом сказал то, что говорить сначала не решался, но затем какое-то десятое чувство подсказало ему, что это следует сделать:

– Перед тем как лечь спать, я выходил посмотреть на животных и пообещал им, что завтра привезу их хозяйку назад. Они поверили мне. Ты тоже должен поверить.

На этот раз Питер даже не кивнул и не улыбнулся. Это огорчило Гэвина, но в тот же самый миг он увидел, что рука сына ищет в темноте его руку. Он взял маленькую детскую руку в свою большую взрослую и крепко сжал ее. И к своей радости, почувствовал ответное пожатие.

– Мне кажется, тебе пора спать, – тихо проговорил он. Питер тут же высвободил свою руку и еще крепче схватился за Рекса. – Возьми его с собой, – мягко сказал сыну Гэвин. – Он, наверное, нуждается в тебе не меньше, чем ты в нем...

Гэвин довел их до лестницы и стоял, наблюдая, как мальчик с собакой поднимаются наверх. Перед тем как исчезнуть в коридоре, Питер обернулся и посмотрел вниз на отца. Гэвин улыбнулся ему, надеясь, что выглядит молодцом. Но в глубине души он молился о том, чтобы суметь выполнить обещание. Он знал: если он этого не сделает, то его сын больше никогда не будет верить ему.