Текст книги "Пэт из Серебряной рощи"

Глава VII. «Вот идет невеста»[11]11
  «Вот идет невеста» – музыкальная композиция из оперы «Лоэнгрин» Рихарда Вагнера, которая используется в США и Канаде как свадебный марш.


[Закрыть]

Наконец наступил день свадьбы.

Последнюю неделю Пэт отсчитывала минуты. Тетя Хейзел останется в Серебряной роще еще на четыре дня, на три, на два… на один. Накануне Пэт посчастливилось ночевать с Джуди, потому что ее комнату отдали приехавшим издалека гостям. Проснулась она тоже вместе с Джуди, еще до рассвета, и немедленно побежала на улицу смотреть, какой будет день.

– Королевская погода, – довольно сказала Джуди, – я думала, дождь пойдет, потому что вчера вокруг луны был виден яркий венчик. Дождь в день свадьбы – дурная примета… Да и месить грязь в подвенечном платье – никакой радости. Пойду разбужу солнце и подою коров, пока твой отец не спустился. Он совсем голову потерял от нашей суеты.

– А разве солнце не встанет, если ты его не разбудишь, Джуди?

– В день свадьбы нельзя полагаться на случай, золотко.

Пока Джуди доила коров, Пэт бродила по Серебряной роще. Каким странным казался дом, пока все еще спали! Он как будто втихомолку следил за всеми. Конечно, комнаты было не узнать из-за свадьбы. Большую гостиную украсили осенними листьями и хризантемами. Новые занавески были такие красивые, что Пэт даже пожалела о том, что среди гостей не будет Бинни. Посмотреть бы, как вытянется ее лицо при виде занавесок. В малой гостиной все было завалено свадебными подарками. Накануне вечером в столовой накрыли стол. Какой он был красивый, как сияли хрустальные бокалы и серебряные канделябры! Высокие свечи тянулись вверх тонкими лунными лучами, заливное на столе переливалось перламутром.

Пэт выбежала во двор. Солнце, покорное приказам Джуди, медленно поднималось над горизонтом. Осенний воздух казался янтарным и медовым. Березы и тополя оделись в золотые уборы. Сад, утомленный летним цветением, готовился к осени, но над старой каменной плотиной еще пылали великолепные шток-розы. Утренняя мгла над Туманным холмом медленно отступала перед восходящим солнцем. Как хорошо было жить в этом мире!

А потом Пэт повернулась и увидела чужого поджарого кота с оборванным ухом. Он лакал молоко из блюдечка, оставленного для фей. Вот как, значит! Она всегда это подозревала, но узнать наверняка было обидно. Что, в мире совсем не осталось магии?

Когда Джуди подошла к колодцу с ведрами молока, Пэт готова была расплакаться.

– Джуди, вовсе не феи пьют молоко! А кошки, как Сид и говорил.

– Если феи вчера не захотели пить молоко, почему бы бедной твари не полакомиться? Что ж ему, голодным ходить? Я и не говорила, что они каждую ночь приходят. Их ждут и в других местах.

– Джуди, ты когда-нибудь своими глазами видела, чтобы феи пили молоко? Скажи честно!

– Ну а что с того, если и не видела? Моя бабка видела, это уж точно. Она сотню раз мне рассказывала. Однажды она заметила, как ушастый лепрекон лакал молоко, а на другое утро ногу сломала. Ты радуйся, что никогда не видала доброго народца. Они этого совсем не любят.

* * *

Для Пэт этот день сочетал в себе горечь и странную прелесть. Серебряная роща гудела от волнения, особенно когда оса укусила Шалуна прямо в глаз и его пришлось запереть в бывшей церкви. Потом все принялись одеваться. Свадьба – ужасно интересное дело, в этом Сид был прав. Мама надела новое платье цвета золотистых хризантем. Пэт так гордилась ею, что было немножко больно в груди.

– Как хорошо иметь красивую маму! – восторженно твердила Пэт.

Она гордилась всей семьей. Папа едва отыскал впопыхах свой галстук, потом перепутал левый башмак с правым и зашнуровал его, прежде чем обнаружил ошибку. Зато теперь он выглядел с ног до головы как истинный Гардинер. Шелковые чулочки у очаровательной крошки Рейчел то и дело съезжали, открывая пухленькие детские ножки. Винни в желтом платье походила на огромный цветок анютиных глазок. Сид и Джо красовались в новых костюмах с белыми воротничками. Джуди Плам выступила во всем великолепии. Из сундука было извлечено парадное платье, старенькая кружевная шаль и капор из стеганого кружевного атласа, сшитый по моде прошлого века. Джуди бы никогда не вышла на люди без капора. Никаких легкомысленных шляпок. Наряд довершали блестящие кожаные туфли на высоких каблуках. Джуди выступала по дому кораблем, приветствуя прибывающих гостей «светским тоном», отчетливо произнося каждое слово так, как это принято в Британии.

Тетя Хейзел и подружки невесты еще не вышли из Поэтической комнаты. Мама нарядила Пэт в зеленое платьице и шляпку. Пэт очень понравилась шляпка, но ей все равно пришлось сбегать наверх к шкафу и сказать своей старой синей шапочке, что по-прежнему ее любит. Потом появились тетушки. Тетя Барбара выглядела очень торжественно в платье с воротничком из желтоватого кружева, но тетя Эдит немедленно заявила, что воротничок ей не по возрасту. Платье тети Эдит никто не назвал бы слишком легкомысленным, но оно было красивым. Пэт чуть не лопалась от гордости за свой клан.

Дядя Брайан из Саммерсайда уже открыл дверцы своего автомобиля, чтобы везти в церковь невесту и ее подружек. И настал чудесный момент, когда Хейзел появилась на лестнице. Пэт смотрела на нее во все глаза. Неужели таинственное создание в белом атласе и полупрозрачной фате, с огромным букетом из роз – это милая хохотушка тетя Хейзел? Пэт почувствовала, что уже потеряла ее. Но проходя мимо, тетя Хейзел шепнула ей:

– Я вставила в букет твои анютины глазки. У невесты обязательно должны быть голубые цветы. Спасибо тебе огромное!

На мгновение все стало по-прежнему.

Папа повез маму, Винни, Джуди и Джо в семейном автомобиле по прозвищу «Лиззи». Дядя Том повез Пэт и Сида и тетю Барбару на фаэтоне[12]12
  Фаэто́н – легкий четырехколесный экипаж с откидным верхом, запрягаемый парой или четвериком.


[Закрыть]. Старый холостяк любил своих атласных лошадей со звездочками во лбу. Он не признавал не только женщин, но и автомобили. Пэт тоже больше нравилось ездить в фаэтоне.

– Давайте поскорее, – проворчала Джуди, подсаживая Пэт и Сида в экипаж, и добавила грозным шепотом. – И чтоб вели себя прилично! Не вздумайте вычудить в церкви что-нибудь!

В этот раз дядя Том ехал ужасно медленно.

– Дядя Том, нельзя ли поскорее? Нас уже миллион повозок обогнали, – возмущалась Пэт.

– Не преувеличивай, детка.

– Ну ладно, пусть не миллион, но пять точно обогнали.

Устроившись на заднем сиденье вместе с Сидом, Пэт почувствовала себя важной и значимой. Она еще больше загордилась, когда заметила Мэй Бинни, завистливо глядящую на нее из окна проезжающего автомобиля. Обычно они с Сидом ходили в церковь пешком, короткой тропой, которая шла напрямик через поле и вдоль ручья, обсаженного астрами. А теперь они ехали по дороге, что вилась между залитых солнцем сжатых полей. На заборах сидели вороны, ветви яблонь клонились под весом плодов, на пустошах горели астры, а вдалеке виднелось яркое синее море, над которым плыли флотилии облаков.

Потом была людная церковь, утопающая в кленах и елках. И люди вставали по мере того, как папа вел тетю Хейзел по проходу. Следом за ними шли Джин Мэдисон и Салли Гардинер, потом Пэт, которая элегантно разбрасывала из корзинки розовые лепестки. Раздался торжественный голос священника, возносящего молитву. Свет, проходя сквозь витражи, отбрасывал на людей цветные пятна и превращал их в неземные создания. В душевном смятении Пэт сначала не могла сосредоточиться, чтобы разобраться в своих чувствах. Она видела, как дрожит рубиновый прямоугольник на фате тети Хейзел, видела уши Роба Мэдисона, черные волосы Салли Гардинер под зеленой шляпкой, цветы и папоротники, а потом услышала, как тетя Хейзел говорит «Да» и как смотрит на жениха.

Тут с Пэт произошла ужасная вещь. Она резко повернулась к Джуди Плам, которая сидела прямо за ней, на краю передней скамьи.

– Джуди, дай платок, я буду плакать, – в панике прошептала она.

У Джуди волосы сразу поднялись дыбом. В отчаянной ситуации действовать следует отчаянно. Доставать из кармана на виду у всех огромный белоснежный платок было никак нельзя. К тому же на задних скамьях сидела семья Бинни. Джуди наклонилась вперед.

– Проронишь хоть слезинку, опозоришь Серебряную рощу, и в жизни больше не получишь на завтрак омлет.

Пэт совладала с собой. Возможно, ей помогла мысль о Серебряной роще, или угроза больше никогда не увидеть омлет, или все сразу. Она схватила ртом воздух, проглотила комок в горле и яростно заморгала, не пуская слезы наружу. Церемония завершилась, и никто не заметил этой маленькой сцены. Все сочли, что Пэт вела себя безупречно. Обитатели Серебряной рощи немного расслабились. Все боялись, что она учудит, как Кора Гардинер на свадьбе своей сестры, когда девочка вдруг истерически разрыдалась во время молитвы и униженной матери пришлось выводить ее из церкви.

– Умница, золотко, – гордо прошептала Джуди.

Пэт заставила себя высидеть прием и ужин, но обнаружила, что не может проглотить ни кусочка цыпленка, ни ложки салата из лилий, который приготовила мама. В горле у нее все время стоял комок. А потом кто-то спросил у тети Хейзел:

– И каково быть Хейзел Мэдисон? Ты же понимаешь, что стала Хейзел Мэдисон?

Хейзел Гардинер больше не существовало. Это было слишком.

Глава VIII. Что случилось потом

А потом она уехала! Впервые в жизни Пэт поняла, что ей придется попрощаться с человеком, который не вернется. Но теперь она уже могла плакать, потому что плакали все, даже Джуди.

– Вместо того чтобы слезы лить, – обычно говорила Джуди, – лучше сядь и посмейся как следует.

Она не позволила Пэт слишком долго смотреть, как уезжает тетя Хейзел.

– Вслед смотреть – не к добру.

Пэт отвернулась. Потом она долго бродила по опустевшим комнатам. Все было перевернуто вверх дном, и Серебряная роща больше не казалась домом. Даже новые кружевные занавески были как чужие. Стол, всегда такой аккуратный, был в полном беспорядке, а стул тети Хейзел был небрежно отодвинут в сторону, как будто она только что встала. Карие глаза Пэт снова наполнились слезами.

– Пойдем, золотко, поможешь мне маленько, – позвала мудрая Джуди. – Мама пошла передохнуть, суета ее совсем вымотала. Винни объелась и мается с животом. За домом кроме нас с тобой некому приглядеть. Столовую мы так и оставим до утра, а гостиные и спальни надо прибрать. Бедный дом тоже устал.

Джуди сняла свои шелка и каблуки, оставила светский тон и надела старое удобное платье с грубыми башмаками. Пэт обрадовалась. Джуди снова стала домашней и дружелюбной.

– Давай расставим мебель по местам? – предложила Пэт. Ей казалось, что стоит вернуть на свое место буфет, старое кресло-качалку, убранное с глаз долой за потрепанный вид, вазы со старомодными стеблями пампасной травы, и все пойдет по-прежнему.

– Давай, золотко. И хватит слезы лить. Не схоронили твою тетку, а замуж выдали.

– Мне не хочется улыбаться, Джуди.

– И не говори! Наулыбались за день так, что за ушами болит. Но свадьба вышла что надо! У Джен Бинни никогда такой не будет, хоть у нее жених из города. Ужин был королевский, тут и говорить нечего. И церемония прошла чинно, как полагается.

– Если бы не ты, я бы заплакала и все испортила.

– Я тебя не виню. Я знавала одну невесту, которая разрыдалась прямо в церкви. Люди говорили, она пошла замуж не по своей воле и у нее на сердце был кто-то другой. Но это все равно лучше, чем засмеяться на собственной свадьбе, как Розелла Гардинер. Чего она смеется, никто не понял, а жених решил, что над ним. И с тех пор с ней не разговаривал. Так и молчал сорок лет. А все потому, что мелочей не бывает.

Пэт подумала, что рассмеяться на свадебной церемонии – это вовсе не мелочь, и радовалась, что свадьбу тети Хейзел ничего не испортило.

– Давай-ка выметем отсюда конфетти. Лучше бы, как в старину, посыпа́ли молодых рисом. Ой, а на столе что творится! И новый серебряный кувшин помяли! Ну ладно. Хорошо хоть, у нас было не так, как на свадьбе твоей двоюродной бабки Маргарет с фермы у залива.

– А что там случилось, Джуди?

– Что случилось? Они решили пофасонить и постелили на стол скатерть с бахромой. А кузен жениха, старый Джим Милрой… (Его тогда звали Бородатый Джим… Да, борода у него загляденье. Какой позор, что он ее сбрил, когда она вышла из моды.) О чем бишь я? Он вскочил из-за стола, но зацепился пуговицей за бахрому и свез всю скатерть вместе с посудой. Ну и суета поднялась! Я им тогда помогала на ферме. Мы с твоей тетей Френсис все прибирали. Как она плакала, себя винила. И тарелки дорогие побились, и ковер был испорчен… А на колени невесте выплеснулась полная чашка горячего чаю. Я тогда совсем девчонка была, мне – веселье. А людям с фермы каково? Беги, золотко, в свою комнату, переоденься и за работу. Дождь пойдет, пожалуй. Ветер дует, и темно, как под юбками у старой индианки.

Очень приятно было расставлять вещи по местам. Когда они закончили, Серебряная роща снова стала домом. Уже стемнело, по окнам хлестал дождь.

– Пойдем на кухню. Я буду хлеб ставить, а ты поешь. За ужином ничего не ела, я видела. У меня на плите греется гороховый суп, и курятина еще осталась.

– Я не буду есть, раз тетя Хейзел уехала, – у Пэт снова задрожал голос.

– Ничего, золотко, сытое брюхо тоску разгонит. Глянь-ка, новые котята спят на коврике. А на улице тьма-тьмущая! Смотри, тут и твой Четверг пристроился – сам серенький, манишка беленькая. Никто его за весь день не приласкал.

Снаружи раздалось повелительное, громкое мяуканье. Мистер Том требовал, чтобы ему открыли дверь.

– Джуди, дай я его впущу, – сказала Пэт.

Ей очень нравилось пускать животных в дом. На мгновение она застыла на пороге с открытой дверью, на рубеже освещенной кухни и кромешной ночи. Дождь лил как из ведра. Ветер безжалостно набрасывался на деревья. Шалун заунывно подвывал в церковном амбаре, потому что Джо еще не вернулся со станции и пса некому было успокоить.

Пэт отвернулась, дрожа. Уют старой кухни составлял восхитительный контраст с грозой. Плита светилась тусклым красным светом. Четверг прилег рядом с ней и тут же свернулся в клубок. Пэт ела горячий гороховый суп и следила за зеркальным отражением кухни в окне. Отражение было жутковатым и таинственным, реальным и нереальным одновременно. Там, в окне, Джуди уверенно сажала хлеб в печку и при этом стояла под старым кленом у колодца.

* * *

Пэт любила смотреть, как Джуди печет хлеб, и слушать, как она бормочет сама с собой. Она всегда так делала, обминая тесто. Сегодня Джуди рассуждала о свадьбе.

– Сама разоделась, а под платьем что? Заплатка на заплатке. И что вырастет из этой Берты Холмс? Совсем нахалка! Пятнадцать лет, а уже строит глазки парням. Помню, как она вычудила на свадьбе у своей тетки. Наверное, была такая, как Пэт. Бросилась на пол и давай колотить ногами и реветь. Чего удивляться, что ее тогда выпороли. И сейчас бы не помешало. А Симон Гардинер? Разоделся, начищенный-намытый, что твоя кастрюля на Рождество. В прошлый раз я его видела, когда он перебрал лишку и боялся, что за ним гоняется стол. А я ему говорю: гляди, у стола четыре ноги, вот-вот тебя догонит. Он и давай реветь белугой. Умора, да и только! Ох, знали бы люди, что о них думают другие. Взять того же старика Тейлора. Я своими ушами слышала, как он зовет жену лапочкой, и это при том, что они женаты тридцать лет. Ну, лучше пусть «лапочка», а то Джордж Харви свою жену зовет старухой. Старый Элмер Дэвидсон как всегда опоздал, всю церемонию нарушил. Он и на Страшный суд опоздает. Мэри Джарвис возьми и заплачь, когда бумаги подписывали. Пели, конечно, не очень, что это за пение? Старухи с фермы, как всегда, сидели такие важные, такие надутые, как будто презирают и Гардинеров, и Мэдисонов, вот что я скажу. Странно, что они вообще явились на свадьбу. Ну ничего, на ужине у них спеси поубавилось. Они давненько не позволяли себе так поесть. А вот старая Мэйд Сэндс молодчина. Я ей сказала, что пока есть жизнь, есть и надежда, и уж она-то меня поняла!

Джуди тихонько засмеялась, продолжая месить хлеб. Потом стала серьезной.

– А вот кое-кто в последний раз побывал на свадьбе. Больше уж не доведется. На Кейт Маккензи печать.

– Какая печать, Джуди? – сонно спросила Пэт.

– А я и забыла, что у маленьких заек длинные ушки. Печать смерти, золотко. Но так и надо. Рождение, смерть и свадьба всегда ходят рука об руку. И свадьба была хорошая, веселая.

Пэт уже почти спала. Перед глазами у нее завертелись, похожие на котят, темные пятна.

– Поднимайся, золотко, и отправляйся в постель. Слышишь, какой ветер? Завтра надо будет яблоки собирать.

Пэт зевала, успокоенная. Жизнь в Серебряной роще продолжалась. От того, что тетя Хейзел уехала, конец света не наступил.

– Джуди, расскажи мне на прощанье про того повешенного в Ирландии.

– Уж больно это страшная история на ночь. У тебя волосы дыбом встанут.

– Этого я и хочу, Джуди. Пожалуйста.

Джуди посадила Пэт к себе на колени.

– Джуди, обними меня и рассказывай.

Жуткая история была рассказана во всех подробностях, и Пэт, которая слышала ее уже раз двадцать, как в первый раз, испытала беспредельный восхитительный ужас. Она обожала страшные истории.

– Не буду больше тебе рассказывать про плохих людей, – встревожилась Джуди, глядя в широко распахнутые глаза Пэт.

– Джуди, мне, конечно, нравится жить с хорошими людьми, но слушать про плохих людей веселее!

– Да, скучно было бы жить на свете, если бы люди делали только то, что положено. О чем бы мы судачили? – странным голосом спросила Джуди. – Теперь точно пора спать. И помолись за всех неупокоенных духов. Если Бешеный Дик, или Плакса Уилли, или кто-то еще вылезут сегодня из могилы, то совсем промокнут.

Пэт подумала, что, может быть, ей будет не так одиноко, если она помолится дважды. Она прочитала все молитвы по два раза, добавила молитву за нового дядю и, словно в награду, мгновенно уснула. Ночью она проснулась, внезапно ощутив себя страшно заброшенной, но тут же услышала мелодичное мурлыканье и почувствовала прикосновение бархатной шерстки. Пэт тяжело вздохнула. Дождь все еще рыдал за окном. Тетя Хейзел уехала. Но Серебряная роща все же крепко держала ее за сердце. Лежать в милом доме, укрывшись от грозы, рядом с Четвергом, знать, что завтра надо будет собирать яблоки… Жизнь снова обрела смысл. Пэт заснула, успокоенная.

Глава IX. Как провести день

Снова наступил сентябрь. Прошел год со дня этой свадьбы, и Пэт уже казалось, что тетя Хейзел всегда была замужем. Она часто приезжала в гости, и Пэт очень полюбила дядю Роба смирившись с его лопоухостью. В последний раз тетя Хейзел привезла очаровательного младенца с такими же янтарными глазами, как у самой Пэт. Крошка Рейчел больше не была младенцем. Она ковыляла по всему дому на нетвердых ножках и стала настоящей сестрой, которой можно было гордиться. К одиннадцати месяцам у нее уже выросли все зубы. Все любовались тем, как она просыпается, и с улыбкой склонялись над ней спящей. Она, кажется, чувствовала, что на нее смотрят, и восхитительно улыбалась. Впрочем, характер у нее был не сахар. В восемь месяцев она укусила дядю Тома, когда тот сунул ей палец в рот – проверить, как растут зубы. Что ж, ответ на свой вопрос он получил.

Пэт пригласили провести субботу на Ферме у залива. Там жили тетушка Френсис Селби, тетушка Онория Аткинс, «кузен» Дэн Гоуди и совсем старенькая двоюродная бабушка. Когда Пэт думала о родственных связях с ними, голова у нее шла кругом, как сказала бы Джуди.

Пэт очень нравилась фраза «провести день». Только очень щедрый человек может «проводить» целый день, позволяя минутам просачиваться сквозь пальцы, как золотым бусинам. Однако идея провести день на ферме у залива совсем не радовала Пэт. В детстве они с Сидом между собой называли эту ферму «Дом-не-тронь». Все там были такие старые! Она помнила, как нахмурилась тетушка Френсис два года назад, когда Пэт, приехав в гости с матерью, сорвала с ветки красивую сочную сливу с гнущегося от тяжести плодов дерева. А тетушка Онория, высокая леди со снежно-белыми волосами и черными глазами под цвет платья, просила ее читать стихи из Библии наизусть и холодно удивлялась, когда Пэт делала ошибки. Тетушек ничто, кроме Библии, не интересовало. Часто гостившие у них Винни и Джо это подтверждали. И, главное, было неизвестно, что ты получишь в награду – монетку, булочку или едкое замечание.

А теперь ей предстояло поехать на ферму у залива одной! Сида тоже приглашали, но у дяди Брайана болели зубы, так что Сиду пришлось уехать к нему. Возможно, он просто сбежал к дяде Брайану, потому что не любил ездить на ферму. В последний раз, будучи там, он уснул за ужином, позорно свалился со стула с фамильным бокалом в руке и, конечно, его разбил.

Пэт обсудила это с Джуди вечером в пятницу, когда делала уроки на понедельник, устроившись на каменных ступеньках кухни. Пэт стала на год старше и на дюйм[13]13
  Дюйм – английская мера длины, равная примерно 2,5 см.


[Закрыть] выше. Об этом свидетельствовала новая отметка на дверном косяке, которую Джуди аккуратно наносила в день рождения каждого из детей. Пэт научилась складывать и вычитать, и Джуди ей помогала. Джуди умела вычитать и складывать. В хорошие дни она могла даже умножать, а вот делить никогда не пыталась.

В кухне стоял пряный запах – Джуди готовила маринад. Мистер Том восседал на краю колодца, пристально наблюдая на Шалуном, который делал вид, что дремлет на дверце погреба, а сам следил за Мистером Томом. В углу двора высилась аккуратная поленница, которую Пэт и Сид складывали летними вечерами после школы. Пэт ею гордилась. Так приятно было думать об уютных зимних вечерах, когда ветер будет завывать снаружи и не проберется в Серебряную рощу. Пэт была бы совершенно счастлива, если бы не завтрашний визит.

– Тетушки такие гордые, – жаловалась она Джуди. Она бы никогда не рискнула критиковать их при своей матери, которая происходила из семьи Селби и очень этим гордилась.

– Их бабка была урожденной Чидлоу, – объявила Джуди, как будто это все объясняло. – Ничего не хочу сказать, но на этой ферме все время кого-то хоронят. Вот они и ходят все мрачные. Твоя тетка Френсис потеряла жениха еще до свадьбы, а тетка Онория – сразу после. Так оно и пошло. Ну да ладно, зато денег у них куры не клюют. Они добрые, и всех вас любят.

– Я не боюсь тетушку Френсис или тетушку Онорию, но вот старенькая бабушка Ханна и кузен Дэн… – призналась Пэт.

– Да ты не бойся! Может, ты вообще старуху не увидишь! Она шестнадцать лет с постели не встает, ей уж девяносто три! А старого Дэнни чего бояться, он же безобидный. В детстве он заснул, скатился с лестницы и с тех пор прежним уже не стал. Кое-кто говорит, что он видит призраков.

– Ой, Джуди, а в том доме есть призраки?

– Сейчас нет. Раньше были. И все на ферме этого стыдились.

– Почему?

– Одни думают, что призрак в доме – это позор. А другие считают это честью. Призрак с фермы много хлопот не доставлял. Хороший такой, дружелюбный призрак, никому не докучал. Одиноко ему было: сядет, бывало, в изножье кровати и так тоскливо на них глядит. И хоть бы слово промолвил, а? Зато как съедутся гости, сядут за стол, тут он возьми и начни завывать. Когда умер твой прапрадед и тетка Онория взяла дом в свои руки, призрак тут же исчез. Сдается мне, она немножко тронутая, с ней никакой призрак не уживется. Так что не бойся, призраков там уже нет. Только ты особо не глазей на вазу с рожами.

– С какими рожами?

– А с такими. Ваза стоит на каминной полке. У них как-то служила одна девушка, Сара Дженкинс, так вот она божилась, что, когда протирала с этой полки пыль, ваза ей скорчила рожу. Ясно, что она и близко больше к вазе не подходила.

Перспективы были восхитительными. Но Пэт показалось, что Джуди не слишком жалует обитателей фермы.

– Мебель у них очень богатая, Джуди.

– П-ф, богатая! – Джуди сразу почувствовала, что Пэт пытается ее поддеть. – Мы в богатстве кое-что понимаем. Я девчонкой работала в замке Макдемотт! Вот у них одеяла были из кружева и атласа, а лестницы из белого мрамора, с золотыми перилами. Еду подавали на чистом золоте, а шампанское – в вазах со льдом. И слуг было человек тридцать. Да у них были даже слуги для слуг! На Рождество старый лорд дарил каждому по золотому соверену – уж будьте любезны! И что по сравнению с этим твоя ферма? Если тетка Онория попросит, не забудь, прочти ей то, что выучила в прошлое воскресенье.

– Джуди, я не смогу ей прочесть стихи без ошибок.

– А ты, золотко, закрой глаза и представь, что у нее вместо головы кочан капусты. Хотя старому Джеду Кеттермолу это не помогло.

– А что с ним случилось, Джуди?

– Он считал себя умнее всех и в Бога не верил. Пошел однажды на молитвенное собрание в Южной долине. Его проводил старый мистер Кэмпбелл, когда там служил. И вот туда принесло Джеда Кеттермола, специально, чтобы всем досадить. После общей молитвы он встал и сказал: «Я не верю, что есть Бог. А если и есть, то он старый и жестокий тиран. Пусть поразит меня молнией за мои слова, если он есть». Раздулся, значит, как индюк, и уселся, довольный собой. Все так и застыли – услышишь, как иголка упадет. Тут встала твоя тетка Онория и говорит: «С чего ты взял, Джедедайя Кеттермол, что Господу есть до тебя дело?» И все засмеялись. Джед сразу сдулся, как спущенный шарик, и с тех пор помалкивал. Ну вот, и уроки твои готовы, и мой маринад. Теперь испечем яблоки с гвоздикой для вкуса.

– Жаль, что Сида нет, – вздохнула Пэт. – Он любит яблоки с гвоздикой. Как ты думаешь, он вернется в воскресенье? Еще одну неделю без него я не переживу.

– Не привыкай к Сиду, золотко. Вырастешь, и разойдутся у вас дорожки.

– Этого никогда не случится, Джуди! Мы с Сидом всегда будем жить в Серебряной роще и никогда ни на ком не женимся. Мы давно все решили.

Джуди вздохнула.

– Лучше бы тебе с ним не водиться. Найди себе в школе подружек. Винни же нашла.

– Мне никто не нужен, кроме Сида. Девочки в школе хорошие, но я никого из них не люблю. Не хочу любить никого и ничего, кроме семьи и Серебряной рощи.

* * *

Раз уж Пэт все равно пришлось отправляться на Ферму у залива, она радовалась, что визит назначили на эту субботу. Папа собирался заменить забор вокруг сада, а Пэт не хотелось смотреть, как разбирают старый забор. Он весь порос чудесными лишайниками, по столбам вился виноград, а вдоль всего забора стояла стена тминных кустов по пояс высотой.

У Джуди тоже были причины радоваться. Старый тополь в углу двора весь прогнил и угрожал при первом урагане свалиться на курятник. Джуди сговорилась с Длинным Алеком, что он срубит дерево, когда Пэт уедет. Она понимала, что каждый удар топора будет наносить девочке глубокую рану в сердце.

Джо довез Пэт до фермы на автомобиле. Когда они выехали на дорожку, Пэт высунулась помахать Серебряной роще на прощание. На веревке сохли три костюмчика Крошки, и казалось, что они танцуют с ветром. Пэт вздохнула и решила получить максимум удовольствия. День был хорош. Стоял сладкий голубоватый осенний туман. Они ехали к ферме под горку, через еловую рощу. По краям дороги росли папоротники с лилово-алыми пятнами ирги. Впереди девочку ждало море и старый каменный дом, серевший на фоне неба. Он стоял так близко к набегающим волнам, что в шторм они порой окатывали крыльцо. Это был старый, мудрый дом, который знал много тайн. Пэт всегда это чувствовала. Мама выросла в этом доме, а значит, он заслуживал любви, кто бы сейчас в нем ни жил.

На Ферму у залива нечасто приезжали автомобили, так что появление Пэт произвело впечатление. Тетушки вышли и чопорно поздоровались, а кузен Дэн помахал рукой с близлежащего поля, которое он распахивал красными бороздами, очень ровными и красивыми. Кузен Дэн гордился своим умением пахать.

Джо умчался, оставив Пэт терпеть муки гостеприимства. Лица у тетушек были такими же жесткими, как их старомодные накрахмаленные нижние юбки. Обе они не представляли, о чем говорить с этим длинноногим загорелым ребенком, но считали семейным долгом пригласить Пэт к себе. Ее повели поздороваться с пратетушкой Ханной. Крошечная сморщенная старушка пристально разглядывала девочку из-под вороха одеял.

– Что же это, малышка Мэри? – произнес тонкий голосок.

– Нет. Я Патрисия Гардинер, – сказала Пэт, которая терпеть не могла, когда ее звали чьей-то малышкой, пусть даже маминой.

Пратетушка Ханна положила ей на плечо высохшую лапку и притянула девочку к себе, всматриваясь старыми голубыми глазами. Такими старыми, что к ним возвратилось зрение.

– Не красавица, – пробормотала она.

– Она может еще похорошеть, – вставила тетя Френсис, которая всегда пыталась найти во всем хорошее, – сейчас она, конечно, ужасно загорела.

Коричневое от загара, атласно гладкое личико Пэт негодующе вспыхнуло. Пусть она не красавица, но какое право они имеют ее критиковать подобным образом. Джуди сказала бы, что это невежливо. А когда они спустились вниз, тетушка Онория всплеснула руками:

– Дитя мое, у тебя платье порвано.

Пэт не понравилось, что ее так называют. Ей захотелось показать тетушке Онории язык, но это было бы невежливо. Она стояла очень ровно, пока тетушка не нашла иголку с ниткой и не зашила прореху.

– Конечно, Мэри за всем присмотреть не успевает, а Джуди Плам нет никакого дела, пусть хоть в лохмотьях ходят, – примирительно сказала тетушка Френсис.

– Джуди есть дело! – воскликнула Пэт. – Она заботится о нашей одежде и наших манерах! Платье порвалось по дороге!

Несмотря на такое неблагополучное начало, день прошел неплохо. Пэт прочитала свои стихи без ошибок, тетушка Онория одарила ее печеньем и смотрела, как она ест. Пэт умирала от жажды, но стеснялась попросить стакан воды. Когда пришло время обеда, на столе оказалось молоко, которое Джуди назвала бы «снятым»[14]14
  Снятое молоко – обезжиренное молоко, с которого сняли сливки.


[Закрыть]. Но зато оно было подано в красивом старом кувшине зеленого стекла, в котором самое жалкое молоко показалось бы хорошими сливками. Обед был весьма скудный по меркам Серебряной рощи. Пэт досталась маленькая порция, зато ее подали на фарфоровой тарелке с бордюром из осенних листьев – на знаменитой тарелке Селби, которой сравнялось уже сто лет. Пэт чувствовала себя польщенной, скрывая голод. На десерт она получила три драгоценных сливы.

После обеда тетушка Френсис сказала, что у нее мигрень и она приляжет. Кузен Дэн предложил аспирин, но тетушка уничтожила его взглядом.

– Разве Господу угодно, чтобы мы избавлялись от посланной Им боли? – вопросила она и ушла, прижимая к носу флакончик из красного стекла с серебром.

Тетушка Онория отправила Пэт в гостиную и велела развлекаться самостоятельно. Этим Пэт и занялась. Ей все было интересно, она умела повеселиться в одиночестве и не представляла, как бы провела вечер в компании обитателей фермы с залива. Они с тетушкой Онорией были очень рады избавиться друг от друга.

* * *

Мебель в гостиной действительно была великолепна. Массивная дверная ручка была отполирована до блеска, так что Пэт видела в ней свое искаженное отражение. Фарфоровая табличка на двери была расписана розами. Занавески задвинули, и комнату наполнял прохладный зеленый свет. Пэт чувствовала себя русалкой в мерцающем море. Ей очень нравились шесть костяных слоников, стоявших на каминной полке. Большие пятнистые раковины шумели как море, когда она прикладывала их к уху. И тут же стояла знаменитая ваза с павлиньими перьями – та самая, которая скорчила рожу Саре Дженкинс. Ваза была белого стекла, на боку у нее виднелись странные царапины, действительно похожие на лицо. Никаких рожиц ваза не строила, хотя девочке очень этого хотелось. На горке в углу сидела пленительная красно-желтая фарфоровая курица в золотистом гнезде. А занавески на окнах украшали ажурные баттенбергские кружева. Конечно, такая роскошь сокрушила бы величие замка Макдемотт.