Текст книги "Чудесные фантазии с привкусом васаби. Стихи и рассказы"

Чудесные фантазии с привкусом васаби
Стихи и рассказы
Мадина Байгелова

Моим любимым людям

© Мадина Байгелова, 2023

ISBN 978-5-4485-7583-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Миллионами ярких звезд над планетой…»

 
Миллионами ярких звезд над планетой,
В просторах степей, у подножия скал,
Играя с летящей хвостатой кометой,
Рождается тот, кого ты искал.
 
 
И в мире, где в чашках плескается солнце,
Где лужи искрятся бриллиантом луны,
Он будет искать, искать и бороться,
За чистые звуки душевной струны
 
 
За странные вещи, за тихую гавань,
Где можно шуметь лишь соленой волне,
За цвет изумруда, где бьются о скалы
И пенятся воды на морском полотне
 
 
За смех, где живут пробудившиеся птицы,
Горланят и тянутся в гнездах своих,
За мир, где совсем неопасно влюбиться,
И можно делить сердца на двоих.
 
 
Где небо так близко, что можно порою
Срывать с него звезды и сунуть в карман.
И перед сном наслаждаться луною —
Как будто над люлькой мобиль заиграл.
 
 
Он будет искать на последнем дыхании,
Глотая надежду взахлеб, до конца,
Как ищешь и ты, проходя испытания,
Морщинки и свет родного лица.
 

«Я буду молиться на человечество…»

 
Я буду молиться на человечество,
И солнце искать на сумрачных лицах.
Лечить эти недуги, что будто не лечатся,
Перевязывать крылья надломанных птиц.
 
 
На этих ухмылках, на праздниках пафоса,
И там, где по небу стекают фейрверки,
Где раз в пять секунд обновляются статусы,
Где друг другу подносят сердца на тарелках,
 
 
Где сон вперемешку гуляет с реальностью,
Где кто-то кричит много «за» за «я против»,
Где тело быстрей, чем душа оголяется,
Стремясь поскорей утолить зовы плоти,
 
 
Где земли чужими слезами захлебываются,
Где крест и луна покорежены верой,
Той верой, что люди от Бога отплевываются,
Той верой, что дымом царапает небо.
 
 
Я буду молиться на человечество,
Шепотом, громко – как будет яснее,
Так чтоб расслышало все Бесконечное,
Раз скрестив руки и на коленях…
 

«А мы всегда влюбляемся не в тех…»

 
А мы всегда влюбляемся не в тех.
Не в те глаза, не в ту душевную пустыню,
Мы с головою окунуться можем в грех,
И с головою душим пробудившуюся гордыню
 
 
Проходит время, громко тикают часы,
и вековая пыль дымится над землею
Блестят на солнце капельки росы
Как будто ночь ревела под луною…
 
 
Проходит время, и становится чужим
Чужая тень, глаза, чужие смех и губы,
И мы стремглав от этого бежим,
и в глубине души надеемся на чудо.
 
 
Мы любим всех не тех лишь потому что,
Хотим кого-нибудь хоть как-нибудь любить
И забываем, что любовь-это искусство,
Которому учиться и учить…
 

«А мне б посидеть на твоем подоконнике…»

 
А мне б посидеть на твоем подоконнике,
Пыльном, с окурками от сигарет,
И к чёрту пошла бы вся электроника-
По городу тихому выключен свет.
 
 
Дороги шептались бы между собой,
Куда кто ведет, где трещит тротуар.
И в урну бросал бы ветер ночной
Чужие секреты, что с окон сорвал.
 
 
А ты бы рассказывал мне про себя,
Про чьи-то улыбки, что носишь с собой,
Про фразы, что слышишь день ото дня
И гонишь из сердца метлою хмельной
 
 
Про то как в карманах хранишь чудеса,
И немного печали в мешках под глазами.
Не порвутся, спрошу я шутя у тебя,
Не порвутся, они попрочней любой стали.
 
 
Ты покажешь мне птиц, что живут вдалеке
Из-за пазухи сердца покажутся перья
«Они все летают одни, налегке
Пока не найдут дома на деревьях..»
 
 
«А перья зачем?» " А на счастье они
Писать ими можно на белых бумагах,
Исчиркать рисунком с другой стороны
Немного чернил пригодится во благо.
 
 
А ты что молчишь? Расскажи что-нибудь
Покажи своих птиц, поделись своей былью
Не буду, я просто хочу отдохнуть» —
Скажу и сложу перебитые крылья..
 

«Поговори со мной, о чем тоскуешь ты?..»

 
Поговори со мной, о чем тоскуешь ты?
О чем кричат глаза в такую ночь?
О чем внутри тебя цветут цветы?
И вянут, разлетевшись прочь?
 
 
Тоскую я о гавани своей,
Где тихо жили море и луна,
Они играли в сумраке теней,
Порою прибегала к ним волна.
 
 
Им было тихо, как бывает двум,
И беспокойно в предрассветный час,
И много мыслей посещало ум:
«А если солнце будет против нас?»
 
 
И на рассвете лунная тропа,
Смывалась, словно фразы на песке,
И утопала звездная крупа,
В морской, всепоглощающей тоске…
 
 
А что же ты? – А я смотрела вслед,
Как море гонит волны за любовь,
Как в солнце умирает лунный свет,
Но обещает возродиться вновь…
 

«А может все окажется не так, как мы хотели…»

 
А может все окажется не так, как мы хотели.
Расступятся моря и рухнут корабли,
И чья-то родинка на хрупком белом теле —
Полярная звезда, что светится вдали.
 
 
А может нам покажется столь серым и ненастным,
Прекрасный дом и небо без темных облаков.
Захочется укутаться в дождливое и пасмурное,
Согревая нёбо теплым кофе с молоком.
 
 
И кто-то нам покажет, как стоит и не стоит.
Как можно и не нужно. Как плохо и нельзя…
Но что-то за грудиной так безумно громко ноет,
Тропинкою из слез выходя через глаза.
 
 
Сплясать давно хочу я на вашем своде правил,
И дикой волчьей стаей сбежаться под луной.
И свергнуть это «кто-то», кто так бездарно правил,
Свободным диким сердцем и чистой головой.
 

«И вот, затерянной дорогой…»

 
И вот, затерянной дорогой
Под небом, с тишиной,
И с сердцем, как с единственной подмогой,
Ищу я путь домой…
 
 
И пусть кричат, что мол, не та тропинка,
Чужие голоса,
Мне небо – океан, а я же – лишь слезинка,
Что льют порою эти небеса…
 
 
И всюду мне заманчивые своды,
И хочется сойти.
Сойти и утонуть, и пусть задушат воды,
Безмолвный крик в груди.
 
 
Как бьется здесь, я слышу голос сердца,
Глубокий и немой,
Душою хочется пред Вами мне раздеться,
Но спрятаться подальше – головой…
 

«Нам модно быть искусными, иль даже искушенными…»

 
Нам модно быть искусными, иль даже искушенными,
И в чем-то изощренными, как дикий ритуал,
Как Племена мы прыгаем, и грудью как знаменами
Трясем под смутным множеством замызганных зеркал.
 
 
Мы ищем настоящее в карманах у притворщиков,
И копошимся чуточку в их каменных сердцах,
Перебираем молодость меж складок кожи сморщенной,
И думаем о несуществующих детей наших, отцах.
 
 
Мы надеваем радость, и красим губы в красное,
Меж длинными ресницами – глубокий черный цвет.
Усиленно запрятав души своей прекрасное,
Мы выставляем свету свой яркий марафет.
 
 
Запрячем и забудем, возьмем лишь то немногое,
Что позволяет вечером знакомых веселить,
Пойдем, не торопясь, пустынною дорогою,
Вот только бы обратный путь совсем не позабыть.
 

«На небе кружится луна…»

 
На небе кружится луна,
В прозрачном, тонком пеньюаре,
Совсем одна и всем видна,
И где-то снизу ей писали.
 
 
И где-то снизу. Прям под ней,
Ее по имени все звали,
Но в суматохе бренных дней,
О ней так быстро забывали.
 
 
И оставляли на окне
Немного грусти в белом блюдце,
Но как легко те блюдца бьются,
В глубоком, беззаботном сне…
 
 
И снова день… Опять забвенье,
Работа, смех, слова, знакомства…
И ожиданье воскресенья
Под ярким и палящим солнцем.
 
 
Как будто все уже не важно,
Все то, что ночью мы писали
И в небо строчки отправляли,
И выли под луной протяжно…
 
 
И снова ночь… и снова мысли.
Бессонница – любимый спутник,
И ночь опять не будет быстрой…
Но и не будет больно путной…
 
 
И снова ночь. Ну, здравствуй, грусть.
Мы снова будем под луной,
Ты только погоди, постой,
Я за снотворным – и вернусь…
 

«Как в тишине. Растаяли с тобой. Не помню…»

 
Как в тишине. Растаяли с тобой. Не помню.
Не помню, не жалею, не хочу
Как будто все произошло в тумане сонном,
И то ли шепот, то ли я кричу…
 
 
И то ли плачу, то ли улыбаюсь,
Смешно, наверное, прощаться с незнакомцем,
Мгновенье – я по улице шатаюсь,
В безумном одиночестве под темным солнцем…
 
 
Мгновенье – буквы в старом телефоне,
Переплетаются в бессмысленные фразы,
И пустота их проявляется не сразу,
А лишь спустя одну затяжку на балконе…
 
 
А мне не хочется… Не хочется обратно,
В пустую комнату, в постель, в твои объятия,
В твою Вселенную, где точно безвозвратно,
Скреплю себя твоей мужской печатью…
 
 
Мне надоело. Выгони меня…
Из тонких тел, из воспоминаний,
Зачем случилось что-то между нами,
И как уйти, друг друга не виня??
 
 
Как в тишине. Растаяли с тобой. Запомню…
Запомню, не жалею, запишу…
Как будто все произошло в тумане сонном,
Запомню я…А ты забудь… Прошу.
 

«Звонок. Шаги. Бегу, постойте!..»

 
Звонок. Шаги. Бегу, постойте!
Тихонько открываю дверь…
Ты стал моим нежданным гостем,
Тебя обслуживай теперь…
 
 
Я постелю тебе в гостиной,
Но для начала, покормлю.
И ты рассказ начнешь свой длинный
Про тяжкую судьбу свою.
 
 
О том, что видел по дороге,
Кого и с кем делил ночлег,
Каким же может быть убогим,
Ты говорил мне, человек.
 
 
О том, как ты любил однажды.
В ночной тиши ты говорил,
И не один раз и не дважды,
Во имя чувств себя губил.
 
 
А я все слушала рассказы,
И молча подливала чай.
Ах, как знакомы эти фразы
Про чувства и чужую даль.
 

«Не думай, мурлыка, ты такой не один…»

 
Не думай, мурлыка, ты такой не один.
Не только тебе вдруг на хвост наступили…
Не только тебе молока не налили,
Забывшись в тоске застарелых рутин…
 
 
Не думай, мурлыка, я б тоже ушла
Нагадила б в тапки и тихо сбежала…
И пусть мне еды бы порой не хватало,
Но я бы свободой своею жила.
 
 
Не думай, не думай, мурлыка, так хуже.
Ты можешь поклянчить немного любви
Запрыгнуть на руки и слушать шаги,
Того, кто так нужен… А может, не нужен.
 
 
Мурлыка, мурлыка, я тоже не знаю,
В окно постоянно кого-то гляжу,
А может чего-то, а может случайно,
А может за кем-то зачем-то слежу…
 
 
Хотела б луною светится в окно,
И ты бы, мурлыка, печально мяукал,
А я бы навеяла, а я бы еще…
Еще бы побольше навеяла скуку…
 
 
И я бы, мурлыка, ему б на лицо,
Во сне сладком-сладком запрыгнула резко,
А он бы ругался, но мне бы в отместку
Не смог бы ответить совсем ничего.
 
 
Ведь я же мурлыка, я глупый котейка,
Мне много не надо – люби да корми
А то, что я прыгнула вдруг на постельку —
Ну я уж, хозяин, случайно, прости…
 

«Да нет, не страшно мне уйти отсюда. Мне страшно оказаться в пустоте…»

 
Да нет, не страшно мне уйти отсюда. Мне страшно оказаться в пустоте…
Мне страшно, что на звездном небосклоне, все окажется не так как я хотел.
И я хочу летать и видеть небо. Вот так. Как вены на ладони. Как смех ребенка видит мать. Как рельсы на пустом перроне.
Все не идеально. Совершенно. И у всего есть свой предел.. Я просто так боюсь, что все окажется не так, как я хотел…
 
 
На вкус все терпко-сладкое. А у чего-то привкус чуть солоноватый…
Ты думаешь, что за все хорошее своя есть плата.
Необязательно. Ведь можно просто жить.
Тихонько. Не спеша. Молиться, есть, любить.
 
 
А так у вечности свои есть имена. И не придумывай еще. Со спорщиком у ней лишь жесткий есть расчет.
Живи. И я живу. Пускай и не идеально,
Зато как человек. И человек нормальный.
 

«Я на черно-белом фоне…»

 
Я на черно-белом фоне.
Я не фон. Не черно-белый
Чужим именем в телефоне
Заполняю цифровые пробелы.
 
 
Что-то новое в твоей жизни?
Нет, наверно, в моей все также.
Что там в кармане? Покажи мне,
Хотя. Ладно, уже не важно.
 
 
Хотя нет. Ты покажи мне.
Лепестки времени тихо вянут,
И небосвод бесконечно синий,
Бесконечно черным наверное станет.
 
 
Мне так нравится. По аллее
Там, где трещинки на асфальте
Все разбросано: люди, время,
И солнце льется сквозь чьи-то пальцы.
 
 
Что-то, наверно, уже пропало,
Может, чего-то уже не хватает,
Скинув с души своей покрывало,
Кто-то от сна пробудится и встанет.
 

В приподнятом настроении

 
И я молчу о многом, а ты поймешь о чем…
И сколько же людей в эту ночь забылось сном.
Хрусталь дрожит на небе, трещит по швам луна,
Рассыпался песок вдоль ночного полотна…
 
 
И ты вдруг мягким шепотом, Как будто не спугнуть,
Тихонечко, безропотно предложишь мне курнуть.
 

«Кому-то что-то показалось…»

 
Кому-то что-то показалось,
Ты слышал – где-то подорвалось,
Стучало, плакало, металось,
И разлетелось на осколки…
 
 
Наверно, то были ракеты,
Что высью рвутся в небеса,
И дымкой старой сигареты
Растает в небе полоса…
 
 
Кому-то что-то показалось,
Ты видел – осень постучалась,
И через дверь она ругалась,
Швырнув в порыве горстку листьев…
 
 
Наверно, то была соседка
Что так давно живет напротив,
Ее десерты – антибиотик,
И от депрессии таблетки…
 
 
Кому-то что-то, мне за что-то,
С тобою выть под серым небом,
Под голубым и темно-синим,
И сердцем надо будет жить.
 
 
Я так отвыкла, не привыкла,
И страшно как-то привыкать,
Опять забуду как дышать,
А на душе начнутся ливни…
 
 
А ты напомнишь как дышать?
А я не стану вдруг мешать?
Вопросы льют как из ведра,
Пойду, пожалуй, посушусь…
 
 
Пожалуй, отложу бинокль,
Чтоб не заглядывать вперед,
Подальше, в темный ящик полки,
Где вряд ли кто-нибудь найдет…
 

«А сколько раз ты смотришь на часы?..»

 
А сколько раз ты смотришь на часы?
Когда торопишься? И вдаль несутся стрелки?
И оседают крохами минуты на тарелке,
Как уличная пыль вдоль взлетной полосы…
 
 
Когда приходится бежать в свои пустоты
И притворяться кем-то и зачем-то,
И вечность вся сжимается в моменты,
На дно смахнув великие высоты…
 
 
Когда зачешется руки твоей запястье
От ремешка, что сдавливает кожу,
Ты вдруг захочешь снять часы, но все же…
В высоком обществе ходить без них – негоже…
 
 
И сколько раз ты смотришь на часы?
Зачем? На что? Какую ищешь дату?
Гуляешь взад-вперед по циферблату,
Забыв, что ты поставил на весы.
 
 
Хоть раз ты слушал, что стучит внутри?
Там тоже вроде тикают часы…
Там вроде вечность, только подлиннее,
И вроде жизнь… Со смыслом, посветлее.
 

«Приходи ко мне ночью. Нас прикроет луна…»

 
Приходи ко мне ночью. Нас прикроет луна.
Нас с тобою накроет небес пелена.
Приходи ко мне ночью. Я сломаю часы.
И не надо машин-приезжай на такси.
 
 
Приходи ко мне ночью. Что налить тебе? Чай?
Обнимаешь тихонько… Я ж пролью, прекращай!
Как же сладко и странно. Всюду светит луна.
И осыпана звездами в спальне стена.
 
 
– Нам нельзя – Замолчи. Ты сломала часы.
– Но рассветной заложники мы полосы.
– Ты сама позвала. – Понимаю… – Зачем?
Чтоб во мраке теней заниматься ничем?
 
 
– Я хочу разговоров. – Красноречия тел?
– Нет! Хочу, чтобы и мозг твой хоть раз закипел!
– Ты смешная. Прости, я так скуп на слова.
Я поеду обратно, болит голова…
 
 
И она проводила его до двери:
– Получилось нелепо… – Не говори…
 Вылила чай, занавесила бар.
и спрятала в ящик свой пеньюар.
 

«Ветер листья холодит…»

 
Ветер листья холодит,
Отгоняя стайку птиц,
Часть их, может улетит,
Часть падет на землю ниц.
 
 
Так и мы, желая неба,
Рвемся, не жалея крыльев,
Кто слетится к крошкам хлеба,
Умирая от бессилия.
 
 
Кто, откинув все сомнения,
Полетит вперед, за ветром,
Отгоняя сожаления,
Сокращая километры.
 
 
Кто совьет свое гнездо,
В ветках тихо притаившись,
Им, наверно, повезло —
Здесь их храм, семья и крыша.
 
 
Кто, с поломанным крылом,
Клювом в длань земли уткнется,
И рыдая, вспомнит дом,
Что пропах лучами солнца…
 
 
Все летят навстречу ветру,
Широко расправив крылья,
К счастью, к радости и к свету,
Сказку смешивая с былью…
 
 
Мы, как птицы, рвемся к солнцу,
Крылья рвем от жажды света,
И пускай, ведь сердце бьется,
Ведь под нами вся планета!
 
 
Мы ведь видим все иначе-
Сверху шире и пестрее!
Слезы, радость не упрячем,
А по ветру все развеем…
 
 
Пусть, летят сердца и бьются!
Пусть, все будет разноцветным,
Крылья шире разрастутся,
И коснутся солнца света…
 

«А за окном о чем-то шепчет дождь… О чем?..»

 
А за окном о чем-то шепчет дождь… О чем?
О синих фонарях в центральном парке,
О том, как мокнет горка на площадке,
Мечтая, что хоть кто-то пробежится босиком…
 
 
А за окном о чем-то шепчет дождь… О чем?
О светлой сказке в темной кромке леса,
О драгоценностях, зарытых в Поднебесной,
О жизни, притворяющейся сном.
 
 
А за окном о чем-то плачет дождь… Зачем?
Устал тихонько биться в чьи-то стекла,
И настежь все вокруг уже промокло,
А он все также безнадежно нем…
 

«Она укуталась в пальто…»

 
Она укуталась в пальто,
От глаз людских и от неволи,
От света солнца и от боли,
В пальто, с прорехами от моли…
 
 
Она укуталась в пальто,
И молча мимо них бежала,
Как будто что-то потеряла,
Драгое сердцу полотно…
 
 
Кусочек тряпки, дымку ваты,
Платок, разорванный и старый,
Остаток лопнувшего шара-
Кусочек крепкого каната…
 
 
Всего лишь мусор! Ерунда!
Казалось людям из болота,
Которым ценность – лишь банкноты,
Людским пропитанные потом…
 
 
Она укуталась в пальто,
Но не от ветра, от насмешек,
От нападения глупых пешек,
В сердцах которых жизнь-кино…
 
 
Сметая горки желтых листьев,
И птиц сомнений разгоняя,
И капли слез порой роняя,
Она свой «мусор» все искала…
 
 
Но мусор сей – ее награда,
О прошлых днях напоминание,
Как старомодная баллада,
Рефреном вбившаяся в сознание…
 
 
Остаток лопнувшего шара-
Ее последний день рождения,
Волна азарта, взрыв, падение! —
И звук взрывающегося шара…
 
 
Платок, разорванный и старый-
Воспоминания об отце,
Когда стоял он на крыльце —
Стирая слезы на лице…
 
 
Она смотрела, как он плакал,
Вцепившись пухленькой ручонкой,
Тогда, 3-летнею девчонкой,
В рукав отца, который плакал…
 
 
Он уходил, оставив слезы,
Ей на помявшемся платке.
Она осталась в городке,
Прижав платок к своей щеке…
 
 
Она укуталась в пальто,
Теперь от холода спасаясь,
Все также яростно пытаясь,
Найти хотя бы полотно…
 
 
Она укуталась в пальто…
 

«Сигналы, гонимые сердцем…»

 
Сигналы, гонимые сердцем,
Устали быть чьей-то душой.
По линиям гнутых трапеций
Бежит теперь кто-то чужой…
 
 
Он был в ненабухшей утробе
В моменты рождения душ
И в черной запятнанной робе
Выдавал за великое чушь…
 
 
И зеницы безгрешного плода
Трехпалой костлявой рукой,
В моменты призыва природы,
Отметил гнетущей тоской…
 
 
В беспамятстве буйном очнувшись
Сей плод безудержно кричал,
В земной темноте захлебнувшись,
Как зверь постепенно дичал…
 
 
Он видел бежавшие годы
В прожженных и старых оковах,
Как в картах из мятой колоды,
Все судьбы на мастях багровых…
 
 
Ребенком, искал покаяния
У плюшевых старых игрушек,
Ночами читал заклинания
И прятал мечты под подушкой…
 
 
На вырванных белых клочках
Он крылья свои рисовал,
И после, помяв в кулачках,
В снежинки поспешно их рвал…
 
 
Как будто боялся – узнают…
И вырвав, навек заберут.
Лишь ангелы тихо страдают,
А люди безумно орут…
 
 
И он, зарываясь в кроватку,
Вбивал свои крики в постель.
А днем, убегая украдкой,
Снимал свои крылья с петель…
 

Женщине

 
Играешь ты с попутным ветром,
Рисуя в воздухе картинки:
Салюты, детские ухмылки —
Все то, чего желаешь пылко.
 
 
Своей хрупкою ладонью,
Хватаешь ветер за узду,
И направляешь к небу, вольно,
Чтобы поймать свою звезду.
 
 
Тебе, как женщине сложней:
Ветра судьбы непредсказуемы,
Порывы воли наказуемы,
Как солнца свет среди теней.
 
 
Но ты становишься сильнее
И хрупкой маленькой ладонью,
Узду сжимаешь все теснее,
Мирясь с обидами и болью.
 

Рассказы и мысли «сбор со дна души»

Пожизненно без него

Тик-так, тик-так, так-тик… Я слышу как минутная стрелка отсекает щелчки времени, оставляя за черным наконечником ошибки, обиды и возможности их предотвращения. Иногда на черном носике стрелки пыльными крошками оседает боль, но где-то в промежутке 5 и 6, на мелких запятых деления, она рассеивается, будто ее и не было вовсе. На большом пальце правой ноги мозоль – погоня за прекрасным на каблуках теперь ехидно хихикает черным нарывом. Да и кто гоняется за чем-либо, будучи на каблуках… Глупая женская логика. Верчу в руках веточку сирени, незнакомый маленький мальчик почему-то решил, что я сегодня достойна весенних цветов… Худенький, на тонких веточках ног, он гармонично сочетался со своим скромным презентом… Словно бы оторвал его от себя самого. Третья нога? Смотреть в окно, когда солнце так дружелюбно припекало пыльный подоконник твоей квартиры, было бы глупо, поэтому я решила пройтись по теплым улочкам Монмартра. Снаружи пахло солнцем… Интересное выражение-запах солнца. Есть у меня такое подозрение, что если бы солнце узнало, чем оно пахнет, оно пришло бы в ужас и от обиды зажарило бы всю кожную поверхность человеческой сущности, заставив ее пахнуть еще хуже. Так чем же пахнет солнце? Обычно это запах волос, помытых в солнечных ваннах, для кого-то запах трамвайного салона в час-пик, а для меня… Для меня это дымка со сладкой булочки, посыпанной щедрой горкой мака с соседней пекарни и кофе на чьих-то губах по утрам. Так обычно с утра я определяла, солнечно ли сегодня или пасмурно. Кто-то просыпался раньше меня и нежно обдавал мои щеки ароматом кофе. Кто-то заставлял меня убирать постель и быть «хоть немного порасторопнее», а комната тем временем заливалась мягкими солнечными струями. Кто-то угрожал мне уходом последнего трамвая и пустой тратой денег на такси. « Никто не собирается тебя ждать, малыш. Или ты сейчас встаешь и собираешься или я сейчас собираю постель вместе с тобой,» – говорил кто-то, своими прыжками пытаясь подогнать брюки под размеры своей задницы, а я пальцем рисовала сердечки на белой простыне. Любовные вмятины исчезали, стоило только пройтись по ним ладонью. Как и на теле. Что мы делали потом? Кто-то разбавлял мое одиночество диким поцелуем напоследок и убегал на работу, впопыхах забывая застегнуть пряжку ремня. И этот кто-то был одним из тех, кто пах солнцем. Снаружи пахло кем-то, ребячий смех разносился звонкой волынкой вдоль солнечной аллеи, вызывая по телу легкую дрожь. Улыбки, губы, зубы, налеты. Было мило наблюдать за воркующими парочками в будний день, мастерски изображающих любовь. Почему изображающих? Наверное сам факт того, что они любили друг друга в центре освещенной солнцем аллеи, говорил сам за себя. Я не циник.. Просто мне рядом с любимым всегда хотелось, чтобы на мгновенье все ослепли.. Или хотя бы поиграли в жмурки. Рядом с кем-то слепла я и прозревало мое сердце.. Не думаю, что их действия были оправданы тем же… Пекарня, потом привычно-грязная пивнушка через пару кварталов и привычно-грязные взгляды полупьяных клиентов. Библиотека, автомойка, пара бомжей с парой смятых купюр, кульком торчащих из грязных кулаков.

– Хэй, Макими, потягаемся, кто быстрее до ближайшей мусорки? – заговорщически предложил один из бомжей, размахивая купюрами, словно приманкой. У него были длинные курчавые волосы странного цвета и пах он как-то странно, не как все бомжи. Неизменная улыбка никогда не сходила с его бородатого лица, и если бы не многочисленные волдыри и заросли черной бороды, он казался бы вполне симпатичным мужчиной. Наверное таким он и был. Теперь он симпатичный бомж. От этой мысли я невольно улыбнулась, прикрыв рот кулачком, но эти двое расценили это как дамское кокетство. Второй бомж тоже начал улыбаться, обнажив десны из которых черными углями торчало то, что служило ему зубами. А первый даже как-то приутих, уже не размахивая руками и не предлагая провести дикие бега. Посчитал, наверное, что я его воспринимаю не как друга, старину Адри, а раз я ему уже не друг, то и дружеские развлечения отпадают сами собой. Он преобразился на глазах и стал как-то галантнее себя вести что ли – видимо, эффектный мужчина, некогда живший в нем, пробудился, почувствовав пародию на женское внимание. Что ж, оно мне на руку, пройду сегодня без лишних оказий. Теперь буду знать, как угомонить этих двух. Дальше еще квартал, по стоптанной тропинке пробираюсь через подобие леса (асфальта нет) и выбираюсь на соседнюю улочку. Тут всегда карнавал: огромные палатки с бело-красным навесом так и порываются рухнуть под тяжестью спелых фруктов, нет-нет, но одно яблочко все равно выкатится на аллею и какой-нибудь мальчишка с разодранными коленками шустро подхватит его, словно уже за несколько метров предвидел его падение. Раскрашенные под цвет навесов шапито выкрикивают свод своих достоинств через рупор, кто через настоящий, кто через ручной. Уроды. В прямом смысле. Компрачикосы, калечащие жизни невинным детям, превращая их в вечных актеров горькой комедии. Отвратительно, но почему так тянет? Почему человеческая натура так любит мерзость? Настолько сильно, что даже готова заплатить за это деньги. А потом стоят и орут « как мерзко, как отвратительно!», будто кто-то насильно приволок их сюда. Словно гомосексуалист, который скрывает свои предпочтения, но тем не менее снимает геев-проституток и, совокупившись, начинает высмеивать их социальную ущербность. Да что за безумие? А они все орут и орут. Наливное зеленое яблочко катится прямо к моим ногам я нагибаюсь и… Дикая тупая боль в затылке, первобытная боль, перед глазами звездочки, а в глазах темнота. Ничего не соображаю, но страх соображает за меня: «Я – жертва компрачикосов». И, вот натура-то, фантазия, будучи отключенная от сознания, живо рисует мне компанию страшных карликов с женской грудью, жутко хохочущих и размахивающих моими отрубленными конечностями на платформе фургончика шапито. С конечностей стекает еще свежая кровь, а они все зазывают и зазывают, забрызгивая лица толпы красными каплями. Я смотрю на свои культи, а там… – свернутые и вставленные грязные купюры, и голос со стороны: «Работай, детка, быть может лет через 40 накопишь достаточно для протеза»

– Девушка! Девушка с вами все в порядке? Маленькие сволочи, чуть не угробили человека за яблоко! – гневный, но приятный голос выволок меня из сетей жутких фантазий. Привиделось. Под задницей мелкие асфальтные камушки, ноги разодраны, локти ссадят, но я сразу же смотрю на бедра – нет, крови нет, потом резко ощупываю грудь-тяжелая, болит, значит все хорошо. Потом уже смотрю на свою спасительницу, она, в отличие от мужчин, нисколько не удивлена моими действиями и с мягкой улыбкой на лице помогает мне встать. Я замечаю гусиные лапки около глаз, когда она улыбается и улыбаюсь в ответ.

– Все хорошо? – она заботливо отряхивает меня и поддерживает за руку. Во второй ее руке мой выроненный черный клач, который шикарно сочетается с ее черными розочками на гелевых ногтях. Блин, отдала бы, если бы не был такой дорогой. Лоб ее лоснится от пота и видно как толстый слой тоналки потихоньку стекает с ее щек. Но в принципе это не отталкивает от ее, в целом, миловидного лица. Я улыбаюсь в ответ. Еще раз.

– Эти ненормальные мальчишки… Прям смели Вас с дороги, как только Вы нагнулись. И прытью прытью, прочь, представляете?! – я продолжаю улыбаться: «Ну вообще-то логично, что смылись. Было бы странно если бы они остались в ожидании гнева бешеных теток». Вместо этого я говорю:

– Спасибо, все хорошо. Не волнуйтесь, – я тянусь за клачем и еще раз улыбаюсь. Она не угомонится:

– Да нет же, с этим нужно что-то решать. Можно найти их, я запомнила их лица, и обратится в соответствующие органы. Да или хотя бы у родителей компенсацию потребовать. Наверняка здешние, с района. – она обнадеживающе смотрит мне в глаза, сразу видно, что связей у нее в «соответствующих органах» достаточно. Милая такая, ну почему надо было ей все испортить своей жабьей любезностью? Да чего я могла ожидать? Сама виновата, не надо было нагибаться за яблоком и тем самым вставать на пути мальчишек с разодранными коленками. Отвратительная ситуация. Если бы не эта тетка, это был бы просто небольшой несчастный случай, а теперь это – отвратительная ситуация. Попробую еще раз:

– Да нет, знаете, главное, все в порядке. Ну Вы понимаете, – я смущенно улыбаюсь, вижу – тает, значит дальше лезть не будет. И тем не менее она укоризненно качает головой и вздыхает:

– Ну какая же Вы… Повезло мальчишкам, только впредь будьте осторожнее, а то меня уже может рядом и не оказаться, – смеется она, а меня передергивает – не дай Бог. Иду дальше, вот уже и небольшой зеленый скверик, шумная карнавальная аллея со злосчастными яблоками миновала, и теперь в поле зрения маячит огромное серое трехэтажное здание. Я перехожу ограду в виде высокой колючей проволоки и захожу вовнутрь. На углу, около входа сидит охранник:

– К кому?

Я достаю из клача карточку и молча протягиваю охраннику. Изучив ее в течение нескольких секунд, он тоже молча поднимается и жестом приглашает пройти. Словно швейцар в ресторане. Мы идем – он впереди, я за ним. Как по лабиринту: налево, налево, направо и еще раз налево. Я могла бы и без него пройти по этому уже давно заученному маршруту, но формальности превыше всего в этом мире. Наконец дверь, тяжелая бетонная дверь. Он открывает ее и ждет, когда я зайду вовнутрь. Захожу, все как всегда: стол, незастеленная кровать, маленькие книжки в углу, бережно сложенные в стопку. Дверь за мной закрывается. И тут же, через несколько секунд я чувствую, как сильные руки обнимают меня сзади, властно прижимают меня к себе:

– Ты пришла. Снова.

– Да.

– Я ведь говорил тебе, зачем ты так делаешь, малыш?

– У меня есть выбор? – я поворачиваюсь и нежно целую его. Человека, который прыжками подгоняет брюки под размеры своей задницы. Человека, который подгоняет мое сердце под сложный ритм человеческой жизни со всеми ее прелестями, ужасами, и учит меня жить не считаясь с каждым ее капризом. Единственного мужчину, который никогда не поймет, за что я его так полюбила и будет считать меня подарком Свыше, хотя на самом деле все наоборот. По крайней мере, я так считаю….

…Перед уходом он нежно берет меня за руку и говорит. Ровно, низко:

– Не приходи больше, малыш. Пора отвыкать от меня. Ты конечно не понимаешь, но сейчас я единственное бельмо в твоей жизни, у тебя очень много других забот, ты должна жить настоящим, которое и без меня вполне насыщено. Неужели ты не замечала, что иногда ты все-таки радуешься чему-то обыденному, ловишь себя на мысли, что «да, тот парень очень даже ничего» и хочешь принарядиться ярче, чем обычно. А потом, бац, и на тебе, мысль обо мне «надо пойти к нему», и все, что до этого хоть как-то радовало тебя, блекнет на фоне моей серой рожи, – он не запинается, голос не срывается. Все четко и жестко. Я слушаю, но глаза смотрят в пол. Чувствую, как он выжигает меня, – посмотри на меня, – я поднимаю глаза. Он смотрит мягко, с любовью, с нежностью. – Скажи что-нибудь. Ты всегда молчишь. – Я издаю смешок и отвожу взгляд «Как же ты не понимаешь, что все, что играет для меня яркими красками, остается ярким только до тех пор, пока в моем сердце, в моей жизни есть место для тебя. Ты – моя акварель, только с тобой я не чувствую себя одинокой. Даже в мыслях с тобой я не чувствую себя одинокой, как же ты не понимаешь?!» Я говорю:

– Хорошо, я постараюсь… – и сжимаю его руку. Сильно-сильно. Он проводит ребром ладони по моей щеке, я закрываю глаза, запоминая эти ощущения, прислушиваясь к себе. Чтобы потом осторожно извлекать этот момент из потаенных уголков своей души и смаковать снова и снова… …Я иду обратно, через скверик, аллею, улочки, бомжей, библиотеку, пекарню. Только все это теперь на один вкус, один цвет и пахнет одинаково. Но я знаю, что когда я снова пойду к нему, это все заиграет своими особенными цветами. Может тогда наш малыш под моим сердцем уже будет чуть больше и даже начнет пинаться. И пусть он снова говорит то же самое, пусть ругает за потакание своим слабостям, ведь «10 лет заключения» это так долго, это все равно меньше, чем «Пожизненно без него».

2013