Текст книги "Актуальные проблемы философии науки. Учебное пособие"

II. Основные языковые проблемы в научном познании

§ 1. Проблема единства языка и мышления

Языковая проблематика, имеющая определенные философско-теоретические предпосылки в ряде наук, в наше время приобрела особую актуальность. Все более углубляющаяся профессионализация во всех видах деятельности ведет к установлению новых связей между языковыми системами. Прежде всего это касается вербализации современного научного знания – сложного процесса разработки совершенно новых формализованных языков с целью их адекватной интерпретации, что тесно связано с проблемой оптимизации этого знания и общения. Поиск современных форм реализации естественного языка актуализирует проблемы значения, семантики и ее структуры, формы и содержания единиц языка в различных условиях коммуникации.

В современной философии интерес к языковой проблематике настолько возрос, что язык стал объектом исследования ряда авторитетных философских направлений. Фундаментальны разработки в этой области прежде всего зарубежных исследователей: Ч. Пирса, Ч. Морриса, Р. Карнапа, Л. Витгенштейна, У. Куайна, Б. Рассела и др.

В отечественной философии имеется также немало работ, в которых глубоко анализируются проблемы семиотики и значения (Л. А. Абрамян, Б. В. Бирюков, А. А. Ветров, И. С. Нарский, В. В. Петров, Л. О. Резников, В. А. Штофф и др.); существует оригинальная отечественная традиция лингвистической (Н. Д. Арутюнова, В. Г. Гак, Б. А. Серебренников, Ю. С. Степанов, В. З. Панфлов), психологической и психолингвистической семиотики (А. А. Леонтьев, И. Ф. Неволин, Н. Г. Салмина и др.).

Одной из центральных проблем философии языка, которая занимает исследователей, является проблема соотношения языка и мышления.

Данная проблема решается различными науками: психологией, лингвистикой, семиотикой, кибернетикой и др. В связи с этим проблема языка и мышления подразделяется на ряд специфических аспектов, которые часто трудно отделимы друг от друга. Особенно это относится к философии и общему языкознанию.

Частные науки тяготеют к конкретному и специфическому анализу данной проблемы и в этом смысле являются ограниченными. Осмысление же языка и мышления на самом высоком, абстрактном уровне составляет специфику философского подхода к данной проблеме и относится к области философии сознания. Конечно, прогресс знания о языке и мышлении связан с соответствующим успехами во всей совокупности гуманитарных наук. Но именно перед философией языка, понимаемой как философия о языке и мышлении, стоят задачи по разработке методологии их изучения и синтезу результатов этого изучения.

Термины «язык» и «мышление» употребляются в широком и узком смыслах. Мы придерживаемся определений В. Ф. Самсонова. Мышлением в широком смысле называют отражение действительности в обобщенных образах и процесс оперирования ими. Мышлением в узком смысле называют способность человеческого сознания отражать действительность в абстрактно-логических образах и понятиях, выраженных в языковой форме, и процесс оперирования ими [27, с. 4].

Объективирование содержания мыслительных актов невозможно без внешнего проявления мышления в материальном языковом оформлении. Языком в широком смысле называют любые средства коммуникации, любую знаковую систему (национальные языки, азбука Морзе, логико-математические языки, генетический код и т. д.). Следовательно, к языку в широком смысле относятся как естественные (национальные), так и искусственные языки. Языком в узком смысле называют естественный национальный язык. Естественный язык является сложным, многуровневым образованием, включающим фонетический, грамматический и семантический компоненты [27, с. 5].

Естественный язык в отличие от мышления по природе своей материален и объективно реален. Материальность языка есть его существенное свойство, особенно в гносеологическом плане. Именно потому, что язык прежде всего является системой чувственно воспринимаемых материальных объектов, он может выполнять функцию средства коммуникации и функцию обозначения по отношению к объективной реальности. Как материальное образование язык в его отношении к объективной реальности представляет собой знаковую систему особого рода [27, с. 6].

Наличие связи между языком и мышлением признается всеми исследователями. Но проблема состоит в том, каков характер этой связи.

Единство мышления и языка в центре внимания философских дискуссий начиная с учений Платона и Аристотеля. Вопрос касается соотношения общего и единичного. Так, в философии Платона общее рассматривается как предшествующее вещам, а вещи выступают как «тени» понятий [7]. В средневековой западноевропейской философии спор о природе общих понятий (универсалий) разделил схоластов на два лагеря. Реалисты считали, что общие понятия реально существуют в трех видах: в божественном разуме, в мышлении, в самих вещах. Вещи, согласно их точке зрения, обладают общим лишь постольку, поскольку в них воплощено идеальное начало, общее понятие Бог. Номиналисты, наоборот, считали, что реально существуют отдельные вещи, а общие понятия – это только имена, которые мы даем группам близких вещей. Они отрицали связь общего и отдельного, утверждая, что в самих вещах именам (общим понятиям) ничего не соответствует [30].

В концепции представителей аналитической философии соотношение языка и мышления приводит к их тождеству (ранний Л. Витгенштейн, Б. Рассел, Р. Карнап и др.). Мышление в целом, все его формы поглощаются языком. Язык предстает в виде логической конструкции вне связи с носителем языка. Язык лишь выражает содержание сознания.

В бихевиористских концепциях главенствует принцип – описывать только наблюдаемое. Язык – это одна из форм поведения человека. Так, Л. Блумфилд рассматривает «поведение» языка как особую форму поведения человека; сводит коммуникативную функцию языка к цепи стимулов и реакций, а социальную природу речевой деятельности – так как процессам одного порядка с биологическими процессами. Общение для Л. Блумфилда – это такой же «биологической акт», как любые другие формы приспособления человека к среде и его реакции на внешние стимулы [6]. При таком подходе к языку практически снимаются все сложные проблемы, связанные с соотношением языка и мышления, ролью языка в формировании понятийного мышления, рассмотрение языка как системы, возможное только на основе обобщения и интерпретации фактов, полученных в непосредственном наблюдении. Иными словам, Л. Блумфилд стремится не выходить за пределы фактов, данных в опыте и вести лингвистический анализ на уровне наблюдения, исключив все, что соотнесено с уровнем обобщения.

Многие современные исследователи (А. Г. Спиркин, В. З. Панкратов, Р. А. Будагов) отстаивают положение о неразрывной связи языка и мышления, их теснейшем диалектическом единстве. Такое положение приводит к тому, что язык представляет собой материально-идеальное образование. Язык предстает также как творец, а не как средство познания. Речь здесь не может идти о способности знака обозначать различные содержания мышления.

Наиболее приемлемой является функциональная концепция, развиваемая Б. А. Серебренниковым, В. Ф. Самсоновым. Данные исследователи определяют связь между языком и мышлением подвижной, динамичной. Функциональное понимание системы языка предполагает учет всего того, с чем взаимодействует эта система.

Естественный язык по природе своей материален и объективно реален. Язык как материальное образование в его отношении к объективной действительности представляет собой знаковую систему [27; 28]. Основной функцией языка является обозначение чего-то иного, чем сам знак.

Мышление по своей природе идеально. Оно отражение действительного мира. Мышление связано с действительностью содержательной, причинно-следственной связью. Кроме того, мышление обладает свойством континуальности, а язык – свойством дискретности [27].

Являясь средством дискретизации знаний, язык помогает человеку вычленять новые свойства и связи предметов. Для дискретизации знаний в языке существует универсальный способ – наименование предметов и понятий о них с помощью слов. Именно устойчивость форм слов способствует обозначению понятий. Понятие, как правило, выражается и закрепляется в языковой форме – в слове, словосочетании, т. е. в номинативном знаке [28].

Однако связь языка с объективной реальностью осуществляется через мышление. Предмет может обозначаться словом в том случае, если он известен, если у носителя имеется некоторое представление [27]. Связывая свои знания о предмете со словом, человек тем самым относит слово к данному предмету. Слово изменяется значительно реже по сравнению с изменением совокупности знаний о предмете, которые также представляют результат отражения.

Но мышление может объективироваться и быть доступным другим только с помощью языка. Поэтому анализ познания – это анализ языка. Исходным же в деятельности познания и общения является мышление. Язык как информационная система фиксирует и выражает результаты мышления, так как понятие возникает раньше звукового комплекса [27]. Когда человек подбирает для нового понятия звуковой комплекс, оно уже существует в его сознании.

Как идеальное образование мышление не коммуникативно. Но язык как знаковая форма есть средство коммуникации. Именно в процессе общения звуки становятся знаками, выступая средством фиксации мышления, его логических форм, понятий и суждений [28]. Языковое общение относится к универсальной форме человеческой деятельности. Под деятельностью понимается внутренняя и внешняя активность человека. Речевая деятельность – это система речевых действий, осуществляемая определенными психофизиологическими механизмами. В пределах речевой деятельности различают язык и речь, а также внутреннюю речь. Язык есть система средств познания и общения, а речь есть деятельность, в процессе которой эта система реализуется. Внутренняя речь – это взаимодействие различных механизмов внутри организма, обеспечивающих речевые действия. Язык используется речью для выражения и понимания передаваемого содержания [27].

Цель языковой коммуникации – взаимопонимание людей. При этом участники коммуникации выполняют различные функции: говорящий выражает свои когнитивные состояния в системе языковых средств, передает их другим людям, мысль в процессе выражения объективируется, трансформируясь в материальные структуры языка; слушающий воспринимает языковые средства и восстанавливает передаваемые ему психические состояния [27; 29]. При восприятии слова как физического раздражителя в мозгу слушающего формируется аналогичная мысль. Функцию выражения знак реализует, когда он правильно понят субъектом, который способен перейти от знака к его значению, мысль воплощается в различные слова и тексты и объективно существует как значение знаков. Смысл введения знаков, таким образом, заключается в возможности оперировать содержанием предметов без их материального преобразования [27; 29].

В процессе языкового общения происходит кодирование и раскодирование мыслей. Оперирование языковыми знаками происходит в пределах заданной структуры и системы языка, что дает возможность интерпретировать те или иные положения и утверждения, выраженные языковыми средствами. Поэтому обмен информацией включает не только интерпретацию знаков, но также и знания языка коммуникантами [27].

По мнению А. В. Дорошенко, именно в процессе общения все события, явления действительности получают свои названия. Не язык заставляет говорящего называть то или иное событие закрепленным за ним именем, а сам говорящий определяет, какое из языковых средств выбрать, чтобы сообщить об этом событии в нужном ему смысле [11]. Результатом коммуникативной деятельности, по утверждению Л. М. Салминой, является порождение новой действительности, удовлетворяющей или неудовлетворяющей потребностям ее участников, их мотивам [25].

Следовательно, относительная свобода связи между объектом реальности, мышлением и языком позволяет носителю языка связывать со знаком те мысли, которые он считает нужными.

§ 2. Семиотические аспекты языка

На рубеже XIX–XX вв. произошли существенные сдвиги в структуре научных теорий, в принципах их построения. Сами теории приобретали все более абстрактный характер. В этой связи анализ знаков и значений знаковых выражений приобрел особенно важный философский характер. Возникла необходимость выявить связь знаковых систем, используемых в науке, с реальной действительностью.

Обширные исследования в области науки и ее языка дали толчок к развитию семиотики как теории знаков и знаковых систем. Пионерами в разработке семиотики стали два известных американских логика – Ч. С. Пирс и Ч. У. Моррис.

Главной заслугой Пирса в развитии семиотических исследований было введение понятия «знаковая ситуация». Вместо традиционной дихотомии «знак» – «обозначаемый предмет», Пирс ввел семиотическую трихотомию. В терминологии Пирса последняя называется знаковой ситуацией или знаковым процессом. Выбор терминологии определялся тем, что Пирс обратился к тому механизму, в котором вещь, нечто чувственно данное, становится заместителем, представителем, другой вещи – знаком. По Пирсу, знак есть нечто, представляющее что-либо некоторому лицу в некотором отношении. Позднее Моррис уточнит понятие знака: «Ничто само по себе не является ни знаком, ни носителем знака, а становится им лишь постольку, поскольку посредством его можно осознать нечто иное» [17, с. 37]. Это означает, что знаком может служить любая чувственно воспринимаемая вещь. Не требуется, чтобы она обладала какими-то специфическими «знаковыми» свойствами, ибо физические свойства предмета, выступающего в роли знака, безразличны к его знаковой функции. Знак имеет материальную природу, но ее конкретное проявление (субстрат) не влияет на сущность знака.

Знаковая ситуация представляет собой взаимосвязь трех факторов – знака, его объекта и интерпретанты. Последняя не равна интерпретатору, а представляет собой то, что обеспечивает значимость знака для целого ряда интерпретаторов, – идею, вызываемую знаком. Согласно Пирсу, мысль и речь диалогичны: в любом акте утверждения можно различать как говорящего, так и воспринимающего. В отдельных случаях «слушающий может объединяться с “говорящим” в одном и том лице, как происходит, например, когда мы пытаемся точно зарегистрировать в своем уме суждение, чтобы вспомнить его позднее» [21, с. 167].

Развиваемая Пирсом теория знаков тесно связана с его теорией категорий и идеалистическими представлениями о природе закономерных связей. Категории Пирса – это система понятий, описывающих как эмпирические, так и теоретические явления. К категориям относятся Первичность, Вторичность и Троичность (Firstness, Secondness, Thirdness). Их выделение основывается на проводимом Пирсом логическом анализе структуры простых суждений с отношениями.

В традиционной логике главным образом анализировалась структура категорических суждений. Суждения с отношениями рассматривались как вид атрибутивных суждений. Такое рассмотрение возможно. Однако суждения с отношениями (вида «ARB») имеют структуру, отличную от структуры атрибутивных суждений (вида «S есть Р»).

Создание логики отношений послужило Пирсу обоснованием его теории категорий.

При анализе суждения с отношениями выделяются термины, обозначающие отношения – предикаты, и термины, обозначающие предметы, находящиеся в этих отношениях, – субъекты. Пирс считал, что предикаты не бывают более чем трехместными. Посему все предикаты разделяются на три класса: одноместные, двухместные и трехместные. С предикатом каждого типа связывается определенное отношение – монадическое, диадическое и триадическое соответственно.

Первичность – это понятие монадического отношения в общем, или, иначе говоря, то общее, что есть у всех монадических предикатов. Монадическое отношение всегда может быть выражено одноместным предикатом. По мнению Пирса, первичность – это качество, взятое само по себе («временный и вечный объект»).

Вторичность – это понятие диадического отношения, в общем («индивидуальное существование в объективном мире», факт).

Почему вторичность выводится Пирсом из двухместного отношения? Потому что в каждом факте можно выделить предмет, обозначенный субъектом суждения, утверждающего о существовании этого факта, что этот предмет принадлежит внешнему миру.

Третичность – это понятие триадического отношения в общем, опосредованное, связь двух первых сфер («универсальность»). С логической точки зрения оно представляет собой отношение трех связанных между собой терминов и не может быть разложено на более простые отношения.

Поскольку знаковое отношение существенно триадично, то оно относится к Третичности.

Понятие Третичности лежит в основе классификации знаков. Пирс выделяет 66 видов знаков. Глобальное значение для классификации имеет: во-первых, различение синсигнумов (Sinsigns) и легисигнумов (Legisigns) и, во-вторых, знаков-индексов и символов.

Синсигнум – это конкретный знак, используемый в конкретной ситуации. Легисигнум – это общий знак, «закон», функционирующий в качестве знака и носящий, согласно Пирсу, объективный характер.

Иконические знаки выделяются на основе подобия (likeness) с обозначением, они имеют нечто общее в качествах с объектом обозначения.

Знаки-индексы производят нечто вроде указания (indices), чье отношение к предметам выражается в корреспонденции. Пирс говорит об этом следующим образом: «Все, что сосредотачивает внимание, есть индекс» [21, с. 160].

Основой для обозначения при помощи символов является закон, конвенция, традиция. Следует отметить, что сам Пирс признавал относительность разделения знаков на виды. Легко можно показать, что один и тот же знак выступает в различных аспектах в зависимости от ситуации употребления. Так, «собственное имя, когда с ним встречаются в первый раз, экзистенциально связано с некоторым восприятием или с иным индивидуальным эквивалентным значением индивидуального объекта, который этим именем называется. Тогда и только тогда оно является подлинным Индексом. Когда с ним встречаются в следующий раз, оно рассматривается как Иконический знак этого Индекса. Повседневное знакомство с именем делает его Символом…» [21, с. 164]. Виды знаков выделяются на основании того, какой из аспектов знака является главенствующим в конкретной ситуации употребления.

Подводя некоторые итоги исследования семиотической концепции Пирса, отметим, что введенное им понятие знаковой ситуации наметило пути решения сложной и важной философской проблемы значения. Самому Пирсу ее решить не удалось в силу того, что он сводил значение знака к одному из элементов знаковой ситуации, причем чаще всего – к интерпретанте. Это связано со стремлением Пирса привести анализ знаковой ситуации в соответствие со своей теорией категорий. Три элемента знаковой ситуации (объект, знак и интерпретанта) составляют триаду, исключающую появление четвертого элемента – значения. Однако Пирсом был высказан ряд плодотворных идей, подхваченных позднее. Так, исходя из рассмотрения трехаспектной знаковой ситуации (семиозиса) можно заключить, что знаки надлежит рассматривать с точки зрения трех видов отношений, складывающихся в знаковом процессе. Во-первых, отношения знака к предмету, им обозначаемому. Во-вторых, отношения знака к другим знакам, участвующим в процессе семиозиса. В-третьих, отношения к интерпретаторам (лицам, употребляющим этот знак).

Ч. Моррис предлагает определить каждый тип отношений, складывающихся в семиозисе, как уровень, или аспект, значения. Отношение знака к объекту обозначения – экзистенциальный или семантический уровень значения. Отношение знака к интерпретатору – это прагматический уровень значения. Синтаксические отношения знака с другими знаками внутри знаковой системы – формальный или синтаксический уровень значения. Поскольку за значение знака не может быть принят ни один из перечисленных уровней, но все они могут быть включены в его структуру, то естественно предположить, что значение знака – это функция компонентов знаковой ситуации.

Если в исходном пункте анализа Моррис следует Пирсу, то уже в формулировке цели исследования намечается расхождение с позицией учителя. По Моррису, задачей семиотики является исследование конкретных знаковых ситуаций без предварительного исследования типов знаков, функционирующих в этих ситуациях. Более того, каждая знаковая ситуация должна пониматься как некоторая последовательность событий, представляющих собой речевой акт или семиозис [17, с. 74].

Семиозис – это «опосредованное принятие во внимание», в котором посредниками выступают знаковые средства. Принятие во внимание – это интерпретанта, действующие лица процесса – интерпретаторы, а то, что учитывается – десигнаты. Моррис ввел различение понятий «десигнат» и «денотат». Десигнат, как уже отмечалось, это то, что принимается во внимание, а денотат, – это реальный предмет, обозначаемый знаком.

Данное различие связано с тем обстоятельством, что не каждый знак связывается с чем-то реально существующим, ибо «принятие во внимание может иметь место без действительного наличия предметов или ситуаций» [17, с. 75].

Но «принятие во внимание» требует наличия десигната – того, что принимается во внимание. В рамках такого подхода можно говорить о типах репрезентирующей функции знака, не сводя ее только к одному типу – именованию предметов.

Самой важной из составляющих знаковой ситуции, как отмечалось выше, является значение. Знак отличается от не-знака именно тем, что является носителем значения. Нет значения – нет семиозиса, хотя полнее может быть незнаковая ситуация.

В книге Огдена и Ричардса «Значение значения» [32] приводится более двадцати определений понятия «значение». Отметим, что различение трактовки семантических понятий, в том числе и понятия значения, с одной стороны, связано с различными методами семантического анализа, с другой стороны, с неразличением того аспекта семиозиса, который является предметом рассмотрения. «В одних случаях “значение” указывает на десигнаты, в других – на денотаты, иногда – на интерпретанту; в ряде случаев – на то, что знак имплицирует в других – на процесс семиозиса как таковой, а зачастую на значимость или ценность» [17, с. 74].

Использование и разработка интересующих нас вопросов невозможны без использования понятий смысл и значение. Однако специфика семиотического подхода заключается в том, чтобы не брать понятие «значение» как данное, а напротив, разъяснить его с точки зрения семиотики. В разработку вышеназванных понятий большой вклад внес Г. Фреге. Главная идея, выдвинутая Фреге, заключается в различении предметного значения и смысла знака. По Фреге, «все слова обладают значением в том простом смысле, что они представляют собой символы, замещающие нечто, не являющееся им самим» [34, с. 51].

Попытаемся глубже осознать мысли Фреге при выделении сущности, находящейся между знаком и объектом, – смысла. В пользу различения смысла (Sinn) и значения (Bedeutung) Фреге приводит два аргумента. Первый заключается в том, что знание денотата невозможно без опосредования его смыслом. Если некто знает денотат имени «Наполеон», то он знает его посредством какого-либо суждения. Например, «Наполеон – полководец, потерпевший поражение при Ватерлоо». Знать денотат имени можно только каким-то конкретным, определенным образом. Способ представления денотата отражает смысл, связываемый с этим именем. С точки зрения Фреге, имя может представлять предмет только опосредованно. Опосредование осуществляется смыслом имени.

Второй аргумент Фреге основывается на выводах, делаемых на основе анализа роли дополнительной информации. Последнюю Фреге иллюстрирует примером из геометрии. Пусть у нас имеется треугольник АВС. Из каждой его вершины можно провести линию, соединяющую вершину треугольника с серединой противоположной стороны. Обозначим прямые а, β и у. Человек, не знающий геометрии, не в состоянии решить без чертежа, будут ли имена «точка пересечения а и β» и «точка пересечения β и у» обозначать одну и ту же точку. Вместе с тем ясно, что оба имени имеют различный смысл, что и выражается при употреблении двух разных простых имен, составляющих сложное имя.

Обратимся теперь к проблеме утверждений тождества и тому решению, которое дал Фреге этой проблеме. Анализ утверждений тождества был одной из отправных точек введения понятия смысла. Чтобы пояснить это, рассмотрим следующий пример:

(1) Туллий есть Туллий.

(2) Туллий есть Цицерон.

Высказывание (1) представляет собой утверждение тождества типа А = А, высказывание (2) – утверждение тождества А = В. Для историка, установившего, допустим, что Туллий есть Цицерон, это было бы большим открытием, а не тривиальным утверждением. Это говорит о том, что для анализа утверждений тождества нужно знать некоторую информацию относительно объектов, имена которых входят в эти утверждения. Если выражение типа А = А не дает новой информации относительно окружающего мира, то выражение типа А = В фиксирует информацию, отражающую определенные свойства предметов.

Таким образом, введение понятия «смысл» играет большое значение при анализе утверждений тождества: «Тождество порождает вопросы, на которые трудно отвечать. Есть ли оно отношение? Отношение между объектами, или менами, или знаками объектов? В моем “Begriffsschrift” я предложил последнее» [34]. По Фреге, отношение тождества – это отношение между именами предметов, а не между самими предметами. Имя предмета, как уже говорилось, не только обозначает предмет, но и выражает определенный смысл.

Принципы анализа имен Фреге распространяет и на анализ высказываний, рассматриваемых как разновидность имен. (Высказывание – это имя ситуации). Повествовательное предложение выражает некоторый смысл. Смысл предложения зависит от смысла входящих в него простых имен. Если произвести замену одного имени, входящего в состав предложения, другим именем с тем же денотатом, то в результате может получиться новое высказывание, выражающее иной смысл.

Только смыслы, а не денотаты членов предложения влияют на общее смысловое содержание высказывания. Фреге не дает строгого определения смысла, но часто говорит о нем как о способе данности объекта, способе указания на объект или информации об объекте: «Смысл знака – это то, что отражает способ представления, обозначаемого данным знаком» [34, с. 53]. Смысл, по Фреге, включает способ данности, но произвести отождествление указанных понятий нельзя.

Особо остановимся на вопросе о смысле выражений, представляющих собой имена собственные. Смысл последних часто отождествляется со смыслом описательных, дескриптивных имен этих предметов. Но каковы критерии равенства смыслов? Можно ли для любых двух имен решить, равны ли выражаемые ими смыслы? Прямого ответа на поставленные вопросы в работах Фреге мы не находим. Однако исходя из потребностей своего символического языка, Фреге строил теорию определений, изложенную в работе «Основные законы арифметики». В логической операции определения критерия равенства смыслов играют особенно существенную роль. Каким образом Фреге решает вопрос критериев в развиваемой им теории определения? Прежде всего Фреге отмечает, что определение представляет акт разграничения того, что относится к смыслу определенного знака и к значению знака (собственного имени или имени функции) путем отнесения к значению и смыслу других знаков, известных ранее. Здесь Фреге проводит интересную аналогию с решенным уравнением, когда определяемое – это левая часть уравнения, а определяющее – правая часть, не содержащая неизвестных элементов (например, х = 5+3). Очевидно, что определение предполагает тождество значений определяемого и определяющего. Например, русского писателя Л. Н. Толстого можно обозначить именем «Лев Толстой» или дескрипцией «автор романа “Война и мир”». «Лев Толстой» можно рассматривать как определяемое, а «автор романа “Война и мир” – как определяющее. Определяемое и определяющее имеют один и тот же денотат. Тождество предметных значений соблюдается. Но как обстоит дело с другим требованием – требование тождества смысла знаков? Ведь в результате операции определения устанавливается соответствие не только между знаком и его предметным значением, но и между знаком и обозначаемым им понятием. Смыслы дескрипций (и соответствующих понятий) «автор романа “Анна Каренина”, «автор романа “Война и мир”» и так далее, хоть и предполагают один и тот же денотат, но характеризуют последний с какой-то одной стороны.

В науке каждому понятию должно соответствовать одно имя. Если же одно и то же имя будет определяться несколькими способами, возникнет соответствующая неоднозначность. В этом факте мы видим проявление влияния семантики языка на синтаксис: операцию определения, выполняющую синтаксическую роль отождествления двух выражений, нельзя проводить без учета смысла и значения отождествления выражений.

Необходимо подчеркнуть, что дескрипции и имена различаются по своей логической роли в языке. Каким образом можно адекватно представить данное различие? Для выяснения поставленного вопроса обратимся к теории английского логика и философа Б. Рассела. Построение своей семиотической концепции Рассел начинает с разработки понятия «денотирующее выражение». В работе «Об обозначении» [23] проводится мысль, что в естественном языке функционируют выражения, обозначающие уже в силу своей формы. Таковы выражения «человек», «какой-то человек», «каждый человек», «настоящий король Франции» и т. д. Среди обозначающих выражений можно выделить различные их типы, а именно определенные и неопределенные денотирующие выражения.

Что служит основанием для выделения неопределенных денотирующих выражений? Рассмотрим несколько примеров:

(1) К. Браун вышла замуж за англичанина.

(2) К. Браун хочет выйти замуж за англичанина.

(3) Джон ищет карандаш.

Денотирующие выражения «англичанин», «карандаш» могут истолковываться референциально и нереференциально. Например, в высказывании (3) может идти речь об определенном карандаше, а может и о карандаше вообще (представителе класса). Истолкование зависит от контекста употребления данного высказывания. В силу этого «карандаш» рассматривается как неопределенное денотирующее выражение.

Что же касается определенных денотирующих выражений, то они, как кажется, нацелены на обозначение определенных предметов.

Выделение Расселом денотирующих выражений типа «центр массы солнечной системы» и другие имеет, на наш взгляд, важный гносеологический аспект. Мы не всегда располагаем эмпирическим опытом относительно тех предметов, имена которых фигурируют в процессе общения и научной деятельности. Объект может быть дан через описание в языке. «Значение в качестве сущности нельзя помещать ни в каком месте процесса семиозиса, но его следует определять в категориях этого процесса как целого. “Значение” является семиотическим термином предметного языка; сказать, что в природе существуют значения, не равнозначно утверждению, что существует класс “существований” наравне с деревьями, скалами, организмами красками; такое утверждение означает, что эти предметы и свойства функционируют в процессе семиозиса» [16, с. 118]. Очевидно, что нельзя говорить ни о значении, ни о смысле знаков вне коммуникации, поскольку структура и интерпретация знаковых систем определяются их ролью в практической деятельности людей. Однако, используя различные абстракции и идеализации, мы можем говорить и о значении знаков, и о смысле. Используя абстракции, мы можем выделять синтаксис, семантику и прагматику. Полный учет семиотических аспектов заключается в выявлении и адекватном анализе различных категорий выражения языка.