Текст книги "Принцесса поневоле"

– А следы от чего они нашли? Уж не от крови ли? Тем более что я же не сказала, что точила.

– А тебе известно, что это, между прочим, называется ношением холодного оружия и за это следует уголовное наказание, а незнание закона…

– Не освобождает от ответственности. Что ж. Вы меня куда, тюрьму посадите? Давайте… Можно за вещами сходить?

– Хватит паясничать. У тебя при себе ещё есть оружие?.. Молчишь. Я знаю что есть. Даже могу сказать какое: два GT на двадцать патронов калибра три и шесть. Вашей, армейской разработки. Вчера вечером в тире ты его пристреливала? Анжелика, ты понимаешь, что это уже не шутки. Чего ты молчишь?

– А меня учили не перебивать старших. Ну коли мне дали слово, то скажите, а откуда вам известно про GT? Вы его видели? Так покажите мне.

– У нас, как и у вас тоже свои люди есть. Да, объясни мне, как в такой маленький пистолет может уместиться столько патронов?

– Понятие не имею. Вы бы мне его показали, я бы может и смогла бы вам разъяснить. А так… Вас явно вели в заблуждение.

– Анжела, я горю желанием непросто увидеть эти пистолеты, а ещё так, чтобы ты их добровольно выдала.

– Как можно выдать того, чего у тебя нет. Вы же не нашли их в дипломате. Может мне раздеться?

– Ладно, не надо. Ну что, ты на вопросы ответишь?

– Про пистолеты? Так я уже ответила. А больше я не припомню вопросов. Да вы задавайте, не стесняйтесь. А то вдруг я запамятовала.

– Ладно, так всё-таки кто ты в армии. Чтобы так охотились за простым консультантом… Нам-то ты сказки не рассказывай. Молчишь… Ладно, всё равно узнаем. Не ты, так другие это сделают. Добрые люди ещё есть на земле. Тогда, может, назовёшь свой послужной список. Думаю, что это уже не тайна.

– Да нет, не тайна. Рядовой, капитан, подполковник, генерал армии. Как видите, всё просто.

– Быстро взлетела.... И что, после генерала согласилась на понижение.

– А это как-то не принято спрашивать. У нас, в отличие от вас, звания не пожизненные, а в зависимости от выполнения обязанностей. Ладно, не будем отвлекаться. Это были погоны, а сейчас обязанности: помощник переводчика, переводчик, каскадёр, ну и консультант по совместительству…

– Так, перейдём к делам более земным. А почему столько пропусков в школе? Несколько раз попадалась дружинникам после полуночи. Не ночуешь дома. Ну а вчера вообще вопиющий случай: открытая пальба, хорошо, что хоть на окраине города.

– А кто стрелял-то? Вы же сами сказали, что я в тире… Не могла же я раздоиться. Не пойман – не вор. И потом, вы что, инспекция ГОРОНО, чтобы проверять мои школьные дела? Между прочим, вчера свободцы паслись на окраине города. Может, с их стороны и стреляли. Мне дежурные донесли, если что.

– Они, в отличие от тебя сразу сдались дружинникам, и у них при себе оружия не оказалось. Значит, это кто-то из вашей братии. Кто ещё стреляет с такой меткостью, кроме тебя? И если ты невиновна, чего же удрала?

– Я? Удрала? Кто видел-то меня? И потом, если теоретически предположить, что дружинники меня задержали, знаете, что было бы потом? После дружинников меня свободцы бы сцапали. А вы потом: «И опять ты не ночевала дома…» И вообще, вы чего не в своё дело лезете: дружинники, пропуски в школе…

– Тобой заинтересовалась детская комната милиции…

– О, да я точно скоро вашим коллегой стану. Не так ли?

На некоторое время воцарилось молчание. Римадзе, наблюдая за беседой, всё время пытался что-то припомнить, но что… Что его так поразило? Так, приехали в школу, вошла Анжелика… ах да, когда он коснулся её руки, ему показалось будто, он задел что-то металлическое… Римадзе взял стул, поставил его перед Анжеликой, которая в этот раз сидела не за столом, а около стены. Сел на стул, как на коня.

– Анжелика, дай, пожалуйста, твою руку.

Анжелика недоумённо посмотрела, смутилась, хотела ответить что-то резкое, но не смогла, и поэтому выполнила его просьбу. Римадзе расстегнул пуговицу на манжете и загнул рукав до локтя. Все присутствующие молча наблюдали за происходящим. Перед их взором предстало достаточно странное зрелище. На запястье был браслет, состоявший из пластинок: достаточно широкий, утолщённый и очень плотно прилегающий к коже. От браслета до локтя на мраморно-белой коже шли шрамы от чего-то непонятного. Кисть же руки была удивительно красивой аристократической формы с длинными пальцами, которые завершались аккуратными ногтями. На мизинце поблёскивало то самое колечко. Складывалось впечатление, что до браслета была рука одного человека, а после браслета – другого. Мышцы Анжелики напряглись.

– Как я полагаю, на другой руке такой же браслет. Что спрятано в этих браслетах? Анжелика? – спросил Римадзе, не замечая духоту в кабинете.

У Анжелики закружилась голова. Она ничего не ответила, а лишь тихонько стала сползать со стула....

Когда девочка пришла в себя, то увидела девушку в белом халате.

– Тебе лучше?

– Сейчас всё пройдёт. – Анжелика села. – Я могу идти домой?

– Мы тебя отвезём, только украшения снимем, – услышала она голос Лыскова.

– Не пытайтесь. Они из сверхпрочной стали. Его даже я не смогу снять. Они закрыты на специальные магнитные ключи. Это можно сделать только в штабе. Наше изобретение. Так что я пойду. Я не хочу с вами на машине.

– Ну не хочешь, так не хочешь, значит, проводим. А то потеряешь ещё по дороге сознание.

Они шли не спеша: она в сопровождении Римадзе и Лыскова. И последним уже не казалось, что это глупое задание. Им всё больше и больше нравилась эта непокорная девчонка, которая была наполнена романтикой и авантюризмом одновременно, и девиз которой был: «И вечный бой, покой нам только снится…». Под ногами шуршали листья, редкие капли прошедшего дождя падали с проводов, обнажённых веток и крыш.

6. Вторник

Вторник. Позади остались выходные и понедельник. Впереди ещё четыре дня работы. В школе относительно тихо. Из–за дверей слышны объяснения учителей, ответы учеников. С утра Анжелика настроилась на серьёзный трудовой день. Она уже написала контрольную по алгебре, ответила на литературе. Идёт урок химии. Анжела понимала, что сейчас ей нужны оценки, потому что потом пойдут пропуски. И всё было бы о'кей, если бы не…

Каждый вторник в школу приходил инспектор из детской комнаты милиции. Анжелику это совсем не интересовало… Итак, шёл урок химии. Учитель объяснял новый материал, когда в класс вошла директор:

– Геббер, выйди.

Анжелика с каким-то смутно тревожным чувством вышла из класса. Она уже несколько дней вообще была как паинька. Конечно, она посещала штаб, тренировки, но вела себя тихо-тихо. Никуда не встревала и была недосягаема для всех без исключения.

– Лариса Анатольевна, что случилось?

– То, что и должно было случиться. С тобой решил познакомиться инспектор из детской комнаты милиции. – Лариса Анатольевна шла рядом с Анжеликой. Она говорила тихо, но внятно: – Для тебя это не должно быть неожиданностью. Это же логично, когда кем-нибудь из учеников начинают интересоваться органы, то он автоматически ставится на учёт в ИДН¹.

– Они мне точно не дадут школу закончить.

– Сорвать тебя с середины года мы не позволим. Я понимаю, тебе скучно. Тебе бы экстерном окончить школу. Ты хотя бы из вежливости посещай уроки.

– Так я и так посещаю когда могу. Ну чего им надо? Я же не срываю уроки… Ну, посещаемость низкая, зато результативная. Учителя, как мне кажется, к этому привыкли.

– Ну, ладно, Анжелика, заходи…

В пионерской комнате сидел полный пожилой мужчина в милицейской форме. Он был похож на шар: круглая лысая голова, круглый живот. На лице круглый мясистый нос, пухлые губы. Но он был по–своему мил. В этом человеке Анжелика признала инспектора по делам несовершеннолетних.

– Геббе’?– просил он, слегка картавя.

– Нет, Геббер.– У Анжелы свело зубы от его говора.

– Я хочу с тобой погово’ить… Да ты садись, не стой. В ногах п’авды нет… Так вот, тебе уже один ’аз делали п’едуп’еждение…

– Какое? Что–то не п’епоминаю,– Анжелика передразнила инспектора.

– Зато мы помним… Тебя за твоё поведение ставят к нам на учёт.

– И чем, позвольте полюбопытствовать, вам не н’авиться моё поведение?

– Школу п’огуливаешь. П’опуски не только не сок’атились, но и наобо’от, увеличились. Д’ужинники тебя замечали на улице после одиннадцати часов вече’а, неизвестно где п’оводишь ночи…

– Кому неизвестно, – Анжелике начало надоедать слушать эту монотонную речь. Но по её тону нельзя было догадаться, что чувствовала она в тот момент. Как всегда, ровная и спокойная с лёгкой полу усмешкой. – Мне известно, а вот вам необязательно.

На счастье инспектора в пионерской появился Римадзе. Анжелика не знала, что группе Высоцкого совсем ненужно было вмешательство ИДН, но и показать в то же время свою заинтересованность им не хотелось. Им надо было проконтролировать тот момент, когда ИДН заведёт дело на Анжелику, чтобы потом забрать его себе. Они долго колебались, как же им быть. Но потом решили, что пусть ИДН немного поработает. Глядишь, да и что-нибудь новенькое откопает, только держать их следует под контролем. Ларису Анатольевну же попросили позвонить им, когда придёт инспектор, чтобы во время всех бесед был кто–то из их представителей.

– Добрый день. Я так понимаю, вы Игорь Львович, инспектор. – Спартак пожал руку инспектору. И, в свою очередь, показал удостоверение.

– Зд’авствуйте, Спа’так Палладович.– радостно откликнулся на приветствие инспектор.

– Ну вот, Анжелика, мы тебя предупреждали. Сама виновата. Ладно, я сейчас подойду. У меня к тебе тоже есть разговор. – Римадзе вышел, а Игорь Львович стал что–то писать.

Прошла ещё одна неделя. Та же пионерская комната. Только в ней теплее, чем было в первый раз. Уже дали отопление. На окнах раскинул свои стволы, покрытые яркой зеленью и розовыми цветочками Мокрый Ванька. Рядом развесил свои длинные пёстрые листья хлорофитум. Но остался прежний запах краски. На столе в вазе стоял шикарный букет из веток голубики. Среди круглых как пятаки листочков висели синие горошины. Было всё по-домашнему мило и уютно, а за окном барабанил поздний дождь.

Уроки в первой смене уже закончились. В пионерской сидят трое. Анжелика «мучительно» вспоминает, где она была во время пропусков. Вид у Анжелики самый что ни на есть «рабочий». Она почти лежит на столе, опершись головой на правую руку. И несмотря на то что ей уже неоднократно делали замечание, она позу так и не изменила. В левой руке у неё карандаш, которым она пытается записать даты, перечисляемые Игорем Львовичем. Но левая рука слушается плохо, и почему-то ничем не прижатый лист упорно ускользает по лакированному столу. Римадзе отмечает, когда они снимали её с уроков. Игорь Львович спрашивает:

– Итак, шестнадцатого сентяб’я. В этот день ты вообще не появилась в школе.

– Я же не могу всё вспомнить…

– Зато я могу, – вмешался Римадзе.– В этот день был так называемый захват школы. Анжелика, сядь нормально, хватит кривляться. Уже битый час с тобой тут сидим. И всё без толку.

– Да-а-а… Надо же, какая феноми-не-нальная память. – «восхитилась» Анжелика. – Вы чего тут надо мной командуете?

– Куда ты пошла после захвата школы? – спросил Игорь Львович, стараясь не реагировать на поведение девочки.

– Домой!

– А посему не в школу?

– А ’азве в школе были у’оки?

– Не г’уби! – терпение инспектора явно подходило к концу.

– А я и не г’ублю.

Игорь Львович резко встал и вышел. Римадзе решил не упускать такого случая:

– Ты чего добиваешься? Маленькая? Чтобы извинилась, ясно? – он повысил тон, рассчитывая, что хоть как-то повлияет на Анжелику. Ему было больно смотреть на Игоря Львовича, который очень комплексовал из-за своего речевого дефекта. Подростки жестоки от природы. Но эта жестокость требовала подавления.

– А вы на меня не кричите. – спокойно и равнодушно ответила Анжелика, выпрямившись на стуле и, закинув ногу за ногу. – Мне ещё его со своим нравоучением не хватает для полного счастья. И так полный боекомплект в виде группы Высоцкого, парочки свободцев и собственных гавриков.

– Анжелика, ты же не злая.. .– но ему не дал договорить вошедший инспектор.

– Простите… Я сорвался…– По всему у Игоря Львовича подскочило давление.

Он покраснел. Подростки не ведают, что такое высокое давление. И поэтому Анжелика равнодушно смотрела на инспектора. Она даже не собиралась извиняться.

Игорь Львович переживал, что так всё произошло. У него самого было двое детей: Маша и Женя. Маша с Женей – двойняшки. Они всего на год младше Анжелики. Раньше они были послушными, открытыми и весёлыми детьми. Да и сейчас вроде как остались прежними, но всё-таки было что-то не то… Какая-то особенная перемена произошла в них, особенно в Жене. Они стали пропадать на какие-то задания. Игорь Львович строго–настрого запретил детям даже близко подходить к армейцам.

– Ну что ты, пап… – весело отмахнулся Женя. – Мы с Машкой другим интересуемся. Мы с ней машину учимся водить.

– Водить машину? – удивился Игорь Львович. – Что-то я не слышал, чтобы у нас в городе детей этому учили.

– Па, ты не понял. Женька всё не так объяснил. Мы картингом занялись… – встряла Маша, но тут же замолчала.

– Картингом, – ужаснулся Игорь Львович. – Но ведь это опасно…

– Нет, с нами инструктор.

– Я хочу посмотреть, где вы занимаетесь и с кем, поговорить с инструктором…

– Па, мы же не маленькие. Все сами ходят, а мы с папой придём. Вот когда будут соревнования, тогда и придёшь посмотреть…

– Ладно, этим Женя занимается, но ты, Маша, ты же девочка… Девочка должна заниматься чем-то спокойным…

– Да я хотела научиться на лошадях ездить, так Женя стал против. Сказал, что это практичнее… – и она тут же повернулась к Жене и, не останавливаясь, продолжила: – А вот Анжелика на лошадях ездит, а машину водить не умеет.

– Как это не умеет, она всё умеет. Просто не хочет… – и брат с сестрой вступили в спор.

Вот тогда впервые в семье прозвучало имя Анжелика. Игорь Львович решил, что они спорят про Анжелику – героиню фильма. «Да и откуда тогда могли взяться машины», – подумал он. Но потом это имя всё чаще и чаще стало звучать из уст детей. И Игорь Львович как-то спросил:

– Это что за Анжелика? Ваша новая знакомая? Что-то раньше я про такую не слышал, в вашей школе вроде такой нет.

– Анжела, это одна клёвая девчонка. По ней все парни сходят с ума. – Отчеканила Маша.

– Вот и не все, – возразил Женя.– Я, например, не схожу.

– Конечно, потому что она тебя не замечает. Ты слишком маленький для неё…

– По-моему, вы оба слишком маленькие, чтобы думать об этом… – перебил их Игорь Львович. Он тогда ещё не знал, что судьба сведёт с кумиром его детей.

– О чём, папа? – удивлённо спросил Женя. – Она просто классная девчонка. И совсем не зазнаистая. А ещё говорят, что она круглая отличница. И всё – всё знает. А дерётся – не хуже любого пацана.

– Ну что ж, пригласите её к нам. Я познакомлюсь с вашей новой знакомой.

– Ой, пап, она вряд ли придёт. У неё так много друзей, но она ни к кому не ходит. Говорит, что времени нет.

– А чем же она так занята?

– Уроки, наверно, делает… – смущённо пробормотала Маша и увела брата.

Недели через две после этого разговора Игорю Львовичу поступило задание встретиться с Геббер Анжелой. Мало ли на свете Анжел, поэтому Игорь Львович даже не придал этому значение. И лишь когда просматривал журнал, то обратил внимание на то, что училась она действительно хорошо, и не просто хорошо, а просто отлично. Он вспомнил и то, что дралась она как мальчишка, и была превосходной наездницей. Всё шло к тому, что она и была та самая знакомая его детей.

– Хотите, я отгадаю, как выглядит ваша клёвая девчонка. – вечером спросил он у детей.

– Как? – в один голос ответили двойняшки.

– Ну, она такая невысокая, с русыми волосами, раскосыми глазами. Всё время смеётся и огрызается.

– А откуда ты её знаешь? Ты её видел? – спросила Маша.

– Дети, я не понимаю и не разделяю ваш восторг относительно этой девочки. Так вот, мне бы не хотелось, чтобы вы с ней общались…– начал было Игорь Львович.

– Но папа… – капризно сказала Маша, – опять ты со своей работой. У тебя все плохие… Может, и мы у тебя плохие.

– Папа, ты неправ, мы уже взрослые и позволь нам самим решать, с кем дружить, а с кем нет. – по–взрослому сказал Женя и вот уже второй день, как дети дулись на отца.

Как ни пытался он с ними поговорить, они говорили, что у них много уроков и уходили к себе.

А тут ещё Анжелика со своими проблемами… Если бы она могла знать, что стала яблоком раздора в некогда дружной семье. Но так ли она была и виновата? Разве она знала, что дети не разговаривали с отцом. Если честно, то она даже не догадывалась, что Женя и Маша, которых она знала-то не слишком хорошо, были детьми Игоря Львовича.

7. В дискклубе

   В дискклубе шло бурное обсуждение вопроса, какая марка джинсов лучше… Импортные джинсы только-только стали появляться на прилавках магазинах, по-прежнему оставаясь в большом дефиците. Подростки, они и есть подростки. Девочки стали взрослеть. Им хотелось наряжаться. И балы времён Наташи Ростовой сменились дискотеками, где шёл негласный показ нарядов. Мальчики мужали. Они невольно начинали соперничать за девичьи сердца. И хотя, говорят, что по уму провожают, но ведь во все времена встречали именно по одёжке.

«Почему дискклуб? –  удивитесь вы и тут же возразите: – не дискклуб, а диско-клуб или клуб для дискуссий». Вы не ошиблись. Дискклуб вместил в себя оба эти понятия. И чтобы не придумывать длинное название, его члены решили назвать коротко «дискклуб», что ошибочно по орфографии, но правильно по смыслу, ведь и в диско и дискуссия имеют общее начало.

Здесь можно было посидеть с друзьями, выпить газировки, потанцевать, поспорить. Сегодня сюда был приглашён модельер из местного Ателье. Эта худенькая женщина не стала обсуждать с ребятами планы КПСС на ближайшую пятилетку, как это было принято, а просто рассказала о том, что джинсы, в общем-то, рабочие штаны. Сравнила импортные марки, не забыв отметить, что в СССР джинсы шьют не хуже. А на прилавках их нет в связи с большим спросом.

Потом пошли вопросы, утверждения и отрицания. Всё, как это должно было быть во время дискуссии. Высказывались все желающие, но не разом, а по очереди. Сокрушалось старшее поколение, что они–то не штаны, а книги обсуждали, вспоминая при этом, как красиво смотрелись белые парусиновые брюки… Для танцев время ещё не подошло, поэтому столы заняли половину зала.

Итак, в дискклубе шло бурное обсуждение вопроса. В основном здесь были школьники восьмых – десятых классов и молодёжь до двадцати лет. Также присутствовали приглашённые взрослые: учителя, родители.

Римадзе с нетерпением поглядывал на часы. Все давно уже были на местах. Уже обсуждение дошло до «точки накала», а Анжелики до сих пор не было. Лишь когда двое спорящих уже встали с мест, чтобы отстоять, именно отстоять, свою точку зрения, появилась Анжелика:

– Тихо, господа, а то и до драки недалеко. Вы спорите, что лучше Montana или West Point, если я не ошиблась? – произнесла она с иронией и села на своё место. На Анжелике был соответствующий наряд: джинсовый костюм, отечественного производства, состоящий из брюк и курточки. Под курточкой – голубая рубашка. На ногах – кроссовки. Волосы собраны в тугой узел на затылке. Вообще, Римадзе успел заметить, что если на Анжеле не было школьной формы, то, значит, были брюки. Казалось, она не признавала юбки. А может, ей так было просто удобно при том образе жизни, который она вела.

Спорящие на какое-то время замолчали, но потом спор возобновился с какой–то невообразимой силой. Их поддерживало лишь одно присутствие Анжелики. Некоторые участники вспыхивали, как искры огня на тёмном небе, и тут же погасали. Другие разгорались в своих речах и их уже ничем нельзя остановить. Занятие дискклуба проходило в кафе «Троянда», который арендовали один раз в месяц армейцы. Это полуподвальное помещение, расположенное на главной улице города в одном из общежитий. Кафе состояло из нескольких залов, покрашенных в разные цвета. Самым весёлым был детский зал, где и сегодня занимались ребятишки– младшие братья и сестры. Им показывали мультики и кормили мороженым и пирожным. Дискуссия проводилась во всех трёх залах. На столах у спорящих стояли микрофоны, которые можно было отключить, если кому-то была неинтересна эта тема. Никого ни к чему не принуждали. Зал, где находилась Анжелика, был средним. Он неярко освещён бегающими жёлтыми, синими, красными, зелёными огоньками. Спор заглушал негромкую эстрадную музыку, которая раздавалась откуда-то из углов.

Анжелика молча с лёгкой полуулыбкой слушала спорящих. Можно было подумать, что она витает в каком-то своём мире и ей не интересна эта тема. Но когда к ней обращался кто-нибудь из спорящих, то, казалось, что знала все зарубежные фирмы, она могла назвать преимущества и недостатки изготовляемой продукции. Хотя сама не носила ничего фирменного, кроме кроссовок. Анжелике, похоже, что, невольно отводили роль арбитра. И хотя, по ряду вопросов Римадзе с ней был несогласен, он не мог не оценить её способность логически мыслить.

Кто-то попросил тишину. По договорённости все замолчали. Было слышно лишь «Вальс» Евгения Доги из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь».

На середину неожиданно зала вышел крупный мужчина лет пятидесяти. Он по–юношески тряхнул копной серебристых волос, приглашая на танец свою спутницу. И вот, эта пожилая пара стала кружиться в вихре вальса. Это было так прекрасно. Казалось, что музыка звучала только для этих двоих.

Спартак Палладович пристально всматривался в лицо Анжелы. Она сидела с заворожённым видом, лишь глаза расширились, вся во власти музыки. «Вальс» закончился, его сменила песня «Итальянец» Тото Кутуньо. Когда песня закончилась, Анжела вдруг негромко, но ясно сказала:

– Мне кажется, что музыка – это вечность. Музыка, это мы, это наш мир, это вчера и сегодня.

– Но наш мир материален, а не музыкален. – сказал кто-то из присутствующих.

Анжелика вместо ответа вышла из-за стола и подошла стоящему в углу фортепиано. По вечерам, когда кафе работало в своё обычном режиме, здесь была «живая музыка».

– Вот сейчас за окном дождик, – и она тронула клавиши. Звуки запрыгали как капельки. – А вот идёт печальный человек. Ему сыро, и он хочет поскорее попасть домой. – послышалась какая-то торопливая неуклюжая мелодия. – А это, – она проиграла какую-то трель…

– Каникулы… – крикнул озорной голос, и все засмеялись.

– Хорошо, пусть будут каникулы. А вот милиция пришла, – Анжелика бросила взгляд на Римадзе и сыграла несколько маршевых аккордов, – Когда звучит хорошая музыка, – она закрыла крышку фортепиано и вернулась на своё место, – всё равно какая: грустная или весёлая, старая или новая, но если она кому-то нравится, то она была создана не зря. Главное, чтобы музыка нравилась. Если она что-то трогает в душе, то человек, даже самый испорченный, услышав свою любимую мелодию, становиться добрее, человечнее и лучше. Я знаю, что некоторые, например, слушают Kiss, но разве они его любят. Хотя больше половины начнут утверждать, что любят. Музыку можно любить лишь тогда, когда её понимаешь. А Kiss …– она замолчала.

– Анжелика, я с тобой несогласен. – раздалось в микрофон из третьего зала.– Если ты не любишь, это ещё не значит, что плохая музыка. Под неё так классно отрываться. Ваще ничего так не убаюкивает. Ничё не понимаешь, только эта группа. Я её могу часами слушать. Я, конечно, музыке не учился, но ты зря… Я, знаешь, какой потом добрый становлюсь. Даже уроки иногда делаю…

Эта неожиданная исповедь рассмешила окружающих.

– Хорошо, пусть будет так, – сказала Анжелика миролюбиво,– хотя у меня другая точка зрения на этот набор звуков. Но давай сравним группу «Земляне» и  Kiss. Ведь абсолютно разное направление. У «Землян» есть проблема. Они до нас пытаются достучаться, рассказать о том, что чувствуют, а Kiss?

– А я английский не знаю. Поэтому мне всё равно, о чём они поют, хоть просто ля–ля–ля– раздалось снова из третьего зала. – главное, что заводит… Ну да, «Земляне» тоже хорошо, только, Kiss– баще…

– Ладно, о вкусах не спорят. – вмешался кто-то из взрослых. – Я вот что хочу понять, ты сказала, что музыка– это вечность. Как это понять?  Как уже сказали, что наш мир материален. А музыка, это мгновенье. Мы услышали звук, и его уже нет…

– А вы когда–нибудь слышали орган. Вот он звучит в старом костёле. И кажется, что столетия замерли. Что не было ничего между прошлым и будущим, есть только эти звуки. Они… Это сложно сказать. Они волнуют и тревожат. Нас не будет, а музыка останется. И тот же ветер будет шелестеть листьями. И морской прибой перебирать гальку. Будут таять сосульки, и чирикать воробьи. Нас не будет, а звуки будут жить…

– Значит, вечность – это звук. – не унимался оппонент. – А звук боли… Ты крикнул, и его уже нет. Но ведь это тоже звук.

– Нет, вечность – это значит созвучие. Это не только созвучие в звуках, но и в делах и событиях. Например, подвиг Зои Космодемьянской – это суровое, жёсткое созвучие. Её нет, мы голоса её не знаем, но я думаю, если попадём на то место, где она погибла, услышим шум деревьев и всё увидим своими глазами. И эту память нам вернут звуками. Как звонок первого сентября. Сколько бы времени ни прошло, но когда мы его слышим, мы всегда вспоминаем этот день. Разве не так. Созвучие – это сама жизнь.

– Но жизнь – это вита, а созвучие – это симфония. – возразил кто–то.

– Я знаю, что с латыни это так переводиться. Но не всегда надо переводить дословно. Или вы несогласны? Вот пройдёт неделя, вы услышите Kiss и вспомните наш сегодняшний спор.

– Во, классно, урок физики, закон Ома, звучит Kiss, закон Ньютона– звучит Чайковский. Главное, потом музыку не перепутать, и всё о'кей будет. – ответил тот же голос, и все засмеялись.

Время незаметно приближалось к восьми вечера, то есть к дискотеке. В микрофон раздался голос Артура: «Прошу всех внимания. Вы не будете возражать, если мы сделаем перерыв и откроем танцевальную часть вечера? Возражающих нет…».

Римадзе увидел, как Анжелика поднялась и направилась в сторону выхода. Она была недалеко от него, когда к ней подошёл Артур и пригласил на танец. Его примеру последовали остальные.

Под негромкие и приятные звуки песни Тото Кутуньо медленно двигались пары. Всё было как в замедленном кино. Римадзе с какой–то непонятной грустью наблюдал за Анжеликой и Артуром. Анжелика, нескладная девочка, уже подающая надежду в будущем превратиться в знающую себе цену девушку. Лишь быстрые огоньки мерцали на потолке.

Всё закончилось около одиннадцати часов. Но, расходившиеся не прекращали что-то обсуждать, спорить, соглашаться и не соглашаться. Римадзе вышел один из первых, чтобы не упустить Анжелику. Выход из кафе был только один. Но… Увы. Она, как всегда, успела скрыться до окончания вечера.

Ноябрь 8. Федот да не тот

Вот уже почти две недели, как группа Высоцкого не встречалась с Анжеликой. Спартак Палладович несколько раз звонил в школу, чтобы узнать, на месте ли Анжела. Но каждый раз Лариса Анатольевна просила её не трогать.

– Вы понимаете, она учится. Она сдаёт зачёты не только за восьмой класс, но и по некоторым предметам за девятый и десятый. Она хочет попытаться окончить школу экстерном. Я её прекрасно понимаю. Она очень талантлива. Так оставьте её в покое. У неё нет ни одного прогула…– в очередной раз по телефону она отчитывается перед Римадзе.

Из Москвы пришло одобрение на время не трогать ни армейцев, ни свободцев, а просто понаблюдать за тем, как будет развиваться обстановка. И ещё с грифом «Особо секретно» поступило сообщение, что в СССР в начале следующего года, вероятно даже уже в январе-феврале, ожидается приезд кого-то из членов королевской семьи Анастаса. Вроде как там недовольны работой штабов: время идёт, а принцесса так и не доставлена в королевство. Судя по всему, представители Анастаса хотели посетить ряд городов Сибири и Дальнего Востока.

Группа Высоцкого тем временем не сидела без дела. Они постоянно что-то запрашивали, сравнивали, анализировали, изучали. К ним поступала информация, и они то и дело занимались её «просеиванием». Группа наблюдения за Анжеликой никаких новых сведений не приносила: после школы она на армейской машине ехала в штаб, а оттуда в шесть вечера– опять-таки на машине возвращалась домой, откуда не выходила до шести утра, не считая вечерней прогулки с Джекки. Что она делала в штабе – оставалось загадкой. У свободцев тоже наступило затишье.

Господин Трегир вместе со своим адъютантом отбыли в Анастас на неопределённое время. Потом, из достоверных источников стало известно, что они должны были проехать по штабам своей армии на территории Средней Азии, но перед этим съездить на Африканский континент, где обстановка по-прежнему оставалась неспокойной.

Спартак Палладович, надев на себя всю самую тёплую одежду, которая имелась у него, стоял на автобусной остановке и думал, куда бы податься. Лысков на пару дней на праздники улетел в Москву. Римадзе тоже было хотел, тем более что из дома поступило радостное известие, что его супруга Лена ждёт девочку. Когда он уезжал, то знал, что она забеременела. Но московское руководство вызвало Лыскова. Римадзе было велено оставаться на месте и контролировать ситуацию. Римадзе печально посмотрел на приближающийся автобус. Сквозь замёрзшие окна не было видно, много ли в нём народу. Мороз пробрался под лёгкое пальто, и Римадзе решил всё-таки съездить в магазин, чтобы купить «тулупчик». Зима обещала быть студёной и явно не московской. Да и не мешало бы приобрести унты. Его усы заиндевели. Он залез в автобус, нагретый до невозможности, и тут же вспотел. «Да, так и простыть немудрено». Хотя было ещё четыре часа дня, но за окном уже сгущались сумерки. Занятый своими мыслями, он не заметил, как доехал до конечной остановки.

– Мужчина, приехали, – окликнула его кондуктор.– Мы поехали на заправку. Выходите.

Римадзе вышел из автобуса. «Куда идти? Зачем?» – он с грустью огляделся. Впереди стоял стрелковый тир. Влево уходил посёлок двухквартирных бараков с гордым названием «коттеджи». За спиной оставалась заправочная станция, безлюдная дорога, мост, стадион и лишь потом – начинался центр города. В другую сторону – дорога убегала на сопку, за кладбище, и потом терялась среди безлюдной тайги. Сумерки сгущались. Возвращаться пешком по тёмной дороге не хотелось. А когда подойдёт следующий автобус – непонятно, да и становилось всё холоднее. Он увидел, как из посёлка выехала какая-то машина и двигалась в его направлении. «Может, довезут меня до города» – решил он и поднял руку.

– Спартак Палладович, добрый день. Вы к Геббер? – из окна чёрной «Волги» выглянуло веснушчатое лицо Змеенко.