Текст книги "Всадники равнин"

Глава 10
Мастер грабежа

Несомненно, даже кошка наделала бы больше шума на пути к боковым воротам, пробираясь по угольному шлаку, которым была посыпана дорожка, – сделано это было для того, чтобы земля не пылила летом и не раскисала от грязи зимой. Костыли Питера были подбиты толстой, пористой резиной, что делало его движения почти бесшумными.

Осторожно выскользнув за ворота, он вошел в темный загон. В голове у него уже созрел четкий план действий. Только бы удалось выполнить задуманное и возвратиться обратно прежде, чем отец вернется в дом и хватится оружия.

Оказавшись в конюшне, из двух лошадей он выбрал ту, что была, как ему казалось, посправней, а значит, вполне способной выдержать внушительный вес седока. Питер быстро оседлал и взнуздал свою клячу. После случившегося с ним несчастья он довольно много времени проводил в седле и быстро приспособился к своему новому состоянию. Он вполне мог без посторонней помощи сесть в седло и знал, как и что делать дальше.

Оседлав лошадь, он сунул ноги в стремена, закрепив их скобами с каждой стороны, и был готов отправиться в дорогу, с виду ничем не отличаясь от обычного всадника. Хотя если только допустить мысль о том, что лошадь споткнется и упадет вместе с ним – что ж, тогда Питеру придет конец! Но к риску ему было не привыкать.

Выехав на дорогу, он пришпорил усталого мустанга, направляясь к цели своего путешествия, но так и не заметив поблизости огонька костра. Скорее всего пьяный Майк Джарвин, руководствуясь одному ему известными соображениями и будучи по натуре человеком в высшей степени странным и непредсказуемым, решил не устраивать ночного привала и ехать прямиком в каменоломни.

Питер без остановки проехал около часа, а потом придержал лошадь. Откуда-то из темноты прямо перед ним доносился грохот тяжелых колес медленно катившейся повозки. Он снова пришпорил коня и вскоре уже мог различать хриплые окрики возницы, правившего длинной упряжью мулов.

Над землей висело густое облако пыли. Темная громада груженой повозки медленно плыла на фоне звездного неба, и всякий раз, когда колеса попадали в выбоины на дне колеи, высокая груда ящиков и бочек поскрипывала и угрожающе кренилась.

Питер вынул из кармана большой шелковый платок и повязал его так, что свободный угол совершенно закрывал большую часть лица – нос, рот и подбородок. Широкие поля шляпы скрывали лоб и глаза. Он медленно пустил мустанга вперед, пока, проехав рядом с повозкой, не поравнялся наконец с широким, сделанным на заказ сиденьем, устеленным мягкими подушками. На нем маячила жирная туша Майка Джарвина, по бокам от которого темнели сухопарые силуэты двух вооруженных людей.

– Эй! Кого еще черти несут? – рявкнул один из охранников, устроившийся на переднем сиденье, находившемся как раз чуть повыше головы Питера.

– Послание для Джарвина, – ответил Питер.

– Эй, Дэн, глянь-ка, есть там еще кто? – приказал охранник своему напарнику.

– Нет, Левша, сзади никого не видно, – ответил Дэн.

– Что там у тебя для Джарвина? – так же неучтиво, как и прежде, поинтересовался Левша.

– Новости с каменоломни.

– Что еще за новости?

– Все написано вот в этом письме.

– В каком еще письме?

Питер поднял руку, и Левша Баттрик наклонился к нему. В тот же миг широкая ладонь намертво сомкнулась вокруг запястья Левши; он и вскрикнуть не успел, как оказался сдернутым со своего места. Чем выше положение, тем больнее оттуда падать. Левша тяжело обрушился вниз и остался неподвижно лежать в пыли.

Едва успев разделаться с Левшой, Питер заметил, как в темноте блеснул ствол вскинутой винтовки, направленной Дэном в его сторону, и тогда он выстрелил, целясь чуть пониже нее. В ответ донесся сдавленный крик, и он увидел, как Дэн Баттрик кувырнулся вперед, вываливаясь со своего места и исчезая в темноте.

Ему вторили испуганные крики возницы, правившего размеренно шагающей вереницей мулов, и проклятья Майка Джарвина, теперь одиноко восседавшего на мягких подушках сиденья.

– Что такое? Что происходит? Кто здесь? – верещал возница.

– Скажи ему, что все в порядке, Майк, – приказал Питер. – Ты меня слышал? Действуй!

– Ничего, придурок, это просто шутка! – выкрикнул Джарвин в темноту. – Занимайся своим делом, знай правь мулами!

После этого он повернулся к Питеру:

– Хорошая работа, парень. Скажи, что ты хочешь от меня? Может, тебе нужна работа?

Питер усмехнулся. Он слышал о коварстве и редкостном хладнокровии Джарвина, но на такое никак не рассчитывал.

– Не нужна мне работа, по крайней мере сейчас, – сказал Питер. – И уж во всяком случае не та, какую, полагаю, ты хочешь мне предложить.

– Откуда ты знаешь, что я собираюсь тебе предложить? – спросил Джарвин. – Если ты можешь в одиночку одолеть обоих Баттриков, значит, ты и с работой будешь справляться лучше, чем это получалось у них. И скажу тебе, приятель, я стану платить тебе столько же, сколько платил им, и…

– Держи руки так, чтобы я их видел, – перебил его Питер.

– Конечно-конечно, – поспешно отозвался Джарвин. – Я и не думал ничего затевать против тебя, сынок.

– Хорошо, – одобрил Питер. – А теперь давай раскошеливайся.

– Так что же, работа тебя не интересует?

– А что в ней интересного? – сказал Питер. – Да и сколько Баттрики получали от тебя за нее?

– По две сотни в месяц – каждый!

– И ты согласен платить мне за двоих?

– Я платил бы тебе три сотни, парень. Верное дело! Более легкого заработка тебе нигде не нейти!

– Благодарствуем, – сказал Питер. – А теперь расстегни пояс и дай его мне.

Джарвин заскрежетал зубами.

– Виселица по тебе плачет! – объявил он.

– Это в том случае, если я не соглашусь работать на тебя, – поправил его Питер.

– Ограбить меня, а потом вести речь о какой-то работе? Боже, что за наглость! – воскликнул Джарвин.

– Работаю я днем, – сказал Питер, взмахнув рукой, указывая куда-то в темноту, давая понять, что где-то в той стороне находится его работа. – А этим я, так сказать, подрабатываю. Гляди-ка! Похоже, это твой возница!

Вороватая тень скользнула по казавшейся в темноте белесой стерне – бросив вожжи, возница кинулся наутек, безо всякого сожаления оставляя свою полную опасностей работу.

– Все они трусы и предатели! – сказал жирный Джарвин. – Ну вот, теперь я остался один!

– Но ты даже и не попытался выхватить пистолет, – заметил Питер.

– Потому что у меня его нет.

– Ты разгуливаешь без оружия?!

– При моем образе жизни носить оружие и уметь с ним обращаться – вернейший способ отправиться на тот свет, – сказал Джарвин. – Так что, сынок, я никогда не держу его при себе. Мои самые злейшие враги – а их у меня предостаточно – знают о том, что я никогда не держу при себе больших денег. Вот мой пояс. Посчитай деньги и затем спроси свою совесть, позволит ли она тебе оставить их у себя. Все, что было заработано честным трудом!

– А какая доля с этих честных денег причитается Дебни? – спросил Питер. – Может быть, ты как раз собираешься в преисподнюю, чтобы расплатиться с ним?

– Дебни? – переспросил толстяк. – Что ж, похоже, ты не просто мастер грабежа; ты настоящий историк, которому известно даже о том, как бедняга Сэм свалился со скалы!

– Да, Сэму тогда, прямо скажем, не повезло, – согласился Питер.

– Такова жизнь, парень. Такова жизнь! Так скажи, ты уже закончил со мной? Или, может быть, желаешь еще пошарить по карманам?

– Ты слишком жирный для того, чтобы держать что-либо существенное в карманах брюк, – проговорил Питер, рассуждая вслух. – Нет, пожалуй, одного сюртука будет достаточно. Давай-ка его сюда!

Джарвин снова заскрежетал зубами, но сюртук снял.

– Рекомендую прислушаться к моему предложению, молодой человек; я согласен платить двойное жалованье, какое до этого получали Баттрики. Четыреста долларов в месяц, все будет твоим, и, кроме того, возможность для приработка. Каждый из Баттриков уже выжал из меня по пять тысяч долларов.

Питер невольно вздрогнул.

– Десять тысяч долларов! – сказал он. – Это очень хорошая сделка, Джарвин. Вообще-то я, возможно, еще и наведаюсь к тебе в каменоломни, чтобы еще раз переговорить об этом. Интересно, чем ты набил карманы этого сюртука, что так не хочешь с ним расстаться?

– Ничего в нем нет, кроме горя и неудач, – сказал Джарвин.

И он протянул сюртук, но в тот же момент Питеру показалось, что какой-то небольшой темный предмет свалился с сиденья и бесшумно упал на землю. При свете звезд можно было заметить, как над колеей взметнулся небольшой фонтанчик дорожной пыли. Питер взял сюртук и, развернув коня, отправился восвояси.

– Ничего, Джарвин, еще свидимся, – сказал он. – Спокойной ночи и счастливо оставаться!

– Ни стыда, ни совести! – запричитал Джарвин.

Его повозка продолжала катиться вперед, и огромная гора поклажи размеренно покачивалась, возвышаясь на фоне усыпанного звездами неба.

Глава 11
Луч надежды

Питер вернулся, чтобы найти то, что ему было надо, и для этого ему даже не пришлось лишний раз слезать с коня. Нужное место было отмечено небольшой полосой в пыли; тогда он наклонился и подобрал с земли бумажник, повертел его в руках, слыша ласкающее слух тихое шуршание, и не смог сдержать довольной улыбки.

Съехав с дороги, он пришпорил мустанга, выезжая в открытое поле, и вскоре скрылся в зарослях. Здесь он зажег несколько сухих веточек, и при дрожащем свете этого крошечного факела принялся разглядывать свое богатство. Довольно увесистый пояс был набит толстенькими золотыми двадцатидолларовыми монетами, уложенными рядком, одна к одной. Он заключил, что все это богатство весило фунтов сорок-пятьдесят, и, пересчитав монеты, убедился, что их оказалось ровно двести пятьдесят штук. Итак, эта часть добычи потянула ровно на пять тысяч долларов!

Но это было еще не все. Открыв бумажник, Питер обнаружил в нем толстую пачку банкнотов. И неудивительно, что толстый Джарвин расставался с бумажником с еще большей неохотой, чем со своим набитым золотом поясом. Небольшой ворох государственных ассигнаций потянул на целых двенадцать тысяч долларов!

Это оказалось потрясением даже для Питера. Он снова пересчитал деньги. А потом принялся шарить по карманам сюртука, извлекая оттуда целый ворох расписок, еще каких-то бумаг и прочей ерунды. Все это он сложил в седельную сумку, собираясь ознакомиться с находкой на досуге несколько позднее. Что же касается сюртука, то он сжег его, воспользовавшись для этого своим догорающим костерком, после чего задержался в зарослях еще на минуту, чтобы затушить последние дотлевающие угли, развеять пепел и забросить обуглившиеся останки материи в кусты. Затем он присыпал кострище сухой сосновой хвоей, оседлал мустанга и отправился в обратный путь.

Питеру подумалось о том, что ему следовало бы глянуть на то место, где остались лежать на дороге братья Баттрики, но интуиция подсказывала, что Левша, которого он одной рукой скинул с повозки, возможно, и потерял сознание, но не был серьезно ранен. Так что он придет в себя и сможет самостоятельно оказать помощь Дэну. Насчет Дэна Питер тоже не беспокоился, потому что он целился довольно низко, и скорее всего пуля задела лишь его ноги.

И тогда он направил коня прямиком на ранчо. Добравшись до конюшни, он был безмерно рад тому, что отец еще не успел побывать здесь, и отсутствие лошади осталось незамеченным. Отыскав укромный уголок у дальней стены, Питер выбрал место для тайника под массивными, наполовину сгнившими балками фундамента, где и спрятал бумаги, отобранные у Джарвина. Что же касается денег, то их он прихватил с собой и поспешно направился к дому.

Стараясь двигаться как можно тише, Питер проскользнул через боковые ворота, а затем, обойдя вокруг дома, вышел к передней двери, чувствуя витавший в воздухе терпкий запах табака. Он видел силуэт отца и тлеющий в темноте огонек его трубки, которой он то и дело попыхивал.

– Привет! – окликнул отец.

– Привет, пап.

– Ну так что, все тарелки перемыл?

– Да.

– После тебя, Пит, там теперь все блестеть будет. Подзадержался ты что-то…

– Лохань нужно было почистить, – сказал Питер. – Только и всего. Ночь, похоже, будет теплой.

– Может быть, но мне сейчас не до того.

– А до чего же?

– Ни до чего.

– Ну расскажи. Интересно же…

– Ты, Пит, мне в этом все равно помочь не сможешь.

– Это почему же?

– Потому что речь идет о деньгах.

– Ты что, задолжал кому-нибудь? – спросил Питер.

– Задолжал. По уши залез в долги, сынок!

– Сколько нужно денег и к какому сроку?

– Да тебе-то зачем это знать?

– Потому что у меня есть друзья, которые могут скинуться и собрать довольно большую сумму без какого бы то ни было ущерба для собственного кармана. И уверен, что мне они не откажутся помочь. Я в том смысле, что можно попросить любую сумму. В пределах разумного.

Мистер Хейл на мгновение призадумался, а затем как будто немного оживился:

– Вообще-то у меня еще есть три недели сроку. Но потом банк возьмет меня за горло, Питер.

– Сколько ты заложил?

– Стыдно сказать. Ты хоть имеешь представление о размерах наших угодий?

– Акров шестьсот с лишним.

– Шестьсот! – воскликнул отец.

– По крайней мере, мне всегда так казалось.

– Шестьсот! Ну, ты хватил! Да я уже давно забыл, что у нас вообще когда-либо было столько земли, Питер. Нет, мне приходилось время от времени продавать то клочок там, то уголок здесь. Короче, у нас не осталось и двух с половиной сотен.

– Всего двести пятьдесят акров? А к кому же перешло все остальное?

– По большей части к твоему дядюшке Энди. Суэйнс тоже прикупил парочку уголков, но в основном все скупил Энди.

– Кстати, а сколько всего сейчас земли у дядюшки Энди?

– Сколько? Трудно сказать. Его хозяйство весьма разрослось за это время. За последние десять лет он только у меня перекупил три сотни акров. Но и от других соседей ему удалось прирезать себе земли куда больше. Знаешь, Энди ведь понимает толк в подобных вещах. Сейчас постараюсь припомнить. В прошлом году он купил восемьсот акров у Камбервеллов. Но самый большой участок, который ему когда-либо удавалось прибрать к рукам, – целое ранчо Гранта, примерно шесть месяцев назад.

– Но ведь у Гранта в свое время было не меньше двух тысяч акров угодий.

– Когда Энди покупал его ранчо, земли было столько же, Пит. Всего же, по моим подсчетам, Энди владеет примерно десятью тысячами акров пастбищных земель. Говорят, что если бы он сейчас вдруг надумал продавать ранчо, то запросто смог бы выручить по двадцать пять долларов за акр, и ни центом меньше!

– А у тебя осталось лишь жалких двести пятьдесят акров – да и те заложены! И на сколько закладная?

– Будь я проклят, Питер, мне стыдно говорить тебе об этом, но мы должны уйму денег. Четыре тысячи восемьсот долларов. Так что банку придется попотеть, чтобы получить за наши развалины такие деньжищи!

– Так, значит, у нас почти ничего не осталось?

– Почти ничего.

– Я сделаю вот что, – сказал Питер. – Утром я отправлюсь в город и дам телеграмму. И даю тебе слово, что к вечеру у тебя будет даже больше пяти тысяч долларов.

Он услышал в темноте рядом с собой сдавленный вздох:

– Питер, ты это серьезно?

– Очень серьезно. Серьезней не бывает. У меня есть очень надежные друзья. Так что предоставь это дело мне.

В наступившей тишине послышался еще один вздох, а затем Росс Хейл пробормотал:

– Эх, Питер, думаешь, я ничего не понимаю? Наверное, те ребята еще застали твои лучшие времена, когда ты творил чудеса на футбольном поле, забивал свои голы прежде, чем остальные успеют глазом моргнуть, и равных тебе в этом не было. Они видели тебя в действии, и с тех пор навсегда остались преданными вашей дружбе, ведь так? О, Питер, ты представить себе не можешь, как я счастлив узнать об этом! Как я рад!

И он снова замолчал. Питер хорошо понимал, что даже этот нежданный дар вряд ли сможет сделать отца счастливее, наводя того на грустные мысли и вынуждая тосковать о том, что могло бы случиться, но не сбылось. Хотя теперь у него появилось ощущение, что первое потрясение было уже позади, и гнетущая атмосфера, царившая на старом ранчо и отравлявшая жизнь его обитателям, должна несколько рассеяться.

В ту ночь Питер спал урывками – сон его был чутким и беспокойным. И рано утром, еще затемно, когда небо только-только начинало светлеть, он вышел из дому, впряг лошадей в повозку и торопливо поехал по главной дороге, а затем свернул на извилистый проселок, ведущий к ранчо Винсента.

Здесь все было по-прежнему. Старый Такер Винсент умер, а его порядком состарившийся сын стал таким же седовласым и чопорным, каким был при жизни его покойный отец. Можно было с уверенностью сказать, что на семействе Винсент держалась вся округа, так как были они владельцами крепкого и надежного хозяйства, снабжавшего все ближние и дальние ранчо чистопородными коровами и лошадьми. Они всегда занимались разведением скота и постоянно что-то покупали. Брака в их работе не было и быть не могло, так как приобретали они лишь самых лучших животных.

В течение часа Питер управился с делом, которое изначально и было целью его путешествия: отобрал пятьдесят голов скота, а место двух еле живых мустангов в упряжке заняли два сытых, молодых коня; еще четырех лошадей должны будут привести на ранчо вместе со стадом. За все это богатство он расплатился новенькими, хрустящими банкнотами, вынутыми из пухлой пачки. Затем Питер хлестнул вожжами по спинам коней и отправился в город. Он гнал своих новых скакунов галопом всю дорогу до самого Самнертауна, где и совершил небольшую прогулку по магазинам. Затем, нагрузив повозку доверху съестными припасами, повернул обратно к ранчо.

Подъезжая к дому, он увидел отца, который сидел на переднем крыльце и курил свою извечную трубку, отрешенно уставившись куда-то в пространство перед собой. Завидев Питера, Росс сорвался с места, бросившись сыну навстречу.

– Пит! – закричал он. – Иди скорее в загон и скажи тем придуркам, чтобы выгнали оттуда своих коров! А то они пытаются мне доказать, что ты был у Винсента и заказал стадо в полсотни голов, не говоря уже о четырех замечательнейших конях, которых…

Он осекся, ибо взгляд его остановился на паре новых лошадей и груде свертков, которыми была нагружена их повозка.

В душе ранчеро затеплилась надежда, и ему вдруг очень захотелось поверить в то, что все это происходит с ним на самом деле.

Глава 12
Новая жизнь

В руках Питера спорилось любое дело, за которое он только ни брался. Всего через несколько дней банк смог получить обратно свои деньги, и лавочникам Самнертауна тоже были сполна розданы многочисленные мелкие долги. Так что теперь ничто не преграждало мистеру Россу Хейлу путь к новой жизни, хотя он по привычке еще время от времени принимался ворчать и жаловаться на судьбу.

Правда, теперь даже он не мог не замечать перемен в хозяйстве и оставаться в стороне от них. Так, проснувшись как-то утром, он услышал веселый перестук молотков, доносившийся из-за загона, где уже вовсю трудились плотники, сооружая новую конюшню, споро и ловко управляясь со внушительного размера кольями. К тому же он не мог не заметить и десяти мулов, появившихся на их пастбище. Десять сильных, замечательных мулов, как нельзя лучше подходивших для того, чтобы тащить пятилемеховый плуг для распашки поля в низине – запущенного участка, простоявшего невозделываемым все семь последних лет, а может, и того больше.

В хозяйстве появились и самые разнообразные инструменты, купленные Питером на Леффингвелльской распродаже. Все это богатство досталось ему почти за бесценок, но в умелых руках они могли еще послужить ничуть не хуже совершенно новых орудий. Ибо настоящий фермер никогда и гроша ломаного не даст за поржавевшие инструменты, считая, что ржавчина может скрывать под собой какие-то не определяемые на глаз дефекты. Так что питая искреннее отвращение к ржавчине, чувству, запросто уживавшемуся с бесшабашной небрежностью первопроходца неведомых земель, живущий на Западе фермер все-таки не пожалеет немного времени и денег на то, чтобы держать инструмент в порядке.

Но Питер был не гордым. На распродаже он азартно торговался, соревнуясь со старьевщиком, и в конце концов последнее слово осталось за ним, при всем при том, что это приобретение обошлось ему в смехотворно мизерную сумму. Он слышал, как отец самолично перечислял и показывал покупки Энди Хейлу, когда тот будто невзначай наведался в гости, чтобы проведать родственников, а заодно и поинтересоваться, что означают странное передвижение и признаки жизни, последнее время наблюдаемые на ранчо брата. Кроме разнообразных и незаменимых в хозяйстве орудий, повозок, лошадей и скота, Питером было закуплено оборудование для кузницы – все в полном комплекте, хотя и не новое, а также все прочие приспособления, которых было вполне достаточно для того, чтобы стать предметом гордости мастерового человека, знакомого с работой по металлу. Он даже купил целую рощу саженцев быстрорастущих тополей и подобных им деревьев, дающих много тени и предназначавшихся для высадки вокруг старого дома, чтобы сделать двор таким же уютным, каким он был прежде. Молодые дубки и фиговые деревья были высажены с таким расчетом, чтобы со временем, набрав силу, они вытеснили бы собой обыкновенные тополя. К тому же на последней большой распродаже была закуплена подержанная мебель для дома.

Питер, направившись к дому на своих бесшумных костылях, поспешил скрыться в сарае, где он чинил и подновлял старую мебель. Отсюда он уже никак не мог услышать заключительную часть речей отца, гордого, хотя и сбитого с толку событиями последних нескольких дней. Разговор крутился вокруг строительства новой конюшни.

– Он побывал у Камбервеллов, где все эти конюшни и сараи стояли недостроенными с тех самых пор, как старик Камбервелл умер, а его дети перебрались на Восток. Он купил все оптом. Сказал, что дерево хорошо выдержанное и что нам оно вполне подойдет. Тем более что и цена была совсем невелика. Так вот, он разобрал все на доски и перевез сюда. А остальное, Энди, ты и сам видишь!

У Эндрю уже была возможность понаблюдать за происходящим издалека, но он все-таки не преминул лишний раз подойти поближе, ревниво обращая внимание на все подробности и детали.

– Такое впечатление, что у тебя все ранчо с распродажи, Росс, – мрачно сказал он.

– Так оно и есть, – согласился Росс Хейл. – Но Пит говорит, что он не гордый и не брезгует подержанными вещами, потому что, в своем роде, он и сам уже не тот, что был прежде, не с иголочки. Но вот мозги у него что надо, не с распродажи! Так-то, старина, уж можешь мне поверить!

– Да уж, – кивнул Энди Хейл. Теперь он выглядел задумчивым, как никогда. – Каждая десятка, которую он потратил на старые вещи, пожалуй, превратилась бы в сотни долларов, если бы они были новыми. Да, Росс, никогда еще у тебя на ранчо не водилось такого богатства. Никогда не видел чего-либо подобного! А зачем тебе две упряжки на восемь мулов? Неужели для того, чтобы распахать тот крохотный клочок в низине?

– Пит арендовал у Камбервеллов остаток земель в низине и намерен пользоваться им пять лет, если, разумеется, нам это будет выгодно.

Энджи Хейл присвистнул.

– Час от часу не легче! – сказал он вслух. – Что ж, поглядим, что можно вырастить на землях без воды!

– С водой. Питер раздобыл два насоса, чтобы можно было подавать воду из ручья и поливать.

На этот раз Энди присвистнул гораздо громче, чем до этого.

– А где это Рут и Чарли? – вдруг спросил он. – Они приехали сюда вместе со мной. Куда же они могли запропаститься?

– Вон твой Чарли, разглядывает упряжь и сбрую. Так что, Энди, мой мальчик еще даст твоему Чарли возможность проявить себя, когда Уилл Наст будет делать свой выбор.

– Я одного только не могу понять, – в раздумье сказал Энди. – Каким это образом греческий и латынь могут научить парня таким вещам?

– Здесь все дело в привычке к учению, а не сами науки, – сказал Росс. – Конечно, возможно, здесь, в горах, от греческого и латыни и нет никакой пользы, но во многом благодаря им мой Пит знает, как подходить к сути вещей. Он прислушивается ко всему, что говорят другие люди. Пит не отмахивается от чужих советов. Он слушает и слышит. Кроме того, у него есть книги о том, как разводить коров, как правильно ухаживать за ними, а также о том, как наладить орошение. Он может говорить о смене культур на поле до тех пор, пока тебе, наконец, не становится дурно от всех этих разговоров! Но ты зайди и сам поговори с ним. Держу пари, он засыплет тебя вопросами, только успевай отвечать!

Энди погрузился в раздумье.

– А может, это все из-за футбола? – спросил он наконец.

– Понятия не имею, – признался Росс Хейл, плотно набивая табаком любимую трубку. – Пит говорит, что это будет похлеще всякого футбола, в который ему только когда-либо доводилось играть. И вид у него при этом самый серьезный. Так что пойдем разыщем его.

– Я должен разыскать Рут, – сказал Энди. – Хочу, чтобы она тоже пошла с нами. С тех пор как Питер вернулся домой, она только и ждет подходящей возможности, чтобы проведать его. Она очень жалеет твоего сына, Росс. Так пусть же видит, что мы, Хейлы, не из тех, кто нуждается в жалости других, даже став калекой. Росс, я снимаю шляпу перед твоим мальчиком; только скажи, откуда он на все это берет деньги?

– С Востока. Там у него остались друзья. Те ребята видели, как он блистал на футбольном поле и забивал свои голы. Они поверили, что успехи Питера на новом поприще будут ничем не хуже его спортивных достижений! И не ошиблись! Когда Питер только-только приехал домой, я не мог выплатить пяти тысяч по закладной, а вчера я наведывался в банк, чтобы узнать, как обстоят наши дела, и выяснил, что они готовы хоть сейчас выдать нам аванс в десять тысяч – и безо всяких разговоров!

Два брата неторопливо шли по загону, направляясь к новым сараям, где теперь были сложены инструменты Питера, будучи надежно укрытыми от превратностей погоды.

– Но как же можно нормально работать со старьем? – спросил Энди. – Никогда не видел ничего подобного.

– Краска и смазка делают чудеса, – ответил брат. – Кое-какие инструменты были совсем заржавленными. Но стоило только Питеру почистить их и как следует смазать, как стало видно, что они еще вполне могут послужить. Разумеется, безнадежно испорченные орудия пришлось выбросить. Зато все остальное убрано под крышу и готово к использованию. Меня оторопь берет, как только подумаю, сколько денег уже ушло на все это. Но признаюсь тебе, что за эти несколько недель мой мальчик истратил столько же, сколько за все время потратил я, чтобы дать ему образование. И, скажу тебе, футбол пошел ему на пользу! И греческий с латынью тоже!

– Возможно, – согласился Энди Хейл. – И ты прав, что Уиллу Насту совсем небезынтересно будет узнать обо всех этих больших преобразованиях, затеянных твоим мальчиком. А где Пит сейчас?

– Вон в том сарае. Там мы его и застанем.

– А вот и Рут Макнэр. Вон там, под навесом.