Текст книги "Учения от Иоанна"

3:2

Вот вам икона, сюжет простой:

Курт Кобейн колет в вену волшебный настой.

Над кадилом курится дым,

Не расстанусь с рок-н-роллом, буду вечно молодым!

Мальчики и девочки смотрят во тьму,

Добро пожаловать в эту тюрьму!

Максим Леонидов

Вопреки распространяемым о самой себе слухам певица Галия имела обыкновение смотреть телевизор, особенно с утра, особенно в воскресенье. И надо же было такому случиться: напоролась на проповедь православного батюшки. Это и повернуло её жизнь в странное русло, коему позавидовала даже река Меандр.

Первым делом и без того хамоватая певица разругалась со своими фанатами. Началось всё с вопроса про её новый килограммовый крест на шее. Дальше – хуже. Всех своих почитателей (если точно, то почитательниц) она признала идолопоклонниками («Вы разве что молиться на меня не будете… И не молитесь! Не люблю этого», – говорила она на презентациях) и сама же нарывалась на скандал:

– Как вам моя новая песня? – спросила она фанатку, уже засучивая рукава.

– О, божественно…

– Ты её ещё канонизируй! – эта фраза скоро стала интернет-мемом.

Кончилось дракой и пятнадцатью сутками. Продюсер попытался с ней поговорить на предмет того, кем она жила до тех пор, как принесла ему кассету со своими первыми песнями, но всё тщетно. Вдобавок она запретила ему платить залог и вводить в бой адвокатов. Через полторы декады вышла с парой синглов в акустике и славой «узника режима». Народ повалил на концерты толпами.

Спустя какое-то время Галию пригласили в ток-шоу, где искромётный ведущий-провокатор поинтересовался насчёт сомнительной личной жизни певицы и намекнул про однополый роман. Драка началась с фразы «Я – не содомит!»; выйдя из камеры, она записала сингл с таким названием. Розовая тусовка тут же отхлынула с её концертов, девушки стали ходить поодиночке на Галию1616
  Раньше приходилось парами – хоть как-то можно притязания гомосексуалки отшить, извинившись в чутком однолюбном сердце.


[Закрыть]. Продюсер уже придумал продавать билеты с отсрочкой в пятнадцать суток, при том поднимая цены, как его подопечная сочла драки грехом и ударилась в смиренный образ жизни, бросив секс, наркотики и уже замахиваясь на рок-н-ролл.

За дни активного христианства, в которые по нелепости она уступала разве что крестоносцам, у неё накопилась определённая фанатская база из соседей по следственным изоляторам. Да вот этим барышням перемена имиджа больше всех не понравилась. Они-то и подкараулили попивавшую ряженку в детском кафе Галию. Как оно водится, слово зацепилось за слово, и вот на глазах у полутора десятков детей с мамашами певица вскочила, выхватила бутылку кефира и хрясь о прилавок, делая розочку. Острый цветок, впрочем, не получился. Бутыль оказалась пластиковой!

– Резко бросила, резко бросила… – шептала певица, отходя к двери. Сказать, что её будут бить и делать это по-женски жестоко – это ничего не сказать…

И в тот самый момент двери кафе открылись и в проёме появилась освещённая контровым светом солнца женская фигура. Она шла по кафе, словно в её руке находился миноискатель. (В некотором роде так оно и было.) Оторопевшие взгляды проводили степенную женскую фигуру, уставившуюся на свою руку.

Фигура остановилась у прижатой к стене Галии, подняла глаза и принялась певицу ощупывать. Всё это время никто в кафе и не пикнул. Даже кричавший на все лады двухлетка замолчал. Руки Аглаи (а если кто не догадался светлая фигура принадлежала именно ей) остановились на шее рокерши.

– У вас там что-то металлическое?

– Да так, пустяк, – ответила Галия. – Даже рамка в аэропорту не срабатывает.

– Снимите, пожалуйста, – и проникновенно посмотрела в её глаза.

– Я не могу – это же эндопирсинг. Амулет неопределённости вживили в нервный узел и он уже опутан нейронами. И если из меня его вынуть – я умру…

– Это кусок металла, проклятый для того, чтобы никто не проник в Сингулярную Зону, – бурчала под нос Аглая. – Кусок металла, проделавший длинный кровавый путь… И его купила ты?!

– И вовремя, лавка на блошином рынке загораться начала!

– Но почему ты жива, когда носишь внутри себя проклятый ключ?!

– Не знаю, – пожала плечами Галия. – Я сама не своя до него была… Видимо, проклятья наложились.

– Или счётчик рук превысил допустимый предел и нейтрализовал проклятье… Оказия… Поехали!.. – бывшая ангелесса схватила за руку певицу и потащила прочь.

– Куда?

– К Южному магнитному полюсу!

– Но что там делать?

– Тебе – пользу принести, а что мне – моё дело… Надеюсь, скважина там будет больше тебя…

Первым делом, когда за Аглаей и Галией закрылись двери, заплакал двухлетка, а недавние сокамерницы певицы опустили кулаки и заказали себе творожку с джемом.

3:3

Зажгите свет, я не хочу возвращаться домой в темноте.

О. Генри

В детстве, когда читал романы с повествованием от первого лица, а герой ходил по лезвию бритвы, я ж был уверен, что обойдётся. Мертвец-то писать не будет… Оказалось, ещё как!

К моему удивлению, я оказался перед вратами, на арке зияли стальные буквы: «Вечным вход воспрещён!», а сбоку которых кто-то уже нацарапал: «Оставь невежду всяк сюда входящий». И вокруг меж тем царила полная тьма, мне даже показалась моя смерть клинической.

– Сера, нимб, масло раскалённое, псалтырь… – с этими словами меня встретил местный апостол Пётр, больше напоминавший куклу из театра, где из чёрной ширмы торчали нос, рот, руки и глаза – и ничего более.

– Браток, мне бы пластырь, и я снова в бой!

– Ишь какой хитрый! Всем бы так?! Чего загремел в это Шрёдингерово пространство?

– Я стал смертным и это продлилось недолго! Какая ирония!

– В таком случае, добро пожаловать!

– Святослав Богу! Бывший полу-ангел, полу-демон, потом человек, теперь труп.

– И житель нашего мира… У нас здесь самое изысканное общество. Если Твен говорил, что в Рай он готов из-за климата, то в Ад из-за компании, то он несколько ошибался. К нам попали самые интересные. Марк Твен, кстати, тоже. Мы тут не беспокоимся обо всех этих вавилонских штучках с толмачами. Все говорим на одном языке!..

– Но почему же тот свет стал имени Шрёдингера?

– От его знаменитого опыта над кошкой, где так много неопределённого. Ангелы и демоны так и не смогли решить, куда ж его определить – тоже у нас.

– Но кот Шрёдингера мёртв в любом случае, – сказал проходящий мимо мужчина в очках с томиком Гёте под мышкой. – Цой, кстати, тоже… Все так любят трактовать мою задачу, а на самом деле кот или задохнётся, или его прикончит радиация. Они ж не знали, – это он кивнул на привратника. – Хороший я или плохой. За жестокий эксперимент над животным или путанные теории, возвышающие молодых людей. Загремел вот сюда! Они ешё дразнятся, называя место Шрёдингеровым пространством… Хотя на самом деле – это сингулярная зона чистой воды… Но тут тоже не понять, где поделили на ноль. Сплошная неопределённость…

– Он здесь всех новых караулит, – закатив глаза сказал привратник. – Благо, в последние годы вас всё меньше и меньше. Как там, кстати?

– Мягко выражаясь, Апокалипсис начался…

– Свежо преданье.

– На этот раз всё серьёзно.

– Ух ты, они ж к нам все сейчас повалят!..

– Все в Ад, там будут исполняться комические куплеты… Но если бы только это было бедой… Ангелы и демоны, не найдя себе смысла существования, решили уничтожить человечество, выдав это за самоубийство…

– Ну что за высшие силы? Без человека человечество уничтожить не могут!

– И не говорите. И никто ж, никто ж их не остановит. Те кто прознал раньше всех – пассивные трусы, я вот умер…

И я пошёл осматривать окрестности.

Местность оказалась неглубокая на первый взгляд. Стоило подойти к горизонту, как простирались всё новые и новые земли. По дороге я встретил многих интересных людей. Рудольф Дизель пытался из воды добыть золото. А Лапласс рассуждал о небесной механике:

– Есть ли в естествознании альтернатива Богу?

– Есть. Вечный двигатель! – ответил я не задумываясь.

– Почему?

– Первое: его нет. Второе: кое-кто его создавал и достигал успеха. Третье: о нём все знают.

– Замечательная мысль… Хотя насчёт его отсутствия я уже сильно сомневаюсь…

И тут на мою беду ко мне прицепился Торквемада:

– Возьмите Новый Завет, ну возьмите же…

– Спасибо, я ещё Ветхий не дочитал, на Иисусе Навине завис, как он Иерихон брал.

Великий Инквизитор и виду не подал от смущения.

– Именем Бога так часто пользовались не по назначению, что оно стало почти ругательным.

– Я тоже так думаю… Верующие – самая большая проблема для Него. Инквизиторы там всякие.

– Ты бы, новенький, помолчал время было такое!

– Вашими молитвами и Сталина с Гитлером оправдаешь! – вступился за меня Лапласс.

– А почему бы и нет? Ибо написано в!..

– На заборе тоже написано!

– Э-э-э, Кришна, харэ! Давайте обойдёмся без заборов! – запротестовал я.

– Да неужели вы не из-за них вот тут оказались?!

– Я тут из-за обременённых целью и бесцельных. Но сюда отправили меня именно бесцельные, – поспешил добавить я.

– Цель… вы так начитались книг с мотивациями героев, что решили приделать и себе смысл жизни, а его же нет! – сказал проходящий мимо Дарвин. – Точнее, он есть, но «размножиться, пока не убили» вас не устраивает. После меня ещё Фрейд добавил со смыслами… И вы начинаете мнить какую-то Великое Предназначение, на деле оказывающуюся пустышкой, фуфелом!

– Хватит запихивать бога в машину!.. – не унимался Торквемада. – Сейчас, мол, придёт и всё решит…

– Смысл жизни Бог придумал каждому… – ввязался в разговор Мартин Лютер. – Но вас много, а глобальные смыслы жизни закончились после Содома и Гоморры… а анекдот про соль помните? Вот это одного уже встретили, оприходовали, объяснили, а его откачали в больнице. Ну он и рассказал о своём смысле жизни. Только настоящую историю в анекдот превратили!..

Похоже, если в Раю блаженствовали, в Аду кипели в котлах, то посередине предавались бесконечным философским разговорам, в сотый раз перетирая воду в ступе. Я уже не знал, куда от них уйти, а собеседники всё налетали и налетали на меня.

– Добро, побеждает зло! Добро побеждает, зло! – кидался задачками Джеймс Джойс.

– Что задумались? – поинтересовался Торквемада. – Вера не позволяет?

– Да нет, её отсутствие…

– Да вы расскажите атеистам про лютеранство, и они массой в него упрутся, – не унимался Лаплас.

– Вы просто пессимист, – похлопал меня по плечу инквизитор.

– Во мне столько оптимизма, что я им прямо убивать могу!

На том от меня и отстали. Я же отправился обозревать окрестности и пока выяснил не так много полезных вещей. Например, здесь в супермаркетах на девятый и сороковой дни скидки умершим. Но как выбраться из этого места – я не знал. Ко всему прочему, раны на моём теле начали кровоточить. Пришлось промыть одежду. Дыры в ткани я пока залатывать не стал.

Присевшего у местного озера (Стиксом тут и не пахло) меня и застал Эрвин Шрёдингер.

– Что же вы пригорюнились? Случается чего на Земле?

– Вы как ржавые трубы за стеклянным потолком – вас не проведёшь! Там у нас настоящий Конец Света, а я, похоже, единственный, кто ощущает серьёзность момента. Отсюда вообще выбраться можно?

– И да, и нет…

– Вы как всегда в своём стиле!.. Можно как-то определённо, Эрвин?

– Скажем точнее: мы не знаем, есть ли отсюда выход. Мы его пока не нашли. Но адские картографы, я думаю, давно уже начертали подробнейшую карту этого Эльдорадо с выходом на Южном магнитном полюсе…

3:4

Всем термометрам назло,

Я к тебе на ледоколах.

У снегов свои приколы,

Но у рук мое тепло.

Ах как ночь луну разбудит,

Снова мне бежать изгоем.

Слишком этот мир запутан,

Чтобы просто быть с тобою.

Иосиф Бродский

Не могла смертная Аглая летать да ещё с нагрузкой в виде взбалмошной рокерши, а потому ставку пришлось делать на общественный транспорт. Научные самолёты в последние1717
  Это слово вдруг обрело расширенный смысл…


[Закрыть] дни старались не летать. Потому пришлось втереться в доверие к кораблю, везущему груз к Антарктиде. Кое-какой гипноз у ангелессы оставался, он-то и проводил их на борт судна «Лазарев», аккурат до незанятой каюты особиста.

И всё бы ничего, но Галия начала рассказывать свою жизнь. И про творческий кризис, после которого песни разрывались между самолюбованием и самобичеванием. И про тяжёлую жизнь музыканта:

– Начинаешь гастролировать – пошла работа. Два концерта в день, альбом раз в два года. Но то не интересует фанатов, нахватанных оптом в молодости и стареющих вместе с тобой…

И про житейскую хитрость надевать под юбку мужские семейные трусы:

– Ты бы видела лица этих шалунов в автобусе!

Потом она начала сочинять новые песни из старых… ещё бы своих!..

После таких разговоров Аглая начала жалеть, что когда-то отказалась наотрез от концепции карающей десницы и приняла карму как образ жизни. А шторм в ревущих сороковых вдруг свалился в её мыслях спасением.

– Свет в комнате включится, мы как будто челюскинцы, мы словно из олова, на льдине и голые… – кричала под ледяными брызгами Галия.

– Уйди, уйди, дура! – орал в ответ капитан, осторожно пробираясь к певице по верхней палубе. – Ушла вниз, в каюту, живо!1818
  Капитан явно был из интеллигентной семьи, ибо уводил Галию именно такими словами, без тюркских вкраплений, обнажающих особенности сексуальной жизни.


[Закрыть]

– Авось простынет, – вздыхала Аглая. – Ларингит подхватит… помолчит неделю-другую… Или выкашляет ключ…

– Поменяй слова местами – и ничего не поймёшь… Ничего не узнаешь, как рифма легка… – доносился голос певицы. Морская болезнь всё же достала её и она, перегнувшись через борт, непроизвольно делилась с рыбами обедом.

И вот тут корабль начало перебрасывать из стороны в сторону словно лист на ветру. Бывалые матросы прикрепились к бортам канатами. А Аглая несколькими прыжками оказалась у возмутительницы спокойствия.

– Дела плохи, ты молиться умеешь? – спросила ангелесса рокершу.

– Ещё как! Да у меня чёрный пояс по молитвам!

– Тогда самое время…

И надо же быть такому случится, но корабль вышел из шторма. Стихия не рассосалась, но осталась далеко позади. А на палубе стоял Николай Угодник.

– Бог в помощь… Только мы, пожалуй, и не заслужили… – сказала ему Аглая.

– Какая разница на чьей вы стороне, Аглаюшка, я же Николай Угодник… – старательно выжимая одеяния, говорил святой.

– Аль, а это кто? – поинтересовалась промокшая до нитки рокерша.

– Николай Угодник, ну, святой Николай… – пояснила ей Аглая.

– Санта Клаус, что ли? Ой, а до Рождества ещё дожить надо… А вы можете вне очереди? Я себя хорошо вела в этом году…

Николай закатил глаза повыше и продолжил:

– Я не тот толстяк с красноносым оленем из Лапландии. Хотя в 1938 году одному австрийскому мальчику подарил часть его родины… до сих пор жалею…

На следующий день капитан объявил словно навигатор в машине:

– Вы прибыли к месту назначения! – и показал компас, развернув его вертикально. Стрелка стояла синим концом вверх.

«Лазарев» оставил девушек на льдине, а сам пошёл по назначению.

– Ну, и куда нам теперь? – спросила мёрзнувшая Галия. Унты её – лишь часть имиджа, на меховой шапке разве что химический состав полимеров не значился, а семейные мужские трусы от холода не спасали.

– Туда! – многозначительно показала Аглая на небо.

– Ты чё? – и принялась вдруг молиться.

– Дальше только высота, птичьих стай и отраженье, траектории движенья, ниоткуда в никуда, – и показала на стайку пингвинов.

– Патер ностер!1919
  Отче наш. (лат.)


[Закрыть] – только и выговорила Галия.

– Надеюсь, твои унты не скользкие. Ну же? Дорогая стена, улыбнись!

И ангелесса принялась на остатках своих сил вымаливать у пингвинов помощь.

Чудо себя не заставило ждать. От природы нелетающие птицы формировались в чёрный блестящий протуберанец. По их спинам и пошли рокерша с ангелессой.

Вход в Сингулярную зону оформился, когда уже от воды Южного океана их отделяли метров пятьдесят. Аглая и Галия крепко держались друг за друга и старались не скользить на пахнущих рыбой птицах.

Стоит ли говорить, что Аглая первой протолкнула Галию вперёд, а за ней пронеслась цепочкой. А скользкие пингвины сами протуберанцем свернулись на ледяной берег шестого континента.

Часть четвёртая. Армагеддонский балет

All that I can see

In the outer space

Makes me wonder why can’t we believe

In stupid things

I can see the sky

Red and green and grey

A mountain plugged into itself

And birds without wings2020
  Всё, что вижу я В дальнем космосе, Удивляет, почему ж мы не веря, В дурацкие вещи В нашем небе, В красное, и зелёное, и серое, Гору – вещь в себе, И бескрылых птиц. (англ. перевод автора)


[Закрыть]

Ян Николенко

4:1

Сбежать – несложно, сложнее – остаться на свободе.

Гарри Гаррисон

– В детстве мне мама читала историю про апостола, которого император посадил в темницу. – «А что такое „темница“, мама?» – спросил я. «Темница… Темница – это тюрьма, сынок», – ответила мама. И я представил себе его в тюрьме, среди доисторических уголовников, паханом. Весь такой татуированный: «ДМБ 20-й год Нашей Эры», «Иисус Христос», а также весь в крестах. Да, это было зрелище! – говорил я Марку Твену.

– В этом есть правда жизни. Мы все думали, что святые, они ж святые! А они обычные люди, когда-то были таковыми… – ответил мне писатель.

– Какал ли Ленин?! – раздался поблизости до боли знакомый голос.

Я обернулся и чуть со стула не упал. Передо мной стояла Аглая, моя Аглая… Я вскочил, обнял её жарко, мы поцеловались.

– А это кто? – кивнул я взгляд на её спутницу.

– Ключ! До тебя так просто не доберёшься. Пришлось её от России тащить до Антарктиды! По-другому ж никак! Ко всему прочему, я стала смертной – иначе же мы сюда бы и не добрались.

– И я, как видишь, – я показал ей свои следы от пуль, – стал эссехомой.

– Знаешь, Слава, а мне моё бессмертие уже надоедать начало… стоит появиться нормальному человеку на горизонте – уже дрова кидают… Все эти Джордано Бруно, Ян Гус, Карл Грюнер…

– Грюнер?

– Ты его не знаешь, он теорему Ферма умудрился доказать за двести лет до самого Ферма… Но тоже стал увеселительным факелом!..

– Знаешь, после всего что произошло, я обязан на тебе жениться!

– Поймала на слове!

– Я серьёзно.

– И я серьёзно.

– Нам надо отсюда выбираться, ангелы и демоны хотят устроить настоящий Конец Света и это не учения.

– Я знаю.

И втроём (надо же ключ вернуть обратно) мы направились к вратам.

– Куда-то мы идём? – спросил страж.

– На выход, с ключом! – прямо ответила Аглая.

– Если бы отсюда могли выбраться, то многое бы в Мире изменилось.

– Если мы не вернёмся, то Мира не будет, а очередь к этим вратам будет до Юпитера! – парировал я.

– А… ну тогда ладно, идите, конечно.

– И это всё? – даже удивилась Галия.

– А чего вы ждали? Битву насмерть? Да, будем проще и предотвратим неописуемое.

– А вы вообще кто?

– Страж, – ответил я. – Он знает всё.

– Да? А Пол МакКартни в 1966 году умер?

– Не знаю… – ответил страж уклончиво и шёпотом добавил. – Эпштейн просил не говорить!..

Падение в ледяную воду случилось жёстким и неприятным. Я уже просчитывал в голове время за которое мы окочуримся у берегов Антарктиды, а Галия пела трясущимися связками «Глубина, глубина, я не твой, отпусти меня, глубина…», как к нам подошла резиновая лодка и смуглые ребята тянули руки. Они что-то кричали по-испански, а мы мотали головами – не понимали. И вдруг нашлась Галия, на досуге освоившая язык Мигеля Сервантеса и Франциско Франко.

– Это аргентинские орнитологи, – переводила она. – Они приехали посмотреть на летающих пингвинов и готовы нас подбросить до Комодоро-Ривадавии. Нам подойдёт?..

4:2

Человек, который ни во что не верит, всего боится.

Бернард Шоу

Мы потеряли слишком много времени, на дорогу до Антарктиды и обратно. Светопреставления, творимые ангелами и демонами, вдруг приутихли, наводя на мысли о предстоящей беде.

Уже будучи в России мы отделались от Галии. Мои сверхсилы и аглаины совсем иссякли. Их еле-еле хватило на посла в Аргентине и стюардесс самолёта из Буэнос-Айреса. В воздушном судне среди прочих сидела смерть храбрых. Я приветливо помахал ей рукой, а она только и заметила сквозь зубы: «Нашла коса на камень!»

А уже у двери пророка мы встали абсолютно смертными. Но нам никто и не открывал.

– Если вы до Гены, так его нет… – сказала нам поднимающаяся собачница-соседка.

– А где он? – спросил я.

– Неделю как ушёл с каким-то высоким хамом, с тех пор и не видели.

– Каким хамом?

– Знала бы – убила бы. Мой Чуня на него залаял, а он как ему «бысь» сказал. Чунечка затих с тех пор, ест через силу, на улицу только по-маленькому и по-большому ходит. Сам сразу домой.

– Погладить можно? – спросила Аглая.

– Погладьте, погладьте, не укусит. Депривацию мы лечим…

Моя любовь погладила грязноватую собачку-швабру, а та вдруг ожила, запрыгала, принялась лизать её руки и весело залаяла.

– Чуня, ты что? – вскочила хозяйка. – У вас, видимо, рука добрая!..

– Добрая, но уже слабая… – кивнула Аглая.

– Неделя такая. Вот вы кто по знаку зодиака? – спросила она и достала из кармана бесплатную рекламную газетёнку.

– Близнецы, – ответил я.

– Ну вот… «Ждёт вас долгая дорога, встреча с друзьями, продвижение по службе…»

– Заманчивая перспективка… – я поглядел в окно подъезда, там виднелось спиральное облако.

– Сатаниэль-Спаниэль начал действовать «своими методами»… – сказала мне Аглая. – И как нам его теперь только искать-то?

– Дезертир говорил про Ту-160 и водородную бомбу. Если гора не идёт к Магомету…

– Значит его к ней потащит демон. Но без крыльев и даже хоть какого-нибудь чутья мы не выследим их двоих…

– Я бы даже сказал троих. Где там у Урия были курсы самоубийц?

Среди ж суицидных мы выглядели не такими уж забитыми, хоть и пропахали за последнее время полсвета. Но сильный интуицией ангел на занятие так и не явился – знал же, что ждём. Впрочем, тут подвела его трусость на пару с любопытством. Учитель самоубийц стоял буквально за дверью, а как мы двинулись из кабинета прочь, потеряв всякую надежду на урок, то и он сорвался.

– Стоять, наивный чукотский ангел! – закричала Аглая.

А я же воспользовался замешательством Урия и в прыжке свалил его на пол.

– Где пророк?

– А я-то что? Это Сатаниэля теперь дело. Вы, Аглая, уже снюхались с тёмной стороной…

– Гипнотизировать не надо… – попросила Аглая. – И мы прекрасно знаем, насколько это ваше общее дело, cosa nostra, как говорят итальянцы.

– Через три дня на поле Армагеддон всё и случится. Процесс не остановить, – тут ангел осмелел, поняв свою силу. – И не надо меня бить!

– И что ты сделаешь? Искупишь свою вину соплями? Пророк уже посидел у бомбы?

– Посидел. А Сатаниэль даже написал на ней «Обречена на одиночество». А ещё говорит, что не конформист.

– И через три дня бомбардировщик сойдёт с боевого дежурства?

– Ну, вы же всё знаете…

– Теперь где пророк? – спросил я.

– А зачем он вам? Свою миссию он выполнил.

– Вы его заставили.

– Это мелочи, главное, что он сам этого хотел.

– Вы заставили поверить в бога и дьявола человека, ни во что не верящего и думали, что это вам так просто с рук сойдёт?

– Уже сошло. Да вы не расстраивайтесь, вашей планете уже давно пора эвтаназию устроить. Чтобы всё заново началось. Будет мир, версия вторая.

– А при передаче Мира будет значиться: «Исправлены ошибки и обновлены смайлики»? – спросила Аглая.

– Война Света и Тьмы зашла в тупик и самое вероятное перезагрузиться… Будете Адамом и Евой?

– Не-не, чур меня!

– Кое-что мы всё-таки прибережём от огненного потопа, устроим потом музей под открытым небом «Грешная цивилизация». И начнем от Эдема, озаглавив всё это «Человечество 2», с подзаголовком: «От Создателя Спасителя».

– Ага, а у Господа Бога, по-вашему целый гербарий с потухшими мирами и он его на досуге пересматривает?!

– Ой-ой! Откатываться только не надо. Сами довели! А мы лишь вас подтолкнули… Всё, надавили на кнопку, конец всему, кто в солярий, кто в сауну, занимайте места согласно купленным билетам!

– Не дождётесь!

– Но этот мир уже погиб!

– Ты так уверен? – спросил я.

– Это вопрос трёх дней…