Текст книги "Альв"

– Это коньяк.

– Налей мне немного, – попросила Альв. – Хочу попробовать.

– Тебе не нравятся крепкие напитки, – мягко напомнил Яков, но остановить Альв так же трудно, как вернуть ей память.

– Налей, – сказала она, – и пойдем есть похлебку, а то я скоро захлебнусь собственной слюной.

– Ты быстро очухалась! – одобрительно кивнул Яков и через минуту принес ей бокал с коньяком.

– Пахнет хорошо, – признала Альв, «обнюхав» бокал, и это была чистая правда: она вдохнула чудный аромат, в котором ощущались запахи солнца, теплого ветра и созревшего винограда. И еще одно. Этот запах она знала и раньше, вот только где и при каких обстоятельствах она с ним познакомилась, по-прежнему оставалось тайной.

– Вкус приятный, – констатировала она, сделав маленький глоток. На кончике языка вспыхнул жаркий огонь. Однако вкусовые ощущения были настолько богаты оттенками, что Альв едва не зажмурилась от удовольствия. – Но да, ты прав, Яков, – согласилась она с его предупреждением, – для меня это слишком крепко.

Он улыбнулся ей с пониманием и хотел было забрать бокал, но она не отдала.

– Не надо! Подожди! Крепкий не значит отвратительный. – И Альв сделала еще один маленький глоток…

Перед глазами встал образ подвалов со сводчатыми потолками. Колеблющееся и потрескивающее пламя факелов. Ряды бочек с двух сторон от узкого прохода… И это все. Неизвестно даже, какая именно ассоциация связывает этот мгновенный образ с нынешней ситуацией, и связывает ли вообще. Запах коньяка? Его вкус? Или, возможно, голос Якова?

Альв сделала еще один глоток, надеясь на продолжение, но ничего не произошло.

– Переоденешься к обеду? – спросил Яков, явно желая сменить тему.

– Знаешь, – она прислушалась к себе и поняла, что все делает верно, – я бы все-таки сначала поела. У меня – ты, верно, уже заметил – не совсем нормальный аппетит. Для некрупной женщины, я имею в виду. Поэтому давай сначала поедим, а потом я пойду мыться и переодеваться, как и положено благовоспитанной даме. Ты не против?

Ну, разумеется, он был не против. Она буквально ощущала на себе его взгляд и отлично понимала, что он означает. Любовь не любовь, но Яков явно загорался все сильнее. Влечение, вожделение, страсть… Он уже угодил в ее капкан, хотя, видят боги, никакой ловушки для него она не задумывала и не устраивала. Само как-то вышло.

«Желание… вожделение… трепет… – В этих словах содержался простой и очевидный для любого живого существа смысл, но также звучала и поэзия самой высшей пробы. – Земное и небесное, животное и божественное…»

Это явно была цитата, но, кроме самих слов, ничего другого в памяти Альв не всплыло. Забвение по-прежнему скрывало от нее ее собственное прошлое.

– Как скажешь, – пожал широкими плечами Яков. – Сейчас попрошу Арину подать на стол, да и отпущу, пожалуй. У нее еще дома полно дел!

– Яков, – Альв сделала еще один крошечный глоток коньяка и почувствовала, как по телу разливается благодатное тепло, – а что у тебя там в пристройке за кухней? Не мыльня, случаем?

– Мыльня, – кивнул он. – Мы называем ее баней от латинского «банеум». У меня здесь что-то среднее между себерской белой баней и шведской басту. Весьма полезная в хозяйстве вещь, особенно в нашем климате. Но наверху есть нормальная ванная комната. Вчера просто недосуг было растопить печь и поднять давление в трубах. Но это хорошо, Альв, что ты мне напомнила. Сейчас включу насос… Подброшу в топку угля… Как раз к окончанию обеда вода и согреется.

– А можно помыться в «банеум»? – Альв захотелось вдруг согреться по-настоящему. Не то чтобы она мерзла. Она вообще, похоже, была «равнодушна» к холоду. Но не бояться холода не означает не любить тепло. И сейчас Альв вспомнила, что очень любит тепло. Настоящее – солнечное, или то, которое можно создать с помощью огня, горячего вина и мехов.

– В бане? – удивился Яков. – Да на здоровье! Но это займет больше времени.

– Я никуда не спешу, – успокоила его она. – Тебе помочь?

– Отдыхай! – махнул он рукой. – Там и одному делать нечего!

Она, собственно, и не напрашивалась. Отдыхать, особенно после приключившегося с ней обморока, было приятно. Альв отпила еще чуть-чуть коньяка, посмотрела, как Арина подметает осколки стекла и вытирает пол и, пожав мысленно плечами, взяла из коробки, лежавшей на каминной полке, папиросу. Закуривать не стала. Просто нюхала. Ходила замысловатыми петлями по просторной гостиной, разглядывала картины и мебель, бутылки и множество других вещей, находившихся в комнате, нюхала табак и ни о чем не думала, витая где-то нигде.

Так прошло довольно много времени, и очнулась она от такого сна наяву только тогда, когда Яков позвал ее обедать. Похлебка не обманула ожиданий, красное вино и теплый белый хлеб – тоже, а мясо и вовсе оказалось выше всяческих похвал. Ничего изысканного, но и не блюдо «а-ля натюрель». Альв вспомнила по этому случаю, как жарят на открытом огне только что добытую дичь. Но это было нечто иное, простое, незамысловатое, из обыкновенной говядины, но ароматное и вкусное. Пока ела, нет-нет и посматривала на Якова, а он – уже привычно – то и дело взглядывал на нее. И при этом оба делали вид, что заняты одной лишь едой, да еще, быть может, пустым, ни к чему не обязывающим разговором, но оба знали, что это не так. И Альв ловила на себе взгляды Якова, ощущая их то на груди, то на лице. Тут и там, но непременно приятно. Мягко, ласково… Пока еще нежность, а не страсть, но, кажется, она не стала бы возражать, если бы ее добрый спаситель «поддал жара» и пустил в ход свои руки с большими широкими ладонями и длинными сильными пальцами. Руки, губы… И не только их!

И ведь он знал, что она нежится под его взглядами, как знал и то, что она тоже посматривает на него отнюдь не безучастно. Долго так продолжаться не могло, но, кажется, никто из них двоих не мог отважиться на первый шаг. Он – потому что боялся ее обидеть: Альв понимала это так ясно, словно читала Якова, как открытую книгу; а она… О, она бы, возможно, и начала, но никак не могла вспомнить, насколько это для нее нормально. То есть стала бы совершать такие поступки та, кем была Альв до того, как забыла свою прежнюю жизнь, и если бы все-таки стала, то что именно она бы теперь сделала?

«Что я буду делать? Что могу себе позволить?» – спросила она себя, расправляясь уже со второй порцией мяса, и вдруг поняла, что может делать все, что в голову придет. Ее желаниям не положено ни границ, ни меры, вот какой женщиной Альв увидела себя в этот момент.

Неожиданный образ. Возможно, неправильный по самой своей сути. Но он не встретил и тени сопротивления в ее душе. Напротив, она неожиданно ощутила небывалый прилив сил, и настроение поднялось настолько, что не верилось даже, что такое возможно. Просто эйфория какая-то, нежданная и негаданная, словно напилась настоя из листьев голубого лотоса или «чая» из сальвия дивинорум. О да, именно шалфей предсказателей…

«Его можно смешивать с табаком и курить, набив в трубку…»

Сейчас Альв вспомнила, как следует готовить смесь, и даже облик человека, у которого можно купить этот шалфей предсказателей. Но по-прежнему не знала, где живет этот человек и зачем бы ей вообще могла понадобиться эта ацтекская отрава…

– О чем ты думаешь?

Хороший вопрос!

– Пытаюсь вспомнить что-то связанное с наркотическими растениями. Как думаешь, Яков, могло так случиться, что я была, скажем, травницей или ведьмой?

– Полагаю, что нет, – покачал головой Яков.

– Почему? – На самом деле ей это тоже не казалось возможным, но Альв хотела узнать, почему так думает ее Яков.

«Мой? – удивилась она собственной поспешности. – Почему бы и нет! – пожала она мысленно плечами. – Стоит этим заняться…» – рассеянно подумала она, слушая объяснения Якова.

– Завтра, Альв, мы поедем в Особое бюро, – объяснял между тем мужчина, – и ты получишь по описи все те драгоценности, которые были на тебе, когда мы тебя нашли. Ну и одежду заодно. Платье, туфли… Не думаю, что травницы или ведьмы одеваются в такие наряды и носят такие украшения. На мой неискушенный взгляд, на тебе, Альв, было надето целое состояние. Поэтому нет – не думаю, что ты простая травница.

Слушать Якова было приятно, но ее не оставляло раздражение, вызванное полной беспомощностью перед потерей памяти. Воспоминания всплывали в сознании крошечными фрагментами чего-то большого, что составляло ее историю, ее жизнь. Но из этих фрагментов невозможно было составить какую-нибудь даже самую примитивную картину.

– Ты умеешь успокоить девушку! – сказала она вслух, практически уверенная сейчас, хотя и сама не смогла бы внятно объяснить, откуда взялась эта уверенность, что она давным-давно уже не девушка в первоначальном смысле этого слова. Однако куда делось ее целомудрие, она не знала, как не знала и того, кому подарила свою непорочность или кто отнял у нее ее невинность. Все это по-прежнему тонуло во мгле беспамятства.

– Извини, если не утешил…

– А ты бы хотел? – спросила прямо в лоб. Решительно. Практически безоглядно.

– О чем мы говорим? – встал он из-за стола.

– О вечном!

– Ну, тогда пойдем со мной в мыльню и займемся утешением печалей!

Такой Яков понравился Альв еще больше. Решительный мужчина. Не наглый, но и не из робких!

– Показывай дорогу, Яков, и не тяни, ради богов!

Не то чтобы это стало для него неожиданностью. Чего-нибудь в этом роде следовало ожидать, поскольку напряжение особого рода ощущалось между ними едва ли не с первой их встречи. И даже раньше, потому что он увидел ее первым, когда она еще выглядела мертвым телом. Но «электричество», возникшее между ними, не ослабевало ни на мгновение, оно лишь усиливалось, несмотря на то что времени с тех пор прошло, казалось бы, совсем немного. То есть взрыв назревал, и в конце концов рвануло так, что у Якова форменным образом «крышу снесло».

Ни о какой бане уже и речи не шло. Он хотел ее «прямо здесь, прямо сейчас», но и она, похоже, хотела того же. Раздевались впопыхах, сумбурно и бестолково, мешая друг другу и самим себе, потому что невозможно раздевать женщину, не выпуская ее из объятий и не отпуская ее губ. Но именно это и пытался сделать Яков. Впрочем, Альв от него не отставала, одновременно «выкручиваясь» из своей одежды, раздевая Якова – уж насколько это у нее получалось при едва ли не двукратной разнице в размерах – и жадно ловя губами его губы. Что-то куда-то летело, ломалось и разбивалось, но им все было нипочем, потому что они были вместе и вместе стремились туда, куда звала их страсть. Каким-то образом они не поубивали друг друга, а такое вполне могло случиться, поскольку, интуитивно уловив, насколько сильна эта женщина, Яков совершенно перестал сдерживаться. Он овладевал ею так, словно это был не любовный «поединок», а боевое единоборство. Но и она не жалела его, желая получить все и сразу. Альв не отдавалась, она брала. Доминировала, даже лежа под ним на спине или развернувшись к нему задом, но, в конце концов, сделала то, что и хотела, наверное, сделать с самого начала. Она попросту свалила Якова на спину и оседлала, как давеча оседлала норовистого жеребца. И теперь уж точно потеряли смысл обычные понятия, относящиеся к половым различиям любовников. Он ли имел ее или она имела его – все это стало неразличимо, да и не важно на самом деле.

Страсть застилала глаза кровавой пеленой, но одновременно каким-то чудом Яков видел Альв во всех, даже самых мелких подробностях. Ее кожа приобрела сейчас золотисто-розовый оттенок, глаза, которые она и не думала закрывать, налились темной сапфировой синью, а в черных, как вороново крыло, волосах появились темно-рыжие пряди. Она была прекрасна, стремительна и исполнена невероятной силы, и Яков не знал – не смог позже разобраться, – от чего он получил большее наслаждение: от бесконечно долгого соития или от невероятного впечатления, которое производили на него ее великолепное тело, ее волосы, кожа и, наконец, главное – неистовый взгляд ее невозможных глаз.

Они все-таки добрались до мыльни. Но не сразу и уж точно не тогда, когда Альв пригласила Якова пойти туда вместе. Прошло некоторое время. Возможно, много больше времени, чем она могла предположить, «шагая в пропасть». И тем не менее страсти улеглись, волна безумия схлынула, и они обнаружили себя на полу – вернее, на ковре – в гостиной дома Свевов, и из одежды на них к этому моменту не оставалось ровным счетом ничего.

«Боги! – подумала она, наслаждаясь послевкусием соития. – Или меня никогда раньше так не имели, или он просто чудо, доставшееся мне на удачу!»

О том, что противопоставление «или» здесь неуместно, Альв подумала чуть позже, обнаружив, что лежит ничком, обессиленная, на распластавшемся под нею Якове, лежащем навзничь. Менять позу не хотелось, тем более что и мужчина никуда не спешил. Бурное дыхание Якова качало Альв, словно на качелях, и, прижавшись к его груди, она с волнением слушала его дыхание и мощный ритм разбежавшегося во всю прыть сердца. А еще Альв ощущала тепло его тела и вдыхала запахи пота – его и ее – и аромат соития, дурманящий и возбуждающий одновременно.

Впрочем, минута приятной истомы миновала на удивление быстро, и Альв неожиданно осознала, что снова бодра и полна клокочущей в крови энергии. Но это ее уже не удивляло. Она успела выучить урок и понять, что способна восстанавливаться быстро и эффективно. И хотя она до сих пор не знала, отчего так происходит, принимала эту свою способность такой, как есть, не задавая лишних вопросов ни богам, ни людям. Другое дело Яков. Ему потребовалось некоторое время, чтобы отдышаться, но он, как и ожидалось, оказался крепким, тренированным мужчиной и не заставил Альв себя ждать.

– Если я не ошибаюсь, – сказал он, – мы собирались попариться в бане.

– Но что-то нам помешало, – рассмеялась Альв, с удовольствием вспомнив некоторые из тех причин, что помешали им добраться до мыльни.

– Точно! – хмыкнул в ответ Яков. – Но почему бы нам не попробовать еще раз?

– О чем мы говорим? – едва не давясь от смеха, спросила Альв, дословно повторив вопрос Якова, с которого все, собственно, и началось.

– На данный момент лишь о том, что баня растоплена и нам обоим не помешает смыть с себя пот… свой и конский.

– Как приземленно! – вздохнула Альв, но Яков не позволил ей продолжить «игру в слова».

Он подхватил ее на руки и встал с пола.

– Если не возражаешь, я отнесу тебя на руках.

– Еще бы мне возражать! – пробормотала Альв куда-то в грудь Якова. – Неси уж давай!

Вот так они и попали наконец в баню, просторную, о трех палатах, выстроенную из хорошего, гладко оструганного дерева.

– Сруб из лиственницы, бревна с севера привезли, – объяснил обстоятельный, не склонный к упрощениям Яков, устраивая Альв на низкой широкой скамье, на которой хочешь сиди, а хочешь лежи, и места, что характерно, хватит как раз на двоих. – Доски – кедровые из Сибирского ханства. Здесь, в этой комнате, можно раздеться… Ну нам это уже ни к чему, – улыбнулся он. – Зато одеться все равно придется. В доме, сама знаешь, не жарко…

– Мне холод не помеха… – пожала плечами Альв, чувствуя, как обволакивает ее благодатное, пахнущее кедром и липой тепло. Ей и в самом деле было хорошо. Не так, как тогда, когда она лежала, нежась, на Якове, и уж точно, что не так, как тогда, когда он в нее входил, но тоже неплохо. Уютно, приятно, располагает к тому, чтобы расслабиться и предаться праздности и неге.

– Если не хочешь, можешь не одеваться, – усмехнулся Яков. – Мне же лучше! Но я все-таки схожу принесу нам хотя бы халаты и тапки. А ты пока, если хочешь, можешь сполоснуться, – кивнул он на дверь. – Баня там, а за ней парилка. Ну и полотенца, если что, вон в том шкафу. Еще что-то?

– Принеси, пожалуйста, воды или вина, – попросила Альв, ощущавшая сейчас, что, в сущности, и немудрено, сильную жажду. Любовные игры не только веселят душу, но также изматывают и «сушат» тело.

– Будет тебе вино! – кивнул он. – Но, может быть, лучше пиво? Ты как, Альв, пиво пьешь или нет?

– Только если красный эль, – не задумываясь ответила Альв и, лишь тогда, когда прозвучали произнесенные ею слова, удивилась своему ответу и воспоминаниям, которые он высвободил. Ничего конкретного, но много, очень много образов. Зрительных, вкусовых, обонятельных…

– Красный эль? – удивился Яков. – Редкий выбор! Но знаешь, что странно?

– Со мной странно все, – вздохнула Альв.

– Это верно, – согласился Яков. – Но самое странное то, что у меня в подвале есть несколько бутылок отличного светлого пива. «Кемское двойное» называется. Держу специально для гостей. А для себя, представь, покупаю в Боре в маленькой пивоварне красный ол. А ол – это и есть ваш эль, сударыня, только на северных говорах русского языка. Так что есть у меня, Альв, для тебя красный эль! Как не быть! – И добавил, выходя: – Не скучай!

А что ей скучать? Едва за Яковом закрылась дверь, Альв соскользнула с лавки и пошла исследовать себерский «банеум». Первое впечатление ее не обмануло: мыльня содержалась в образцовом порядке. Доски свежеструганые, светлые, не успевшие потемнеть и утратить особый запах живого дерева. Ровные и гладкие, что на стенах, что на полу или низком потолке. Нигде не дует, хотя есть в комнате и окно с двойной застекленной рамой. И хотя выходит оно на задний двор, где чужие, наверное, не ходят, предусмотрены занавески, которые Альв тут же и задернула. Ей было неприятно думать, что кто-нибудь может незаметно подкрасться и смотреть на нее голую. Одно дело Яков – ему не только можно, но и нужно на нее смотреть, поскольку ей это нравится, и совсем другое – если это кто-то чужой, и не важно тогда, мужчина это или женщина. Но, понятное дело, окно здесь не лишнее. Иногда помещение мыльни следует проветривать, но главное – если мыться днем, как раз хватит света, чтобы не зажигать свечей.

Альв покосилась на шар матового стекла, из которого исходил неяркий желтый свет.

«Электричество!» – слово это ей ничего не говорило, но за прошедшие два дня она привыкла не обращать внимания на это и другие проявления незнакомой ей техники. В ее прошлом – по смутному ощущению, не подтвержденному фактами, почерпнутыми из памяти, – электричества не было точно так же, как не было и локомобилей. В некоторых отношениях электрический свет был лучше свечей, масляных ламп или факелов. Ровный и не зависит от длины фитиля или количества масла в лампе. Однако электрический свет не имел запаха, и Альв не могла сказать с определенностью, хорошо это или плохо. Все-таки запах разогретого воска или ароматического масла добавляет в жизнь уютные ощущения…

В шкафу на полках лежало несколько сложенных полотенец, простыни и мочалки. Отдельно лежали коробочки с мылом. Альв открыла одну, другую… Несомненно, это было хорошее мыло, но мыло мужское, и пахло оно соответственно: не противно, но и не слишком приятно. Альв предпочла бы запах трав, фруктов или цветочных лепестков, однако на самом деле не было никакой уверенности, что для того, чтобы помыться, она нуждается в мыле. Что-то смутное колыхалось на краю сознания, но так и не далось ей в руки. И все-таки, возможно, чтобы смыть с себя пот и грязь, Альв было достаточно одной лишь льющейся воды.

Она еще раз прошлась по комнате и заглянула в соседнее помещение. Там было темновато – закрыты ставни, – однако не для ее глаз, и она без труда рассмотрела сложенную из кирпича печь, огромный медный бак над ней и нечто вроде душевой, как та, в которой Альв мылась в больнице; а еще здесь были огромная липовая кадка для купания, две лавки у стен и несколько деревянных шаек и ведер. Выглядело все это замечательно, и пахло хорошо. Альв попробовала включить душ, и это ей сразу же удалось, поскольку она все запомнила правильно и сделала ровно так, как надо. Сначала сверху полилась холодная, практически ледяная вода, затем в холодную струю вплелась горячая, и Альв встала под этот крохотный рукотворный водопад. Вода лилась на нее свободно, падала сверху на голову, плечи и грудь, смывая пот и грязь, освежая, возвращая ощущение чистоты, с которым она проснулась этим утром…

Воспоминание о том, как она проснулась под пуховой периной, потянуло за собой другое, в котором Альв бежала по ночному лесу. Она не помнила подробностей и того, зачем она оказалась ночью вне дома, но зато вспомнила, как плыла через озеро подо льдом. Воспоминания были обрывочны, бессмысленны и сумбурны, и образы, всплывавшие в памяти, никак не хотели соединиться в нечто упорядоченное и стать единым воспоминанием и, возможно, поэтому скорее напоминали сон, чем явь. Это был странный сон, полный недосказанности, намеков и умолчаний. Но одно в том сне наяву несомненно являлось правдой: Альв не мылась вечером, если не считать того, что наскоро сполоснула лицо, и тем не менее проснулась наутро бодрой и чистой, с хорошо промытыми «легкими» волосами.

«Экая печаль, – притворно «всплакнула» Альв, – мне не нужны, оказывается, ни мыло, ни губка, ни притирания, ни духи… Впрочем, нет! – опомнилась она. – Что за глупость!»

И в самом деле, купаться в ароматной воде – пруд с кувшинками и лилиями, бассейн с плавающими в воде лепестками роз – куда лучше, чем в ничем не пахнущей. И запах притираний и духов отнюдь не лишний, даже тогда, когда от тебя не пахнет потом! Женщина должна хорошо пахнуть, это правило, а не исключение!

Альв улыбнулась своим мыслям и заглянула в парную, как назвал это третье помещение Яков. В мыльне было жарко. В парной – жарко вдвойне. Впрочем, не настолько, чтобы ее испугать. Как выяснилось, она легко переносила не только холод, но и жар. Однако если она и не страдала от холода, то и не получала от этого удовольствие. Совсем иначе обстояло дело с теплом. Альв наслаждалась теплом, смогла сейчас оценить по достоинству и жар…

От размышлений об относительности восприятия тех или иных фактов ее личного мира Альв отвлек голос вернувшегося из дома Якова. Откликнувшись, она закрыла за собой дверь в парную и устремилась навстречу мужчине в ту первую комнату, где следовало раздеваться – если есть что с себя снять, – выпивать и закусывать в тепле и довольстве и одеваться, когда придет время покинуть «банеум» со всеми его простыми чудесами. Но сейчас Альв занимали лишь два дела, которые просто необходимо было выполнить так скоро, как только получится. Во-первых, она сильно хотела пить, и ей не помешала бы сию минуту кварта[9]9
  Кварта – в данном случае не американская или английская, а какая-то западноевропейская. Что-нибудь около литра.


[Закрыть] красного эля. По этому случаю Альв вспомнила те большие – из расписной керамики – кружки, из которых ей, по-видимому, приходилось пить пиво раньше, в той другой, забытой теперь жизни. Но главное все-таки «во-вторых», потому что Альв безумно хотела Якова.

«Прямо сейчас, прямо здесь»!

В результате они задержались в бане до темноты. Несколько раз парились, сидели, отмокая – в тесноте, да не в обиде, – в липовой бадье с прохладной водой, пили эль и любили друг друга с такой страстью, что не оставалось сил для нежности. А потом снова стояли под душем, парились, курили – в основном, конечно, Яков, – пили эль и плескались в деревянной бадье, заменявшей им ванную. Самое странное, что Яков на время даже забыл, сколько ему лет и про то, что «такие подвиги» ему уже, по-видимому, не по силам. Это Альв заставила его обо всем этом забыть, и он форменным образом потерял голову. И только тогда, когда угомонились наконец и, надев банные халаты, хотели выйти из бани, Яков сообразил, как сильно он ошибался на свой счет. Оказалось, что ему все еще много чего в этой жизни надо, но главное – все это он может от жизни взять.

«Ну прямо-таки вьюнош!» – с некоторой иронией, но не без гордости подумал он о себе, обнимая Альв.

Обнимать ее ему отнюдь не надоело, и это тоже намекало скорее на безумства и нетерпение юности, чем на трезвый взгляд зрелости.

– Проголодалась?

– Да! – улыбнулась Альв. – Я быстро все усваиваю, сколько ни съем. Во всяком случае, так мне кажется.

– У меня в погребе, на льду, пельмени с олениной припасены. С зимней охоты остались…

– Пельмени – это пирожки? – спросила Альв, разумеется, не знавшая ни этого слова, ни этого блюда.

– Не совсем… – смутился Яков. – Легче показать, чем объяснить… Пошли!

Но оказалось, что до ужина еще далеко. Не успел Яков открыть дверь, как увидел направленный на него револьвер.

– Руки поднимите, пожалуйста!