Текст книги "Времена не выбирают"

– Я так и не понял, – сказал он, наконец, – зачем вам нужны эти короны?

Йёю подчеркнул интонацией слово «эти» и, хотя русский язык не Ахан-Гал-ши, все-таки умудрился вложить в это короткое слово гораздо больше смысла, чем оно могло вместить.

«Ну, и что ответить Йёю?» – Думать об этой части их плана без эмоций Макс просто не мог. Судя по всему, Виктор тоже.

– Я смотрел карту, – сказал Йёю, поскольку его собеседники молчали. – Израиль крохотная страна. Всего восемь миллионов населения…

– Семь, – вынужден был поправить герцога Макс.

– Семь, – согласился тот. – Но вы же хранитель Сердца Империи! Зачем вам эта корона, Ё? Вам, жемчужному Ё, даже королевская корона не нужна, а тут маленькое царство на, вы уж простите меня, отсталой второразрядной планете, которая когда еще станет настоящим имперским миром. Я никого не хочу обидеть, тем более вас – моих, смею надеяться, друзей, но зачем вам, князь, корона России? Россия, конечно, больше Израиля, но, я полагаю, родовые владения Яагшей ненамного уступают ей по размерам, не правда ли?

– Превосходят, – согласился Виктор, не ставший скрывать своего раздражения. – Простите, герцог, но, кажется, я должен вмешаться, иначе мы останемся без плова.

С этими словами Виктор коротко – по-ахански – поклонился и заспешил к поварам, что-то громко им объясняя на незнакомом Максу языке. Возможно, это был таджикский, во всяком случае, иранские корни в нем вроде бы присутствовали, но ни фарси, ни дари[28]28
  Фарси – персидский язык. Дари (фарси-кабули, афганско-персидский язык) – язык афганских таджиков, хазарейцев и некоторых других этнических групп.


[Закрыть] Макс толком не знал. Хорошо он знал турецкий, выученный им по случаю, во время командировки в Стамбул в 1928 году, но тот был тюркским.

«Даже так?» – Макс с интересом посмотрел вслед другу и с тяжелым вздохом, хорошо спрятанным, впрочем, под маской дружеской любезности, повернулся к Йёю.

– Видите ли, господин Йёю, – сказал он, вежливо улыбнувшись. – Тут имеет значение не сама корона, а ее символическое значение. Вы меня понимаете?

Разумеется, Йёю его сразу понял. В чем в чем, а в символике политических жестов Лауреат разбирался, как никто другой.

– На Земле множество государств, и в большинстве из них давно уже нет венценосцев, – объяснил Макс Йёю. – А в некоторых, как, например, в САСШ, никогда и не было. Появление царя или короля в абсолютном большинстве этих стран никак не скажется на мировой политике. Вы следите за моей мыслью?

– Да.

– Хорошо, – продолжил Макс, хотя, положа руку на сердце, ничего хорошего во всей этой затее не видел. Но, с другой стороны, дело ведь было не в капризе Лики или в мальчишеском желании двух старых коминтерновцев покрасоваться в коронах. Просто Лика первой ухватила какую-то буквально растворенную в воздухе нынешней Земли идею, еще не оформившуюся, еще невнятную, но тем не менее значимую и значительную. Впрочем, это-то как раз и не странно. У нынешней Лики было совершенно невероятное чутье на серьезные вещи. И оба они – и Макс и Виктор – имели уже немало возможностей оценить великолепную силу ее интуиции. И сама она знала за собой способность улавливать тончайшие вибрации, возникавшие внутри социума, еще даже не подозревавшего об их наличии, знала и научилась ценить и использовать. В противном случае она бы им этого не предложила, а они бы такое от нее и не приняли. Но она сказала, а они согласились, потому что после ее слов и они смогли уловить эту невнятную пока для большинства «музыку сфер». Но не объяснять же Йёю все эти тонкие материи, которые и им-то самим до сих пор были не вполне понятны? Не рассказывать же ему, чего это им обоим стоило, и какое непростое отношение существовало у них двоих к идее, которую они все-таки приняли и даже начали воплощать в жизнь? А символика… Что ж, то, что он сейчас говорил герцогу, тоже являлось правдой, однако эту правду было все-таки легче выразить словами.

– Хорошо, – сказал Макс. – Если бы в Китае теперь появился император, никто бы в мире сильно не удивился. Полагаю, что сами китайцы тоже. Китай как был империей, так, по большому счету, ею и остался, как бы он теперь ни назывался, и какая бы политическая система в нем ни существовала. Россия, кстати, тоже, но, в отличие от Китая, появление в ней монарха имело бы огромное символическое значение, причем как вне ее, так и внутри. Более того, если бы теперь в Германии объявился вдруг кайзер, это бы страшно напугало всех вокруг, европейцев в первую очередь. А вот возвращение на русский трон царя, да еще не Романова, а Рюриковича, способно коренным образом изменить политическую ситуацию в мире, причем не в негативную, а исключительно в позитивную сторону. Вы меня понимаете?

– С трудом, – признался Йёю. – Но я пытаюсь. Продолжайте, господин Ё, я вас внимательно слушаю.

Постоянство, с которым Йёю продолжал называть Макса по-ахански, отчасти вызывало даже уважение. В этом вопросе герцог оказался непреклонен. Он ни разу не назвал свою жену Клавой, точно так же как Лика, Макс, Вика и Виктор оставались для него королевой Нор, жемчужными господами Ё и Э и князем Яагшем. И это при том, что он-то как раз был одним из немногих в Ахане, кто еще десять лет назад знал, что все они не аханки.

– Что же касается Израиля… – Макс представил себе свою собственную коронацию в Иерусалиме и ему стало нит гут[29]29
  Нехорошо (идиш).


[Закрыть]. В буквальном смысле нехорошо, хотя за прошедшие годы он уже успел забыть, что это такое, когда тебе плохо. Однако сейчас он узнал это состояние сразу и сразу вспомнил. Нехорошо это нехорошо и есть.

«Кто чувствовал, тот меня поймет, – не без горечи подумал он. – Но, как говорится, muss ist eine harte Nuss[30]30
  Приблизительно: Взялся за гуж, не говори, что не дюж (нем.).


[Закрыть]».

– Что же касается Израиля, – сказал он. – То ситуация с реставрацией монархии…

«Господи, ну что я ему скажу? – думал Макс, произнося эти слова. – Вернее, что он поймет? Разве сможет Йёю представить, что тут начнется, когда…»

Однако от продолжения разговора его спас вернувшийся к ним Виктор.

«А ты что думал?» – спросили синие внимательные глаза.

«Я в тебе и не сомневался», – с облегчением улыбнулся Макс.

– Все, все! Все разговоры потом, – решительно заявил Виктор, подходя. – Все к столу, потому что кушать подано!

Последние слова он произнес своим хорошо поставленным командирским голосом, так, что его услышали – не могли не услышать – все и везде.

– Все к столу! – повторил он и добавил, поворачиваясь к Максу и Йёю и понижая голос: – Вы не представляете, господа, чем я вас угощу! – Виктор даже зажмурился, по-видимому, предвкушая эффект, который должно будет произвести его угощение.

– Ах, – сказал он затем, мечтательно улыбаясь. – Ах, какой вышел плов, господа! Этот плов, господа, такой цимес, просто пальчики оближете!

Виктор улыбнулся, подмигнул Максу и взмахнул рукой в сторону стремительно обставлявшихся закусками и напитками столов в центре поляны.

– Ну хватит разговоров, за дело! – И, увлекая за собой Макса и герцога Йёю, быстро пошел к столам, на которые в это самое мгновение повара водружали огромный круглый поднос с выложенным горой пловом. Над пловом поднимался пар, и Максу, идущему вслед за Виктором, показалось, что его ноздри уже улавливают волшебный запах риса, сваренного с пряностями и фруктами и с мясом, разумеется. Впрочем, ему это не показалось, плов благоухал так, что и на расстоянии дух захватывало. И то ли подчиняясь команде Виктора, то ли и в самом деле на запах, со всех сторон спешили к столам гости Витиного пикника.

Среднеазиатские виды плова Макс практически не знал. Другое дело, иранский, индийский или турецкий плов. Этих разновидностей он в свое время – в пятидесятые еще годы – поел немало в той же Персии и вокруг нее. Так что в целом он представлял, что его ожидает, но, как говорится, дьявол в деталях, а если речь о кулинарии, то тем более. В приготовлении таких сложных блюд, как плов, все ведь решают частности, специфика, ингредиенты и процесс. И этот плов – судя по запаху и виду – не был исключением из правил. Он был хорош, этот Витин плов! Другого определения и не подберешь, хоть по-русски, хоть по-немецки. Просто – хорош!

– Что это? – спросил Макс, усаживаясь за стол рядом с опередившей его Ликой и изучая пловную гору.

– Как что?! – удивленно откликнулся с противоположной стороны Виктор. – Плов.

– Я вижу, что это плов, – усмехнулся Макс. – Но что это за плов?

– Халтадаги савот, – лаконично ответил Виктор и с интересом посмотрел на Макса.

«Халтадаги савот», – повторил про себя Макс.

Название наверняка должно было что-то означать, и не что-нибудь вообще, а именно для него, Макса. Не зря же Виктор темнил, а на прямой вопрос ответил названием на чужом языке.

«Чужом? – Макс попробовал оба слова „на вкус“, и ему показалось, что как минимум одно слово из двух он узнаёт. – А какой, кстати, сегодня день? Бинго!»

– И что это значит? – «простодушно» спросила Лика, которая никак не могла не почувствовать наличие подтекста.

– Субботний плов, – равнодушным голосом ответил ей Макс.

– Ты знал! – Виктор был удивлен. Нет, пожалуй, он был поражен. – Ты… Нет, постой! – Он прищурился и ехидно улыбнулся. – Как ты сказал?

– Субботний плов, – повторил Макс, уже понимая, что где-то ошибся.

– И все? – удовлетворенно усмехнулся Виктор.

– Витя, я просто угадал, – улыбнулся Макс. – Второе слово показалось мне знакомым.

– Еще бы! – довольно улыбнулся окончательно успокоившийся Виктор. – Конечно, знакомо. Савот – это шабат. Кто не знает по-древнееврейски, это шабес,[31]31
  Шабес – суббота (идиш).


[Закрыть] то есть суббота. А халтадаги савот – это субботний плов в мешке, роскошный, между прочим, плов по старинному рецепту бухарских евреев. Такое теперь даже в Бухаре не приготовят.

– А почему в мешке? – удивилась баронесса Каэр.

– Ну вы, адмирал, и злопамятный! – то ли с восхищением, то ли с каким-то другим, но близким к восхищению чувством протянула Лика. – Вика, как ты можешь жить с таким человеком?

– Отвечаю по пунктам, – сделал серьезное лицо Виктор. – Может. Ведь можешь? – повернулся он к Вике, по изысканным губам которой блуждала довольная улыбка. – Или как?

– А что бы ты хотел услышать, дорогой? – начиналась любимая игра Вики и Виктора, от которой оба они, по-видимому, получали истинное наслаждение и которая им соответственно никогда не надоедала.

– Правду! – сурово сказал Виктор.

– Продолжение следует, – громко сообщила Лика. – Пункт второй.

– Ась? – встрепенулся Виктор, с видимым трудом «отлипая» от Вики. – Ах да, королева, пункт второй. Я не злопамятный, я памятливый. Должок за мной был или как?

– Так, – улыбнулся Макс. – И ты десять лет ждал…

– Почти одиннадцать, – быстро поправил его Виктор. – А тут такой повод…

– Так почему все-таки в мешке? – снова спросила Тата.

– А чтоб рис лишнюю воду не впитывал, – усмехнувшись, ответил Виктор. – Всего лишь холщовый мешок, баронесса, но каков результат! Впрочем, вы еще не пробовали… Господа, прошу наполнить бокалы…

Макс как раз посмотрел, на Лику, поймал взгляд ее смеющихся зеленых глаз, и в этот момент Камень на его груди ожил, и Макс почувствовал, как в буквальном смысле сдвигаются перед ним, в нем и вокруг него пласты пространства и времени. Мир раскрылся перед ним, как сложный многомерный пазл. Точнее не скажешь. Во всяком случае, по-другому определить случившееся он не мог, но ощущение было такое, что на краткий миг, имевший, однако, глубину, объем – в общем, что-то такое, что подразумевало внутреннюю структуру, размерность и протяженность, – он стал живым, воспринимающим элементом некоего невероятно сложного механизма, охватывающего своей активностью всю Землю и значительный – непостижимо огромный – кусок Вселенной. Когда это закончилось, а, судя по тому, что видел сейчас Макс сквозь застлавшие его глаза слезы, в реальном мире действительно миновало лишь одно неощутимое мгновение, он был совершенно опустошен, как если бы прошло очень много времени, в течение которого он много и тяжело работал. Одежда промокла насквозь от льющегося ручьями пота, сердце бешено стучало в груди, как будто хотело вырваться и улететь обезумевшей птицей «куда глаза глядят», а тело, его могучее, не знающее усталости тело, стало вдруг слабым, обессилев от нечеловеческого напряжения. Еще мгновение Макс сидел на стуле, окончательно не вернувшись в свой привычный, правильный мир, не ощущая его, этот мир, как прежде, как всегда, но переживая и физически и психологически только что с ним случившееся, продолжавшее в нем жить и держать его, не отпуская. А потом все поплыло перед глазами, и так-то едва различавшими окружающее, и он почувствовал, что падает.

Макс не потерял сознание. Во всяком случае, ему казалось, что не потерял. Но вот контроль над собственным телом он на какое-то время действительно утратил. Упал со стула, как соломенное чучело, и лежал на траве в той случайной позе, в которой оказался, падая, все понимая как будто, но ничего не в силах изменить. Разумеется, поднялся большой шум. К нему бросились, закричали, но и это он воспринимал как что-то чужое, постороннее или даже потустороннее. Замедленные движения нечетких, размытых фигур, глухой шум в ушах, как если бы люди кричали не рядом с ним, а где-то далеко, за толстой стеной, мягкое кружение земли, на которой он оказался, но которой почти не ощущал.

Его подняли, перевернули, безвольного, не способного ни двинуть рукой, ни слова сказать, уложили на спину, взялись что-то с ним делать… Потом, кажется, появилась аптечка, но инъекций он не почувствовал. Однако результат воздействия впрыснутых в кровь препаратов ощутил быстро и однозначно. Плавно, но стремительно его вырвало из объятий вечности и швырнуло обратно в мир живых людей, в его собственный едва не утраченный мир. Зрение прояснилось, и чувства хором сообщили ему, что все они в порядке и на посту, умерило свой заполошный бег сердце, выровнялось дыхание, стала ясной голова. Все.

Макс сел и огляделся. Сидел он всего лишь в паре метров от накрытого стола, окруженного перевернутыми и брошенными как попало стульями, а вокруг самого Макса столпились те, кто эти стулья в спешке и побросал, то есть все. На лицах разнообразные чувства, но все из одного ряда, так сказать. Страх, недоумение, озабоченность, тревога… И все, что естественно, готовы моментально прийти на помощь. Куда-то бежать – куда? – что-то делать – что? – чем-то – чем? – ему помочь. Однако все, что требовалось – а возможно, и не требовалось, как он вдруг понял, – было уже сделано, и Макс не удивился, увидев внутри большого круга еще один очень специальный, маленький круг. Рядом с ним, вплотную, держа его за руки и обнимая за спину и плечи, сидели на траве Лика, Вика и Виктор, и у Виктора – в свободной руке – все еще была зажата аптечка.

«Ну кто бы сомневался», – устало подумал он и успокаивающе – во всяком случае, он полагал, что так, – улыбнулся встревоженным друзьям.

– Все, все! – сказал он, с удовольствием ощущая работу языка и гортани. – Все! Я жив и, кажется, даже здоров.

– И кто тебя обнял на этот раз? – ворчливо спросил Виктор, отпуская его руку. – Королева, радость моя, твои штучки или у нас еще кто-то такой прыткий завелся?

– Ни боже мой! – Лика тоже пыталась шутить, но Макс видел, что ей не до смеха. – Кто она?

– Врача кликнуть… – как бы думая вслух, сказала Вика.

– Не надо, – ответил Макс. – Я уже в порядке.

– А до «уже»? – В глазах Виктора плескалась нешуточная тревога. Он-то однажды такое уже видел. Ну пусть не совсем такое, а похожее, но все-таки видел.

Макс поймал взгляд Ё, которая нашла в себе силы остаться стоять в «общем» круге, и улыбнулся ей – ей персонально – благодаря за характер и выдержку. Ответом ему был «жаркий посыл», заставивший ее глаза засветиться, как два пылающих внутренним огнем огромных сапфира.

– Прошу прощения, дамы и господа, – сказал Макс, вставая и освобождаясь деликатно от все еще сжимавших его дружеских объятий.

– Возраст, – развел он руками. – Нервы. – Он снова улыбнулся. – Общее истощение организма.

– Все, все! – поднял он руку, останавливая готовые посыпаться вопросы. – Я в порядке, и все могут вернуться за стол. Надеюсь, плов еще не остыл. А я, с вашего разрешения, пойду освежусь, а то вспотел, как будто камни таскал.

И развернувшись, демонстративно бодро зашагал по направлению к озеру.

На берегу, когда он уже стаскивал с себя пропотевшую одежду, рядом с ним почти бесшумно материализовалась Лика и, как-то невыразимо плавно – одним слитным движением – «вывернувшись» из своего летнего наряда, состоявшего не менее чем из шести элементов, не считая мелочей, шагнула к обрезу воды.

– Не догонишь, так согреешься, – крикнула она, взлетая в воздух и по длинной выверенной траектории уходя куда-то чуть ли не на середину озера.

Макс зачарованно проследил взглядом полет нагой красавицы, покачал головой и стремительно рванулся вдогон. Он, конечно, так, как Лика, «летать» не умел, но тоже кое-что мог. Упав в воду, он в три мощных гребка достиг той точки, где, по его расчетам, она должна была вынырнуть, и не ошибся, успев в резком взмахе ухватить за тонкую лодыжку ракетой стартовавшую из-под воды королеву Нор. С гневным воплем она обрушилась вниз, едва ли не ему на голову, но Макс – слава Коминтерну! – успел уклониться и, уйдя вместе с Ликой в прохладную зеленоватую глубину, обнял ее и прижал к себе. Это было фантастическое, ни на что не похожее ощущение, которое сколько раз ни повторялось, всегда поражало его новизной и необычностью, как в первый раз. А хоть и в сотый! Как объяснить, что ощущает мужчина, когда вот только что, мгновение назад, привлек к себе сильное – без преувеличения, нечеловечески мощное – тело лучшего бойца Вселенной, а через краткий миг, вместивший в себя неуловимое чувствами превращение, в его объятиях тает уже легкое и нежное, податливое тело, казалось, из самых заветных снов пришедшей возлюбленной.

Страсть, как всегда, вспыхнула одновременно в них обоих, но – увы – оба они знали, что ни место, ни время к нежностям не располагали, а жаль. Но необходимость в их жизни была таким же непреложным законом, как восход солнца, и единственное, что они смогли себе сейчас позволить, это продлить объятие на несколько лишних секунд. А потом они вместе всплыли почти посередине озера и закружились в медленном танце чуть фривольной игры, маскирующей серьезный и не терпящий отлагательства разговор.

– Лика, – тихо спросил Макс, – сколько на Земле Камней?

– Не знаю, – ответила она так же тихо. – Не помню. Что произошло?

– «Медуза» проснулась. – Он сделал легкий гребок и, оказавшись от нее сбоку, посмотрел на Лику в профиль. – Ты красавица.

– Я красавица, – согласилась Лика с улыбкой и развернулась к нему лицом. – Я не смогла запомнить. Даже Маска не помогает. Я пробовала.

– Кто-то пришел, – сказал Макс и тоже улыбнулся: он не хотел, чтобы на берегу кто-нибудь понял, о чем они говорят. – Кто-то прошел через Порог.

– Где? Кто? – быстро спросила Лика и, ударив по воде ладонью, подняла перед его лицом крутую волну.

– Где-то на юго-востоке, – ответил он, отфыркиваясь. – Точнее не скажу. Кто, не знаю. Человек, это определенно, но я даже не могу сказать, один или несколько. Не очень много, – добавил он, ухмыльнувшись. – Но не меньше одного.

– Юго-восток, – сказала она задумчиво. – Большой Камень есть в Северной Италии, где-то около Виченцы, еще один – в Греции, под Афинами, и очень большой – в Иерусалиме. Это те, которые я хорошо запомнила. В Африке тоже есть, но их я помню очень смутно, и в Центральной Азии тоже. Что ты видел?

– Я видел так много, что ничего толком не понял. Слишком много, слишком быстро. Во всяком случае, для меня.

– Виктору скажешь?

– Непременно, – сразу же ответил Макс. – А ты тихонько шепни Вике. Остальным пока не надо.

– Почему? – Лика не спорила, она просто хотела понять.

– Не знаю, – честно признался Макс. – Но я чувствую, что делать этого не следует. Интуиция, если хочешь. Но объяснить не могу.

– Это могут быть ратай? – спросила она.

– Могут, – вздохнув, согласился он. – Они ведь тоже люди, так почему бы и нет? Но могут быть и аханки, если кто-то из них узнал дорогу. Рекеша знал.

– Может быть, сказать Чулкову, – предложила Лика. – У него есть архив…

– У нас тоже теперь есть архив, – возразил Макс. – Впрочем, почему бы и нет? Все равно с этим надо будет разбираться, и чем быстрее, тем лучше. Пусть с ним поговорит Витя, а я – с Мешем. Мешу тоже надо будет сказать, пусть поищет в архиве, и потом, лучше него в Камнях разбираешься только ты.

– Не лучше, по-другому, – сказала она, подплывая к нему и обнимая за плечи. – А ты о ком подумал?

– Почувствовала?

– Я тебя, Макс, насквозь вижу, – улыбнулась Лика. – Иногда.

– Я почему-то подумал о Стране Утопии, – признался он.

– А твои родственники? – спросила она.

– Это само собой. Они дорогу знают. Мой кузен уже однажды сюда приходил. Прага, – сказал он через мгновение. – Там тоже должен быть Камень.

– Возможно. Не знаю. – Она прижалась к нему на мгновение и снова отплыла чуть назад. – А откуда ты знаешь, что человек, а не той'итши, например?

– Не знаю, – усмехнулся он. – Просто знаю, и все.

– Надо перекрывать весь юго-восток, – вздохнула она. – Только больно уж неточный адрес.

– Африку и Азию можно из расчетов выбросить. Это ближе, – сказал Макс, секунду подумав.

– Насколько?

– Ну, Прагу я исключать не стал, но и ближе искать нечего.

– Понятно, – кивнула Лика. – Я задействую Фату и Кержака, Виктор – контрразведку, а тебе, милый, придется взять на себя координацию. Ты их почувствовал, тебе и сдавать.

– Так точно, госпожа генерал, – улыбнулся Макс.

– Макс… – Она замолчала на секунду, но потом все-таки сказала то, что хотела: – А ты не подумал, что теперь можешь вот так отключиться в любую секунду? Кто его знает, когда и кто еще полезет через Порог. Может быть, тебе следует снять «Медузу»?

– Уже нет, – покачал он головой. – Это был адаптивный шок. Я просто впервые оказался в такой ситуации. Новизна ощущений, их сила… Думаю, во второй раз будет легче.

– Уверен?

– Да, – твердо сказал он.

– Почему? – спросила Лика.

– Просто знаю, – улыбнулся Макс. Он действительно не знал, откуда взялось это знание. Оно просто возникло, и все. Не было и стало. Скорее всего, это тоже сделала «Медуза». Скорее всего.