Текст книги "Времена не выбирают"

«Вот так бы и мне, – вдруг подумала Лика. – Спрятаться от всех в твоей ладони… но, увы, я, наверное, там не помещусь».

– Остается Той'йт, – сказал в пространство Меш.

– Да, Той'йт, – задумчиво повторила Вика.

– А почему бы и нет? – спросил Чулков, с откровенным удовольствием вдыхавший аромат коньяка, который уже на равных боролся с запахом хвои. – Две недели пути. Риск встретить патруль невелик. Максимум пикет в системе или рейдер в окрестностях. В любом случае, больших сил империя там не держит.

– И не может, – объяснила молчавшая до сих пор Йфф. – С оперативной точки зрения, бессмысленно, а в условиях тотальной войны и невозможно. Фронт, по последним данным, проходит в семи секторах от Той'йт. А мы могли бы прикрыть миссию двумя ударными крейсерами. Заодно и экипажи проверим.

– Три крейсера, – как бы размышляя вслух, сказал Виктор. – Вполне… А оборону не оголим?

– Ты веришь в возможность большого вторжения? – спросил Чулков.

– Не верю, – покачал головой Виктор. – Во всяком случае, не сейчас, когда идет война, но я обязан думать о безопасности Земли.

– Молодец, – усмехнулся Макс. – Думай! А ты как считаешь, Йфф?

– Мы можем послать три крейсера, – просто ответила она, не вдаваясь в избыточные, с ее точки зрения, объяснения.

– А поподробнее, – попросил Чулков.

– Угроза вторжения невелика. Максимум разведка или малый набег, если они о нас уже знают. – Йфф поднесла свою чашечку к самым губам и говорила сейчас поверх нее, чуть тревожа поверхность напитка своим ровным дыханием. – Малыми силами. С этим мы вполне сможем справиться.

Она сделала крошечный глоток, как будто лишь затем, чтобы смочить пересохшие губы, и продолжила тем же ровным голосом, каким, по ее мнению, должен был говорить командующий Флотом метрополии:

– Мы развернули два полка истребителей в поясе астероидов, и еще несколько бортов мы выставить можем тоже.

– Значит, решено, – кивнул Виктор. – Ты, Меш, можешь сбегать на Той'йт. Ты ведь это имел в виду с самого начала?

– Да, – улыбнулся Меш. – Имел. Сбегаю. Камень надо изучить, – добавил он серьезно. – И с моим наследством следует разобраться.

– Заодно проведешь рекрутский набор, – так же серьезно предложил Виктор.

– Да, – согласилась Вика. – Один-два полка рейнджеров-той'йтши нам никак не помешают.

– Думаю, что если уж нас сопровождают два ударных крейсера, то меньше дивизии будет нерационально.

Тут Меш был, несомненно, прав. Насколько знала Лика, Той'йт имел огромный мобилизационный потенциал, и, если уж в такую даль идет целая эскадра, следовало воспользоваться открывающейся возможностью по максимуму.

– Сколько можно поднять на борт? – спросила она Йфф.

– До пятнадцати тысяч, если задействовать губернаторы.

– Значит, дивизия, – кивнула Лика. – Очень хорошо.

– Я тоже поеду, – сказала Вика.

– Нет, – покачал головой Меш. – Не обижайся, Вика, но не в этот раз. Тебе нельзя.

– Это еще почему? – подняла бровь Виктория.

– Ты беременная, – пожал плечами Меш.

– И что с того?

– Вика, – мягко сказал Меш. – У тебя непростой случай, не забывай. Тебе сейчас не следует рисковать. Оставайся на Земле, здесь надежнее. Герцогиня тоже остается, – добавил он после короткой паузы.

– А при чем здесь Клава? – не понял Виктор.

– У нас две беременные герцогини, – усмехнулся в ответ Меш. – Я не Цо Зианш имел в виду, а мою жену Сиан. Со мной поедет Риан.

– Значит, решено, – подвел черту Виктор. – Меш и Риан. Три крейсера…

– Кого поставим на эскадру? – спросил он, поворачиваясь к Йфф.

– Адмирал Цья? – предложила Йфф.

– Согласен, – кивнул Виктор. – Одна из гвардейских рот Скиршакса, рота лесных рейнджеров Н'Чиеша… Все?

– Не все, – неожиданно для себя сказала Лика. – Подождите, пожалуйста, десять-пятнадцать минут. Я скоро вернусь.

Это было одно из ее «коронных» спонтанных решений, которые она принимала по наитию, сразу, вдруг. Что-то такое мелькнуло в ее мыслях, и вот уже Лика мчится в диагональном лифте через весь невообразимо огромный крейсер в свои личные апартаменты, находившиеся в их «малом доме», как, с легкой руки Меша, они все стали называть верхнюю жилую палубу.

«Ну и что?» – пожала она плечами, входя в скромные королевские апартаменты».

– Самодурка я, – сказала она себе вслух, стремительно вводя коды доступа на сенсорной панели своего личного сейфа. – Самовластная… двадцать три… государыня… трезубец… абсо… так, так и так… абсолютная монархиня… одиннадцать… Что… моя… левая… левая… нога захочет…

«Доступ открыт, – бесплотный голос возник, казалось, внутри ее собственной головы. – Один, два, три».

Лика обернулась и увидела, как уходит в стену огромное, в форме перевернутого полумесяца, зеркало и открываются наружу внутренние створки сейфовой двери. Она пересекла кабинет как раз тогда, когда погасло сиреневое сияние защитного экрана, и вошла внутрь металкерамитового бокса, имеющего двадцать четыре степени зашиты и потому считающегося лучшим из разработанных в империи сейфов. Точно такие же, насколько было известно Лике, стояли в резиденциях императора и в штаб-квартирах Флота и армии.

«Что скажешь, враг мой?» – Небольшой шар из серовато-желтого «песчаника» лежал на специальной подставке в углублении противоположной стены.

«Пленитель Душ», естественно, промолчал: чтобы говорить с Камнем, она должна была взять его в руки. Вот только…

«Не сахарная, – сказала она себе. – Не растаю».

И, преодолевая отвращение, взяла шар в руки. Ее пробил мгновенный озноб, и сердце сжало от неизвестно откуда взявшейся тоски, но все это она уже знала и приняла как должное, а терпеть жжение в ладонях было пустяком по сравнению с той болью, которую ей уже приходилось испытывать в прошлом.

«Ну же! Ну!»

Но «Пленитель Душ» молчал. И с чего она взяла, что он должен заговорить? Действительно, блажь нашла, и ничего больше…

Глаза заволокло туманом, и в голове, кажется, тоже сгустился туман. Хмарь непроглядная окутала мозг, мешая думать, лишая воли и сил… Но зато… Открылось ли вдруг у нее внутреннее зрение, или это было что-то другое, но Лика не просто увидела то, что увидела, она оказалась внутри себя где-то там, где она теперь существовала.

Грим-маска легко легла на ее лицо, мягко обжимая его и «прилипая», становясь даже не второй кожей, а неотъемлемой частью лица.

Лика повернулась и посмотрела в зеркало.

– Хороша до ужаса! Что скажешь, Меш?

– Вы красавица, ваше величество, – серьезно ответил Меш, и Лика увидела, что глаза его не лгут.

– Красавица… – повторила она за ним, пытаясь понять, что именно он имел в виду.

«Красавица?» – спросила она себя, удивленно всматриваясь в клыкастую плосконосую морду, глядевшую на нее из зеркала ее собственными зелеными глазами.

«Красавица», – поняла она через мгновение, соглашаясь с мнением Меша. Согласилась, когда смогла наконец преодолеть себя и взглянуть на отражение его глазами, глазами той'йтши.

В самом деле ее зеленые глаза и волосы цвета красного золота были большой редкостью на Той'йт, но все-таки не невидалью, а лицо… С точки зрения той'йтши у нее было просто прелестное лицо. Похоже, мастер С'Нигаш превзошел сам себя, а он…

Наваждение исчезло, как не бывало, и Лика снова очутилась в утробе своего личного сейфа. Секунду она стояла, глядя невидящими глазами на каменный шар, зажатый между ладонями, потом очнулась окончательно и медленно – осторожно – вернула «Пленителя» на место.

«Спасибо, враг мой», – подумала она, отступая к выходу.

– Спасибо, – сказала она вслух, бросив последний взгляд на Камень, спящий в своей нише, и активировала запорный механизм.

Было ли то, что она увидела, ответом на ее вопрос? А был ли задан вопрос вообще? Выходило, что нет. Не было вопроса. Было томление сердца и интуитивное ощущение чего-то, что следует сделать. Правильно ли она поняла подсказку интуиции, к тому ли собеседнику обратилась? Кто знает. Но определенно ее видение хорошо сочеталось с тем, о чем они только что говорили в буковой гостиной. Значит, Той'йт? Получалось, что да. А почему так и в чем тут смысл, покажет время.

– Я тоже лечу на Той'йт, – сказала она, входя в гостиную. – Не возражайте, – подняла она руку. – Я знаю, что я беременна.

Лика улыбнулась и посмотрела на Макса.

– Любимый, – попросила она. – Налей мне, пожалуйста, еще.

– Лика! – сказал Макс.

– Я знаю, что я делаю, – мягко остановила она его.

– Не уверен, что ты действительно знаешь, что делаешь, – хмуро сказал Виктор. – Это всего лишь каприз, королева!

– Лика, не блажи! – А это уже Вика.

– Мне надо на Той'йт, – ответила она им всем. – А состояние мое не внушает никаких опасений. Ведь так, Меш?

– Так, – нехотя признал тот.

– Вот видите! – Она торжествующе обвела всех взглядом, одновременно чувствуя на себе «особый» взгляд Макса.

– Но риск… – Йфф встала со своего места и смотрела Лике прямо в глаза.

– Три крейсера и моя яхта… О каком риске вы говорите?

И то правда, ее яхта по тактико-техническим характеристикам мало чем отличалась от легкого крейсера.

– И все-таки, – неуверенно сказал Виктор.

– Я возьму двадцать телохранителей и роту «Застрельщиков», – ответила Лика, переведя взгляд на Виктора. На Макса она по-прежнему старалась не смотреть.

– А если ратай? – предположила Йфф.

– А если демоны Нижнего Мира? – вопросом на вопрос ответила Лика.

– Пусть летит, – неожиданно сказал Макс.

Она даже вздрогнула, услышав его голос. Ну не на самом деле, а фигурально выражаясь, однако его голос…

Вот теперь она на него посмотрела. Глаза их встретились.

«Мне надо на Той'йт», – сказала она.

«Я понял», – ответил он.

«Я тебя люблю», – сказала она.

«Я тебя тоже люблю», – эхом откликнулся он.

«Будь осторожна, – попросил он. – Не рискуй понапрасну».

«Клянусь! – улыбнулась она. – Я вернусь».

История первая
ЛЕВ ЗИМОЙ

За блеском штыка, пролетающим в тучах,

За стуком копыта в берлогах дремучих,

За песней трубы, потонувшей в лесах…

Копытом и камнем испытаны годы,

Бессмертной полынью пропитаны воды,

И горечь полыни на наших губах…

Нам нож – не по кисти,

Перо – не по нраву,

Кирка – не по чести

И слава – не в славу:

Мы – ржавые листья

На ржавых дубах…

Э. Багрицкий

Зимы холодное и ясное начало

Сегодня в дверь мою три раза простучало.

Н. Заболоцкий

Глава 3
ИТАЛЬЯНЕЦ

Войдя утром в свой кабинет и усаживаясь в кресло перед письменным столом, старик неожиданно подумал, что уже долгие годы пейзаж его жизни совершенно не меняется. Все тот же вид из окна, устоявшийся распорядок жизни, привычные вещи на своих обычных местах. А привычные вещи – в его случае – это старые вещи, то есть такие, что за годы и годы стали частью своего владельца не меньше, чем частью окружающего его мира. Взгляд старика почти равнодушно скользнул по всем этим вещам, возможно, лишенным смысла каждая в отдельности, но безошибочно дополнявшим одна другую и создававшим – все вместе – то, что называлось кабинетом. Его кабинетом.

Когда он был молодым… Старик усмехнулся, обнаружив, что стал было выстраивать совершенно неверную по своей сути мысль. Когда он был молодым, ему и в голову не могло прийти, что у него когда-нибудь будет свой кабинет. Если честно, он вообще не думал, что доживет до тех времен, когда у него появится, сможет появиться свой кабинет. Во всяком случае, до такого возраста он дожить не предполагал.

«Столько не живут», – хмуро пошутил он и посмотрел на фотографии тех немногих, кого взял с собой «до конца». Все они уже ушли и жили теперь только в его памяти, в его сердце, до тех пор, разумеется, пока это старое сердце бьется, а в обветшавшей памяти не поселится его величество маразм. Когда это случится, он уйдет к ним, и все вместе они наконец перестанут быть здесь, обременяя своим присутствием тех, для кого они в лучшем случае история. Увы, но, скорее всего, его кабинет – последнее место в мире, где эти люди еще не превратились в имена и числа, в лишенную живых красок жизни сухую бухгалтерию архивов.

«Не смотри на меня так! – потребовал он, глядя в глаза Ольге. – Я ничуть не изменился. Стал старше, только и всего!»

«Не лукавь, – мягко ответила она. – Посмотри вокруг, и ты все поймешь».

Посмотри! Можно подумать, он увидит что-нибудь новое. Или он не знает, что старость, та старость, в которую он вошел уже по самое горло, это не осень жизни, а суровая ее зима? Знал. Знает. Куда от этого денешься? Но неужели нельзя пококетничать хотя бы наедине с самим собой?

«Твое одиночество относительно, Маркус», – сыронизировал, естественно, генерал Зильбер. Майор Зильбер был слишком молод, чтобы вмешиваться в разговор старших по званию, он хмурился и косил глазом на соседнюю фотографию, с которой старику улыбалась Клавочка, стоявшая на фоне какого-то незнакомого ему истребителя.

«Относительно… – повторил он, соглашаясь. – Знаю. Но вы ведь никогда не оставите меня одного. Я прав?»

«Прав, – желчно усмехнулся Эммануил. – Ты обречен быть с нами, а мы – с тобой. Ты наш живой, а мы – твои мертвые. Разве нет?»

«Меняем тему», – решил старик, которому этот разговор не нравился, и снова сосредоточился на окружающих его предметах. Вот это его не утомляло и не раздражало.

«Будем считать это тренировкой памяти, – неуверенно предположил он. – Когнитивный тренинг, как теперь говорят».

Ну если подходить к этому так… Почему бы и нет?

Оказалось, что он великолепно помнит историю любой вещи в своем кабинете. Во всяком случае, сейчас он доподлинно знал, когда, где и при каких обстоятельствах покупал ту или иную из них, или каким образом и когда попали сюда те предметы, которые не покупал он сам. Общим, что их объединяло, было то, что они стали его собственностью так давно, что успели уже состариться прямо у него на глазах и вместе с ним и превратиться в то, что на нынешнем забывшем правила хорошего тона языке называлось «антиком».

«Антик!» – Его возмущало это слово. Ну надо же додуматься назвать антиком ламповый радиоприемник фирмы Телефункен, которому и полустолетия от роду еще нет, или чудесный, вечный ремингтон, которому сносу нет и не будет, хотя ему-то как раз уже под восемьдесят. Но пятьдесят или восемьдесят, какое, к дьяволу, это имеет отношение к античности?

«Вот ведь балбесы!» – раздраженно подумал старик, но дело было не в том, как теперь называли все эти вещи, а в том, что прошло уже слишком много времени с тех пор, как он был молодым и не имел не только кабинета, но и просто своего угла, того, что называют домом все нормальные люди. Очень долго – тогда казалось, всю жизнь – его домом были жалкие ночлежки, казармы, карцеры и тюремные камеры, землянки и лесные укрывища и несметное количество меблированных комнат и гостиничных номеров. И если после этого прошла еще одна долгая жизнь, в которой он успел обзавестись и собственным домом, и кабинетом в нем, в котором успели состариться вместе с ним невиданные в его молодости личные вещи, то, значит, он и в самом деле стар. Стар, старик, вот в чем дело. А должен был бы быть молод… Ну не молод, хрен с ней, с молодостью! Прошла она, и жалеть не о чем. Однако силы где взять? Вот в чем настоящая проблема: хватит ли у него сил?

И тогда зазвонил телефон.

«Очень вовремя, – усмехнулся старик. – Как в театре».

Он заставил себя дождаться четвертого гудка.

– Слушаю, – сказал он, подняв трубку.

– Доброе утро, – сказал знакомый женский голос по ту сторону довольно значительного, насколько знал старик, пространства. – Это ты, дедушка!

– Нет, – ответил он с усмешкой. – Это тень отца Гамлета.

– Ты хочешь пойти со мной в театр? – не удивившись, парировала Деби.

– Хочу? – переспросил он. – А что с моего хотения, кроме пустого бульона?

– Завтра я буду в Тель-Авиве, – спокойно ответила она. – Послезавтра мы пойдем в театр. Ты хочешь на драму или на балет!

– В оперу. – Ему было интересно, что она ответит на это.

– А что, у вас завелась опера? – Она удивилась.

– Заводятся вши, – поправил ее Маркус. – А опера есть всегда. Не у нас, так у соседей.

– Подожди секунду, – попросила она, и он отчетливо услышал стремительное, но мягкое лопотание клавиатуры под ее пальцами.

– «Набуко» тебя устроит? – спросила Деби через минуту.

– «Набуко»? – Он натурально удивился. – Верди?

Трудно было поверить в такое совпадение, но вряд ли девочка стала бы импровизировать такие подробности: ведь его телефон, скорее всего, до сих пор слушают все кому не лень.

«Маньяки!» – устало подумал он, но сейчас их маниакальная уверенность в его потенциальной опасности была справедлива, как никогда.

– Верди? – спросил он.

– А что, есть другой «Набуко»? – поддразнила его Деби. Очень натурально поддразнила. Просто умница.

– И где это? – спросил он.

– В Бейруте, – ответила она. – Час полета…

– Я подумаю, – согласился он. – Когда ты приезжаешь?

– Утром. – Она задумалась, по-видимому, перебирая в уме оставшиеся дела. – К полудню, так будет вернее.

– Ну что ж, – раздумчиво произнес Маркус. – Если ты все-таки приедешь раньше полуночи, заезжай, не стесняйся. Ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть. Только не ночью, – добавил он через мгновение. – Ночью я сплю.

– Я приеду днем, – пообещала Деби. – Целую!

– Взаимно, – хмыкнул он, и разговор завершился.

Ну что ж, она позвонила и сказала все ожидаемые слова, и, следовательно, его волнение было оправданно. Он почему-то совсем не волновался по поводу того, что его люди не справятся, но вот о том, что случится затем, он не думать не мог. И все-таки, до тех пор пока не позвонила Деби и не сообщила, что эти двое ушли, все это было лишь вероятностью. Теперь же это стало реальностью, и значит – время было потрачено не зря. В ожидании звонка Деби Маркус – о чем бы он ни думал – на самом деле думал лишь об одном: «Что случится теперь?» И, поскольку времени у него оказалось достаточно, он успел расставить все знаки препинания в простеньком, казалось бы, предложении: «Если не я, то кто?» Выходило, что наступило то самое время, когда бездействие не благо, а действовать, так уж вышло, снова должен именно он.

Когда три дня назад ожила сложная и совсем под другую ситуацию заточенная эстафета, и техник газовой компании, пришедший проверить систему на утечку, шепнул – между делом – что кузен из Праги хотел бы с ним встретиться (непременно, срочно), Маркус не сразу даже сообразил, о чем, вернее, о ком, собственно, идет речь. И если он тогда все-таки поехал, то только потому, что знал: Гиди не стал бы поднимать тревогу из-за пустяка. По дороге пришлось здорово замутить воду, чтобы сбросить хвост, повешенный совершенно утратившим совесть министром внутренней безопасности, – так вот, по дороге, благо времени оказалось достаточно, он перебрал множество вариантов, но – к своему стыду – о визите в Прагу в тридцать четвертом даже не подумал. Зато, когда он вошел в тот дом и увидел двух вставших ему навстречу мужчин, узнал их сразу и сразу же почувствовал, как проваливается под ногами земля. Это было невероятно, невозможно, а потому и неожиданно, но 74 года спустя, в огромном салоне чужой квартиры перед ним стоял его собственный кузен, если и постаревший с тех пор, то самую малость. И второго он узнал тоже, хотя и был тот обряжен в религиозного еврея. Этот «водил» его тогда по Праге целый день, но тоже выглядел, как огурчик, – как будто с тех пор и не прошло двух третей века.

А потом был разговор. С глазу на глаз, тет-а-тет, так сказать, и хотя разговор этот продолжался больше двух часов, а собеседники кашу по тарелке не размазывали, но содержание беседы было таково, что и двух суток, пожалуй, было бы мало. Много чего было тогда сказано – говорил больше кузен Макс, а старик слушал – однако же главное он понял сразу и не без огорчения посетовал на свою недальновидность. А ведь, казалось бы, что нового – по-настоящему нового – он узнал? Ведь если где-то имеется некая дверца, то неважно, какой нацией стоит замок и кто, когда и зачем ее открыл, а потом закрыл, все равно, рано или поздно, она откроется снова, и тогда жди гостей. И не мог старик ни на кого переложить ответственность, ведь именно он – один из немногих во всем мире – знал про то, что дверь существует, и не одна к тому же! Более того, сам же через ту «дверь» – или что она такое? – ходил уже, а теперь вот через другую, но точно такую же «дверь» пришли к нему – к ним! – этот странный его кузен с дружком своим, от которого пахнет разведкой, как от денди одеколоном. И визит этот – случайный, как они утверждали, вероятно, не кривя душой, – многое менял, потому что это был уже «обмен визитами». Вот как. Это рав Шулем мог себе позволить всецело оставаться в рамках своей религиозно-мистической концепции – так уж он видел мир, – а вот Маркус не мог, не имел права. Для него знание – эзотерическое или нет – есть прежде всего инструмент, а проще говоря, оружие. И то оружие, к которому он неожиданно прикоснулся, получил доступ благодаря визиту своего тезки из совершенно другого мира было оружием опасным, обоюдоострым.

Естественно, он сделал все, что мог, чтобы помочь этим двоим выбраться из западни пространства и времени и вернуться домой. Но то, что он осознал, увидев их впервые после той давней встречи в Праге, сразу и бесповоротно изменило его самого и, как он тут же понял, начало стремительно менять его собственную реальность, хотя бы самим фактом случившегося.

Старик встал из кресла. Теперь это выходило у него не так легко, как хотелось бы, но все же он был на это способен. Слабое утешение, да уж какое есть.

Пройдя через салон и коридор, он оказался в прихожей и остановился перед дверью на лестницу. Постоял секунду, разглядывая тяжелую дверь, но благоразумие взяло верх, и, развернувшись всем телом к другой двери, Маркус вызвал лифт.

Спуститься на два этажа – в гараж – было едва ли не секундным делом, даже при том, что это был домашний лифт, двигавшийся не торопясь. Однако четыре марша по лестнице наверняка стали бы для старика серьезным испытанием.

«Оно мне надо?» – С этой мыслью он вышел из лифта и включил свет. В просторном гараже стояли всего два автомобиля. Относительно новый – девяносто седьмого-года – «мазерати», на котором он обычно и ездил (с шофером, разумеется) и его старый любимый «майбах» пятьдесят седьмого года.[39]39
  Maybach SW57 – автомобиль, никогда реально не производившийся фирмой Карла Майбаха, прекратившей выпуск автомашин в 1941 году. В 1961-м права на Maybach приобрела компания Daimler Benz, которая в конце 1990-х возродила забытую марку.


[Закрыть] Впрочем, последний раз он ездил на «майбахе» года полтора назад.

«Мальчишество!» – сказал он себе ворчливо, но все-таки открыл машину и сел за руль.

«Майбах» был в идеальном состоянии – уж за этим-то Маркус следил постоянно – и завелся сразу. Мотор работал ровно и сильно, не так бесшумно, как у нынешних машин, а так, как и должен работать мощный и правильный немецкий мотор. Послушав несколько секунд эту чудную музыку, способную стать гимном уходящей в небытие эпохи, старик нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и стальная штора перед капотом его машины начала медленно подниматься вверх. И сразу же, поднырнув под нее, в гараж ворвался яркий солнечный свет жаркого тель-авивского утра.

Дождавшись, пока выезд из гаража откроется полностью, Маркус плавно вывел свой «майбах» на тихую тенистую улицу, носившую такое же тихое и уютное название – Неве Шаанан,[40]40
  Неве Шаанан – Приют Покоя (ивр.).


[Закрыть] и свернул направо. Утро уже наступило, и летнее солнце с энтузиазмом, достойным лучшего применения, вовсю жарило раскинувшийся на песчаных дюнах город. Впрочем, от тех дюн давно остались лишь воспоминания старожилов да узкая полоска пляжей, протянувшихся от Яффы до давно уже слившейся с Тель-Авивом Герцлии. Старик опустил стекла – в его машине не только оставалась редкая теперь ручная коробка передач, но и не было кондиционера – и ехал, принимая лицом и грудью порывы влажного жаркого ветра. Но жара и влажность ему пока не мешали. Три четверти своей долгой жизни он прожил без кондиционеров, компьютеров и автоматических коробок передач. Притом жить – и не только жить, но и воевать – ему пришлось в разнообразных странах с жарким климатом, будь то Италия или Мексика, Турция или Египет. Так что привык. А сегодня и подавно мог потерпеть. Жалкие крохи адреналина, впрыснутого его никчемным стариковским организмом в жидкую кровь, текущую по ветхим венам, создавали почти реалистическое ощущение внезапно вернувшейся молодости. Иллюзия была приятна, не без этого, но все-таки – лишь иллюзия, и Маркус это знал.

Улица за улицей «майбах» продвигался вперед. Немногочисленные прохожие оглядывались на него, а машины притормаживали. Такой автомобиль был теперь большой редкостью, однако кое-кто, разумеется, еще и знал, что за старая перечница торчит за рулем раритетного авто.

«Ну-ну, – усмехнулся старик, перехватив очередной полный изумления взгляд. – Смотрите, дорогие сограждане. Сегодня я весь день на арене, и завтра, надеюсь, тоже».

Он миновал сложный лабиринт улиц с односторонним движением и, наконец, выехал на проспект Зига. Здесь уже было просторно. Машины ехали по трем полосам в каждую сторону, но их, учитывая время суток, было сравнительно немного. Старик занял крайнюю правую полосу и с удовольствием прибавил скорость, не зарываясь, разумеется. Шестьдесят километров в час – его предел. На большей скорости ослабевшая реакция могла дать сбой.

«Оно мне надо?» – почти весело подумал Маркус, ощущая удовольствие от «быстрой» езды, и в этот момент его остановил полицейский.

«Вот же…» – Старик плавно притормозил, реагируя на отмашку молодого парня в голубой форме, и, притерев машину к обрезу тротуара, остановил ее всего, быть может, в метре от мотоцикла патрульного.

– Я нарушил правила? – ворчливо спросил Маркус, глядя сквозь открытое окно на подошедшего вплотную полицейского.

– Нет, – растерянно ответил тот. – Но вы уверены, мой господин, что можете управлять автомобилем?

– У меня есть права, – кисло улыбнулся Маркус и протянул патрульному пластиковую карточку лицензии.

Полицейский взял права, бросил на них беглый взгляд, и челюсть его отвисла сама собой.

– Вы… – только и смог сказать он.

– Я, – кивнул старик. – И если ты еще не заметил, парень, улицы моего имени в этом городе пока нет. Значит, я жив.

– Извините, кводо,[41]41
  Кводо – ваша честь. Обращение, обычно используемое в судах в адрес судьи (ивр.).


[Закрыть] – обалдело сказал полицейский и вернул Маркусу лицензию. Рука его при этом ощутимо дрожала.

– Пустое, – хмыкнул Маркус. – Я могу ехать?

– Да. Да, конечно. – Этому парню будет что рассказать своим друзьям. Сегодня он остановил «майбах» самого Маркуса Холмянского, и живой Итальянец разговаривал с ним, «как мы с тобой»!

Старик кивнул своим мыслям, завел машину и, стараясь продемонстрировать «высший класс», плавно тронул ее с места, вписываясь в не сильно напряженный поток движения. Достигнув площади Царя Шауля,[42]42
  Царь Шауль – в русской транскрипции Саул, первый царь Израиля.


[Закрыть] он взял вправо и снова вернулся в свой собственный старый Тель-Авив, только теперь уже с другой стороны. Для того чтобы попасть туда, куда ему сейчас надо было попасть, не обязательно было выезжать на проспект Зига, но старику просто захотелось прокатиться по скоростной магистрали. Только и всего.

Первую остановку он сделал, как и запланировал, на улице Ольги Зиг, припарковал машину у дома восемнадцать и неторопливо вернулся к десятому. Поскольку заранее он с Ариком не созвонился, могло случиться, что ему придется подождать. Маркуса это, впрочем, совершенно не тревожило. Ждать так ждать. Ему и стричься-то было, если честно, не обязательно, и не к парикмахеру он на самом деле сейчас пришел. Однако долго ждать не пришлось. Всего десять минут. Маркус только и успел, что бегло пробежать заголовки утренних газет, но уже углубиться в чтение пространной статьи о раскладе сил в кнессете[43]43
  Кнессет – израильский парламент. В данном случае парламент ИРИ (Иудейской Республики Израиль).


[Закрыть] Арик ему не дал. Клиент, над лысиной которого колдовал бывший лучший подрывник 21-го Балканского корпуса, ушел, и Маркус занял его место в кресле у окна.

«Ну и зачем ты здесь?» – спросил он себя, скосив глаза к окну. С этой позиции он мог видеть только часть уличного указателя.

«Ольга».

Полина…

Он знал, зачем сюда пришел, но ему было неловко и даже стыдно признаться самому себе (себе даже больше, чем кому-нибудь другому), что все это было лишь затем, чтобы увидеть ее имя. Однако от правды не уйдешь, даже если очень этого хочешь, а он не любил лгать. Во всяком случае, себе и своим друзьям.

«А потом ты поедешь пить кофе к Реувену…» – Ольга не иронизировала, она просто предполагала.

«Непременно, – твердо ответил он, переводя взгляд на зеркало. – Сначала Ольга Зиг, 10, потом Эммануил Зильбер, 39, а еще потом – книжная лавка на Неверов. Имею я право?»

«Имеешь, – согласилось с ним его собственное отражение. – Только не затягивай, брат! Сдохнешь по дороге, и все твои благие намерения обратятся в ничто».

– Как обычно? – поинтересовался Арик.

– Да, Ари, – ответил он, вглядываясь в свое собственное лицо по ту сторону времени. – Да, как всегда.

Таким, как сейчас в зеркале, он был шестьдесят лет назад. Таким увидела его в первый раз Ольга. А кто еще, кроме немногочисленных фотографий, оставшихся от того времени, помнил его таким? Два-три все еще живых «мальчика» из его Волчьей Сотни, в которой на самом деле никогда не было так много людей, но и они, перешагнув уже восьмой десяток, сражались теперь с маразмом и склерозом, а не с контрразведками половины стран Европы.

«Ты остался один», – сказала Ольга, и он услышал в ее голосе печаль и сострадание.

«Я не один», – возразил он, отметив, что она так ни о чем и не догадалась. Это был хороший признак. Если не догадалась Ольга, то и Китовер – сука! – не догадается.

«Я не один», – сказал он.

«Он не один», – подтвердил Янычар, умудрившись вклиниться в их разговор через два квартала.

«Не вмешивайся, Зильбер!» – потребовала Клава, никогда не упускавшая случая напомнить Янычару, кто в доме хозяин.

«Молчи, женщина! – с любовью в голосе огрызнулся Зильбер. – Мы на Востоке или где?»

– Как полагаете, профессор, – спросил щелкавший над его головой ножницами Арик. – Чем кончится эта история с польскими претензиями?

– Ничем, – хмуро буркнул старик. – Оперетка.

– Оно так, – согласился парикмахер. – Но, если Германия двинет свои танки…

– Арик! – Маркус не сразу понял, кто сейчас возмущен больше: он нынешний, старый и желчный, или тот, другой, что упорно не желал исчезать из зеркала перед ним, молодой, циничный, жестокий сукин сын, каким он был шестьдесят лет назад. – Можно подумать, у русских закончились бронеходы!

– Оно так. – Казалось, у Арика вовсе нет других слов в запасе. – Но уступать-то никто не хочет.

– Договорятся, – уверенно предположил старик.

– Как знать, – снова не согласился Арье Гутник, подравнивавший волосы на его затылке. – И потом, где они найдут для этого двух подходящих евреев?

– Не надо пересказывать мне старые анекдоты, – предложил Маркус. – А евреи есть везде.

– Это верно, – не стал спорить парикмахер. – Я не рассказывал вам, профессор, как я однажды вел переговоры посреди минного поля?

– Нет, – буркнул старик, недовольный тем, что болтовня Арика отвлекает его от собственных мыслей.