Текст книги "Про зло и бабло"

Глава 4

Вице-президентом компании, любезно предоставившим свои услуги по сопровождению нового рекрута по зданию СОС, оказалась доходного вида леди лет этак сорока пяти, хотя я не уверен, что именно сорока пяти. Это была та самая бабенка, которая бежала за каталкой с умирающим человеком и просила не беспокоиться за оставленный президентом компании в актовом зале органайзер. Есть такой тип женщин, которые рождаются сразу суками и сразу в зрелом возрасте, с которого можно либо скинуть пяток лет, либо пяток набавить. Имя таких организмов – раисымаксимовны. Такие раисымаксимовны – находки для компаний, поскольку они никогда ничего не оставляют без внимания и любой промах сотрудника воспринимают как оскорбление, нанесенное не компании, а им лично, при этом фактически такие стервы никакого отношения к компании не имеют и находятся там на птичьих правах. То есть в любой момент эту дрянь могут выкинуть по надуманным основаниям, как только она сама промажет. Для компании выброс раисмаксимовн происходит с точки зрения Гражданского кодекса РФ совершенно безболезненно, поскольку в суд они не пойдут. За тот короткий срок, что выжимали из себя все яды, стараясь угодить одному или нескольким наверху, они сотворили столько непристойностей, в том числе попадающих под санкции различных статей УК, что дешевле будет сгинуть и воскреснуть в какой-нибудь другой организации. Беспощадные кровожадные раисымаксимовны присутствуют в любой компании, и разница заключается лишь в том, что где-то такая сидит в отделе кадров или финансовом департаменте, а в СОС это существо вицепрезидентствовало. Надо сразу оговориться, что должность была формально присутствующая и отсутствующая одновременно, поскольку мне точно известно, что «вице-президент по вопросам организации рабочего процесса» – должность столько же актуальная в крупных организациях, сколько и должность «старшего дворника» по уборке подсобных помещений. И ту и другую строчку в штатном расписании одним приказом в течение двух минут можно выбелить, и от этого не изменится ровным счетом ничего ни для компании, ни для планеты в целом. Раисмаксимовн содержат именно на таких должностях и именно потому, что они не брезгуют ничем. Их задача – совершение безнравственных поступков. Когда количество сотворенных раисмаксимовнами дел очевидно переполняет чашу людского терпения и волна становится уже опасна для руководителей, руководители от них избавляются теми же позорными способами, которыми раисымаксимовны избавлялись по просьбе своих покровителей от других.

Я так долго говорю о тех, от одного вида которых меня тошнит, потому что эта Раиса Максимовна по просьбе Старостина прилипла ко мне с девяти утра, сразу после представления меня коллективу, и не отлипала до вечера. Ежеминутно поправляя свои очки и кривя рот (у нее паралич какого-то нерва на лице – я полагаю, что господь, хотя немного и опасаясь Раису Максимовну, все-таки пометил ее, подавая знак землянам), она водила меня по бесконечным коридорам, рассказывая совершенно не нужную мне историю компании и показывая, что и где находится. Как осел за морковкой, я бродил за ней и чувствовал на себе неодобрительные взгляды сотрудников. В первый же час я убедился в том, что одно только нахождение рядом с этой женщиной является дискредитацией такого порядка, что потом, чтобы обрести привычное реноме, придется немало попотеть.

– Наша компания образовалась в октябре девяносто пятого года, – голосом, похожим на голос охрипшей вороны, рассказывала Раиса Максимовна (я уже узнал, что в компании у нее погоняло Кривая), – усилиями нашего президента Сергея Олеговича Старостина и нескольких его партнеров. Главной задачей организации должно было стать производство лекарств против онкологических заболеваний, и уже через шесть лет усилия людей, вдохновленных благородной идеей, ознаменовались успехом…

Фамилия «Старостин» в ее экскурсионной речи слышалась так же часто, как слово «понос» в инфекционном отделении горбольницы. Только и звучало: «Старостин сказал», «Когда Старостин решил» и так далее.

С большим удовольствием я бы сейчас послушал, где здесь можно покурить или выпить кофе. Знать, когда Старостина и его единомышленников вдохновила идея борьбы с раком, мне было неинтересно. Лекарство против рака продается в специализированных аптеках, находящихся под полным контролем СОС, вот уже шесть лет, и это уже перестало быть сенсацией. Старостин добился того, к чему стремились многие, но так и не дошли – напротив здания ЮНЕСКО ему установлена золотая скульптура в полный рост. Его имя – синоним жизни, его состояние, по мнению Forbes, чуть меньше бюджета всех стран Африки, и это состояние увеличивается в геометрической прогрессии. Офис Сергея Олеговича занимает площадь, равную Кремлю, и для того, наверное, чтобы не нервировать кремлевских обитателей, его и выстроили в Серебряном Бору. Говорят, неподалеку от главного корпуса СОС, по которому меня сейчас и водит эта мегера, стоит приют для бездомных. При чем здесь приют, я не понимаю, поэтому бреду молча и открываю рот только для того, чтобы спросить:

– Скажите, а СОС лечит на своей территории?

Меня и впрямь интересовало это, поскольку, как говорил один мой знакомый врач, рак есть у каждого человека, и не убивает он больного только потому, что его успевает убить другая болезнь. Словом, мой частный интерес к этому вопросу праздным не был. Неизвестно, где найдешь, где потеряешь, и что день грядущий нам готовит. Хотя, конечно, и для общего развития юриста знать о присутствии лечебницы на территории СОС не мешает.

– В западной части расположена клиника доктора Старостина, где он лично практикует. Ежемесячно триста человек выходят из клиники здоровыми людьми.

– Перечисляя за такое счастье немалые деньги, видимо?

– Лекарство сладким не бывает, господин Чекалин, – объяснила Раисамаксимовна, глядя на меня, как на полоумного ребенка, приведенного в школу. – Жизнь стоит очень дорого.

– В Москве особенно. А где мой офис? – спросил я, вынимая из кармана сигареты и тут же пряча пачку под пристальным взглядом гида.

– Мы до него еще не дошли, – сразу же, словно ожидая вопроса именно про офис, а не про туалет, ответствует Раисамаксимовна и продолжает с того места, на котором я ее оборвал, легкомысленно обнажив пачку «Лаки Страйк». – Вся жизнь Сергея Олеговича была посвящена заботе о жизни других людей, наверное, именно по этой причине он и не заботился о своей. У величайшего из врачевателей нет семьи, хотя что я говорю, она, конечно, у него есть, ведь семья для Сергея Олеговича – это я, вы, мы… – она поправила очки, и мне показалось, что в этом месте своего выступления она всегда на ходу поправляет очки. Вот это «хотя что я говорю» было произнесено без намека на смущение, без чувства вины и желания тотчас поправить текст. И даже без консультаций лингвиста мне было понятно, что Раисамаксимовна гонит заправленную в магнитофон здравицу, и бобины оного магнитофона вращаются где-то неподалеку от ее задницы. Именно задницы, поскольку сразу после этих ее «хотя что я говорю» до меня донесся неприятный душок. Чего я с юношества не переваривал, так это рисования нимбов над головами отдельно взятых людей. Я не отморозок, для меня существуют авторитеты, но упаси бог давить меня ими. Я вольное дитя начала восьмидесятых, а каждый в это время рождается с геном убежденности, что именно его планета Земля ждала так долго. Я знаю о Старостине не так много, я уважаю его, но не нужно рассказывать мне о его героическом пути во имя спасения человечества. Я родился сразу после московской Олимпиады, я не захватил ни Брежнева, ни Андропова, и первый, кого могу вспомнить, был Горбачев с его «процесс пошел» и «перестройка, понимаете, не минутное дело». Поэтому, впитав в себя свежий дух самодеятельности, я быстро научился самостоятельно разбираться в прошлом и будущем, и меня не нужно прессовать, едва я вошел в здание. От этого во мне срабатывает реле защиты, и информация, которую в меня можно было влить со временем и с большим эффектом, перестает в меня поступать.

– У вас вопрос на лице, – примечает она и снова лезет за платком, чтобы прижать его ко рту. Сейчас у нее начнется кашель, и я уверен, что это профессиональная болезнь.

– Можно, я его стряхну?

– Сделайте милость.

– Что случилось с Гореглядовым?

Раисамаксимовна, прокашлявшись, прячет платочек в карманчик пиджачка.

– Анатолий Максимович был скромнейшим из людей. Для компании это невосполнимая потеря. Смерть вырывает из наших рядов лучших, чтобы оставшиеся могли продолжить их дело.

– Странная концепция поведения смерти. Но я спросил, кажется, не о ее последствиях, а о ее причине.

– Анатолия Максимовича убил рак.

Я был так ошеломлен, что остановился.

– Начальника отдела новых технологий убил рак в СОС?!

– Анатолий Максимович был скромнейший из людей. Он страдал, но никто из нас не знал о его проблеме. Когда же во время совещания у него пошла носом кровь, он в сердцах признался, что у него лейкемия… Нам следует идти, потому что я не могу тратить время на разговоры. Это был скромнейший из людей. У него не было двухсот тысяч, и он не хотел использовать свое служебное положение, когда рядом умирают неимущие.

Когда каждое предложение начинается с имени того, о ком собираются говорить, это признак того, что говорить о нем собираются не совсем то, что является правдой.

– Использование служебного положения – это способ сделать свою жизнь еще краше, – понимая, что Раисамаксимовна меня не совсем понимает, произнес я. – А какой разговор может быть о корысти, если речь идет, простите, о жизни?

Она посмотрела на меня долгим взглядом.

– Каждый порядочность понимает по-своему.

Спорить с очевидной истиной бессмысленно, но это не тот довод, который в данном случае смог бы меня убедить. Я знаю, что суицид – это крайняя степень самокритики, но вогнать себя в гроб исключительно из соображений невозможности жить, потому что рядом умирают неимущие, глупо. Хотя бы по той причине, что Гореглядов был начальником отдела, занимающегося разработкой новых технологий лечения онкологических заболеваний, а посему такая скромность неминуемо приведет к тому, что теперь разработки встанут, и вслед за Гореглядовым в могилу отправятся тысячи.

– А зачем он проклинал президента?

Она пожала плечами и осветила меня изумленным взглядом.

– Когда?

Или я дурак, или у нее лыжи не едут. Зрачки ее сузились до острия булавок, а потом резко увеличились до такой степени, что я увидел два черных круга, мгновенно лишивших ее глаза голубого цвета.

– А кем был Старостин раньше?

– В каком смысле?

Переход резок, и Раисамаксимовна так изумлена, что лицо ее обвисло, и кривизна рта стала просто очевидной. Готов голову дать на отсечение, что она сама этот вопрос себе никогда не задавала.

– Кем он был до того, как организовал группу единомышленников? Он ведь где-то работал?

Стерва смотрит на меня, и во мне начинает петь соловей. Если бы я сейчас спросил ее, когда у Сергея Олеговича прекратились поллюции, она не задумываясь ответила бы, что четвертого апреля шестьдесят девятого года, проснувшись с будущими единомышленниками, Сергей Олегович нашел свою постель сухой. Но вопрос о прошлом президента самой большой компании мира очевидно потряс вице-президента. Ей до сего дня не приходила в голову мысль о том, что президент СОС Старостин мог быть кем-то еще. Корпоративное строение мозга не располагает к размышлениям, не предусмотренным корпоративной дисциплиной. Бьюсь об заклад, я уже занес себе один минус в записную книжку своей провожатой.

– Биография Сергея Олеговича есть во Всемирной медицинской энциклопедии, – сказала она, приходя в себя.

– Но в ней не сказано, кем был Сергей Олегович до того, как стал президентом СОС. Во Всемирной медицинской энциклопедии значится: «Родился четвертого ноября пятьдесят пятого года, в 1995-м основал компанию СОС, в 2001-м им и его единомышленниками было создано вещество, впоследствии признанное специалистами сывороткой для лечения онкологических заболеваний, или „Убийцей рака“.» Вчера я перерыл Интернет, пытаясь выяснить, какой медицинский вуз окончил президент СОС. Не нашел. Так какой?

Раисамаксимовна не выдержала. Она закашлялась. Быстро приложила платок к устам, убрала, и этого времени ей хватило, чтобы как следует обдумать и сказать следующее:

– Господин Чекалин, кажется, Леонардо да Винчи не имел диплома инженера? Если вы справитесь у своей памяти, вы вспомните, что и Эзоп не оканчивал ГИТИС. А если еще пороетесь в Интернете, то обнаружите, что Ван Гог не оканчивал художественной академии.

– Я могу узнать, зачем вы мне это говорите?

Глаза вице-президента впились в мою переносицу.

– Для того, чтобы вы поняли сейчас и навсегда. Роль великого человека сводится к умению организовать свой талант таким образом, чтобы носимая им идея обрела реальные очертания. Вам понятно?

– Мне непонятно, где мой офис.

Теперь, когда нам обоим все стало понятно, она повела меня быстрее, не обременяя себя повествованиями о хронологии становления компании и биографии ее основателя. Мой офис оказался на четвертом этаже главного корпуса, и, доведя меня до дверей, она не вошла в них, посчитав это, видимо, ниже собственного достоинства. Я должен был понять, что был приведен как телка пастись на выгон и большего от меня здесь не ждут. Кормись, гуляй, маши хвостом, но чтобы к вечеру было молоко, иначе осенью сдадут на мясо. Я знал, что с этой стервой у меня сладу никогда не будет, поэтому не пытался противостоять естественному течению процесса.

Приоткрыв дверь, я посмотрел на ее ровную, словно прибитую к доске спину и негромко позвал.

Она с изумлением оглянулась. Наверное, это первый раз, когда, сказав все, она была вынуждена остановиться и еще раз переключить свое внимание на ничтожество.

– Раисамаксимовна, немного из истории, если позволите. Да Винчи был педерастом, Эзоп рабом, а Ван Гог психопатом, который, когда ему не дала баба, отрезал себе ухо. Я совсем забыл спросить: компания оплачивает мобильную связь сотрудников?

Больше нам на одной тропинке лучше не встречаться. Сука уже через пять минут окажется в кабинете Старостина, расскажет, что в отделе информатики сбой программы, что прокат нового рекламного ролика «Убийцы рака» начнется только с завтрашнего утра, что в департаменте статистики обнаружена беременность и что я назвал да Винчи, портрет которого украшает офис Старостина, пидором.

Я не случайно упомянул об обнаружении беременности. Придя утром пораньше и оказавшись в курилке на первом этаже, я не привлек к себе внимания по той простой причине, что в СОС работает такое количество сотрудников, что она может запросто конкурировать по численности населения с той же Австрией. Я сосал свою «Лаки Страйк», наблюдал за тем, как мощная вентиляция вытягивает дым, а в метре от меня двое молодых мужиков разговаривали как раз о беременности. Надо сказать, что в эти минуты я и получил весьма красочное и правдивое, то есть независимое, мнение о Раисемаксимовне. Кривая проходила красной нитью через весь диалог собеседников, и сначала я подумал, что всеми беременностями, выкидышами и абортами заведует здесь именно какая-то «Кривая», которая специально приставлена к делу для того, чтобы обнаруживать и предотвращать рождение детей сотрудников СОС.

– Маринка вчера пришла и рассказала о планах на декретный отпуск, а через десять минут Кривая уже висела над ней, как фонарный столб. Прилетела как ворона… И кто рассказал?..

Ничего нового их разговор мне не дал. Как относятся к беременностям работниц частных компаний, если работницы не родственницы и не хорошие знакомые работодателей, мне известно. Ее принимают работать, а она тут же беременеет – ну не подлость ли это? Откуда у работодателя столько средств, чтобы каждую содержать? Я все ждал, когда в разговоре появится главный герой-детоненавистник, и поначалу грешным делом считал, что им окажется Сергей Олегович. Но потом разговор зашел о Раисемаксимовне, и я тут же успокоился. Как раз для таких дел эти суки в компаниях и присутствуют. Чтобы оценить величие их работы, нужно знать, что Ирод направил своих раисмаксимовн вырубить в Вифлееме всех деток до двух лет. New-раисымаксимовны, опираясь на трудовое законодательство РФ, рубят всех до трех. Только уже не мечами, а цивилизованным способом. Они доведут Маринку до такого состояния, что та обязательно скинет или уволится по собственному желанию, и для этого хороши все средства. Что-что, а умение осуществлять производство тайных абортов у таких повитух развито до совершенства.

В общем, как я понял, Маринку из отдела статистики через час после разговора с моей провожатой увезли на «Скорой», и сегодня, говорят, начальником отдела кадров будет подписан приказ об ее увольнении. Нашли какую-то промашку в подсчетах Маринки за 2005 год, а это в такой компании, как СОС, чревато последствиями. Хорошо, говорят, что вовремя обнаружили промашку, иначе не миновать бы беды. И вы посмотрите, какая дрянь! – и работает спустя рукава, и за счет СОС своего нажитого без брака щенка выкормить хотела…

А Гореглядова жаль… Добрейшей души был человек. Столько лет проработать в СОС и ни разу словом не обмолвиться, что у тебя рак… Семье, говорят, помогут.

Очень странны эти беседы. В компании каждый столь ответственно стучит на каждого, что кажется, сотрудники не упускают шанса настучать даже на самого себя. В этом свете весьма актуально поразмышлять над тем, зачем двое людей в присутствии совершенно незнакомого им третьего дрочат на свое начальство.

В общем, накурился я до отвала. Чтобы дослушать историю до конца, мне пришлось достать вторую сигарету, и по выходе из курилки я был в разлохмаченных никотином чувствах, оттого, верно, и быковал в кабинете Старостина, задавая странные для кандидата на высокооплачиваемую должность вопросы типа: «А вы откуда это знаете?»

Глава 5

Рассказом о курилке и Маринке я занял время, чтобы не рассказывать подробно об офисе, в котором оказался. Юротдел вопреки моим ожиданиям оказался весьма серой конторой с множеством шкафов, несколькими столами и дверью, ведущей из огромного помещения в помещение поменьше, смежное – кабинет начальника. Босса моего не было, сидящий в углу за столом и встретивший меня настороженным взглядом мужчина с худым, как у пианиста, лицом сказал, что тот в командировке. Когда цокающие по мраморному полу каблуки Раисымаксимовны внезапно затихли – она свернула к лифту, у которого постелена ковровая дорожка, мужчина подобрел лицом, а я, наоборот, напрягся. Исчезновение этого эха движущейся по мрамору козы босиком я отнес за счет невозможной, но такой приятной фантазии. Мне подумалось, что эта тишина вызвана тем, что рядом с проходящей мимо вице-президентшей распахнулась дверь, и чья-то благородная рука вылетела из нее, вооруженная красным пожарным топором. Когда у лифта раздался каркающий голос, разочарование было во сто крат больше полученного удовольствия.

– Вы наш новый юрист? – спросил пианист, перебирая сизыми пальцами какие-то листы. Я смотрю на таких мужчин, называемых мужчинами только благодаря их анатомическим особенностям, не свойственным женщинам, и мне всегда кажется, что право убило их плоть, оставив чуть-чуть для ходьбы по судам в интересах компании. Клянусь богом, если бы мне пришлось выбирать адвоката, чтобы он тащил лямку тяжбы в моих интересах, я ни за что не выбрал бы вот такого худого, почти болезного, глаза в котором выглядят не как зеркало души, а именно как орган зрения. Уши у него не как у всех, то есть на голове нормальных людей при разговоре их просто не замечаешь, а именно как орган слуха – раковины, выдвинутые для получения звуковой информации. Эта невесомая плоть является носителем, вроде диска С: с двумя программами: базой «Консультант-плюс» и корпоративным сводом внутренних законов компании. Общий вид таких сотрудников дает основание полагать, что и писиська их используется не по полной программе, а лишь для выведения из организма образцов для анализов. Что касается секса, то о нем не может быть и речи, поскольку при такой конституции один оргазм может не только покалечить, но и убить.

– Да, я ваш новый юрист, – отвечаю я, не совсем, к сожалению, сдержанно, потому что в тот момент, когда он спросил, я думал о том, что и какает он, наверное, так же, как маленькая собачка.

– На какое направление вас поставили?

Он меня боится. Меня привела Раисамаксимовна, она всех приводит, но многих из тех, кого привела, она потом и уводит, и пока неясно, из какой я группы доставленных, со мной ему нужно держать ухо востро. Я его хорошо понимаю, потому что в курилке, где двое фриков жалели неизвестную мне Маринку, когда зашел какой-то тучный дядя с сигарой и встрял в разговор, эти двое, не сговариваясь, словно и не было меж ними десятиминутного разговора, стали наперебой говорить о том, что «из-за таких вот рожениц компании и рушатся». Что Старостин добрый человек, многого не замечает, он весь предан делу, и только благодаря усилиям вице-президента компания избавляется от вредоносного балласта. Через два часа я узнаю, что тучный дядька – начальник отдела кадров, но в мою записную книжку двое недоносков попали сразу вслед за вице-президентом. Сейчас передо мной сидел еще один мудак, и я начинаю подозревать, что у меня начинает развиваться бред преследования. За два часа, что я здесь, мои симпатии только на стороне Маринки из статистического, но ее уже уволили, и я боюсь, не была ли она последней из тех, кто мог бы быть мне приятен.

– Финансовый мониторинг.

Мой коллега бледнеет и опускает глаза. Единственная моя догадка, отчего он становится на вид еще хуже, хотя хуже, как кажется, уже некуда, относится к доверию ко мне со стороны руководства, которое ему, в свою очередь, такого доверия не оказывает. Сколько ему лет? Тридцать, сорок? С таким же успехом можно гадать о возрасте мумии – три тысячи лет ей или две.

– Тебя как зовут? – удивленно восклицаю я.

– Владимиром, – едва слышно произносит он и становится таким маленьким, что я уже не сомневаюсь – какает он, как маленькая собачка, это верно.

– А почему такой нервный? Ты похож не на юриста, а на затравленного им распространителя.

– Я не затравленный, у меня насморк, – и он достает из кармана солин и брызгает себе поочередно в каждую ноздрю.

Господи, не убил бы…

– Ладно, хватит придуриваться. Нам вместе работать. Раису я ненавижу, здесь же для того, чтобы на хлеб зарабатывать. Этого достаточно?

Он бледнеет, и я начинаю опасаться, что скоро он совсем пропадет из виду. Немыслимо! Мне кажется, если сюда войдет какой-нибудь амбал и скажет: «Снимай штаны!», мой юрист ответит: «Это незаконно», но к окончанию этой фразы уже будет позорить офис костлявой задницей. Сейчас пойму, от чего ему стало еще страшней, чем было… Думаю, от всего. Я должен был сказать: «Я люблю Раису, и здесь для процветания компании».

Кажется, мне здесь будет очень трудно. За три часа я более или менее узнал пять человек, и все они оказались дефективными. Подумав, как добить этого чахоточного, чтобы он мне не мешал, я сел к нему на стол и тихо произнес:

– Только не кричите. Этим вы нанесете себе вред. Мне нужен хороший помощник. Если вы достанете мне формулу «Убийцы», я организую вам окно в Европу.

Мне известно, что шутки мои не относятся к разряду добрых. Проклятая натура уже не раз ставила меня в неудобное положение, но всякий раз после того, как я давал себе зарок больше не выставлять себя посмешищем, проходило не больше недели. Ровно столько времени мне хватало, чтобы забыть неловкость и зафонтанировать новым идиотизмом.

Наблюдая за тем, как юрист Владимир валится под стол и цвет его лица уже ничем не отличается от школьного мела, я громко выматерился и посмотрел на дверь. Обычно все неприятности приходят разом. Сейчас, когда гости ожидались мною менее всего, стеклянная створка настежь распахнулась и в нее проскакала выкрашенная в торжественно-кумачовый цвет трясогузка. Тряхнув листом ватмана, который держала в руках, она сказала: «Ой, а где Владимир, а вы кто, так, может, вы мне посоветуете?», и развернула на столешнице, из-под которой смотрел белками в потолок искомый ею Владимир, самодеятельное творчество.

На листе было: а) женщина, б) рак, в) яблоневый сад, г) солнце.

Женщина держала ногу над ползущим по дорожке раком, за ее спиной цвел сад, за садом вставало солнце.

Под всем этим маразмом значилось: «УБЕЙ РАК, ВСТРЕТЬ УТРО НОВОЙ ЖИЗНИ».

– Послушайте, это наш новый кейс. Как он выглядит с точки зрения юротдела? Нам нужно сделать новый ролик, но у одного из ассистентов как бы возникли сомнения, не вызовет ли такой ход мысли претензий у «зеленых»? Сюжет такой. Женщина как бы больна, лежит на постели, но вдруг смотрит в окно и видит восходящее солнце. Она встает (для всех очевидно, что с трудом), выходит на улицу, и старая яблоня, изогнув ветвь, протягивает ей стакан с прозрачной водой. Она выпивает его, лицо ее расцветает, и тут она как бы смотрит вниз и наступает на ползущего по дорожке рака. Как вам? Нужно сегодня же запустить тему.

Она сказала – «кейс». Для лохов: кейс – это удачная примочка для продвижения товара. Умеешь выжимать много чего из ничего – ты удачливый специалист и тебя видят. Дела идут неважнецки, появилась необходимость снова засветиться на ТВ, и трясогузка тут же была привлечена в качестве кризисного менеджера.

– Вы это серьезно?

– Что?

– Вот это все?

– Вам не нравится?

– Нет, нравится. Все очень логично. Нога, рак, стакан, яблоня. Только я думаю, что претензии поступят не от «зеленых».

Трясогузка посмотрела на меня тревожно-тревожно и похлопала ресницами.

– А от кого?

Мне было ее жаль. Кажется, я пускал по ветру не одну работу рекламного отдела.

– Если вы под «раком» подразумеваете болезнь, а я подозреваю, что так оно и есть, то в этом случае правильнее будет написать так, как вы написали. Но в этом случае совершенно непонятно, при чем здесь членистоногое, которое по тропинкам яблоневых садов, кроме того, не ползает. Если же вы все-таки решили прикончить «рака», тогда ваш вариант написания этого слова может вызвать много кривотолков среди членов ортодоксальной еврейской общины. Всем известно, что женская фамилия Рак не склоняется.

– Боже мой, этого нам только не хватало, – она так огорчилась, что потемнела. – Слава богу, что я встретила вас, у начальника отдела продаж фамилия Сток. Но вы не видели Владимира?

– Он отошел.

– У вас есть идеи? – в голове девочки царил такой хаос, что она забыла, что находится в офисе юристов.

– Почему нет? Дарю. Совершенно бесплатно. Тема такая. Издали начинают показывать Землю. Потом щелчок – и вот уже видны материки. Еще щелчок – и перед нами Евразия. Еще щелчок – Москва с высоты птичьего полета. Еще один – Новодевичье кладбище. И последний – могилка с овалом женской фотографии на памятнике с черной полоской на глазах. Внизу – баннер: «Она отказалась от СОСа и кончила раком».

Девочка молчаливо покрутила головой и кивнула:

– Я вас услышала.

В компании не говорят: «я подумаю». Это звучит как «я решу, что делать с вашими камнями в почках». То есть человек понятия не имеет, что делать с вашими камнями, он вообще не в теме, и чтобы не придавать своим словам траурный оттенок, грамотный врач говорит: «Я вас услышал, мы будем решать этот вопрос». Трясогузка только что сказала мне следующее: «Я тебя услышала, и я услышала именно то, что ты хотел сказать, но пока еще мои мозги не впитали идею до конца, мне нужно как следует подумать и оценить твое предложение». И она ушла оценивать.

Когда за ней закрылась дверь, я наклонился и взял Володю за воротник рубашки. Усадив его на стул, я набрал в стакан воды и плеснул ему в лицо. Немудреная процедура возвращения к жизни ему не понравилась. Он закашлялся, но открыл глаза и посмотрел на меня взглядом, каким смотрел, когда я впервые вошел в офис.

– Я пошутил. Пошутил. Теперь, когда я спас твою жизнь, мы можем говорить на «ты»?

– Вы сумасшедший, – упрямо сказал он, когда вспомнил все. На это у него ушло столько времени, сколько мне понадобилось, чтобы занять свой стол. – Такие здесь долго не задерживаются.

Он засранец, я это понял. И еще одно я усвоил сразу, едва он стал прихорашиваться у зеркала: с собачкой маленькой я погорячился. Этот малый с торчащими из ушей хрящами способен навалить, как сенбернар. Мне стало так грустно, что я обратился к нему на «вы» и потребовал выложить на мой стол всю документацию по работе со сторонними организациями и частными лицами. Если бы не квартира, машина и обещанное жалованье, я уже прямо сейчас попросил бы расчета. Но Ирина привыкла к новому жилищу, словно обитала в нем с детства, и теперь любое другое почитала бы за пещеру. А вернуть бы пришлось, хотя и на меня оформлено. Лучше отдать, чем однажды увидеть себя с высоты птичьего полета с дыркой во лбу.

Щелкнув зажимом первой папки, предложенной мне для изучения, я обрек себя на неприятности. Но тогда я об этом еще не знал.

Я не знал, к чему быть готовым, потому что не думал, что это нужно знать.

Тех, кто истосковался по стрессам и экстриму, я прошу не беспокоиться. Нужно только набраться немного терпения.