Текст книги "Чалын – дочь снежных вершин. Книга 1. Южные ветры"
Автор книги: Макс Саблин
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
– …Чалын… – пронеслось мимо его ушей.
«Дочь Ойгор-хана», – промелькнуло в голове человека-барсука.
Учинчи Кулак прислушался к разговору двух девочек.
– …она мне сама говорила, они у старого кедра собираются, – сказала Нариен.
– Бежим быстрее, – поторопила её подруга.
Взявшись за руки, девочки побежали к названному месту, а человек-барсук устремился за ними.
У величавого кедра-великана уже толпился народ. Из множества носимых деревом имён люди с глубоким уважением называли его одним – Меш-Абаай, что означало «кедр-дядя». Под раскинувшимися пушистыми лапами, возле крепких извилистых корней, выглядывающих из земли, стояла Чалын. Она слушала речь сутулого старца, голову которого покрывала шапка, пошитая из серовато-рыжих беличьих шкурок. Это был Кундулей[45]45
Кундулей – уважаемый.
[Закрыть] – зайсан Яраш-Дьер – самый старый и уважаемый человек Ойгорского ханства. Его кожаный пояс давно уже растянулся от тяжести навешанных на него многочисленных блях, однако старец не спешил его менять. Зайсан стоял рядом с Чалын, одной рукой опираясь на очищенную от коры длинную прямую палку. В другой руке он держал золотую бляху с изображением поверженного злого духа. Несмотря на свой преклонный возраст, старец говорил быстро и разборчиво, при этом он время от времени кивал и крутил головой, бегло осматривая собравшихся людей.
– Множество наград здесь находило своих героев. Храбрые воины и мирные жители, женщины и мужчины, старики и мальчишки прикасались к стволу Меш-Абаай. Но я не помню, чтобы такой чести была удостоена девочка. Мне очень приятно вручить ей эту первую награду…
Укрывшись в толпе, Учинчи Кулак внимательно слушал зайсана, не сводя при этом глаз с хана Ойгора, находившегося рядом с дочерью.
– …и пожелать счастья, удачи и множества таких же ярких побед, – закончил зайсан, протянув бляху Чалын.
Девочка приняла награду и по старому обычаю прикоснулась свободной рукой к толстому стволу кедра. Чалын ощутила силу могучего дерева. Оно тряхнуло кроной, качнуло толстыми ветками и заскрипело. С кедра посыпались старые высохшие иголки. Дерево зашевелилось, а это означало лишь одно: оно посчитало подвиг девочки достойным того, чтобы увековечить его в своей памяти.
Люди радовались за Чалын, они произносили ей похвалы, поднимали вверх руки. Молчал лишь человек-барсук.
– Подвиг твой теперь в корнях Меш-Абаай живёт, – прижав к себе дочь, сказал хан Ойгор.
Величавый кедр хранил в себе множество преданий о героических поступках людей, прикоснувшихся к нему рукой. Любой кайчы мог дотронуться до старого дерева и узнать новую необыкновенную историю, а потом рассказать её людям.
Из толпы показался Амаду, он подошёл к сестре и крепко обнял её.
– Чалын, молодец! – сошла с его уст похвала.
Возмужавший Амаду стал выше и крепче хана Ойгора и сейчас, когда отец с сыном стояли рядом, это было ещё заметнее.
Чалын окружили девочки, они разглядывали бляху и непрестанно расхваливали её хозяйку. В толпе Чалын увидела Адаану, та сдержанно кивнула ей в ответ.
В этот момент хан Ойгор покачнулся, схватился за грудь и присев на выступающий корень, прислонился спиной к кедру. Всё внимание людей тут же обратилось на него.
– Адам, что с тобой? – испугалась за отца Чалын.
Она села напротив и прикоснулась ладонью к его побледневшему лицу.
– Всё хорошо! – успокоил тот. – Я немножко устал.
На самом же деле всё было не так хорошо, как говорил хан Ойгор. Сначала он почувствовал непонятную слабость во всём теле, затем ощутил сильную боль, и ему показалось, что его сердце словно кто-то вырвал из груди.
Люди поспешили на помощь. Адаана смочила лицо Ойгора водой, и ему стало легче.
За всем, что происходило под деревом, со стороны наблюдал Рыс-Мурлыс, сидя на спине у Ак-Боро.
– А кто этот здоровяк? – вскочив на задние лапы, спросил рысёнок. – Мне он на глаза всегда попадается.
– Это Кыркижи, он за Чалын присматривает, – ответил конь, повернув голову в сторону богатыря.
Рыс-Мурлыс внимательно осмотрелся.
– А тот мохнатый? – снова поинтересовался рысёнок, схватившись лапой за ухо Ак-Боро.
– Убери лапу! Который?
– Да вон тот, видишь, он почему-то ухмыляется.
Действительно, среди всех собравшихся людей весело было одному лишь Учинчи Кулаку. Оголив потемневшие от налёта зубы, удовлетворённый человек-барсук с усмешкой подслушивал все разговоры вокруг хана Ойгора. Но тут он поймал на себе взгляд рысёнка и, злобно сверкнув глазами, обратил всё своё внимание на него и на его белогривого друга.
– Вижу, вижу! Его надо поймать, – прошептал Ак-Боро.
– Ак-Боро, не смотри на него, спугнёшь, – так же тихо произнёс рысёнок, отвернувшись в сторону. – Аккуратно обходи его сзади, я пойду спереди.
Но Рыс-Мурлыс и Ак-Боро даже не догадывались о том, что сам Учинчи Кулак уже узнал их намерения. С его лица пропала улыбка, он развернулся и, расталкивая людей, поспешил прочь.
– Давай, давай, за ним! – выкрикнул рысёнок.
Ак-Боро попытался догнать беглеца, но не смог, толпа была слишком плотная, люди не давали ему пройти. Тогда проворный рысёнок спрыгнул с коня и один бросился вслед за беглецом. Рыс-Мурлыс только и успевал петлять среди человеческих ног. Он не видел Учинчи Кулака и потому бежал наугад. Наконец Рыс-Мурлыс выскочил из толпы и оказался у опушки соснового леса. Он огляделся по сторонам и увидел убегающего человека-барсука. Что было сил рысёнок бросился в погоню.
Напуганный возможным разоблачением Учинчи Кулак на бегу скинул шубу, разулся и снял рубаху. В босые ноги впивался сушняк, ветки кустов царапали бока, преследователь нагонял. Но вот человек-барсук заметил звериную нору под корягой и уже собрался превратиться в барсука, как вдруг в его ягодицы вонзились острые когти рысёнка.
– Ай! – изогнувшись дугой, вскрикнул от боли Учинчи Кулак.
Он откинул Рыса-Мурлыса в сторону и, превращаясь в зверя, выскочил из штанов прямо в нору.
– Ушёл! – с досадой произнёс Рыс-Мурлыс.
Лапой он приподнял штаны и увидел на них четыре рваные полосы от своих когтей.
Подземный коридор вывел барсука в безопасное место. Из отнорки под голым кустом сначала показалась его полосатая мордочка с бегающими испуганными глазками, а уж потом появилось и всё тело на крепких коротеньких ножках. Дрожа, маленький хищник встал на задние лапы, настороженно осмотрелся и, убедившись в собственной безопасности, побежал дальше, в глубь леса.
Глава 8. Обитатель Мёртвого леса
В сером унылом лесу, где не слышны голоса зверей и давно позабыто пение птиц; там, где никогда не гуляют ветра и не зеленеет на солнце трава; среди голых искорёженных деревьев, гниющих у зловонного болота, стояла высокая, обросшая мхом, почерневшая от промозглости юрта. У её стен лежали пожелтевшие от времени черепа животных. Возле жилища горел небольшой костёр, дым от которого, казалось, и создавал тот плотный туман, что стелился над сырой землёй.
Над огнём неторопливо потирал руки человек с чёрной повязкой на правом глазу, одетый в тёмную шубу из овчины. У него были длинные кривые пальцы с отросшими ногтями, копящими под собою грязь. Отшельника сильно старили глубокие морщины на лице и длинные пепельные волосы, покрывающие его худые плечи. Это был шаман Казыр[46]46
Казыр – злой, свирепый.
[Закрыть].
Он камлал лишь самым сильным духам из нижних миров, среди которых были сыновья и дочери Эрлика. Однако шаману этого было мало, он жаждал большего могущества. Для того чтобы получить покровительство самого властелина подземного царства, Казыр отдал Эрлику свой правый глаз, а вместе с ним и частичку своего двойника, после чего шаман стал бояться солнечного света. Казыр был слеп днём, но зато очень хорошо видел ночью. Именно потому он и поселился в Мёртвом лесу, в том месте, где никогда не рассеивался туман.
Жители соседствующих с Мёртвым лесом аилов избегали встреч с одноглазым отшельником. Они обходили гиблые места стороной и старались даже не упоминать в разговорах их таинственного обитателя.
Один лишь хан Боджинг не сторонился Казыра. Он хоть и изредка, но всё же захаживал к нему за помощью. А тот никогда и не отказывал своему единственному гостю, потому что сам любил причинять людям боль и получать за это награды. Вот и сейчас, предчувствуя редкую встречу, злобный шаман ожидал коварного хана с его щедрыми дарами.
И Казыр не ошибся. В это время Боджинг держал путь именно к нему; верхом на вороном коне, чёрная упряжь которого была обвешана дивными нефритовыми украшениями, золотыми и серебряными бляхами с изображениями ящериц, крылатых драконов и других загадочных, явно недобрых существ. Следом вышагивал длинноногий огненный красавец жеребец, за ним шёл навьюченный двугорбый верблюд. А за верблюдом тянулись постоянно отстающие тучные яки. Замыкал небольшой караван Учинчи Кулак.
Сначала, по своему неведению, человек-барсук подобрал для Казыра старых больных животных: лошадь без хвоста, безухого верблюда и тощих хромых яков с отломленными рогами. Завидев этакий негожий караван, зайсан Боджинга возмутился: дескать, таких животных в жертву духам приносить негоже. Они уже помечены Эрликом. Разгневанный дух может и наказать за столь неуважительное подношение. И тут же рассказал историю про кама, принёсшего хромого яка в жертву, закончив её тем, что сам шаман после ритуала стал хромым. Испугавшись, Учинчи Кулак поступил так, как посоветовал ему зайсан и заменил всех животных, а после доложил о готовности Боджингу. Караван двинулся в путь.
Сидя верхом на гнедом коне, Учинчи Кулак то и дело охаживал плетью хребты нерасторопных животных, вздрагивал от каждого шороха и постоянно оглядывался. Человек-барсук уже рассказал хану Боджингу обо всём, что он увидел и услышал в Яраш-Дьер, и теперь ему предстояло поведать то же самое одноглазому шаману.
– Пошевеливайся! Сарлык никчёмный, – пройдясь плетью по округлым, как бочонок, бокам яка, выкрикнул Учинчи Кулак.
Переправившись через мутную лужу, отъевшееся животное лениво ковыляло по осклизлой земле. Як сильно устал и уже едва передвигал ноги. От принятых ударов он рванулся вперёд, но поскользнулся и свалился в грязь. Брызги серой жижи разлетелись в разные стороны. Недовольный як захрюкал, замотал головой.
– А ну вставай! – обозлился человек-барсук.
Но измотанное животное не послушалось его, оставаясь лежать в раскисшей земле.
Учинчи Кулак поднял глаза и увидел, как седая пелена тумана поглотила последнего удаляющегося от них яка. В этот момент его лошадь сделала пару шагов назад и человек-барсук упёрся спиной в толстую искорёженную ветку сухого дерева.
– А! – испугавшись, вскрикнул седок и тут же обернулся. – Ха! Ха-ха! Это всего лишь ветка, – сам себя успокоил он.
Сзади раздался хруст. Учинчи Кулак вздрогнул, развернулся, занёс плеть над головой и, что было сил, ударил яка по покатой спине.
– Вставай, тупой сарлык! – испуганным голосом взвизгнул он.
– У-у-у! – задрав голову, хрипло взревело животное.
С трудом поднявшись на ноги, як тяжело двинулся дальше. С косматой шерсти потекла грязь.
Всё это время, перелетая с дерева на дерево, за караваном наблюдал старый молчаливый ворон. Это под его холодной когтистой лапой сломалась тонкая сухая ветка и издала треск, так испугавший Учинчи Кулака.
Человек-барсук отстал. Хан знал причину задержки, однако ждать было не в его правилах, и он, не сбавляя хода, двигался дальше. Через некоторое время Боджинг выехал к чёрной юрте.
– Бр-р! – приблизившись к Казыру, остановил коня хан.
Он спрыгнул на размякшую от влаги землю и подошёл к шаману.
– Над землёй твоей тьму вечную, от солнца потухшего, – пожелал в своём приветствии Казыру Боджинг.
– Боджинг-хан, к ногам вашим – голову врага и подданство его народа, – кивнув, ответил одноглазый шаман.
Их разговор внимательно слушал ворон. Он уже сидел на юрте и, склонив голову набок, пристально наблюдал за собеседниками.
Чёрная птица исправно служила своему хозяину – Казыру. Она приносила ему новости и охраняла его Мёртвый лес от непрошеных гостей.
Очень скоро к юрте подъехал Учинчи Кулак. Он торопливо соскочил с высокой мягкой подстилки, на которой сидел в седле, подбежал к верблюду, снял с него вьюк, развязал его и вытащил оттуда пару овечьих шкур. Ими он аккуратно застлал два округлых камня у костра, для Боджинга и Казыра. Они уселись, а сам Учинчи Кулак остался стоять, чуть отойдя в сторону. Сырых, пожелтевших от старого мха валунов было много, они беспорядочно валялись вокруг костра, однако человек-барсук предпочёл оставаться на ногах, так как незажившие раны на самой мягкой части его тела всё ещё давали о себе знать.
Злобный хан кивнул человеку-барсуку и тот начал свой рассказ с того момента, как он оказался у древнего развесистого кедра. Слово в слово он пересказал всю речь старого зайсана.
– Значит, духа девочка одолела, – прервал его шаман.
– Да-да, Казыр-кам, она под камнями его погребла, – кивая, уточнил Учинчи Кулак. – Об этом люди говорили.
Казыр задумался.
– Но от этого ничего не меняется. Я правильно понял? – переведя строгий взгляд на шамана, спросил Боджинг.
– Нет, конечно же, нет, – спокойно ответил шаман, подкинув горсть темно-голубых можжевеловых ягод в огонь.
– Тогда о чём твои раздумья? – поинтересовался хан.
– Тем глазом, что зрит в подземном мире, я вижу: девочка эта не простая. Сила в ней какая-то таится.
Шаман говорил, а сам всматривался в образ Чалын, сотканный из дыма. Всё, о чём говорил человек-барсук, предстало перед ним так ясно, будто он видел это сам.
– Что ещё за сила? – возмутился Боджинг.
– Об этом я не ведаю, но и сама девочка о ней ещё не знает, – ответил шаман, поймав взгляд хана.
В отличие от простых шаманов, Казыр, слушая рассказчика, мог наблюдать за случившимся и одновременно зреть явь. При этом он пребывал в абсолютном спокойствии и не прилагал каких-либо усилий для того, чтобы заглянуть в прошлое. В этом было его преимущество.
Потирая руки над огнём, Учинчи Кулак, не смея вмешиваться в разговор двух тёмных личностей, молча посматривал то на Боджинга, то на Казыра. И только, когда хан кивнул в его сторону, продолжил свой рассказ. В мельчайших подробностях человек-барсук поведал обо всём увиденном и услышанном. Выслушав его, одноглазый шаман дал свой ответ:
– Проклятие слёзного цветка наложено. Ойгор-хан увядает.
От услышанных слов уголки губ Боджинга чуть подёрнулись, и на его лице мелькнула едва заметная зловещая улыбка.
– Теперь настало моё время! – крикнул он так громко и неистово, что ворон встрепенулся.
Глава 9. Побег из родного аила
День ото дня хану Ойгору становилось всё хуже и хуже. Он недомогал, отчего редко появлялся на людях и всё больше времени проводил в собственном аиле. Очень часто без особой причины его одолевала необъяснимая грусть, справиться с которой помогала только дочь. Почти всё своё время Чалын проводила с отцом, она ухаживала за ним и старалась любым способом поднять ему настроение.
– Адам, выпей, – протянув Ойгору чашу с жёлтым напитком, сказала Чалын.
Но хан не услышал её. О чём-то задумавшись, он сидел у стены на тюфяке, опираясь спиной на большие квадратные подушки, набитые птичьими перьями. Хотя в аиле было тепло, его вытянутые ноги укрывал дьюркан – одеяло, сшитое из овечьих шкур.
– Адам, выпей! – повторила девочка.
Ойгор вздрогнул и непонимающим взглядом окинул Чалын.
– Тебе это поможет.
– Да, да, – тихим усталым голосом ответил он, приняв в иссохшие руки серебряную чашу.
Отвар из кореньев приготовила Адаана. Она часто навещала хана Ойгора, приносила ему целебные настои из ягод, трав и плодов растений. Чудодейственные напитки придавали хану бодрости, но лишь на некоторое время, после чего он вновь впадал в уныние.
Чалын помогла отцу приподняться. Тот с трудом сделал несколько глотков, затем закашлялся и снова откинулся назад. Понурыми глазами хан посмотрел на дочь и с благодарностью кивнул ей.
Ойгор сильно изменился. За остаток осени и полную зиму из крепкого, здорового мужчины он превратился в немощного человека. Его пожелтевшее лицо изрезали морщины, щёки впали, а под глазами расплылись тёмные круги.
– Кха, кха! – послышалось с улицы.
Чалын обернулась, и в этот момент в аил вошёл запорошённый снегом Амаду. Он снял шапку, отряхнул её, стряхнул с шубы талый снег, вытер рукой мокрое раскрасневшееся лицо и прошёл дальше, к очагу.
– Метёт? – с трудом спросил его Ойгор.
– Шуурган[47]47
Шуурган – метель.
[Закрыть] всё не угомонится. Вон как завывает, – ответил Амаду, скинув отяжелевшую от влаги шубу.
Уже шёл третий день, как в Яраш-Дьер буйствовала свирепая вьюга. Холодный ветер ревел, как зверь, неистовствовал, вздымал и кружил снежную крупу, наметал белогривые барханы. Все тропы и дороги давно перемело, аилы утопали в высоченных сугробах. Казалось, будто стихия смешала между собой серое небо и заснеженную землю.
– Зима не хочет уходить, – ответила Чалын.
Услышав голос девочки, Рыс-Мурлыс приоткрыл глаз, поёжился от веющего холодом слова «зима» и закрыл мокрый нос лапой. Рысёнок лежал у самого очага, его шкурку грел огонь, а он только и успевал поворачиваться с одного бока на другой и тяжело вздыхать. Да, для него это было нелегко: пережидая непогоду, который день лениво ворочаться у огня. Рядом с ним сидела невысокая приятная женщина – хранительница очага. Благодаря её заботам пятнистая шуба рысёнка всё ещё оставалась целой. Чачак отодвигала зверька подальше от огня, когда подкладывала хворост в очаг. А тому, казалось, всё было нипочём. Через некоторое время он снова перебирался на прежнее место.
– Ветер сильный Боджинга усмирил, – сказал Амаду, присаживаясь к очагу. – Доколе шуурган не успокоится, он вряд ли объявится.
Пока Ойгор болел, Амаду правил всем его ханством. Времена для ойгорского народа наступили тяжёлые. Безжалостные воины южного соседа набегами разоряли ближайшие к границе аилы. Мужчин и стариков убивали, детей и женщин забирали в рабство. Нападения всегда происходили внезапно, а после разбойники очень быстро исчезали, и поэтому воины Амаду не всегда настигали их.
– Уулым[48]48
Уулым – сын.
[Закрыть], Долину семи водопадов не отдавай, – хрипло пробормотал хан Ойгор.
– Адам, я сдерживаю их натиск…
– Не отдавай… – приподнявшись, повторил Ойгор и, недосказав, погрузился в забытьё.
Хана словно кто-то сдерживал, не давая полностью высказаться. Его глаза затуманились, тело расслабилось и он снова откинулся на подушки. С каждым днём снадобья шаманки всё меньше и меньше помогали ему, он увядал и всё чаще терял рассудок.
Сын хана внимательно посмотрел на Адаану, та молча сидела в стороне и наблюдала за Ойгором.
– И в свет, и во тьму я причину недуга ищу, – поймав на себе взгляд Амаду, сказала шаманка, – но ни люди, ни духи помочь мне не могут. Нет нити, ведущей к ответу.
Почти каждый день и каждую ночь Адаана камлала. Шаманка чувствовала себя виноватой в том, что не смогла уберечь хана Ойгора от проклятия.
На глаза Чалын навернулись горькие слёзы. Она сильно любила отца и даже не могла себе представить, что однажды он покинет её навсегда. Девочка верила в его силы и постоянно думала о непременном выздоровлении. Однако слова Адааны разрушали эту надежду.
– Амаду, я должна спасти адама. В путь мне нужно отправляться, – сказала Чалын.
– Шаманы в поисках бессильны, где будешь ты искать ответ? – возразил Амаду.
– Не знаю, но я найду.
– Бессмысленно идти туда, куда сама не знаешь. Уж лучше оставайся здесь. Ты – луч надежды в темноте странствий адама. Как только видит он тебя, ему становится легче.
– Нет, Амаду, теперь он редко меня замечает.
– Повсюду рыщет враг. Замыслы его тебе не предугадать, а знатной добыче он несомненно обрадуется.
– Я воинов с собой возьму.
Пылкий спор разбудил Рыса-Мурлыса. Приподнявшись, он внимательно наблюдал то за Амаду, то за Чалын. Стараясь доказать свою правоту, брат и сестра приводили разные доводы, однако к общему мнению они так и не пришли.
– Нет, об этом говорить я больше не хочу, – рассердился, наконец, Амаду, – ты остаёшься в Яраш-Дьер. Так сказал я, того же пожелал бы и адам.
Жгучая слеза прокатилась по щеке девочки. Она с трепетом обняла отца и сильно прижалась к его груди. Слёзы пропитали рубаху хана, обожгли его тело, и он очнулся. Ойгор глубоко вздохнул и посмотрел на Чалын. Девочка не отпускала отца. Хан нашёл в себе силы и трясущейся рукой нежно прикоснулся к волосам дочери. Он почувствовал всю теплоту и нежность, что исходили от неё. Его глаза вдруг потеплели на мгновение, из них просочилась скупая слеза, и он опять впал в забытьё.
С тех пор мысли о предстоящем путешествии не покидали Чалын. Ослушавшись брата, она твёрдо решила отправиться в путь, сама не зная, куда он лежит, для решения самой трудной загадки в её жизни – на поиски ответа, который помог бы избавить её отца от проклятия. Пока Амаду не было дома, девочка тайком готовилась к путешествию. О своих смелых намерениях она не рассказывала никому. Единственными, кого она посвятила в свои планы, были верные и надёжные друзья: Ак-Боро и Рыс-Мурлыс. Когда всё было готово, отважная троица решила выждать подходящий момент и затемно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, отправиться в путь.
И вот наступила та самая долгожданная ночь, когда Амаду снова не ночевал дома. Со своими доблестными воинами он пытался предугадать коварные замыслы врага и строил новые планы по поимке злого хана Боджинга. Обычно они засиживались до самого утра.
Поздно вечером Чалын ворочалась на тюфяке, притворяясь, что не может уснуть. Всё это время она непрестанно наблюдала за сидящей у очага Чачак. Конечно, та не стала бы для неё преградой, оттого что попросту не имела права перечить дочери хана. Однако хранительница очага могла стать свидетельницей побега и сообщить об этом Амаду, а тот непременно поймал бы незадачливую беглянку. Чалын всё продумала наперёд, и перед тем как лечь спать, она разбавила отваром из успокаивающих трав заваренный в котелке ароматный напиток. Каждую ночь женщина пила его для того, чтобы взбодриться, но на этот раз всё вышло иначе. К полуночи её веки потяжелели, ветка хвороста то и дело выпадала из рук, она покачивала головой, отгоняя сон.
Чалын встала и подошла к женщине в тот самый момент, когда та совсем задремала.
– Вы ложитесь, отдохните немного, а я за очагом присмотрю.
Чачак вздрогнула и посмотрела на Чалын сонными глазами.
– Нет, нет, – замотала головой хранительница.
– Мне всё равно не спится. Ложитесь, – настойчиво продолжала девочка.
Внезапная сонливость совсем одолела женщину. Без лишних уговоров она согласилась на столь заманчивое предложение Чалын и со словами благодарности тут же устроилась на тёплой медвежьей шкуре.
Убедившись, что Чачак спит, Чалын очень тихо подошла к растянувшемуся у очага рысёнку. Тот лежал на спине, тихо посапывал и подёргивал во сне лапами.
– Рыс, вставай, – расталкивая зверька, прошептала Чалын.
– Р-р-р! – недовольно прорычал тот в ответ.
Ему снился очень приятный сон, и он совсем не хотел просыпаться.
– Рыс-Мурлыс, пора! – более настойчиво произнесла девочка.
– Сейчас, сейчас, – не открывая глаз, пробубнил рысёнок, сладко зевнул, перевернулся на бок и свернулся клубком.
Недолго думая, Чалын подошла к своему тюфяку и стащила его на пол. Перед ней показалась большая, обшитая кожей прямоугольная крышка деревянного резного ящика. Сам ящик предназначался для хранения вещей Чалын, а также служил ей кроватью. Перебрав одежду, она нашла приготовленный в дорогу аркыт – кожаный сосуд, и направилась к Рысу-Мурлысу. Приблизившись к зверьку, Чалын раскупорила аркыт и капнула пару капель холодной воды ему на нос. В недоумении рысёнок подскочил на ноги, заметался и, выпучив глаза, спросонья завопил:
– Что случилось? Потоп?
– Ч-щ-щ! – прикоснувшись пальцем к губам, произнесла Чалын. – Арчимак[49]49
Арчимак – переносная сумка-вьюк.
[Закрыть] доставай, пора отправляться.
– Какой…? Ах да! – опомнился Рыс-Мурлыс.
Он подошёл к другому ящику, расположенному ближе к выходу. Открыв его, среди мешков с продовольствием отыскал кожаную сумку-вьюк. Она была до отказа набита съестными припасами, которые украдкой собирал он сам. Задней лапой Рыс-Мурлыс упёрся в ящик, двумя передними потянул арчимак на себя. Тяжёлая сумка не поддавалась. Рысёнок пыжился, кряхтел, но прока от этого было мало.
– Давай помогу, – прошептала Чалын.
Она уже закинула за плечо лук, колчан со стрелами и надела свой боевой пояс с кованным под её руку мечом, небольшим чеканом и бронзовым кинжалом с позолоченной ручкой. Вместе они быстро вытащили арчимак и волоком потащили к выходу.
– Х-х-х! А-а-а! – послышался сзади протяжный звук с причмокиванием.
Беглецы замерли.
– Ну, ну! – продолжил женский голос.
«Неужели проснулась?» – испугалась Чалын.
Девочка и рысёнок медленно оглянулись и сразу же успокоились. Оказалось, что женщина всего лишь разговаривала во сне.
– Она теперь до утра не проснётся, – прошептала Чалын.
– Её даже бубен Адааны не разбудит, – тихо рассмеявшись, добавил Рыс-Мурлыс.
Они приоткрыли завесу эжика и вышли из жилища. У высокой коновязи возле аила их уже встречал Ак-Боро.
– Ну что, тихо? – спросил он.
– Да, всё спокойно. Помоги закинуть, – указав на тяжёлую сумку, попросил Рыс-Мурлыс.
Ак-Боро наклонил голову, вцепился зубами в арчимак и закинул его себе на спину.
– Что ты там понабрал? – ощутив тяжесть ноши, спросил конь.
– Дорога дальняя, кушать что-то надо. Вот ты, например, пощипал травку – и доволен, а мы такую гадость не едим, нам что-нибудь вкусное надо: кан, курут, каймак[50]50
Кан – кровяная колбаса, курут – кислый сыр, каймак – сметана.
[Закрыть]… – с наслаждением перечислял рысёнок, закрепляя вьюк ремнями.
– Гадость?! Тоже мне сказал! – возмутился Ак-Боро. – Да лучше сочной луговой травы ничего на свете нет. А нежный аромат, а вкус, а соки?! Ты когда-нибудь пил с неё росу?
– Ак-Боро, ты в еде ничего не понимаешь, трава годится только для того, чтобы здоровье поправить.
Пока Ак-Боро с Рысом-Мурлысом спорили о своих предпочтениях, Чалын вернулась в аил. Подложила в очаг веток потолще и подошла к отцу. Хан Ойгор крепко спал на двойном тюфяке.
– Адам, я очень скоро вернусь, – прикоснувшись к его руке, прошептала Чалын.
Она поправила на нём дьюркан и поспешила вернуться к друзьям.
Ак-Боро преклонил перед девочкой колено, и она ловко вскочила в седло. Следом на коня запрыгнул рысёнок и уселся у самой гривы, прямо перед Чалын. Она тронула поводья и отважная троица украдкой двинулась по дороге, начиная дальний путь.
Под копытами хрустел талый снег, чавкала слякоть, хлюпали похожие на кисель лужи. На обочинах журчали ручьи, в воздухе веял тёплый беззаботный ветер, курились уснувшие аилы. Лунной ночью беглецы покидали Яраш-Дьер и даже не догадывались, каким интересным, а вместе с тем и трудным будет их путешествие, полное тайн, опасностей и приключений.
Чалын до сих пор не представляла, куда лежит их путь, и поэтому без капли сомнения первым делом решила заехать к Адаане. Лишь только она в этот поздний час могла помочь советом.
Шаманка предчувствовала появление девочки этой ночью и поэтому не ложилась спать.
– Эзень, – войдя в аил, поприветствовала Адаану Чалын.
– Эзень, эзень, – ответила шаманка. – Я знала, что ты придёшь.
Чалын прошла к очагу и села напротив Адааны.
– По зову сердца своего отправилась ты в путь. Байана[51]51
Байана – священное, почитаемое в роду животное или птица.
[Закрыть] ты послушала, и он ко мне тебя направил. Байана своего не каждый слышит, не всякий понимает, иной и вовсе ему не доверяет.
Адаана встала и подошла к серому, сплетённому из прутьев ящику, на котором лежал небольшой, с виду самый обыкновенный округлый камень. Но, несмотря на всю свою простоту, камень служил надёжнее любого замка, поднять его могла лишь Адаана. Для всех других людей он был попросту неподъёмен. Шаманка с лёгкостью убрала его, приподняла крышку и достала из ящика длинное чёрное перо ворона.
– Возьми, – сказала она, протянув его девочке.
– Быйан болзын, – поблагодарила Чалын, приняв необыкновенный подарок.
– Подкинь перо, и пусть его острие укажет тебе дорогу.
Изумлённая Чалын бережно крутила в руках бесценный подарок шаманки, не сводя с него глаз. Ей казалось, что с таким необыкновенным проводником она теперь без труда разгадает тайну проклятия и вернёт отцу его прежнюю силу.
– Возьми и мой амулет. Он мне расскажет, когда ты будешь в мире духов, а если будет слишком худо, позови меня и я на помощь приду.
Адаана сняла с себя пожелтевший от времени амулет и протянула его Чалын. Изготовленный из копыта марала оберег висел на кожаном ремешке. На нём был изображён благородный олень, взмывающий в небо, и три огненных шара вокруг него.
– В мире духов? – удивилась девочка. – Но как? Как туда я попаду?
– Да, ты не кам, и камлать не умеешь, но всё же амулет может тебе пригодиться. Порой мы сами не знаем и даже не догадываемся о том, что ждёт нас на жизненном пути. За каждым шагом – новый шаг, за поворотом – новая дорога. Слушай байана, – шёпотом, как-то загадочно произнесла шаманка, – он не обманет.
Девочка даже подумала, что Адаана знала больше, чем говорила, но почему-то отмалчивалась. Со словами благодарности Чалын надела оберег.
– И помни, Чалын. Как бы ни было трудно тебе, в каком бы месте ты ни оказалась, никогда не унывай. Верь в себя, в свои силы, и всё получится.
Ночная темнота рассеивалась. Над вершинами гор уже посветлело небо. Близился рассвет. С каждой минутой в голову Чалын всё чаще закрадывались навязчивые мысли о том, что хранительница очага вот-вот проснётся и, не обнаружив её, наделает много шума. И потому, получив мудрое напутствие, девочка решила поскорее покинуть жилище шаманки. В сопровождении Адааны она вышла из аила и села на коня.
– Во тьме тебе просвета, в слабости – силы, в незнании – прозрения, – дала в дорогу благословение шаманка.
– Но! – выкрикнула Чалын, и белогривый жеребец помчал её в неведомую даль.
Спустя некоторое время тревожные мысли стали отступать. Взгляд наездницы устремился вдаль на бескрайние просторы просыпающихся Уралтайских гор. Сквозь тёмные макушки стройных сосен пробивались первые лучи восходящего солнца. В заснеженных логах стелился туман, на небе угасали звёзды. Она ехала по широкой высокогорной долине и её снова посетила тревога: «Узнав о моем исчезновении, Амаду первым делом направится именно к Адаане». Но Чалын даже и не догадывалась о том, что все её предположения уже обратились в явь.
Когда в очаге родного жилища Чалын прогорели все ветки и в аил прокралась предрассветная свежесть, Чачак проснулась. Вокруг было темно и холодно. Не обнаружив в аиле девочки, женщина очень сильно испугалась. Ей было невдомёк, что Чалын отправилась в дальний путь по своей воле. Хранительница тут же подложила в очаг хвороста, раздула огонь и бросилась звать на помощь Кыркижи.
Небольшой аил богатыря стоял неподалёку от аила хана Ойгора. Узнав тревожную новость, человек-гора кинулся известить Амаду об исчезновении Чалын. Он вбежал в шестиугольный аил, в тот самый, где находился сын хана и, даже не отдышавшись, объявил о пропаже Чалын.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
