Текст книги "Дело чести или «Звезда Бенгалии»"

Глава 9

Оставшись в коридоре, я некоторое время пытался понять, что так привлекает моё внимание в фотографии, но ответ не приходил в голову, и через пять минут думать об этом стало невыносимо. Я переключил свои мысли на другое. Если Кромову не удастся ничего добиться от поручика, нам придётся подступиться к делу с другого конца. Но с какого? Что ещё можно предпринять? Мысль найти Брюсова и поговорить с ним была мною отвергнута. За сегодняшний день он уже безмерно надоел мне своим высокомерием, и слушать его очередные выступления о правилах приличия и этикета мне совершенно не хотелось. Что можно сделать ещё? Я осмотрелся. Бехтерев убежал из залы именно по этому коридору. Дверь в залу была метрах в десяти от меня. Так. Он вбежал в коридор из залы и, как сказала Дарья, чуть не сбив её с ног, бросился дальше. Дарья! Я совсем забыл про неё. Вот с ней-то как раз имеет смысл поговорить. Она последняя, кто видела алмаз в руках у Бехтерева, она может рассказать, как далеко тот пробежал по коридору прежде, чем она вошла в залу. Надо спросить и про окно, которое мы нашли открытым. Успел ли Бехтерев добежать до этого окна до того, как она ушла из коридора или нет? В общем, Дарья могла ответить на множество вопросов и прояснить ситуацию. Странно, что никто из нас до сих пор не догадался её расспросить. Я двинулся на поиски и нашёл Дарью на кухне, где она занималась мытьём посуды.

– Добрый вечер, господин Важин! – произнесла она, когда я вошёл.

– Здравствуйте, Дарья. Хотя мы сегодня уже и виделись, но кажется, что с того момента пролетели целые сутки.

– Ох, и не говорите, сударь. Столько событий, прямо голова идёт кругом. Эта чудовищная кража, беготня по дому, кошмар!

– У меня к вам есть несколько вопросов.

– Это по поводу расследования, что ведёт тот господин, которого вы привели?

– А откуда вы знаете про это? Насколько я помню, когда мы пришли, нас никто не видел, кроме Брюсова.

– Ну, это же не тайна. Яков Иванович сказал, что этот суетливый инженер привел какого-то хлыща по имени Кромов, который делает вид, что распутает это дело. Это его подлинные слова, сударь.

Я подумал, что Брюсов отнюдь не является неприступной твердыней и хранителем фамильных секретов, каким он кажется внешне.

– Да, вы правы. Я хочу вам задать несколько вопросов в связи с расследованием, которое мы ведём с господином Кромовым. Вы можете нам сильно помочь в этом деле.

– Я? – Дарья вытерла руки и одернула передник. – Спрашивайте.

– Вспомните тот момент, когда вы столкнулись с Бехтеревым в коридоре после того, как он схватил алмаз. Вспомните и тщательно опишите все его действия. В каком месте коридора были вы; как далеко пробежал он по коридору, прежде чем вы вошли в зал; не забегал ли он в какие-либо комнаты; не открывал ли окон. Вспомните всё, Даша, это очень важно, малейшая деталь может навести нас на верный след.

– Но я всё уже рассказала господину Дормидонтову.

– Дормидонтову? Когда?

– Когда вы ушли. Господин Дормидонтов подошёл ко мне, когда я с Дуняшей убирала в зале посуду, и спросил, что я видела в коридоре. Я ему все рассказала.

– Вот как. Расскажите мне ещё раз, но не торопитесь, описывайте все тщательно, до малейших подробностей.

– Хорошо, – Дарья нахмурила брови, задумалась, и, словно гимназистка, отвечающая выученный урок, начала свой рассказ, чётко и размерено выговаривая каждое слово.

– Яков Иванович попросил меня принести сигары из кабинета князя. Он сказал, что тот хочет угостить господ офицеров великолепными сигарами, которые ему привезли из Америки. Кабинет всегда заперт на ключ, но Яков Иванович сказал, что не может отлучиться из залы, поэтому он дал ключ мне. Он доверяет мне. Я зашла в кабинет. Дверь за собой я закрыла на ключ. Яков Иванович настаивает, чтобы дверь в кабинет всегда была закрыта на ключ, даже когда там просто проводится уборка. Сначала я осмотрела стол, но сигар там не оказалось.

Потом подошла к бюро. На нём стояло несколько коробок с сигарами. Я совершенно не разбираюсь в этом деле, и, конечно, не могла определить, какие из них из Америки. В одной коробке были огромные толстые коричневые сигары, в другой – чёрные и потоньше, в третьей – совсем тонкие с золотистым ободком. Я решила вернуться и спросить. Но перед этим я поставила все коробки так же, как они и стояли до того, как я их трогала. Потом я пошла обратно к двери. Ключ я все время держала в руке.

– Дарья! Неважно, что вы делали в кабинете. Расскажите, что было в коридоре, когда вы столкнулись с Бехтеревым.

– Понятно. Он выбежал из залы, когда я только-только захлопнула за собой дверь кабинета.

– Так. Рассказывайте, что было дальше?

– Мне показалось: он бежит прямо на меня! Я жутко перепугалась, толкнула дверь кабинета, прыгнула внутрь и заперла дверь на ключ. Через какое-то время я выглянула, коридор был пуст, я вошла в залу, а остальное вы знаете.

– И что, это всё?

– Да, всё.

– Немного толку от вашего рассказа.

– То же самое сказал мне и господин Дормидонтов.

– А сколько времени вы просидели в кабинете прежде, чем выглянуть в коридор?

– Да я была в ужасе, я вся оцепенела от страха, и вы хотите, чтобы в таком состоянии я обратила внимание на время! Это выше человеческих возможностей, милостивый государь.

– Ну, примерно. Полминуты?

– Наверно.

– Или минуты две?

– Может быть и так.

– Ну что ж, спасибо и на том.

Я вернулся обратно в коридор. Первая попытка взяться за дело с другой стороны окончилась неудачей, но унывать не стоило. В одном Дарья была права. Требовать от перепуганной девушки точного определения времени бессмысленно. Этим требовалось заняться самому. Я решил провести эксперимент и проверить, сколько времени у Бехтерева могло уйти на то или иное действие.

Я достал свои карманные часы с секундной стрелкой, проверил, все ли щеколды закрыты на том окне, в которое, предположительно, выкинули алмаз, и встал спиной к двери, ведущей в залу. Сначала я добежал до восьмого по счёту окна, открыл его, выглянул и сделал движение, будто бы бросаю что-то на улицу. На это ушло тридцать секунд. Я закрыл окно и повторил свой эксперимент, но на сей раз я добежал до конца коридора, спустился вниз по лестнице и спрятался в пространстве между входными дверьми, где мы и настигли беглеца. Это заняло чуть более минуты. Теперь весь вопрос был в том, сколько времени прошло между тем, как Бехтерев скрылся за дверью, и тем, как мы бросились за ним в погоню. Олсуфьев говорил о паре минут. Я попытался вспомнить, что происходило в зале после исчезновения Бехтерева. Сначала все недоуменно молчали, потом, то ли ойкнула, толи хихикнула Дуняша, князь стал задавать какие-то вопросы мне, Брюсову, Ипполиту, мы что-то отвечали, вошла Дарья, мы побежали к коридору. Сколько это заняло времени? Разговоры длились не более тридцати-сорока секунд, а сколько времени мы стояли, как вкопанные, после кражи алмаза? По моему мнению, с полминуты, не больше. Всего получалось минута или минута и десять секунд. Значит, у Бехтерева вполне хватало времени на то, чтобы открыть окно и спрятаться за дверьми.

Открылась дверь из залы, в коридор вошёл Гриневский.

– А, Важин, вы уже здесь?

– Да. Скажите, Гриневский, как вы считаете, сколько прошло времени от кражи алмаза до того, как мы бросились за Бехтеревым?

– Та-а-а-к. Князь спросил о чем-то Брюсова, что-то сказали вы, вошла служанка, и мы побежали к двери, значит, около полуминуты.

– Полминуты?!

– Не больше. А зачем это вам?

– После того, как вы ушли, я уговорил князя привлечь к расследованию моего знакомого чиновника из департамента полиции. Он сейчас разговаривает с поручиком, а я пытаюсь определить, что тот мог успеть сделать до того, как мы очутились в коридоре. А как ваши дела?

Гриневский похлопал по свёртку, который держал в руке.

– Порядок. Принес, сколько обещал. Я пойду, отдам деньги.

– Так вы считаете, что не более полуминуты?

– Это совершенно точно, – Гриневский постучал в дверь и зашёл в кабинет.

Слова Гриневского полностью сбивали мои расчёты. Если он прав, то у Бехтерева явно не было времени открыть окно и убежать из коридора вниз. Я ещё раз повторил свои действия, но на сей раз засёк время, когда добежал до лестницы, ведущей вниз, результат – сорок секунд. Если Гриневский прав, то мы должны были увидеть Бехтерева, когда вбежали в коридор, но мы его не видели, значит, либо Гриневский ошибается, либо Бехтерев не открывал окна и не кидал в него алмаз. Я ещё раз пробежал по коридору, чтобы уточнить время, тут снова открылась дверь из зала, и появился Уваров.

– Приветствую, Важин. Что это вы тут бегаете с часами?

– Пытаюсь решить уравнение с одним миллионом неизвестных. Скажите мне, только сразу, не задумываясь, сколько прошло времени между кражей алмаза и тем, когда мы бросились в погоню?

– Не задумываясь не могу. Извините, но всегда привык думать прежде, чем говорить. Т-а-а-к. Три-четыре минуты, не меньше.

– Да вы что?!

– Ну, конечно. Сначала все сидели и не понимали, что произошло. Я и Гриневский осмотрели залу, думали, сейчас будет какой-то розыгрыш, я ещё что-то тихо сказал Дормидонтову. Я у него спросил, что это за представление, или что-то в этом роде. Брюсов успел глянуть на лестницу и вернуться обратно, значит, пауза длилась минуты две. Потом чихнула эта малышка в передничке, и князь принялся за расспросы. Спрашивал что-то у вас, у дворецкого, у секретаря, и только потом вошла вторая служанка. Князь опять что-то спросил у неё, она сказала, что Бехтерев убежал с алмазом, тогда мы бросились в погоню. Минуты три прошло, точно. Вообще-то, мы все тогда проявили изрядную нерасторопность. А зачем вам это нужно?

Я объяснил.

– Так, господин Кромов здесь? Отлично, очень рад! Может быть, ему удастся разобраться в этой истории, а то, признаться, чем больше я думаю о нашем плане, тем менее осуществимым он мне представляется. Но, что бы там ни было, я сделаю всё от меня зависящее.

– Удалось собрать деньги?

Уваров хлопнул себя по карману брюк.

– Даже на сто рублей больше, чем я обещал. Так что с этим всё в порядке. Удачи вам и господину Кромову, я пойду к князю.

Уваров скрылся за дверью кабинета. Теперь в задаче, что я пытался решить, установился полный сумбур. Если прав Уваров с определением промежутка времени, то Бехтерев мог, не торопясь, пробежать несколько раз по коридору, открыть окно, заглянуть в комнаты и спрятаться за дверью. Я решил больше не ломать себе голову и дожидаться Кромова с надеждой, что он достигнет более плодотворных результатов, чем я. Мне пришлось прождать ещё около десяти минут, наконец, Кромов открыл дверь и вышел в коридор. Он тяжело выдохнул, как будто ворочал мешки с песком, и облокотился на подоконник.

– Удалось? – спросил я.

– Возможно, Важин, возможно. Могу сказать, что пресса в наш век – это великая сила. Люди сомневаются в сказанном, но верят напечатанному. Пока Бехтерев не сказал мне всего, по большому счёту, он ещё ничего мне не сказал. Но я считаю, что главное достигнуто. Это был нелёгкий разговор. В этом человеке просто буря разноречивых страстей. Сначала он молчал, потом, когда я рассказал о помолвке, стал кричать на меня, называя шпионом князя и прочее. И тогда я пустил в бой свой главный резерв. Я показал одну газету, потом вторую, потом третью. Он читал, недоверчиво хмыкал, осматривал газеты с первой до последней страницы, и, наконец, до него стала доходить правда. И я готов поспорить на что угодно, Важин, он не знал о помолвке! Невозможно так сыграть удивление, недоверие и, наконец, отчаяние, когда он начал понимать, что я не пытаюсь его обмануть. Я сидел в метре от него и внимательно наблюдал за его реакцией, и я вам говорю совершенно ответственно – ни тени фальши, ни тени наигранности. Эта новость, как я и предполагал, стала для Бехтерева как гром среди ясного неба.

– Ну и каков результат? Что он вам рассказал?

– Пока ничего. Я спросил, готов ли он теперь рассказать о том, что совершил. Он попросил на несколько минут оставить его, чтобы собраться с мыслями.

– Думаете, он всё выложит?

– Думаю, да. А вы вспомнили?

– Что?

– То, что тревожит вас в связи с фотографиями в газете.

– О господи, я об этом совсем забыл. Я пытался с часами в руках установить, что мог успеть сделать Бехтерев, пока мы не открыли дверь, и ещё я расспросил Дашу, вы помните, она столкнулась с ним в коридоре, чтобы узнать, что она видела.

– Отлично! Что же вы выяснили?

– Ничего. Так как разнятся показания в главном, через сколько мы побежали за Бехтеревым, то получается, что у него либо вообще не было времени ни на что, и он должен был прямиком бежать к двери и прятаться, либо он мог чувствовать себя вполне вольготно. Гриневский говорит, что мы побежали через полминуты, Уваров – через три-четыре, моё же время где-то посередине.

– А Дарья?

– Она выходила из кабинета, увидев Бехтерева, со страху дала задний ход, закрылась и просидела там какое-то время, определить которое для неё выше человеческих возможностей. Ей, видите ли, показалось, что Бехтерев бежит прямо на неё. Потом открыла дверь, пересекла коридор и вошла в залу.

– Что ж, – Кромов развёл руками, – тогда вернёмся к нашему арестанту. Поручик по-прежнему остаётся нашей единственной надеждой на успех.

Глава 10

Мы вошли в комнату. В углу на стуле сидел Захар, строго выполняющий приказ своего хозяина. Поручик сидел на небольшом диване у стены перед низким столиком, на котором лежали купленные Кромовым газеты. С того часа, когда я его видел, Бехтерев сильно изменился. Ещё три часа назад он был полным сил и ярости человеком, который с презрением и ненавистью смотрел на окружающих, сейчас же он был совершенно разбит. Он сидел, согнув спину, лоб был покрыт каплями пота, и, казалось, не мог отвести взгляд от фотографии в газете на столе перед ним. Мы взяли стулья и сели рядом.

– Ну как? – спросил Кромов, – вы подумали?

Бехтерев поднял на нас глаза. При взгляде на меня он сощурился, будто пытаясь что-то вспомнить.

– А, Важин, – голос у поручика заметно ослаб, – мы, кажется, сегодня с вами уже виделись?

– Да, виделись. Но разговор у нас не получился.

– Возможно. Я готов ответить на ваши вопросы господа, а вы уж действуйте, как сочтёте нужным. Что вы хотите знать?

– Скажите, – начал Кромов, – я так понимаю, что после разрыва с Марией Вышатовой вы считали виновником этого её отца?

– Да. Она как-то намекнула мне, что он считает меня не слишком блестящей партией для своей дочери.

– А что дальше?

– Дальше? А дальше она со мной практически перестала видеться. В их дом меня не приглашали. Мне доводилось бывать только на официальных мероприятиях фонда, но Марии там не было. Позвольте мне не рассказывать, как я постепенно скатился до образа жизни забулдыги, в этом мало для меня приятного.

А примерно неделю назад, в кабаке, ко мне за стол подсел один малый и спросил, не я ли поручик Московского гренадёрского полка Григорий Бехтерев. Я сказал, что да. Тогда он дал мне письмо и сказал, что оно от дочери князя Вышатова. Я схватил письмо и стал читать.

– А письмо было написано её подчерком?

– Этого я не мог знать. Она никогда не посылала мне писем. В двух словах в письме было сказано, что она решила порвать со своим тираном-отцом и связать свою судьбу со мной, и спрашивала, на что я готов ради этого. Ответ просила передать с тем же посланником. Я схватил лист бумаги и написал только одну фразу – на всё!

– А кто был этот посланник княжны Вышатовой?

– Он сказал, что он друг одного работника из Набережного дворца, и назвал имя парня, который, насколько я знаю, работает помощником садовника.

– А как он объяснил, что письмо вам передаёт он, а, к примеру, не горничная или сам его друг, который работает у князя?

– Как объяснил мне этот человек, он потом сказал, что зовут его Филипп, а друзья зовут его Филя, так вот, Филипп сказал мне, что к его другу обратилась личная горничная княжны. Сказала, что он, видимо, ловкий парень и не сможет ли он изыскать способ тайно передать письмо одному человеку. Тот согласился и, зная, что Филипп человек бывалый, попросил его помочь.

– М-да. А как этот Филя нашёл вас? Горничная сказала название трактира, где вас искать?

– Должен признаться, что такой вопрос вообще не пришел мне в голову.

– Понятно. Что было дальше?

– Я спросил, когда он сможет передать ответ. Филя предложил встретиться через день в этом же заведении. Я согласился. Потом я предложил угостить его ужином. Признаться, этот человек казался мне вестником счастья и надежды, и мне хотелось хоть чем-то отблагодарить его. После ужина мы расстались. Я пошёл домой, внутри у меня все клокотало, я чувствовал прилив какой-то странной, безумной энергии. Мне захотелось, не ожидая послезавтра, броситься в Набережный дворец, причём, ни закрытые двери, ни решетки на окнах не казались мне преградой. Я еле сдержался, но на следующее утро чувствовал себя совершенно разбитым. Голова была как в тумане, а усталость былая такая, как будто я пробежал с десяток вёрст. Тогда я совершенно не понял, в чем дело, и снова отправился в кабак, где обычно проводил время. Через день мы, как и договаривались, встретились с Филей. Он снова принёс мне письмо от Марии Вышатовой. Там было написано, что она безумна рада моему согласию, что всегда в меня верила и прочее и прочее. Там же она изложила такой план. По её словам, у них в доме была драгоценность, некий алмаз, который по закону принадлежал только ей. Однако, по словам Марии, её отец распоряжается им по своему усмотрению и хранит его в сейфе в каком-то банке, но через несколько дней его привезут в дом. Он будет нужен князю для каких-то финансовых операций. Она просила меня воспользоваться этим случаем, взять алмаз и передать ей. Она так и написала «взять», поясняя, что это не будет кражей, так как я только верну драгоценность ее законной владелице. С этой драгоценностью она получит полную финансовую независимость и сможет сама распоряжаться своей судьбой. Она снова просила меня ответить в письме, если я согласен. Я согласился. Прошло три-четыре дня. Мы с Филей виделись каждый вечер, и я практически вообще не появлялся дома. В следующей записке мне изложили, что я должен был делать, план был предельно прост. На балу, который даёт князь, мне следовало дождаться, когда большинство гостей разъедутся, и, если получится, незаметно взять алмаз в главной зале, а потом спрятать его в тайник…

– Постойте! – Кромов прервал рассказ. – Как это понимать, если получится?

– Вы понимаете, Мария…, – Бехтерев запнулся и обхватил голову руками, – теперь я даже не пойму, она ли вообще писала эти письма!

Он откинулся на спинку дивана и в ярости сжал кулаки.

– Если это правда, – поручик кивнул в сторону лежавших на столе газет, – значит она использовала меня, чтобы… или… или это кто-то другой… но я не могу понять, зачем?

– Я понимаю ваше состояние, но сейчас самое лучшее, если вы расскажете нам всё до конца. Имея на руках всю информацию, я уверен, мы сможем разобраться в этом деле.

– Да, вы правы. Так вот, Мария, – он снова запнулся, – давайте пока считать, что письма были написаны ей, мне так проще рассказывать.

Кромов кивнул.

– Она считала, что главное – это дождаться, чтобы осталось совсем мало народа, буквально несколько человек знакомых князю людей, а тогда уж не важно, удастся мне взять алмаз незаметно или нет. Главное, успеть спрятать его в тайник, из которого она потом сможет его забрать. Она считала, что если алмаз не найдут, её отец не будет поднимать никакого шума. Мне же следовало уйти со всеми, если никто ничего не заметит, или убежать через дверь на первом этаже. Мария обещала, что она будет открыта. Я согласился и на это. То, что меня будут считать преступником, тогда меня не волновало. Также в письме говорилось, что она на несколько дней вынуждена уехать вместе с матерью в гости к родственникам, так что связь мы по прежнему будем держать через Филиппа, а тайник такой надёжный, что алмаз всё равно не найдут, тем более никто не будет знать об её участии в этом деле. Последние пару дней я вообще почти не покидал кабака, или, скорее, даже притона, где мы встречались с Филей. Он почти всё время был со мной. И после каждой попойки одно и то же. То меня охватывала бешеная ярость, хотелось все ломать и крушить, а потом жуткая слабость, так что последние пару дней я уже не очень отдавал себе отчета в происходящем.

И вот сегодня днём Филя явился ко мне в кабак и принёс новую записку. В ней говорилось, что всё в порядке, алмаз в Набережном дворце, и Мария надеется, что я её не подведу. Филя предложил мне выпить и сказал, что сейчас у князя как раз начался бал, на котором демонстрируется алмаз. Я вскочил и бросился сюда. Я помню, Филя стал мне что-то кричать вдогонку, по-моему, даже побежал за мной. Наверное, хотел, чтобы я с ним ещё посидел, но мне было не до того, я мчался во дворец. Я бежал как одержимый, многие прохожие шарахались от меня в страхе, но я перед собой видел только одну цель – алмаз. Что было потом, вы, господа, наверное, знаете лучше меня. Я, признаться, не все помню из того, что произошло в доме. По-моему, я сцепился с каким-то малым и здорово его помял. Но, – говоря это, Бехтерев грустно улыбнулся, – то, что я выполнил задание, помню хорошо. Правда, теперь, узнав о помолвке, я совершенно не понимаю, зачем всё это было нужно.

– Скажите Бехтерев, – произнёс Кромов, – за неделю, что с вами встречался этот человек, у вас не вызвала не малейшего сомнения его, довольно-таки неправдоподобная история?

– Тогда – нет. Сейчас у меня такое впечатление, что всё это время мой разум как будто не принадлежал мне, я действовал как под гипнозом.

– Что скажете, Важин? – спросил Кромов.

– Думаю тут всё очевидно. Этот Филя – Филипп, или кто он там есть на самом деле, подливал ему какое-то одурманивающее зелье. Жажда деятельности, а потом полный упадок сил – характерные признаки. Я насмотрелся такого в командировке в Туркестане. В тамошних заведениях такие, с позволения сказать, угощения подают как у нас вино.

– А что вы собирались делать потом, Бехтерев?

– Когда потом?

– После, уж не обижайтесь, но назовём вещи своими именами, кражи? Что сообщала об этом княжна Вышатова? Как вы должны были встретиться?

Бехтерев растерянно поглядел на Кромова и пожал плечами.

– То есть вы об этом даже и не думали?

– Нет.

– Надо сказать, что вам преподнесли не слишком изящно приготовленную историю. Рассказывайте дальше.

– Я вам всё рассказал. Единственное, я не смог сдержать в тайне участие, в смысле предполагаемое участие, княжны и сказал об этом её отцу, когда мы остались наедине.

– А алмаз?

– Я положил его в тайник.

– То есть вы не открывали окно в коридоре и не выкидывали алмаз наружу?

Бехтерев нахмурил лоб и потёр его рукой.

– Нет. Я не помню, чтобы я открывал окно. Я быстро положил алмаз в тайник и побежал к двери на улицу, но она оказалась закрытой. Я спрятался между створок, а потом меня нашли… Вы, по-моему, там были, Важин.

– То есть вы хотите сказать, – спросил я, – что алмаз до сих пор в доме?

– Да. Я положил его в тайное отделение в шкатулке в комнате княжны Вышатовой. Она сообщила мне, что, кроме неё, об этом никто не знает, и уверяла, что алмаз там никто не найдёт. Так оно и вышло.

Я радостно посмотрел на Кромова.

– Тогда остаётся только пойти и взять его оттуда!

Кромов поднялся со стула.

– Ну что ж. Если это так… Вы готовы показать тайник?

Бехтерев кивнул головой.

– Важин, не сочтите за труд сходить за князем и пригласить его к нам. Будет лучше, если мы все вместе осмотрим тайник.

Я вскочил и бросился в соседнюю комнату. Князь Вышатов вместе с Уваровым и Гриневским сидели за столом и пересчитывали деньги и чеки.

– Ваше превосходительство! У меня для вас великолепное известие!

– Что случилось? Говорите, я слушаю вас.

Я вкратце изложил им, что нам удалось выведать у Бехтерева, естественно, не упомянув ни слова о том, какое место в его рассказе занимала Мария Вышатова. Если князь и вынужден был рассказать нам с Кромовым об их разговоре с поручиком, это не значит, что об этом должны знать другие.

– Боже мой, господин Важин! – воскликнул князь. – Это просто… у меня нет слов. Если всё сейчас разрешится, это будет просто великолепно!

– Это был бы самый лучший выход, – серьёзно сказал Уваров, – как я уже говорил, затея с подделкой мне всё больше и больше не нравится.

– Как ваш друг умудрился разговорить его? – спросил Гриневский.

– Неважно. Главное – результат.

– Да это лучше, чем тратить деньги не пойми на что. О, прошу вас, князь, – оговорился Гриневский, – не подумайте, что я жалею денег, одолженных вам. Просто признание Бехтерева – это лучший выход.

– Прекратите, вам не в чем передо мной оправдываться, это я должен быть вам признателен. Но, господин Важин, вы уже проверили тайник, алмаз действительно там?

– Ещё нет. Кромов хочет, чтобы мы осмотрели его все вместе, и просит вас присоединиться к нам.

– Отлично, пойдёмте, господа.

Мы вышли в коридор и прошли к соседней комнате. По дороге князь чуть задержался, и тихо сказал мне на ухо:

– Благодарю за проявленный вами такт. Мне было бы очень неприятно, если бы об обвинениях в адрес мой дочери узнал бы кто-нибудь ещё.

– Я уже говорил вам: господин Кромов тактичный человек, и на меня вы тоже можете положиться.

– Теперь я вижу, что не ошибся в вас. Вы разговорили его с помощью газет?

– Да. Три сообщения подряд – этого было вполне достаточно, чтобы привести Бехтерева в чувство.

Князь чуть пожал мне руку и вошёл в комнату. Кромов поднялся ему навстречу.

– Господин Кромов, ваш друг сообщил мне новость. Я думаю, мы должны немедленно пойти и проверить, там ли украденный алмаз.

– Совершенно верно. Прошу вас, – Пётр Михайлович повернулся к злосчастному поручику и показал рукой на дверь, – ведите.

Бехтерев, как показалось, с огромным трудом поднялся с дивана и поплёлся к двери. Захар взглянул на князя, тот кивнул ему головой в сторону его пленника, давая понять, что снимать охрану ещё рано, и громила-конюх двинулся вслед за поручиком, далее следовали Кромов, князь Вышатов, мы же с Уваровым и Гриневским замыкали шествие.

– А он здорово сдал, – заметил Гриневский.

– Действие какого-то препарата. Сначала придаёт силы, а потом полный упадок, – пояснил я.

– Он сказал, где спрятал алмаз?

– В комнате княжны Вышатовой.

– А зачем он это затеял? Не понимаю, ему не хватает денег или у него совсем крыша поехала?

– Пока это всё, Гриневский. Больше ничего вам сказать не могу.

– Ха! – корнет высокомерно хмыкнул и, опередив меня на несколько шагов, зашагал впереди.

Мы подошли к двери, ведущей в одну из комнат, принадлежащих княжне, и вошли внутрь. Видимо, это была гостиная, где хозяйка устраивала приёмы. В комнате стояли фортепиано, небольшой письменный стол, шкафы с книгами и альбомами, а также несколько стульев и кресел вокруг чайного столика. Бехтерев показал рукой на секретер, справа от входа.

– Видите шкатулку, что стоит на секретере? Тайник в ней. Чтобы его открыть, надо с усилием повернуть правую заднюю ножку по часовой стрелке.

– Вы знаете об этом тайнике? – спросил Кромов князя.

– Нет. Но я не удивлен. Моя дочь имеет экстравагантные причуды и, видимо, это одна из них.

– Интересно, – сказал Гриневский, – а вы, Бехтерев, откуда вы узнали о нём?

– Сейчас это неважно, – Князь Вышатов поспешил увести разговор от опасной темы, – господин Кромов, прошу вас, откройте тайник.

Кромов взял шкатулку и переставил её на чайный столик. Мы столпились вокруг.

– Довольно тяжёлая, – произнёс он и провёл пальцами по бокам шкатулки, украшенным позолоченными узорами, – никаких швов снаружи не видно. Попробуем открыть.

Кромов взялся за ножку шкатулки и повернул её. Тут же, сбоку, с мелодичным звуком отворилась маленькая дверца, и, видимо, под действием внутренней пружины, наружу наполовину выскочил небольшой ящичек. Кромов взялся за него, полностью вытащил наружу и выложил на стол его содержимое: пару писем, записную книжку с обложкой изящно украшенной вышивкой, и несколько жемчужин, нанизанных на нитку. Алмаза в тайнике не было.