Текст книги "Закат"

Закат
Максим Антонов

© Максим Антонов, 2024

ISBN 978-5-0062-2807-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава, которую все пропускают

Обычно мало кто читает введение от автора, но я чувствую необходимость высказаться, поэтому не проходите, пожалуйста, мимо.

С тех пор как мы сели за Тени (а самые старые наши читатели еще познакомились с нашими книгами с таким названием) прошло невероятно много лет.

Раньше меня всегда удивляло, что некоторые авторы пишут свои романы годами. В юности мы могли за одни только летние каникулы никлепать новый роман. Но со временем, с возрастом эта скорость и страсть улетучивается, ты то и дело думаешь, а надо ли оно тебе? Известным писателем ты похоже не станешь, ведь твои предыдущие книги не то что не снискали славы, более того были провальны в своем релизе, хоть на твой субъективный взгляд становились лучше.

Так вот, с самого начала нашей работы прошло больше десяти лет. Мы давно переросли своих героев, хотя на старте были одного возраста с Кристиной (Максим), при следующем перезапуске уже с Елизаром (Максим) … а время шло и шло.

Мы буксовали. Отказались от продолжения Новолуние (хотя в планах у нас были Полнолуние и Затмение от лица Елизара). Вся грандизность наших идей обнищала вместе с нами. Мы попросту сдались.

В какой-то момент мне стало сложно писать потому, что я начал чувствовать, что мой герой как-то хочет помочь своим читателям. Если героиня пытается стать лучше, пытается что-то поменять в своей жизни, недостаточно просто написать и жили они долго и счастливо. Нужно стать как можно ближе к читателю, чтобы он доверился тебе и ты смог повести его за руку вперед.

Надеюсь книга не получилась слишком перегруженной мыслями без каких-либо событий. Многие из нас уходят в книги, чтобы забыться в чужом мире и пережить приключения, но эта часть увы не богата на приключения – это моя точка в этой истории.

Хотелось бы сказать больше, но, наверное, я и без того затянул с началом. Дам теперь слово книге, у нее есть, что сказать.

Приятного прочтения, Максим.

Часть Первая. Возвращение

Кристина

Глава 1

Прошло непростительно много лет. Осень. Конец сентября. После нескольких недель дождей, когда лило так, будто все океаны планеты скопились в облаках и извергались на нас без всякой надежды на конец, выглянуло солнце. Облака рассеялись. Пришло любимое всеми бабье лето.

Признаюсь, я из тех немногих странных людей, которые любят дождливые дни, когда небо серое и недружелюбное, когда ты сидишь дома в тепле, укутавшись в теплую одежду и обязательно в теплых носках. День пролетает за просмотром какого-нибудь давно знакомого уютного кинофильма, а когда герои вдруг замирают и нависает пауза, ты слышишь, как дождь шепчет тебе свой долгий рассказ, отбивая его на окне.

При этом всем я безмерно люблю теплую осень, когда солнце отдает остатки своего тепла, когда деревья переодеваются в теплые краски, когда ты возвращаешься вечером с работы и тебе совсем не хочется заходить домой, ведь на улице так хорошо. Прохладно, но небо такое чистое, что там, откуда ушло солнце, ярко загораются первые звезды, а на западе краски заката сменяются саваном ночи. Выдыхаешь серое облачко и шмыгаешь краснеющим носом.

Я люблю осень, даже правильнее будет сказать, что обожаю ее, и именно сейчас, в эту самую пору, после меланхолии дождливых дней в городе, когда я оплакивала свою потерянную работу, я решила наконец-то вернуться туда, где не была столько лет.

Не помню, когда в последний раз я ездила этим маршрутом в деревню на автобусе. Обычно, когда я приезжала на выходные или в отпуск домой к родителям, мы ездили в деревню на машине с папой. После долгих недель разлуки он был готов отодвинуть все свои дела для того, чтобы выполнить любую мою прихоть. Поэтому я даже не имела представления, сколько стоит билет на автобус или в какое время идет рейс. К тому же, маршрута Тетюши – Иоково уже давно не существует.

Помню, когда мы еще учились в школе, а в деревню можно было доехать на автобусе, мы с Максимом часто приезжали на выходные в Иоково. Рейс был удобный: автобус отъезжал в субботу в два часа дня из Тетюш, а прибывал в деревню в три. После уроков мы бежали домой, собирали сумки, Максим приходил ко мне, и после того, как мы подкрепились чаем и печеньками, шли на вокзал.

Автобус, который отправлялся в субботу, всегда был полупустым, потому что многие люди уезжали со знакомыми, которые приезжали в город по субботам закупаться продуктами или другими необходимыми бытовыми товарами. Но в воскресенье он всегда был забит до отказа, и нередко кто-то ехал стоя или опирался на поручни. Когда на улице было тепло и сухо, кто-то сидел на полу. Благо, мне так и не удалось прокатиться таким образом, потому что бабушка всегда загоняла меня чуть ли не первой в салон, расталкивая окружающих, только чтобы я заняла место. В такие моменты мне всегда становилось страшно, не по себе. Дружные и общительные люди вдруг резко менялись в лице, когда приходило время занимать место – только бы им хватило сидячих мест.

Как бы там ни было, сейчас автобусы в Иоково больше не ходят – маршрут был сокращен. Странно конечно, что его сократили, он всегда на мой взгляд пользовался популярностью. Но в этом нет ничего удивительного, ведь деревни и села вымирают. После того как в большинстве из них закрыли школы их увядание только ускорилось. Мне иногда кажется, что наше поколение последнее заставшее золотые дни деревенских каникул.

Мне становится тоскливо, когда я узнаю, что в Иоково опустел еще один домик. Грустно, что деревни в России вымирают со страшной скоростью и спустя какие-то десять лет в некоторых из них совсем исчезнут живые люди, останутся висеть только портреты в заброшенных и заколоченных домах. Призраки. Деревенские каникулы станут чем-то из прошлого похожие на рассказы наших родителей об их трудном пути до школы. Наши дети, скорее всего, смогут себе позволить только фантазии об этом нашем золотом детстве. Деревенские каникулы лягут на одну из страниц книг о вымерших существах.

Я помню, что там даже работала библиотека, и я частенько приходила туда с бабушкой, когда была маленькой. Помнится мне, когда мы впервые пришли туда с моей старшей троюродной сестрой, меня спросили как меня зовут, когда у меня день рождения, адрес бабушки с дедушкой, хотя и без меня прекрасно знали эту информацию. Библиотекарь тогда мило улыбалась мне, вела себя со мной, как со взрослым человеком, хотя я была тогда только в третьем классе. Так вот по дороге в библиотеку сестра репетировала со мной всю информацию, которую я должна была продиктовать сама библиотекарю. Если с адресом дома бабушки у меня не было проблем, то год моего рождения совсем не хотел запоминаться. Я то и дело путала его. И когда, казалось бы, дата моего рождения отлетала от моих зубов, я все равно перепутала числа и неправильно назвала их этой милой женщине. К моему удивлению она по-доброму поправила меня, назвав правильную дату, будто не расслышала и я радостно, покраснев как рак, кивнула ей. Да, так я и хотела сказать…

Сейчас от той небольшой библиотеки, где всегда было что прочитать, ничего не осталось. Заросли сирени и все.

Старенький пазик высадил меня на полпути в селе Кильдюшево и, выстреливая синими облачками, помчался дальше по своему маршруту – остальную часть дороги мне предстоит пройти пешком.

Дорога для меня была не новой, к тому же папа сказал, что с большой долей вероятности кто-то из местных подберет меня. Признаться честно, я была бы не против пройтись пешком. Идти мне конечно немало – около полутора часов, но здесь на дороге среди еще не вспаханных, но убранных золотых полей мне так спокойно и так свободно. Что-то внутри начинает шевелиться и, видя перед собой дорогу, а вдалеке Иоково, я даже приободрилась. Мне часто приходилось оставаться наедине с собой, но я давно не была одна среди бескрайних просторов осенних полей.

Я давно перестала быть той Кристиной гуляющей по лугам в одиночестве, читающей классические романы и представляющей быт их героев. Я давно перестала быть девочкой мечтающей о первой и единственной любви, воображающей, что мир делится на белое и черное, что ее вторая половинка будет такой же, как она, что их любовь будет такой же, как в тех романах. Иногда мне не хватает того чистого и мечтающего ребенка. Иногда мне хочется, чтобы она проснулась во мне, чтобы мои глаза стали видеть красоту этого мира, хочется быть немного наивной и открытой для этого мира. Но с возрастом все растворилось. Детские розовые очки давно разбились или где-то потерялись. Я даже не помню, когда все это закончилось. Не помню уходило ли это медленно или же произошло быстро и незаметно. Мир перестал быть простым. Героизм и благородство осталось исключительно на страницах тех романов или в старых фильмах. Возвышенное и чистое стало чем-то чужим и незнакомым, стало ассоциироваться с инфантильностью и легкомысленностью, а то же героическое с глупостью и незрелостью.

Если одиночество в детстве превращалось в открытие новых магических миров, открывало новые двери и знания, то в зрелом возрасте стало обыденностью. Никакие магические двери уже не открывались, фантазия не рисовала в небесах драконов, а животные не говорили с тобой на твоем языке. Одиночество сейчас это сериал, какие-то фоновые ролики в ютюбе, приготовление еды после работы, домашние дела.

В начале этого лета я решила перечитать «Сумерки». Помню, как они мне нравились, когда я училась в школе, как мне нравились непростые отношения Беллы и Эдварда. Эдвард защищал Беллу, приходил к ней по ночам, как его тянуло к ней, но он отталкивал эти чувства. Но когда я снова села за эту книгу, я поразилась, как нездорово ведут себя герои. Сейчас эти отношения мне сложно назвать здоровыми и романтичными. Если бы кто-то ко мне приходил по ночам и смотрел, как я сплю, я сошла бы с ума. Привет мания преследования и еще огромный список психологических расстройств. А уж любовный треугольник… врагу бы такого не пожелала. Приходилось мне как-то с ним сталкиваться, так вот ничего интересного и красивого в этом нет. Мозговыносящая история.

С возрастом взгляды меняются и это нормально. И все же, как бы странно это ни было, мне иногда не хватает того легкого и доброго ребенка.

Когда я прошла деревню Жуково, передо мной остановилась старенькая проржавевшая насквозь «Нива». Водитель открыл дверь и поинтересовался не в Иоково ли я иду. Машину я узнала, то была та самая красная «Нива» наших родственников, которые жили ниже. Не помню, как звали их, но помню, что старичок был ветеринаром и мои старики часто к ним наведывались по праздникам. Они еще держали столько живности, что меня не могли оторвать от нее и загнать домой за стол. Но за рулем был другой мужчина. На вид ему было около пятидесяти.

В любой другой момент, если бы передо мной остановилась машина и водитель предложил бы мне проехать с ним, я бы отказалась, а про себя заметила бы, что так обычно и начинаются все ужастики, но только не здесь. Здесь в деревнях это обычная практика, что вас кто-то подбросит даже если вы друг друга не знаете и конечно же насиловать и убивать тебя никто не собирается.

Оказалось что это Иван сын того самого ветеринара Якова Савельича. Он военный на пенсии, жил в городе, а после смерти Якова Савельича решил перебраться в деревню к матери. С женой они давно развелись, поэтому в городе его ничего не держало. Здесь в деревне, по его словам, для него началась вторая жизнь. Он отремонтировал дом родителей, оставил всю живность, что жила еще в годы жизни отца, занялся огородом, иногда ходит на рыбалку на реку за домом. Хотя, как он признался, в молодости ни за что бы не поверил, что снова вернется в деревню.

Он высадил меня у старой остановки, исписанной ужасными граффити, чудесным образом не выкорчеванной на металлолом деревенскими. Как раз у этой самой остановки когда-то и собиралась толпа народа по воскресеньям, чтобы вернуться в Тетюши – кто домой, а кто на учебу в техникум или в педагогический колледж.

Тишина. Несмотря на то, что сейчас самый разгар теплого осеннего дня, на улице ни единой живой души, лишь чья-то собака перебежала дорогу, не обращая на меня никакого внимания, и скрылась в заброшенном школьном саду. Когда-то в этой самой школе училась моя мама, а детей, по ее словам, было столько, что на переменах все вокруг звенело от детских голосов. В школьном саду росли яблони, он всегда был ухоженным, а в огороде ученики выращивали овощи, которые уплетали потом всю зиму. Я помню, как мы с Максимом шастали в этом саду, когда школа уже закрылась, а все ее окна были выбиты. Максим тогда порвал джинсовые шорты на колене, перелезая через забор, но дырка ему так понравилась, что он решил ее оставить. Правда, его бабушка не знала о его задумке, и к утру следующего дня заботливо заштопала эту «рвань». Тогда этот сад казался мне жутким и огромным. Мне казалось, что ближе к библиотеке, где тополя и яблони сменялись елями, в тени живет что-то зловещее и голодное. Мы никогда туда не подходили. Сейчас же, проходя мимо этого запустения, прожив много лет в мегаполисе, мне даже смешно это вспоминать. Школьный огород и сад были не больше любого городского сквера, а темный непроглядный угол оказался всего-то парочкой старых елей, близко растущих друг к другу. Ничего страшного, ничего таинственного и необычного.

Мне стало грустно от того, как все обветшало, покосилось, как за деревьями стоит лишь скелет школы уже без крыши, окон и дверей с облупившейся краской, а кирпичные стены сплошь изрисованы похабными картинками и матерными словами. Это зрелище напоминает величественные скелеты китов, покоящиеся на берегах морей и океанов. Некогда величественные, огромные, полные жизни, сейчас же обглоданные, забытые, рассыпающиеся и жалкие.

Пройдя школьный участок я поравнялась со старой трансформаторной будкой у переулка, которая все эти годы исправно служила селу. Отсюда все село было, как на ладони – дома, сады, огороды. На другом берегу речушки, высоко на холме стояло кладбище, на котором теперь покоится и мой близкий человек.

От воспоминаний внутри зашевелился черный влажный клубок, ударяющий меня своими больными шипастыми щупальцами. Каждое его движение причиняло мне боль и, чтобы совладать с ним, мне пришлось переключиться на другие мысли, вспомнить что-то бытовое.

За небольшим квадратом поля между школой и улицей моих бабушки и дедушки, я узнала знакомые и дорогие моему сердцу старые огромные тополя в садике перед нашим домом. Эти великаны всегда служили мне своего рода ориентиром и всегда при виде них мои шаги ускорялись, подгоняя меня в этот теплый, милый и безопасный дом. Вот только за эти годы многое поменялось…

По дороге я никого не встретила, хотя, честно говоря, и не очень этого хотела. В деревне всегда так – кто-то встречается, потом на тебя долго смотрят, затем спрашивают, чья ты. Мне никогда не нравилось представляться, рассказывать, чья я, повторять это, пока не начинают расспрашивать о тебе, твоих родителях и так далее. К тому же, учитывая, что моя компания закрылась, а нас распустили, выплатив неплохую компенсацию, мне совсем не хотелось полчаса объяснять все тонкости мероприятия. К тому же, внутри меня бурлила вина, что я редко приезжаю сюда, и мне постоянно казалось, что другие также в этом винят меня.

А вот и дом. Только глядя на этот самый дом, где я с радостью проводила каникулы, где росла, где меня любили и куда я любила возвращаться, я поняла, что время здесь совсем не замерло, а будто текло быстрее все это время. В некоторых местах на доме желтая краска облупилась и поблекла – его уже долгое время не перекрашивают. На старых оконных рамах был толстый неровный слой белой краски, в некоторых местах заезжающий на стекло, будто владелец дома уже не заботится об эстетике и качестве своей работы или просто напросто не видит. Половицы крыльца, где мы с Максом иногда сидели, когда нам надоедало прятаться на веранде или в моей комнате, обветшали и даже прогнили в некоторых местах. Некогда вытоптанные тропинки перед домом давно поросли травой и от них не осталось и следа. В небольшом садике для цыплят давно никто не был и он тоже порос сорняками – о выращивании цыплят, как в старые добрые времена не было и речи. Только старая липа, все такая же старая стояла на своем месте согнутая в сторону заката, а второй ее прямой могучий ствол стоял рядом и закрывал своими пышными ветвями амбар.

Я не торопилась заходить, прошла мимо дома к липе и замерла рядом с ней примечая запустение и увядание в сараях, в загоне для свиней. Признаться честно, мне совсем не хотелось заходить внутрь, не хотелось сталкиваться с запустением и внутри. Мне больно видеть, как постарел этот дом, больно осознавать, что в то время пока я наслаждалась взрослой жизнью и с каждым годом находила свои плюсы в ней, это место умирало. Затихло, свернулось в клубок и медленно чахло под тяжестью времени и болезни. Я перестала быть девочкой и уехала на учебу в университет, а потом строила карьеру в большом городе, удивляясь себе и не веря своим глазам, что могу быть большим, чем вижу себя сама, а в это время этот, теперь крохотный для меня, домик стоял на краю деревни и ждал меня, смотрел в сторону дороги своими маленькими сереющими окошками, но а я наслаждалась жизнью в городе и даже не подозревала, как он зачах здесь одинешенек. Я с грустью провела рукой по шершавому забору и краска посыпалась под моими руками оголяя серое старое дерево.

С трудом я распахнула покосившиеся ворота, чувствуя как к сердцу приливает тоска и печаль. Деревянные половицы двора прогнили и между ними теперь росла зеленая трава – некогда ухоженный двор был запущен. В углах под крышей был такой толстый слой паутины, что из него можно было соткать носки для зимы. К стене дома была приставлена старая метелка, которой видимо недавно пытались привести двор в подобающий вид, зная, что я скоро приеду.

– – Прости меня, – прошептала я дому, чувствуя свою вину в его увядании.

Может быть, если бы я приезжала сюда чаще, он не постарел бы так быстро. Хотя, какой там быстро, столько лет прошло. Трудно вспомнить, когда я в последний раз забегала в этот еще здоровый и наполненный жизнью двор с рюкзаком, зная, что впереди меня ждут мои классические любимые деревенские каникулы. Это было так давно. Последнее лето здесь правда сложно выбросить из головы и забыть. Именно оно развеяло детский дурман и очарование этого места. Теперь между волшебным детством и моей взрослой жизнью лежало то последнее лето здесь.

Обнаружив, что на крыльце нет обуви, а дом открыт, я сразу же поняла, что мне следует искать в хозяина огороде. Оставив рюкзак, я на цыпочках пробралась в огород, чтобы сделать сюрприз. Осторожно, все еще помня, как сделать это бесшумно, я открыла низенькую зеленую дверь, и выглянула, чтобы найти кого-либо на скамеечке под навесом.

Дедушка сидел на скамеечке с большим красным яблоком в одной руке и с ножичком в другой. Он срезал жесткую для его зубов кожуру и нарезал себе кусочки мякоти, не замечая меня. Но меня раскрыли коты, сидящие рядом с ним. Они встрепенулись, вскочили со скамейки и удивленно посмотрели на меня, пытаясь вспомнить это лицо и запах. Это изменение не осталось без внимания дедушки, и каково же было его счастье, когда он своим скрипучим голосом выкрикнул мое имя и вскочил со скамейки, чтобы обнять меня.

Теперь он казался мне маленьким и щупленьким, хрупким и совсем не похож на того человека, что я хранила в памяти. Мама рассказывала, как часто они с ним ссорятся и спорят из-за того, что он почти не питается. Она привозит ему продукты, а в следующий визит обнаруживает, что часть из них совсем не тронута.

– Приехала! – не веря своим глазам, гладил меня счастливый дедушка своей старенькой шершавой ладошкой.

– Да, приехала. – Сказала я, чувствуя внутри себя странную мне неловкость, будто разговаривала не со своим любимым дедушкой, а с незнакомым мне человеком.

Дедушка отошел на шаг назад, чтобы смерить меня своим помутневшим взглядом. Он был в теплой незнакомой мне фланелевой рубашке, скорее всего мама купила ему взамен его старых. Но на голове у него была все та же выцветшая старая фуражечка, что была всегда на его голове, когда он выходил из дома. То было своего рода деревенское негласное правило. Один из котов спрыгнул к его ногам и потерся о дедушку, призывая снова его погладить.

– Васька, епаймать! – с фальшивой строгостью легонько толкнул кота ногой дедушка.

– Ты как? – через ком в горле, но с наигранной бодростью спросила я у него.

Мы сели на скамейку, а мне сложно было сдержать слезы и ком в горле при виде постаревшего дедушки.

Я безгранично рада видеть его, хочу заобнимать его, затискать, но видя его таким щупленьким мне страшно, что я могу его сломать. Остается только сидеть и гладить его уже не крепкую спину.

– Как-как… – проскрипел дедушка с широкой улыбкой и влажными глазами. – Вот сидим яблоки едим. – Указал он на свою постоянную компанию в виде котов.

– Какие большие яблоки! – Заметила я горку яблок рядом с дедушкой.

– Да, в этом году яблок много уродилось, хоть ушами жуй. Вчера Толика внуки приходили целый мешок набрали, да тут и еще несколько можно собрать. – Указал дед на ковер из яблок под старенькими могучими яблонями.

– Значит завтра приготовим пироги!

Дедушка обрадовался моей идее и как ребенок заулыбался в предвкушении чего-то вкусного, что бывает редко по праздникам, а тут вдруг ему сказали, что праздник завтра.

– Мать каждый раз привозит свежие пироги из кулинарии, но яблочные они печь не умеют. Сколько раз ни привозила, ни разу не понравились. А с курагой и черносливом вкусные.

– А лимонные пироги мама не привозила? – вспомнила я любимые пироги дедушки.

– Нет, лимонные они не пекут. – Расстроено ответил дедушка и протянул мне ломтик яблока.

– Значит надо заказать маме, чтобы привезла лимонов и мы испечем сами. Как у бабушки правда навряд ли у меня получится, но есть их точно можно будет.

Еще немного поговорив с дедушкой в огороде на скамеечке, мы пошли домой пить чай. Я привезла разные сладости для него, другие необходимые продукты должны были привезти завтра родители, поэтому старенький чайник с толстенным слоем накипи уже танцевал на старой плите еще времен моего детства. Как только коты забежали домой они тут же принялись просить у дедушки еды. Он заботливо нарезал им толстенные кусочки докторской колбасы, настолько крупные, что бабушку хватил бы удар.

Пока дедушка хозяйничал на кухне с чайными пакетиками (чай с травами, как раньше, тут уже не заваривали), я отправилась переодеться в свою старую комнату. Не знаю, собирает ли он травы или уже забросил это дело, но дедушка пьет, как я поняла, исключительно заваренный в пакетиках чай. Даже я в городе по-прежнему в дань своему прошлому покупаю чаи и завариваю их сама.

Если снаружи дом постарел и обветшал, то внутри будто не изменилось ничего. Все замерло с моей юности. Не прибавилось правда и вязанных цветов, которыми занималась бабушка за просмотром какого-либо сериала, но ее вещи все так же лежали на своих местах. Принадлежности для вязания лежали на открытой полке под телевизором, на стульчике у шкафа все так же висит ее парадный черный кардиган с аккуратно вышитыми красными маленькими цветочками. Сколько лет он тут висит? Мама говорила, что дедушка не разрешает убирать и трогать ее вещи, поэтому дом сохранился так же. Бабушки давно не стало, но все здесь сохранилось так же будто она вышла на улицу, чтобы собрать последние деревенские сплетни от своих подружек. Бывало она так выйдет на часок, а потом приходит домой и пересказывает все дедушке будто ему это тоже интересно. А дедушка в это время смотрел телевизор и слушал лишь вполуха.

Правда в последние месяцы ее жизни дома витал пугающий и тревожный едкий запах лекарств. Он вытеснил из дома уютный аромат ее выпечки, выгнал мягкий запах безопасности. Будто та ужасная больница пробралась к нам в дом и стала здесь хозяйничать, будто этот запах причина ее болезни и всюду где он, она болеет. Никакая уборка не помогала выгнать это, но получив свое этот запах и та болезнь ушли отсюда, оставили нас в покое забрав дорогого нам человека.

В моей комнате, которая некогда принадлежала моей маме, тоже ничего не изменилось. Все было на своих местах. Кровать в углу, рядом с ней небольшой старый крепкий шкаф с зеркалом на одной двери, к другой двери приставлен стульчик, тот же ковер, на котором мы валялись с Максом. Вообще мы с Максом были как кошки: мы сначала где-то околачивались полдня, потом приходили домой, перекусывали чего-нибудь и отправлялись дальше разговаривать на полу в моей комнате или на веранде. Откуда мы находили столько тем для разговоров? Сейчас уже даже не могу вспомнить о чем мы говорили. Скорее всего, мы обсуждали фильмы, музыку, книги, какие-то школьные сплетни или что-то в этом роде.

В классическом советском серванте в моей комнате на прозрачных стеклянных полках лежали мои старые игрушки из киндеров и другие маленькие игрушки, которые бабушка заботливо хранила, не смотря на то, что у некоторых не было частей тела. Но все равно все они были сохранены по непонятной мне причине. Еще здесь стоял классический дешевый пластиковый будильник, который так и не увидел своих батареек, на котором дешево красовалась надпись «i love you» скорее всего, подаренный кем-то из родственников.

Парочка фотокарточек были приклеены на прозрачную стеклянную дверцу: на них была я, была моя мама, бабушка и дедушка, папа, какие-то наши родственники чьих имен я так и не запомнила. Никто на этих фотографиях еще даже не подозревает о беспощадности жизни, о болезни, о смерти, о потере.

Я вроде и нахожусь в своей комнате, но что-то будто выталкивает меня отсюда говоря, что я здесь чужая, что это место принадлежит другому человеку. Комната теперь казалась маленькой, пустой, чужой. Я чувствую себя некомфортно здесь и боюсь коснуться до чего-либо, будто после моего прикосновения все обратится в прах.

Такое чужое родное место.