Текст книги "Закат"

Глава 2

После чаепития на моей любимой кухоньке, дедушка отправился смотреть телевизор в компании своих котов. Дедушка, как бывало и в моей юности, разместился на своем маленьком диванчике около окна, диван бабушки он все еще не занимает, хоть он и ближе к телевизору. Даже спустя столько лет, он все еще не решился переместиться на него, оставив это место навсегда за ней. Не знаю представляет ли он ее, лежа на своем диване. Представляет ли он, как она все еще сидит там посматривая время от времени на телевизор, а в руках держит спицы. Бывало она так сидит-сидит параллельно делая два дела, а когда по телевизору вдруг разворачивается какая-то драма, откладывает вязание, вытягивается вперед к телевизору и завороженно смотрит, впустит ли городская тетка свою провинциальную племянницу к себе в квартиру, в которой как всегда нет места, но так уж и быть она поможет. После того, как драма заканчивалась бабушка снова брала в руки вязание и продолжала творить волшебство, превращая обычные нити в вязанные цветы. Все родственники получали от нее в подарок эти прекрасные творения. Кто-то из зависти говорил, что у него нет времени на такое, ведь хозяйство-хозяйство, кто-то в большим удовольствием принимал их и обнимал от радости бабушку.

Коты, теперь единственные живые друзья дедушки, после того, как их хозяин нашел удобное положение, тут же вскочили на диван и тоже устроились в свои привычные места. Пумба, которого дедушка называл Помбой, лег у него в ногах, а Васька, что любил ласку больше своего брата, нагло растянулся у дедушки на груди и мордашкой уткнулся прямо ему в щеку. Он всегда так спал, как рассказывала мама после каждого посещения дедушки. Коты заурчали и дедушка провалился в глубокий сон. Забавная картина и невероятно милая.

Разобравшись с грязной посудой и крошками под столом, которые дед то ли не замечал, то ли давно плюнув на уборку дома, просто сметал ногой под стол, я накинула на себя старую бабушкину куртку, которая все еще висела на вешалке и вышла на улицу.

Во дворе уже царила тень и прохлада, но на улице все еще припекало солнце.

В дырявом кармане бабушкиной куртки я нашла какие-то пуговицы и веревочки, которые напомнили мне о ее привычке находить что-то интересное на улице и запихивать это себе в карман. Моя бабушка была творческим человеком и любила мастерить традиционные чувашские наряды для своих кукол, куда и пускала все найденные красивые безделушки. В детстве я не придавала значения этому ее хобби. Я видела кукол в красивых нарядах, но сейчас они для меня больше, чем просто куклы. Это хобби моей покойной бабушки, хобби настоящего живого человека, который работая с этими нарядами чувствовал радость и наслаждение. Иногда кажется, что хобби – это что-то для городского человека, который после работы любит расслабляться, отдавая свое время и фантазию любимому делу, а что касается деревенских жителей, то их удел – это работа по хозяйству. Так вот, ничего подобного. Моя бабушка любила в свободное время вязать цветы, создавать наряды для кукол, а наш прадедушка с Максимом собственноручно вырезал скрипки и балалайки, на которых сам выучился играть. В доме родителей Макса, как семейная реликвия, до сих пор висят его скрипка и балалайка и, по-моему, даже какая-то его награда в рамке. Творческая, однако мы, семейка. Правда, это творчество вроде так и не раскрылось во внуках и правнуках прадедушки. Мы с Максом пытались что-то написать в юности, хотели стать писателями, но с возрастом эта мечта развеялась, и мы стали обычными людьми, которых поглотила бытовуха.

Во мне всегда жило желание развиваться творчески. Как оказывается его невозможно задушить, оно всегда просыпалось во время моей работы и творило от моего имени. Так я работала мерчендайзером сначала в магазине одежды, потом в магазине мебели создавала вдохновляющие конструкции и испытывала от этого настоящее наслаждение пока наша компания не прекратила свою работу, оставив меня и моих коллег без любимого дела. А выучилась я конечно же на инженера. Казалось бы ничего творческого там нет, но это неправда. В инженерии тоже есть место творчеству, да еще и какому, просто мне не нравилась эта сфера и я решила после того, как закончила университет остаться на своей работе куда устроилась во время учебы. В магазине я уже на предпоследнем курсе получала больше, чем если бы устроилась по профессии. Я не жалею об этом решении. Это конечно не сильно обрадовало моих родителей, но им ничего не оставалось, как принять это. Ну какой из меня инженер на заводе? Из-за меня там на второй день уже взлетело бы что-то в стратосферу.

Сейчас я предоставлена сама себе, могу какое-то время не волноваться из-за денег и понятия не имею куда податься потом. Одна моя коллега сказала мудрую вещь перед нашим уходом, что сейчас самое время задуматься о том, чем нам действительно хотелось бы заниматься в будущем. Благо, или нет, у меня нет ни своей квартиры, ни ипотеки, из-за которой мне пришлось бы трястись и я могу позволить себе бросить все и сорваться сюда в деревню для того, чтобы найти себя, услышать и понять чего же хочет моя душа.

Вот так заплатив за аренду квартиры на месяц вперед, закинув на всякий случай свое резюме в парочку мест и, оставив ключи своей подруге для того, чтобы она кормила моего кота, я уехала из Нижнего Новгорода с чистой душой. Были конечно мысли взять всю компенсацию и отправиться в банк с первоначальным взносом и купить себе свою небольшую квартирку, но что-то внутри протестовала от этой мысли. Что-то внутри подсказывало не торопиться, говорило, что нам нужно взять паузу, взять время на размышление о своем будущем и не гнаться, как ломовая лошадь дальше. Надеюсь, этот внутренний голос меня не обманул. Осталось только разобраться кем бы я хотела и могла быть.

Я никогда не приезжала в Иоково надолго во время бабьего лета. Оно всегда выпадало на учебное время и максимум, что я могла себе позволить приехать сюда на выходные и вот наконец-то я получила то о чем так мечтала в школе. Я в деревне в самый разгар бабьего лета, когда поля еще не вспахали и они золотым покрывалом раскинулись до горизонта, а леса вокруг Иоково залиты самыми разными оттенками красного и желтого, что на фоне голубого неба горят ярче и насыщеннее. Но, увы, я совсем не чувствую того, что ожидала. Не чувствую потому, что не смотря на то, что я получила того, чего желала, я не думала, загадывая это, что нужно учесть много нюансов. Я не думала, что нужно помнить о том, что есть такое понятие, как время. Нужно было всегда помнить о том, что люди вокруг меня не вечны, что эти люди могут уйти навсегда и без них эти каникулы в разгар бабьего лета будут совсем другими, уже не будут иметь своей ценности.

Пока я шла вдоль нашего огорода, заметила, что забор покосился и его давно не чинили. Дедушка запустил свое хозяйство. После того, как не стало бабушки он продал всю скотину и оставил лишь кур, которых из года в год становилось все меньше и меньше будто они жили от энергии бабушки и с ее уходом уже не способны были плодиться в таком количестве.

Помню, как давным-давно я нашла картинку в интернете, на которой было написано, что я хочу прожить на день меньше, чем мой возлюбленный, чтобы не грустить без него. Тогда мне казалось это довольно милым и романтичным, что сказать возраст. Сейчас я вижу во что это может вылиться. Вижу, как человек так сильно любящий свою супругу чахнет от тоски по ней. Я никогда не подозревала, что дедушка настолько сильно любит бабушку. Иногда он тайком плачет, когда вспоминает о ней. Это может показаться трогательно незнакомому человеку: обычный деревенский старичок оказывается чувствительным и убивается из-за смерти своей супруги. Но мне сейчас это совсем не кажется трогательным. Я вижу как больно дедушке и ничего не могу сделать для него, а ведь когда-то я была его лучшим другом. Другом, который бросил его один на один с утратой. Вместо того, чтобы быть рядом с ним тогда, когда мы испытывали одну и ту же боль, я бросила его на родителей и убежала от этой боли, пыталась спрятаться за сотней километров, пыталась заглушить пустоту друзьями, вечеринками, пыталась спрятаться, заглушить чувство вины ложью.

После того, как я сдала выпускные экзамены в школе, мы с мамой поехали поступать в Нижний Новгород. Мама всячески противилась этой моей идее, пыталась уговорить меня поехать учиться в Казань, что намного ближе к дому, откуда я могу возвращаться домой хоть каждые выходные, но я была непреклонна. Тогда я не хотела ехать в город, где на каждом углу меня поджидали бы знакомые лица, поджидало бы мое прошлое, мне хотелось начать новую жизнь, хотелось избавиться от всего прошлого. Тогда мне казалось, что незнакомый город и люди идеальная для этого почва. К тому же я так устала за последние полгода от того, во что теперь превратился дом, что мне необходимо было оказаться от него как можно дальше, чтобы перевести дух. Зимой бабушка заболела и так не смогла восстановиться.

Я поступила. Была рада, представляла, как заведу новые привычки, новых друзей, перестану быть серой мышкой тенью, притворюсь смелой и эти новые люди так и будут воспринимать меня.

Я стала смелой и веселой. Меня воспринимали совсем другой, не той Кристиной, что была в школе, что сидела на последней парте и боялась высунуть голову, дружила только с мальчиками потому, что с девочками по какой-то причине было тяжело завести дружбу. Ну не сходились мы, а здесь в новом городе у меня появились и подруги и друзья и они поддерживали меня, когда мне было плохо, отвлекали меня, стали для меня настоящими друзьями.

Но одновременно с появлением новой Кристины, я убила старую себя, считая ее слабой, трусливой, вечной жертвой. Я не подозревала, не задумывалась, что не я была виновата в том, как неправильно поступало мое окружение и избавившись от него я стала нормальным человеком. Ошибкой было убийство себя старой. Сейчас оглядываясь назад, я понимаю, что это она была смелой, была мечтательной и нежной, доброй и открытой и часть ее мне бы сейчас пригодилась.

Желая пройтись по своим старым владениям – лугам и полям – я обнаружила, что за лето все буйно заросло травой и не осталось и намека на прошлые тропки. Какое-то время я еще пыталась бороться с природой и продвигалась вперед собирая все колючки своими шерстяными носками, но в конечном счете сдалась и повернула назад домой с грустью на сердце. Будто мои места не хотят впускать меня, будто они меня не признают. Знаю, это звучит глупо, но что тут поделать.

Я остановилась около липы, чтобы вытряхнуть все, что завалилось мне в галоши, и очистить шерстяные носки от налипших на них растений. Вот и прогулялась, даже не отошла от дома на двести метров. Городская. Остается только смотреть на те леса, на ту посадку, некогда бывшую мне такой родной, и разочарованно ловить себя на мысли, что я все еще не получила того, что хотела. Я даже поймала себя на мысли, что, скорее всего, неделю здесь я точно не протяну. Хорошо хоть дедушке не пообещала, что буду гостить у него целую неделю. Могу спокойно упаковать свои вещи через три дня и вернуться обратно к родителям на пару дней, а после, сославшись на какую-нибудь необходимость, свалить в Нижний.

Нашла время когда приезжать в деревню. Осень, все заросло, дни короткие и впереди долгий скучный и тоскливый вечер дома. Поторопилась я со своими планами. Думала все будет просто, но не тут то было.

Не смотря на теплый осенний закат, мне стало как-то невыносимо холодно и печально от всего этого. Разочарование в этом месте, разочарование в себе, разбитые фантазии. Это место никогда не станет для меня снова таким, как раньше, глупо было на это рассчитывать. Глупо было полагаться, что я приеду сюда, время отмотается назад и я вприпрыжку пущусь по лугам и полям, а птицы будут вить мне венок из цветов, как будто я какой-то персонаж из диснеевского мультфильма.

От разочарования и обиды даже слезы навернулись на глаза и вся боль этого мира вдруг сконцентрировалась во мне и как плотина перестала выпускать все наружу.

Три дня, Кристина. Три дня и мы уедем отсюда, этого будет достаточно и для галочки перед дедушкой и для меня. Можно будет как-нибудь приехать в отпуск летом или же весной, когда все здесь начнет оживать. Да, да, отличная идея. Пообещаю дедушке приехать в отпуск весной. Правда не знаю, получится ли, потому что если я устроюсь на новую работу, первые полгода меня навряд ли отпустят в отпуск. Значит, приеду летом. Летом дни длиннее, деревня повеселее, к тому же летом у меня точно получится найти себя. Я ведь всегда больше всего времени проводила здесь летом. Решено. А сейчас будто ничего не случилось, нужно притвориться, что все в порядке, чтобы дедушка не заметил неладного. Кроме того, нужно забросить удочку и предупредить его, что я приехала на три дня.

Подло. Да, подло, но что поделаешь. Город зовет меня обратно. Зовет меня накрыться одеялом, включить сериал и, обняв кота, проглатывать сезон за сезоном. Теперь Иоково стали для меня чужими, чужими для взрослой женщины.

Когда я зашла домой дедушка еще спал, но коты услышав меня спрыгнули с него, чем потревожили его сон. Подумали, что я хочу их накормить, старички.

– Гуляла? Ну как там? Все на месте? – поинтересовался с улыбкой дедушка.

Он всегда улыбался, когда разговаривал со мной, когда расспрашивал меня о наших с Максимом приключениях. Наверное, из-за его теплоты мне всегда и хотелось рассказывать ему как можно больше подробностей о наших походах, о том, что мы видели и том, что не успели посмотреть из-за того, что нужно было возвращаться обратно домой, чтобы бабушка не волновалась.

Я натянуто улыбнулась ему, рассказала, как пыталась прорваться через заросшие тропки, но бросила свою затею. Дедушка согласился с тем, что ходить сейчас там нереально. Никто на улице больше не держит скотину, чтобы косить луга или пасти на них кого-то.

Ужинали мы при моем скупом рассказе о жизни в большом городе, о работе, друзьях, о том как изменился Горький. Над нами тускло горела лампочка, отбрасывая длинные тени в углы, а когда кто-то из нас жевал или молчал, было слышно, как тикают над столом старые настенные часы.

Дедушка лег спать в восемь часов, оставив меня один на один с моими мыслями. Хорошо хоть я скачала пару сезонов нового сериала, зная, что в деревне мне может быть скучно по вечерам. В наушниках в темноте я долго смотрела серию за серией, все еще ощущая тоску и разочарование внутри себя. Кровать казалась мне неудобной, и как я раньше на ней спала?! Я долго не могла уснуть.

И только на миг, когда я вышла во двор, чтобы, покрывшись от страха мурашками, сходить в туалет, прислушиваясь к каждому шороху, я почувствовала что-то странное, когда подняла глаза на ночное небо. Небо было необычайно темным, но не черным проглатывающим все. Оно было глубоким и бесконечным и в этой бесконечности на меня смотрели миллиарды самых разных звезд. Некоторые из них уже умерли, другие были совсем молоды. Небо поглотило меня и я долго вглядывалась в эту бесконечность не чувствуя в ней никакого холода. Даже страх куда-то улетучился. И вот в это самое время, что-то стало другим, что-то легонько шевельнулось во мне, перевернулось на другой бок, чувствуя, что сон вот-вот прервется и снова исчезло. Исчезло, как сон. Исчезло оставляя после себя лишь еле уловимые ощущения чего-то, но чего сказать и описать не получается. Что-то такое, как… что-то вот прямо на кончике языка, но что…

Выдохнув белесое полупрозрачное облачко в бесконечно синее и звездное небо, я вернулась в свою теплую и мягкую постель и тут же провалилась в сон.

Глава 3

За время жизни в городе я привыкла в выходные не подниматься из постели раньше девяти утра, и боялась, что в деревне у дедушки тоже буду позволять себе сон до обеда. Не то, чтобы тут было множество дел по хозяйству, да и дедушка, в отличие от бабушки, никогда не мешал мне спать, но я все равно чувствовала неловкость при мысли, что он там будет стараться ходить на цыпочках из-за того, что я все еще сплю. Именно поэтому я на всякий случай поставила себе будильник на полвосьмого утра – дедушка просыпался обычно часов в семь, а за дополнительные полчаса к моему сну ничего не изменится. К тому же в отличие от него, я не ложусь спать вместе с курами в семь-восемь вечера.

И каково же было мое удивление, когда я обнаружила, что проснулась с первыми лучами солнце раньше выставленного мною будильника. И проснулась я окончательно, не просто открыла свои нежные очи и обнаружила, что у меня еще есть время поспать, сладко зевнула и перекинулась на другой бок, чтобы не заработать себе пролежни. Глаза открылись, как у робота и я почувствовала, что выспалась.

Мобильный интернет у дедушки дома совсем не ловил, поэтому посидеть в интернете по привычке у меня тоже не получилось.

За все последние года я, и уверена не одна, привыкла после того, как проснулась тут же лезть в телефон, чтобы проверить, что нового там случилось у моих знакомых и друзей за ночь. Но здесь, где не то что интернет, дай Бог мобильная связь бы работала, я обнаружила, что мне нечем заняться в постели.

Читать мне не хотелось потому, что это надолго, поэтому я села на край кровати и просто уставилась в окно, за которым по пожелтевшей траве перед домом ползли утренние золотые лучи солнца, прогоняющие ночную тень. Одна за другой дощечки забора загорались от солнечного света, будто это клавиши пианино, по которым невидимый музыкант пробегается своими волшебными пальцами.

И тут меня осенило.

Как-то в прошлом, я начинала читать книгу «Путь художника» Джулии Кэмерон, чтобы разбудить в себе Творца по совету психолога и что-то поменять в своей жизни. Далеко по книге я не продвинулась, в конечном счете осилила ее до главы «Утренние страницы» и подарила Максу потому, что он в тот момент тоже нуждался в творческом пробуждении.

Честно говоря, я уже даже не помню в чем был смысл тех упражнений с утренними страницами и к чему они должны были привести, но для себя я нашла отличную вещь в виде дневника и рефлексии. Утренние страницы предполагали собой практику написания трех страниц на бумаге обо всех своих мыслях, обо всем том, что роется по утру в твоей голове или о чем-то, что пришло с тобой с вечера. Перечитывать утренние страницы не советовали и делиться ими тем более. Ты можешь писать что угодно, главное написать три страницы с утра. Помню, автор книги даже заявляла, что таким образом ей пришла идея для нового романа. Ко мне никакие идеи для новых романов не приходили, но эта практика не раз выводила мои мысли из ступора или помогала разобраться в себе. Просто пиши о чем думаешь.

За годы эта практика превратилась у меня просто в личный дневник в виде запароленного документа на ноутбуке. Я уже не отсчитывала три страницы, потому что три страницы печатного и рукописного текста совсем разные материи, и заканчивала с ними тогда, когда чувствовала, что выговорилась. А писала я теперь их не только по утрам, но и днем и вечером, если чувствовала в этом необходимость. Голову это помогает прочистить однозначно. Но, к своему сожалению, должна признаться, что писала я утренние страницы не каждый день: иногда забивала на них месяцами и, открыв документ, обнаруживала, что последняя запись была сделана чуть ли не в начале сезона.

Не заправляя постель, я села на свой детский стульчик, который сейчас мне был на пару размеров меньше и грозился в любой момент рассыпаться подо мной. В гордом предвкушении от себя такой большой молодчины, я достала ноутбук, нашла документ, пролистнула в оглавлении до последней даты и провалилась в чистый лист. В чистый лист пока еще не впитавший мое нытье или жалобы, в чистый лист, который было кощунством марать утренними мыслями и минутными паузами после сказанного, но недосказанного. Но сегодня я беспощадна к этой чистоте и невинности.

Мои пальцы зашелестели по клавишам. Я рассказала утренним страницам, как вчера приехала в деревню, как мне некомфортно было находиться в этом доме, как мне хотелось вернуться обратно в город потому, что это место стало мне чужим. Я ругала себя за то, что утратила родство с этим домом и этими лугами, полями, лесами. Пожаловалась на чертову траву, которая вымахала так, что не пропустила меня к моим любимым местам. Не забыла я и пожалеть себя потому, что это нормально приехать на, так сказать, каникулы спустя столько лет и не чувствовать того же, что и раньше. Рассказала я и о том, что мне немного жутко было ложиться спать в этом доме, где не стало бабушки и иногда я прислушивалась к шорохам в доме, страшась, что обиженная она придет меня бранить и отчитывать за предательство.

Я писала, писала, писала. А потом утренние страницы подсказали мне, что ничего не мешает мне сейчас прогуляться по утру около дома и подышать свежим морозным осенним воздухом.

Так я и сделала, поставив точку на сегодняшнем дне и закрыв крышку ноутбука. Я даже позволила себе не заправлять постель, чтобы не упустить мое смелое решение. Сама бы я ни за что не решилась на такое мероприятие, скорее всего я пролежала бы в постели в ожидании, когда дедушка заскрипит половицами в сторону кухни. Но утренние страницы подарили мне отличную идею и я не могла ее проигнорировать.

Как вор я прокралась на кухню, схватила с вешалки бабушкину куртку, даже не стала надевать ее – решила сделать это в сенях, чтобы лишний раз не привлекать внимание котов. Улыбаясь сама себе я вышла во двор, где все еще царили сумерки и сон, осторожно отперла ворота и вышла на улицу.

На улице оказалось тихо и как-то по-странному нежно и сонно, как будто какое-то пуховое одеяло накрыло всю улицу, и я сейчас ползала под ним наслаждаясь этой мягкостью и неповторимой осенней свежестью. Что-то невидимое потянуло меня за рукав куртки в сторону липы, потом по магическим образом появившейся за ночь тропинке повело меня к лугам. А как только я прошла границу нашего огорода, я скользнула в высокую выжженную летним зноем траву и, собирая высокими резиновыми сапогами тысячи утренних капель, поплыла дальше. Трава, что вчера силками не пускала меня вперед стала вдруг податливой, ласкала мои сапоги, омывала их от пыли, что сковала их в гараже. Мои грязные и пыльные сапоги вдруг стали чистыми и блестящими в утренних лучах. Они переродились.

Я долго шла вперед, узнавая некоторые места и удивлялась другими, которые стали совсем неузнаваемыми. Некогда крутые склоны стали пологими, а какие-то обрывы из моей юности перестали быть крутыми и сползли чуть ли не до самой реки, став новой горкой. Одни муравейники исчезли, но вместо них появились новые. Молодые побеги деревьев, что во времена наших с Максимом прогулок, были больше похожи на лысые палки, торчащие из земли, стали пышными деревьями и изменили это место. Я даже вспомнила тот самый овраг, где много-много лет назад я скатилась во время погони за Елизаром. Господи, что тогда мною управляло. Да, и было ли это правдой? Может быть, это всего лишь одна из моих попыток написать свой первый роман и я все выдумала. Но теперь никакого крутого оврага тут не было. То место, по которому я никогда бы раньше не осмелилась спускаться без какой-то важной необходимости, под силой дождей и времени съехало вниз и превратилось к небольшую яму.

Как грустно и интересно одновременно. Это место выгладилось со временем. Интересно, до конца моих дней, превратится ли оно в ровное поле? Будет ли хоть мимолетно напоминать это дорогое моему сердцу место то, что я видела в детстве?

Я бы дошла до посадки около Красной Звезды, где так часто гуляла в юности. То место для меня всегда было загадочным и таинственным. Оно казалось мне вырванным из другого мира и заброшенным в наш. Казалось дыркой в пространстве и времени между разными мирами. Но пройдя половину пути, я решила повернуть назад потому, что в любой момент мог проснуться дедушка и обнаружить, что меня нет дома. Я не предупреждала его о своей утренней прогулке, поэтому вернусь-ка я назад, а завтра непременно дойду до своего места назначения. Должна же я перед отъездом побывать там и отметиться перед своими подругами соснами. Может быть и там многое что изменилось за эти годы. Кто знает. Завтра посмотрим.

Дедушка сидел на кухне с чашкой чая и печеньями и читал вчерашнюю газету.

– Ты куда пропала? – без строгости или осуждения спросил он из любопытства.

Может быть, он и волновался, может быть, даже решил, что я убежала ночью, не утруждая себя заправкой кровати, но вида он не подал. Сидел там, где сидел обычно, когда я приходила домой и обнаруживала его на кухне.

– Ой, – устало выдохнула я, стягивая шапку и платок, повязанный на манер шарфа. – А я проснулась утром рано и решила, почему бы не прогуляться, аппетит нагулять.

– Ничего себе! – удивился дедушка, отодвигая газету в сторону и отдавая все внимание мне. – Чаю налить?

– Я сама, сиди-сиди! – остановила я рукой дедушку.

Я, по-хозяйски не снимая куртки, прошла к плите за чайником, рассказывая по пути дедушке про утренние страницы, про то, как все изменилось вокруг, про деревья и овраги, про поля и леса, про золотые листья и нереально красиво осеннее ясное небо.

Дедушка, как и подобает хорошему слушателю, слушал меня внимательно и не перебивал. Не уверена даже, что ему было это интересно, но как альтернатива радио или телевизору вполне сгодится. Потом рассказ плавно перетек в какую-то историю с работы, над которой в конце концов мы оба посмеялись.

Вот так начался мой второй день в деревне. Неплохо, ведь я совершила подвиг в своих глазах, написав утренние страницы и выйдя на прогулку. Но не могу я назвать это утро и хорошим, потому что в моей памяти навсегда отпечаталась картина такого утра, когда на нашей маленькой кухоньке мы сидели втроем и громче всех говорила бабушка, становясь центром это маленькой деревенской вселенной. Сейчас бабушки не было и, не смотря на то, что дедушка был отличной компанией, мне очень сильно захотелось, чтобы дверь в гостиную со скрипом открылась и к нам спустилась бабушка. Мне очень сильно захотелось, чтобы она спустилась и выдала какую-нибудь саркастическую шутку, а потом присоединилась к нам в своем платочке повязанным по-домашнему на затылке или без него и мы втроем снова станем одной семьей. Она в своем передничке, в котором ходила утром, когда была занята завтраком и утренними домашними деревенскими делами. Дедушка, который, накормив всю скотину, заходил домой в уличной одежде и получал от бабушки автоматную очередь чувашских бранных слов. Он тогда то ли специально, то ли нет, делал вид будто не слышит ее и проходил с ведром к крану с водой, чтобы напоить Ласку. Мне так хотелось, чтобы он не становился таким стареньким, щупленьким, слабовидящим и слабослышащим.

После завтрака дедушка даже разрешил мне не заправлять постель потому, что ему все равно и он не заходит в мою комнату. Но я не стала соглашаться на заманчивую авантюру потому, что, во-первых, меня приучили заправлять постель с самого раннего детства и я и представить себе не могу, как так оставить ее, а во-вторых, сегодня должны приехать родители и мама начнет ворчать до самого отъезда из-за этого. Скажет, что можем вообще не одеваться, не умываться и жить, как пещерные люди.

Перед приездом родителей, включив музыку на полную громкость, что, по словам дедушки, совсем ему не мешало, я вычистила весь дом пройдя по всем углам, найдя все тайники с крошками дедушки и места, на которые видимо и мама уже закрывала глаза во время генеральных уборок дома. Я не трогала лишь вещи бабушки, оставила их на своих местах: вязание все так же лежало на открытой полке под телевизором, но уже без пыли вокруг, кардиган так же висел на спинке стульчика, а на вешалке все еще висели ее платки и куртки.

После уборки я порядком устала и решила позволить себе передышку, устроившись на крыльце. Воздух на улице уже прогрелся и от утреннего холода ничего не осталось. Я отдала свое лицо в теплые ладони солнца и сидела так с закрытыми глазами просто наслаждаясь моментом. Сидела и ни о чем не думала.

Родители приехали позже – после обеда. Мама как всегда привезла кучу пакетов с продуктами дедушке, не забыв проверить, как поживают прошлые покупки. Дедушка снова не притронулся и к половине. Мама утрамбовала замороженную еду в морозильник, всячески чертыхаясь, пока папа обходил дедушкины владения и примечал, что нужно будет починить. Родители изо всех сил пытались сохранять это место живым и ухоженным, но за что бы они не брались, разваливалось что-то другое. Они не оставляли попыток поддерживать жизнь здесь, но это место больше не хотело жить. Оно стало чем-то вроде человека в коме, надежда на пробуждение которого давно покинула его близких и они продолжают навещать его только из-за того, что так заведено, а остановить его фальшивую жизнь не позволяют нормы морали.

Починили одну часть палисадника, после зимы рухнула другая часть; починили водопровод в огороде, пробило трубу где-то под домом; покрасили ставни, а ветка отвалившаяся во время урагана выбила окно. Все, казалось, шло не так. Все, казалось, противится этому продлению жизни. И имя этому «что» – дедушка. Он не хотел жить без нее и говорил нам это иногда, а с его щек срывались слезы. Мама каждый раз упрашивает его переехать к нам в Тетюши, где она сможет о нем заботиться, где не надо ходить в туалет на улице, где всегда будет горячая свежая еда, но он противится этому. Говорит, что дом, который он возводил своими руками растащат, что выбьют окна. Нет, он ни за что не оставит свой дом и спать в чужом месте, даже если это дом его родной дочери, он не сможет. И так было из раза в раз, во время каждого посещения дедушки, после каждой очередной поломки, которую он пытался починить сам, но у него не получалось и родители узнавали об этом только тогда, когда наведывались к нему с проверкой по выходным.

Телефоном дедушка так и не научился пользоваться. Бабушка быстро освоила его потому, что это чудо техники позволяло ей связываться с родственниками в любой части страны. А дедушка не хотел этого. Он не хотел, как я поняла для себя, каждый день отчитываться маме. И мама каждый раз билась головой о его стену, приводила свои доводы, говорила, что сейчас нет необходимости ходить к соседям с телефоном, чтобы вызвать в случае чего скорую. Он замкнулся, замкнутым таким он был не всегда.

После смерти бабушки, какое-то время, наши деревенские родственники регулярно навещали его, а позднее перестали. Редко кто наведывался к нему теперь кроме мамы и папы. Его оставили одного в этой небольшой деревне наполненной родственниками. Оставили совсем одного наедине со своей утратой и никто не мог представить каково ему было без нее. Никто не мог вообразить себе, что деревенский мужик тоже способен на чувства и ему нельзя оставаться одному, ему будет куда легче перенести утрату в компании с людьми. Но его оставили одного. Грустно. Внутренняя боль или потеря человека, с которым прожил всю жизнь, это вам не сенокос или картошка куда слетается вся деревня, чтобы помочь.