Текст книги "Не ведаем встреч долгожданных. Повесть"

* * *

А город укрывался невесомыми снежинками. Такой лёгкий, непринуждённый танец… Господи, ну, почему же мы не видим всего этого?!. Или мы считаем, что пробежавшись вверх по эскалатору и сэкономив лишние 2—3 минуты, много успеем?.. Ах, наивная простота!.. Зато дай, за что зацепить только – сразу пылает огонь нечестивый. И всё, вроде бы, хорошо, всё по заданному ритму, по составленному никем и утвержденному никогда списку. Неживые ритмы той музыки, что пленила нас – никогда не войдут в ряд к тем дивным нотам мелодии, что заложена в наших сердцах. И ни в чём том внешнем, где прячемся мы, ни в одном электронном устройстве, если оно не используется в благих целях, мы никогда не нажмём на ту кнопку на сенсорном экране, где откроется мир живой, искристой и сладкоголосой летней зари, загадочного ветерка, дуновение которого чувствуется от леса и предвещающее дождик. Нет, никогда-никогда не найти нам на неспокойном, нервном поле игры в уничтожение движущихся целей и перемещении цветных шаров – той гармонии полёта птиц и послегрозовой радуги, соединившей границы полей и меж.

Между тем, Николай, который остановился на три дня дома у Александра, готовил очередной письменный доклад по работе и его усердный труд нарушил звонок на городской телефон.

– Алло!..

– Здравствуйте!.. Простите, а можно услышать Александра?!

– Я прошу прощения, я его друг. К сожалению, его сейчас нет дома: он ушел на работу. А что ему передать?

– А, хорошо. Передайте, пожалуйста, что звонил его давний друг, – может, он еще меня помнит, – Воронов Дмитрий. Я на один день приехал в Москву и буду до обеда в Сретенском монастыре, в Семинарии. Меня можно будет найти, спросив у иеромонаха Иосифа. Спасибо Вам!

– Хорошо, конечно, передам! Спасибо и Вам! До свидания!

Николай поспешил отправить сообщение Александру, понимая, что для него это может быть очень важным. Александр в срочном порядке перезвонил Николаю.

– Привет! Воронов, говоришь? – взволнованным и полным трепета голосом спросил Александр.

– Здравствуй! Да… А это не тот, что учился в Семинарии?..

– Да, Николай, да, дорогой мой друг!.. Господи!.. Я не могу сейчас никак освободится: я должен присутствовать на пресс-конференции… А он не оставил номера, ничего?

– Нет, вот, сказал, что будет в Сретенке… и всё!..

Всё это время Александр был не на месте: как он надеялся на скорую встречу – и вот, сейчас – ничего не может сделать. Нельзя подвести редактора, нельзя всё бросить и уйти, даже пожелав ради этого уволиться.

Но Александр помнил наставления своего духовника из Радовицкой обители, что молитва должна совершаться с верой и упование на Всевышнего, что Он всё устроит, как надо.

Спустя несколько часов в доме Александра снова раздался звонок. И снова трубку взял Николай.

– Здравствуйте ещё раз, простите, пожалуйста, это снова я… Я звонил Вам…

– Да-да, прошу прощения, Александр мне звонил, просил оставить какие-нибудь свои данные, если возможно: он очень бы хотел с Вами встретиться!..

– Да, я понимаю. Но, к сожалению, вынужден уезжать. Я не могу более оставаться, так приехал строго по делам. Вы тогда скажите ему так… Скажите, что я молюсь за него и помню о нем. Но мне не благословили долгое пребывание в миру… Понимаете, просто я монах… Как Вас зовут, простите?..

– Николай.

– Николай и Александр, я буду молиться за Вас. Передавайте ему поклон. Спаси Вас Бог!.. – в трубке раздались короткие гудки.

– До свидания…

* * *

Проплывал на своей багряной лодке день октябрьский, принося в новостные ленты новые события, – от Минских переговоров – до принятия Майка Тайсона в Союз писателей России, – и постепенно причаливал к морозному вечеру, где набирал силу промозглый ветер, неся сухие снежинки по просторам мегаполиса и залетая в открытые двери автобусов и троллейбусов, стоящих на остановках в ожидании наполнения их уставшими и намёрзшимися горожанами.

Александр возвращался в напряженном состоянии: переживания по поводу того, что он не смог встретиться с человеком, которого не видел несколько лет и которого так ценил и уважал – сильно давали знать о себе в виде головной боли и печали, которую не могла побороть слабая молитва его.

Встретив Александра, Николай похлопал его по плечу, затем поклонился.

– Тебе передавали поклон. – с улыбкой сказал Николай.

– Как, подожди, они звонил ещё раз?.. – встревоженно возгласил Александр.

– Звонил, брат. Но ты подожди, сядь, не волнуйся. Понимаешь, какое дело… Он очень торопился и… В общем, он не мог оставаться в Москве: ему срочно нужно было уезжать.

– Понятно!.. – Александр с грустью поднял только что налитый Николаем крепкий зеленый чай с жасмином.

Николай не решался сказать другу то, что услышал по телефон, про то, что его давний старый друг, кандидат в священство – ныне монах. Хотя, он и сам не понимал, что сдерживает его. Быть может, наоборот, Александр порадуется и уже не будет так скорбеть о не совершившейся встрече… Время было уже 11 вечера и нужно было готовиться ко сну. На утро Николаю на большую конференцию с докладом, а Александру снова на работу. Но давали отдушину мысли о том, что завтра пятница. А в субботу они снова поедут в Николо-Радовицкий монастырь. А в этой обители всегда происходят чудеса. Причем, не те чудеса, что должны прельстить, а те, что укрепляют духовно, – как и то, когда встретили они в обители сей дивной – дивную православную жену, знакомую Александра, а ныне и Николая, – и как замечательна и запоминающееся была эта встреча, как много она оставила в памяти добрых плодов, которые взрастили надежду на лучшее, даже в самые тяжелые моменты нашей мирской, суетливой жизни, где мы часто не оставляем времени на великое сокровище – молитву. И не происходит ничего более, – и мы это знаем, – без воли Господа на всё. И если что-то сложилось – это награда, а если не сложилось, не вышло, то это лишь урок, испытание. И не станем же мы обижаться и расстраиваться, что сегодня, к примеру, к остановке подошел не наш любимый зелёненький с белым сверкающий новизной автобус с теплой печкой и мягкими, комфортными сидениями, а пришёл другой, маленький, пыхтящий и кашляющий, с отверстиями в оконных рамах… Глупо, не правда ли?! Мы сядем и поедем. Потому что, ехать нужно. И в жизни духовной, – даже в условиях таких торопливых, – мы главного не должны утерять: открытости Богу, совершенствования в мыслях и действиях, согласованности с умом и логикой. И уже тогда, как бы мы не оценивали и не переоценивали свои деяния – будем полагаться не на волю своих порывов, но только на волю Божию, – с молитвой и упованием. И всё будет совершаться, всё будет благостно.

* * *

На город начал спускаться пушистый белый снег. Было совершенно точно ясно, что он не надолго: завтра днём, а может, к вечеру – его сменит или дождь, или морозец. Но, как принято считать, – ещё с далёкого теперь детства, – что во время такого снегопада совершаются сказочные чудеса. Добро приходит, как и в новогоднюю, или рождественскую ночь… Оно приходит с подарками и огнями мечты, надежды. Пока мы верим, любим, надеемся – мы сможем многое. Понимая, конечно же, что не без Промысла Божьего. И «всё могу в укрепляющем меня Господе». И ждать могу, и терпеть могу, и трудиться. И верить буду!..

Александр и Николай, приготовив на завтра и на субботнюю поездку всё необходимое, пошли совершать Вечернее правило, как вдруг – раздался звонок в дверь.

– Я пойду открою, брат. – произнес Николай, положив на стол молитвослов.

Посмотрев в глазок, Николай увидел молодого человека в чёрной шапке, явно походящей на священническую скуфью.

– Кто там, Николай? – заинтересованно спросил Александр.

– Сейчас откроем… Мне почему-то кажется, что это точно к нам.

Александр удивлённо посмотрел на открывающуюся Николаем дверь и увидел в ней знакомый до боли образ. Отличало его только наличие небольшой бороды и усов, а также черного подрясника, пальто поверх него и скуфьи.

– Здравствуй, дорогой брат! – произнес человек, стоящий по ту сторону двери.

– А я Вас узнал по голосу!.. – с улыбкой отметил Николай.

– Димка!!! – восторженно воскликнул Александр, подбежав к двери и горячо обняв старого друга.

– Ну, для кого Димка, а для кого и отец Амвросий, рассмеявшись с побежавшими по щекам слезами промолвил тот.

– Слава Богу за всё! – в пол голоса изрёк, утирая слезу умиления Николай.

VI. Священное наследие

Время – движущийся образ неподвижной вечности. Все, что нарушает единство общества, никуда не годится; все установления, ставящие человека в противоречие с самим собою, не стоят ничего.

Жан-Жак Руссо

Помнишь ли ты о заветах святых и мудрых людей, о Заповедях Евангельских, о Весте Благой?!. Знаешь ли ты о необходимости передавать грядущему поколению то, чему учился ты, сознавая необходимость этих знаний в жизни своей?! Такими бы вопросами, наверное, задался человек, который всю свою жизнь служил верой и правдой. Человек, который не обманывал и не радовался лжи, но призирал бы её. Да, сегодня очень многие знают об этом: одни применяют сие в жизни своей в полной мере, передавая своим детям, ближним, другие просто обращаются к ним, как к букве закона, выбирая полюбившиеся цитаты, фразы, ставшие крылатыми в века. Как зажженная свеча, распространяющая свой золотистый свет совсем не на большое пространство, но аромат благоухания во всём храме ощутим. И вот, если пожелает кто, ощутив аромат сей, узнать, что его источает – то узрит и свечу.

Встреча, эта незабываемая встреча тех, кого разлучило время, разлучило для того, чтобы понять, насколько радостен и насколько прекрасен до слёз умиления момент сей, когда нет ничего более, чем признаться всему миру – ты счастлив. Как обретение любви, обретение того величайшего драгоценного дара, который есть совокупность всего самого светлого в мире.

– Друг мой, как же мы могли так долго не видеться, – сокрушался в слезах радости Александр, – как могли мы дать времени и обстоятельствам стать выше нас, превыше любви, превыше всего того, что мы так ценили?..

– Брат мой, всё дается нам во укрепление, наставление и спасение. И нет ничего более высшего в этом, чем осознать сие. Я прошел тяжкий путь к монашеству. И Было это не просто. Я не смогу ни сейчас, ни, наверное, потом рассказать тебе полно обо всех обстоятельствах пути и самого пострига. Да и, наверное, не нужно этого. Пусты слова наши часто, но деятельна вера. Не мне говорить об этом. И вижу я, что встретил ты друга хорошего, который не дал тебе этого забыть. А я забывал. Я падал. Падал настолько низко и настолько больно ударяясь, что единственным было желание моё – просить со слезами, с горечью о самом себе, своей немощи… Просил я Того, Кто дал мне однажды всё… А я всё это потерял.

Это были слова, просвещающие душу. Слова того, кто в наше суетливое и быстрое время сумел найти в сердце своём ключ к Храму. Он у каждого есть и каждый может им открыть дверь. Дверь к самому себе. В ночь сию, когда первые заморозки пленили улицы города, а за его пределами царила неописуемо красивая картина, где белым-белым инеем покрыты были поля, и где каждая травинка замерла на короткое время, чтобы предстать Всевышнему в покое и смирении. Где даже воздух наполнился особой благодатью таинства ожидания, ожидания чего-то прекрасного и до сели неведомого. Того самого, что приводит к пониманию: затихает и замирает, чтобы возродиться вновь и в полном цвете красок воспеть хвалу Творцу.

* * *

На утро Александр и Николай поехали провожать гостя на вокзал. От Пражской до Курской – 50 минут. И всё это время они задумчиво молчали. Отец Амвросий, закрыв глаза и держа в левой руке чётки, молился, а Александр с Николаем размышляли, скорее всего, о словах монаха, давнего друга Александра. В простых истинах – глубокий смысл. Это понимает каждый здравомыслящий человек. Это осознаёт каждый христианин, пожелавший служить Богу в этом мире, где тут и там всё напоминает о быстротечности времени и необходимости взять от этого времени как можно больше и больше.

Приехав на вокзал, было решено испить по чашечке горячего чая в местном кафе и поговорить перед дорогой.

– Знаете, братья, я эти годы часто размышлял о добре и зле, о том, что происходит в мире, в каждом из нас. И я смог понять лишь одно: ничего не будет нас радовать и ничего не сделает этот мир чище, чем признание и осознание нашей собственной греховности. И пусть это всё не ново, пусть об этом известно из Отцов. Но поймите: нет большей печали, чем жить, ожидая от кого-то или чего-то решения проблем и каких-то сложных вопросов. В нас, вот, в нас, – показывая большим пальцем правой руки на себя, пояснял отец Амвросий, – живёт всё заложенное Богом и то, что мы сами же прячем.

– Брат, отец Амвросий, ну, скажи нам!.. Мы так часто путешествуем с Николаем по святым местам, разговариваем на эти темы и в принципе не находим спора в том, что это всё мы… Но!.. Как же всё-таки понять, правильно ли мы идем в чем-то?.. Правильно ли молимся, правильно ли совершаем поступки, которые мы считаем правильными или неправильными, верно ли всё понимаем?

– Дорогой мой брат, братья мои, поймите лишь одно: всё в сердце вашем отзывается. «По плодам узнаете», – поймёте всё. Господь никого не оставляет. Глубоко верующий человек всегда поймёт, где искушение, где благо.

Николай, попивая из маленькой чашечки горячий кофе с молоком, настолько внимательно слушал слова монаха, пропуская их в сердце и ощущая тепло от них, что глаза его наполнились искорками света, которые являлись слезами, усердно сдерживаемые Николаем.

– Вы очень мудры, отец Амвросий. Эта встреча – радость не только для Александра, но и для меня. И я не скрою этого. Я благодарю Бога за это, за встречу и знакомство с Вами. Верю, что мы ещё встретимся.

– Слава Богу за всё, брат Николай! Конечно, на всё Воля Божия.

– Да, брат, наверное, уже пора. – посмотрев на часы, произнес Александр.

* * *

По пути к посадочной платформе, они ещё беседовали о жизни, о смысле наших действий, трудов, о радости и печали земной. Отец-монах всё это время также, как и его мирские братья, улыбался и укреплял своим легким словом Александра и Николая, давая невольно понять, что есть в наше время место и подвигу, и молитве и всему тому, чему учит Господь, Его ученики и Отцы Церкви. Ободряющее и духовное слово – вот, чего не хватает подчас нам сегодня, в суете бытия, где многие из нас привыкли всё взвешивать на стрелках часов, монете и купюре. Где даже мелодия жизни, в исполнении дождя, падающей листвы и танцующего снега не приносит должной радости, по причине того, что двери наши закрыты, а ключ запрятан под спудом дел, неисчислимых и вечно откуда-то прорастающих.

Подходя к поезду, друзья и братья во Христе остановились. До отправления поезда пять минут. Всего лишь пять минут…

– Знаете, братья, скажу Вам ещё кое-что. Это может показаться былью. Но… Когда я познакомился с отцом Иосифом, моим наставником и духовником, мы много говорили о мире, послушании, истории Церкви. И вот, однажды, поехали мы по делам в Москву в один монастырь, где служит один монах, в прошлом работавший в Госархиве, а затем ещё в нескольких музеях. Человек образованный, являющийся кандидатом богословия. И в тот день он как раз готовил к передаче в музей документы с житием, фотографиями новомучеников. И когда он узнал мою фамилию, то попросил меня рассказать о своей семье, своём происхождении. Я ему поведал, что своих бабушек и дедов не видел: обе бабушки ушли из жизни по болезни довольно рано, один дед погиб на войне, про второго, по отцу, мне рассказывали, что он был священником, но о его судьбе толком ничего неизвестно. Я знал лишь его имя, фамилию и отчество. Услышав от меня это, монах взял со стола одну из папок, где лежали какие-то тексты, и фото священника, приговоренного к расстрелу. В документах были отметки с номером дела, годом и, что меня заставило вздрогнуть от удивления – фамилия… Воронов Николай Васильевич. А ведь мой отец был Павлом Николаевичем, да и год рождения деда был известен. Слишком сильное совпадение. Лишь спустя время, после запроса, поданного отцом Иосифом, подтвердилось – этот священник, – как оказалось, еще и прославленный в лике Святых новомучеников, – мой родной дед. Узнав это, я заплакал. И я плакал долгое время. Я ощутил в себе ответственность за свой род, за всё то, что сам потерял, за ошибки родителей, – за всё!.. Позже отец Иосиф принес мне копию, на котором было письмо от 1937 года. Это письмо писал мой дед, протоиерей Николай Воронов своей супруге, моей бабушке. Я читал его, а слёзы бежали ручьем. Мне запомнились последние строки этого небольшого письма, которое удалось отправить ему перед расстрелом на Бутовском полигоне: «Если придётся когда-то свидетельствовать нашим детям и потомкам о вере – пусть свидетельствуют. Ибо нет большей радости на земле, чем служить Богу здесь, на земле и пойти за Ним, сохранив в себе Любовь к Нему и Его творению, – к людям, к месту, на котором ты оказался. И пусть Причастие Святых Таин очищает души наши, которые будут созидать в нас любовь к ближним, к радующим нас и обижающим. И Дай, Господи, чтобы мы приняли Благодать Божию такой, какая она есть. Чтобы сердце христианское горело молитвой и любовью всегда».

И запечатлел я эти слова на сердце своем, поставив их рядом со Словом Божиим. И вам, братья, кроме них, от себя же более сказать не могу. Сейчас я монах. Но отец-игумен хочет меня рукоположить во иеродиакона, с тем, чтобы затем рукоположить во иеромонаха. Но я очень недостоин сего, – чувствую свою слабость. Молиться я за вас всё равно буду. Будем писать друг другу письма: звонить не могу; поймите и примите.

Отец Амвросий, Александр и Николай, обменявшись братскими объятиями и словами «Христос посреди нас! И есть, и будет!» – расстались на перроне. Ещё долгое время Александр с Николаем молчали, возвращаясь домой, наполненные словами отца Амвросия и текстом письма его деда – священномученика Николая.

* * *

Как много ещё предстоит сделать, чтобы в полной мере понять и принять в сердце своем всё то, что оставили нам те, кто жизнью своей показал смысл нашего бытия. Кто не убоялся трудностей, испытаний, кто не пал под тяжестью креста, данного ему Богом во спасение.

Осень в поной мере вступила в свои права, сбросив с деревьев последние листья. Ноябрь стёр последние краски, превратив сады и парки в черные тропы и серые ковры, оставив некую загадочность, приготовляя нас к встрече холодной, но яркой, морозной, но чистой, скользкой, но красивой – зимы.

Спустя месяц, пришло из Тульской области письмо. Его обнаружил в почтовом ящике Александр. Увидев имя на конверте, Александр очень обрадовался и, поднявшись в квартиру, поспешил вскрыть его. Уже начав читать, Александр решил позвонить Николаю, чтобы передать ему все эти слова и эмоции сразу же.

– Здравствуй, дорогой друг.

– Здравствуй, Николай! Хочу поделиться с тобой словами из письма, которое пришло мне сегодня от отца Амвросия…

– О, как интересно! С радостью послушаю!..

– «Здравствуйте, дорогие мои, возлюбленные о Господе братья – Александр и Николай! Пишу Вам с неизреченной радостью и молитвой. Я с добром и глубокими теплыми чувствами вспоминаю нашу встречу и молюсь за Вас вместе с нашей братией. Господь совсем недавно дал мне особое послушание через отца-наместника и теперь я вдвойне ответственен за каждого приходящего ко мне страждущего. Я вновь и вновь повторюсь, как говорил и тогда, что человеку даётся многое из того, что он может перенести. И чем больше мы возложим на плеч свои, тем лучше же для нас самих. Укрепляя Вас в миру, дорогие мои, скажу: ничего не бойтесь; всё сможете Вы в укрепляющем Вас Господе. Не бойтесь искушений, не бойтесь трудов. Всё для этого есть у Вас сейчас: молитва, пост, Покаяние, смирение и радость о Господе. Просто живите этой жизнью, даром Божиим, созерцайте, молитесь, творите. Мир Вам и Благословение Божие!

С молитвами за Вас, возлюбленные о Господе братия мои, грешный раб Божий, недостойный иеромонах Амвросий +»

VII. Жизни река

Поэзия – как живопись: иное произведение пленит тебя больше, если ты будешь рассматривать его вблизи, а иное – если отойдешь подальше.

Гораций

Сухие листья лежали под ногами. Чернотроп. Третий месяц осени напевал тихую песнь об ушедшем лете и засыпающей золотой осени. Над городом всё чаще нависала дымка, как преграда между суетой и миром благим и спокойным. Всё чаще поток информации из средств массовой информации давил обилием до дыр протертых сюжетов и преступной политике стран Европейского союза и заокеанского «Дяди Саши», преднамеренно «замыливая» положение в собственном государстве, – особенно в регионах, отдаленных от разноцветных ночных огней Москвы.

Александр возвращался домой, прочитывая труд об одном святогорском монахе, который житием своим показал дивнейший пример послушания, милосердия и передал это своим послушникам, которые ныне стали наместниками в святых обителях мира. И всё прекрасно написано было там: всё хотелось применить на себя в жизни духовной, уже будучи закаленным и словами подвижников современности. Однако, существовали препятствия. И было их больше, чем страниц в книге. Всегда задаешь себе вопрос: «Вот, казалось бы, и понимаем же всё, и размышляем, и обсуждаем… Но вечно остается один большой вопрос: как?».

– Здравствуй, дорогой друг! – поприветствовал Николай своего хорошего друга Александра. – Придешь сегодня на чай с «эклерами»?

– Ах, Коля-Николай!.. – со смехом откликнулся Александр. – Бьёшь, значит, по слабым точкам?!. Ну-ну!.. Я тебе припомню!.. Ну, конечно же, приду. Если б не «эклеры» – дождался бы ты меня сегодня, как же!..

– Ха-ха!.. Давай, приходи: есть тема для обсуждения.

– Автобус, 10 минут и я уже с пирожным за твоим столом, брат. – не без иронии ответил Александр и нажал красную кнопку на мобильном устройстве.

В мире окружающем, тем временем происходили разного рода перемены. На дорогах появлялись новые дорожные знаки, разметки, по маршрутам стали разъезжать новенькие модели Ликинского автобусного завода, сравнимые по бесшумности разве что с минскими 2000 года выпуска. На высотных домах появились светодиодные огни разных цветов… Но неизменным оставалось одно: пропаганда откровенного идиотизма через экраны телевизоров и посредством рекламы.

Войдя в дом, Александр заметил за столом Николая интересного гостя. Им был незнакомый священник.

– Здравствуйте, отче!.. Благословите! – войдя на кухню испросил Александр.

– Ммм, здравствуй-здравствуй, Александр!.. – хлебнув из чашки и поставив её на стол, привстал священник. – Бог благословит! Наслышан о тебе от Николая. Мы познакомились на прошлой недельке на конференции в Доме Литераторов. Надо сказать, весьма интересно, что вы оба пишите: сегодня это очень важно; от слова многое зависит в этом мире. Я и сам в прошлом журналист: работал в нескольких изданиях. Так сложилось потом, пришел к Богу, воцерковился. Помог во многом тогда отец Василий Алексеев…

– Отец Василий? – встрепенулся Александр. – Тот самый, Николай? – повернулся он к нему.

– Да, Сашок, он самый. – с улыбкой ответил Николай.

– Мы сами были оба в шоке, когда разговорились… Да, кстати, отец Димитрий… Берсенев.

– Вы – Дмитрий Берсенев?.. – ещё больше удивился Александр. – Не ожидал, правда!.. Я Вас и не узнал… Простите!..

– Да, борода меня изменила, Александр. – посмеялся священник. – Я и сам раньше не думал, что жизнь моя будет связана с Церковью. Раньше так, иногда захаживал в храм: свечку поставить, записки подать. Да понял потом, насколько это всё было малым.

Однажды отец Димитрий, – тогда ещё журналист Дмитрий Берсенев, – прочитал в своей же газете интервью, которое брал его коллега у одного молодого иеромонаха, которого только-только назначили в далекий, полуразрушенный приход настоятелем. И там, в конце интервью, были приведены стихи этого священника…

 
«Уходит лето, оставляя
Ковры из листьев на земле.
Туман над полем, исчезая,
Росу нам сеет на траве.
А мы, по жизни потребляя,
Успеть хотим и там, и здесь.
О смысле жизни забывая,
Разводим в мире тягот взвесь.
Земля горит под небесами:
И мы в огне не видим храм.
Как быть – обычно знаем сами:
И копим в душах наших хлам…»
 

Тогда известный московский журналист решил задуматься над смыслом этих строк и обратился к своему коллеге за адресом этого священника, чтобы пообщаться с ним лично. Результатом встречи журналиста-обозревателя и молодого священника стало воцерковление первого. Ещё работая в двух изданиях Дмитрий Берсенев успевал прислуживать в храме и познавать жизнь Церкви, что называется – изнутри. Последние материалы молодого обозревателя были пронизаны духом нравственности и были лишены присущего его стилю популизма. Обратив на это пристальное внимание, редакция стала ставить вопрос о подрыве репутации известного ранее громкими высказываниями журналиста. Главный редактор тогда поставил вопрос ребром: «Либо ты возвращаешься к прежнему стилю, либо нам придется разбираться с твоей воцерковлённостью». Уверенный отказ от анализа жизни воцерковившегося журналиста, сделал решительный поворот в его судьбе. Менее чем через год знакомые и коллеги, заходившие периодически в Свято-Троицкий храм на Яузской, стали замечать знакомые черты служащего там священника. И каково же было удивление тех, когда они всё же узнали в нём своего любимого коллегу, который ещё недавно был известен громкими материалами на общественно-политическое темы. После одной такой беседы с ним, коллеги в изумлении поняли, что говорят с совершенно другим человеком. Теперь они слышали речь типичного русского священника. Одно лишь выдавало его, как журналиста: безукоризненная ровная подача информации, которая выработана годами.

– Вот так, дорогие друзья, стал я сначала священником, потом заместителем главного редактора одного литературного и редактором двух православных изданий в Москве. Ну, и три храма, в которых я являюсь теперь настоятелем. Мой же прежний руководитель, прознав про меня, как про православного теперь уже обозревателя, предложил вернуться в издание с тем, чтобы вести там целый блок. Я, конечно, отказался. – почесывая бороду с блаженной улыбкой, произнес тихо отец Димитрий.

– Понимаю Вас, – внес комментарий Александр, – ведь характер тем совершенно иной.

– Не только, Александр. Теперь и стиль, и основа, которую я вкладываю в работы совершено другие. Призыв к обществу стал выглядеть иначе. Взгляд обозревателя многое значит. И если раньше я своими статьями взращивал в определенной категории общества некий революционный дух, обличая систему, то сегодня я не могу позволить себе этого по одной простой причине: я понял, что любые подвижки в народе, имеющие радикальный характер, лишь убивают в нем главное, на чем держится государство и общество!..

– Духовность и нравственность? – спросил Александр.

– Верно! А кроме того – добрые традиции, культура, история… Подлинная история, которая должна учить современный социум сплачиваться и быть едиными, а не стремиться к расколам, разрозненности, разобщенности. Ведь главный бич любого народа – это разномыслие, – особенно – несущее радикально-воинственный характер. И – нет, я вовсе не клоню к тому, что народ должен мыслить абсолютно одинаково. Вовсе нет. Единство непохожих сделать не получится в том смысле, чтобы заставить их следовать одной идеологии, – особенно – политической. Ведь тогда системе будет проще манипулировать таким обществом, внушать ему всё, что только возможно, идеализировать политику власти. Но люди должны быть объединены в своей истории, в знании её, в своей общей культуре, в духовном ключе. А пока этого не произошло – в стране всегда есть опасность вспыхивания бедствий, несущих страшные последствия.

– Вы имеете ввиду национализм и сепаратистские настроения, подобные тем, что кипят в соседнем государстве? – поинтересовался Александр.

– Хочу сразу пояснить, – продолжил отец Димитрий, – что сепаратистские настроения несут благой характер лишь в том случае, когда организованы народом и представителями здравомыслящими, знающими свою историю, историю своего народа. Если же такие попытки отделения организовываются силами, имеющими чисто политические интересы, а также исполняющие интересы «по просьбе», то это приводит к катастрофическим последствиям.

– А то, что сейчас там происходит, отец Димитрий, кем это организовывается всё же? – деликатно вошел в диалог Николай.

– Я не берусь судить о ситуации на Украине в этом плане, Николай. Знаю одно точно, что воевавшие на стороне новообразованной и не признанной Новороссии – люди героические, идущие на эту войну добровольно. Именно эти люди показали сегодня нам, что такое настоящий героизм в наше время. Ведь о прошлых военных конфликтах уже стали забывать. И имена героев уходят. А почему?!. Да всё потому же, что нам не говорят в той необходимой мере о необходимости хранить память о героях, о необходимости сохранять гражданский культ таких героев. Кто сегодня является героями у молодежи?.. Думаю, не стоит и упоминать!.. Забвение это породила не только система. Породило наше безразличие, равнодушие лень. Пропаганда безнравственности, конечно, сыграла в этом ключевую роль. Но не менее сильную роль сыграло наше принятие сего. Поэтому и время уходит у нас не на познание истории, не на духовно-нравственное совершенствование, не на культурно-просвещающие путешествия и диалоги, а на игры в «шарики» и «стрелялки» в планшетном компьютере и просмотр увеселяющих сознание видеосюжетов, в которых те, кто мог бы участвовать в подъеме культуры в стране, валяются у входа в метро или на остановке в безобразном виде и выкрикивающих из уст словесный смрад.

 
«Молодые солдаты
Остались в последней войне.
Слышим грома раскаты:
И страшно теперь нам вдвойне.
В наше мирное время
Уходят в края далеко
Те, кто нёс это бремя,
Но стало совсем нелегко.
Молодые солдаты —
Не только кто в войнах погиб.
Но и те, что объяты
Желаньем уйти вопреки.
Кто не ценит молитвы,
Служения Богу во век.
И в последнюю битву
Бросает душу на снег.
Как нам важно оставить
Что есть ещё ценное в нас.
Что возможно – исправить,
И пойти на молитву сейчас.
Нам же время дается —
Как нужно его провести,
С трудом, что вернется
И станет Благодатью цвести.»
 

Но окончил отец Димитрий встречу оптимистически. Подводя итоги непростого разговора, он выразил надежду на то, что Церковь сможет увеличить в ближайшее время тот необходимый духовно-просветительский вклад в совершенствование общества, как это делали святые монастыри ещё столетие назад. И мы сможем принять-таки то, что усердно закапывалось десятилетиями лживой пропагандой свободы мышления и действий, демонстрирующих страшный упадок и картину полной отрешенности от здравого смысла.