Текст книги "Десять"

Анжела отошла от стола, взяла с подноса чашку кофе, и повернувшись, с надеждой посмотрела на Рому – он сидел, явно удрученный только что полученной информацией. Он не мог внутренне согласиться с тем, что он не единственный, кому поручили разработку бренда. «Значит, у меня с самого начала были конкуренты? Да, – подумал Роман, – значит, «битва» началась задолго до того, как я её придумал».

– Ну что, друзья мои, начнём? – Игорь Арнольдович, восторженно потирая руки, опустился на своё место во главе стола. Его советники переглянулись и молча уткнулись в свои записи.

– Роман Пивоваров, вам слово, – произнёс кто-то из советников.

Рома подошёл к проектору, сделал знак ассистенту, который переключал слайды, посмотрел на свои записи, и начал презентацию.

Двадцать минут пролетели, как один миг. Последний слайд с идеей названия коктейля и вариантами девизов остался на экране:

БИТВА. СИЛА И ВКУС.

БИТВА. НАПИТОК СИЛЬНЫХ.

Роман, извинившись за возможную излишнюю торопливость, присел на стул. Советники вытянули головы и искоса подглядывали на реакцию Игоря Арнольдовича. Тот сидел, немного нахмурившись, так, что со стороны казалось, что ему сильно не нравится предложенное Романом решение. Наконец, он встал, прошёлся по залу, скрестив руки за спиной и остановился рядом с экраном, на котором были написаны ударные слоганы «Битвы».

– Ну, что коллеги? Что молчите? Ваше мнение? – обратился он к своим советникам. Их было четверо, строгих дядек в строгих дорогих костюмах. Один из них, самый маленький, сдавленно начал речь:

– Неплохо, Игорь Арнольдович, неплохо на мой взгляд. Смелое и яркое решение. Но…

– Да никаких «но», Михаил Эдуардович! Никаких «Но»! Это сильнейшее предложение из тех, что мы с вами услышали сегодня! Игорь Арнольдович посмотрел на Романа, видимо, чувствуя, что слова о «предложениях» могли как-то повлиять на него.

– Да, мы слышали сегодня три предложения по названиям продукта, и я считаю, что это лучшее, что мы услышали! Таким образом, я подвожу черту под нашим поиском названия. Название выбрано!

Советники зашептались, и стали кивать головами. Игорь Арнольдович поспешил к Роману, пожал ему руку и ещё раз повторил о том, что свой выбор он сделал.

– Теперь нужно начинать делать изобразительный знак бренда, собственно саму торговую марку. Завтра в десять я жду от вас предложение по агентствам и студиям, которые смогут спроектировать нам такую торговую марку. Думаю, вы лучше меня знаете рынок дизайнерских студий, которые смогут выполнить такой заказ в минимальные сроки. Жду ваших предложений и по смете работ. Нам нужно до конца месяца получить готовый знак, брендбук и подробное описание бренда. Ну, что, молодой человек, – Игорь Арнольдович ещё раз похлопал по плечу Романа, – я же говорил, с такой фамилией вам нужно работать только в нашей отрасли. Я очень рад, что вы оказались на своём месте. Да, и главное – он повернулся, держась за ручку двери, – вы приняты, на тех условиях, о которых я вам говорил. До завтра! И помните, в десять!

Он ещё раз улыбнулся своими ярко-белыми зубами и вышел. Казалось, что эта улыбка только что сошла с обложки какого-то красивого журнала. Советники поднялись и тоже стали торопиться на выход. Только один из них дошел до Романа и тоже долго тряс его руку, уточняя по ходу разговора, какие-то детали презентации.

Роман был вне себя от счастья.

Нет, Роман был просто на седьмом небе от счастья!

Он был так доволен собой, так рад, что сразу же бросился звонить друзьям, чтобы принимать поздравления и приглашать «обмыть» это событие. Он бросился звонить друзьям, совсем забыв, что где-то в тысяче километров от дома, в далёком северном городе, в больнице с серыми, выцветшими стенами, в пустой палате, лежит его жена.

Лежит и ждёт его звонка.

6.

Она позвонила сама.

Вечером, когда было выпито всё, что было взято по такому случаю, и уже сходили и снова выпили, раздался звонок. Роман долго пытался понять, откуда звонят, потом долго пытался открыть глаза и напрячь память… Бобёр свернулся на кресле перед журнальным столиком, на котором остались остатки бутербродов, колбасы, стояли стаканы и валялись огрызки пиццы. Роман вспомнил, какое событие отмечали сегодня, и приводя воспоминания в порядок, сообразил, что скорее всего звонит жена. «Точно, она, – подумал Рома, – она, Лена. Ох я… забыл позвонить. Ох…» – он почти полз к телефонной трубке, которая стояла на рабочем столе. Около стола он всё-таки поднялся на ноги и с третьего раза попал в кнопку телефона.

– М-м.

– Рома, что случилось? Я не могу дозвониться до тебя уже несколько часов!

– М-м. Мы… это…работаем. Много, Лен… работы. Мы раз… разработали бренд, Лен. Бренд, который… – он запнулся, понимая, что за одну минуту в таком состоянии, будет не способен рассказать все подробности.

– Какой бренд, Рома? Я завтра вылетаю, но меня не отпускают одну, они говорят…. – связь прервалась.

– Лена, Лена, я не слышу… не слышу, связь оборвалась… – мычал Роман в трубку. – Не слышит, – пожав плечами, он сел в кресло и тут же уснул.

В восемь утра раздался очередной звонок. Звонил будильник. Роман, дотопав до него (хорошо, что вчера завел!) ткнул в него пальцем и ушёл в ванную. Бобёр долго мычал в кресле, спрашивая о том, сколько времени, потом всё-таки разлепил глаза и увидел, что проспал начало рабочего дня.

– Хм, хм… мне к десяти, – вытащил из себя слова Роман.

– А я… в восемь должен быть, – передразнивая его, сказал Бобёр. – Вот хорошо, Саня вчера вечером домой ушёл, вот молодец. Проснулся утром, небось, как огурчик, а мы тут с тобой… – Бобёр устало ткнулся обратно в кресло. – Ром, у тебя рассольчик есть?

– Какой рассол, Бобёр! Коктейль «Битва» лучше рассола! – застегивая рубашку, говорил готовыми слоганами Роман. – Давай… огурчик, руки в ноги, мне нужно идти!

– Рома, возьми меня к себе! В свою «Битву»! Если бы ты знал, как мне надоело каждый день толкаться в этом уродском аниматорском костюме и ждать, что меня повысят до менеджера, который будет сочинять рекламные тексты… Рома! – Бобёр неприятно мычал и было непонятно, то ли он дурачится, то ли действительно просит. – Рома, я не могу ходить на работу к восьми, я хочу ходить к десяти! – широко улыбался он, развалясь в кресле.

– Можешь вообще не ходить, – отозвался Роман из прихожей. – Пошли, зоопарк ждёт тебя!

Они вышли вместе и зашагали по одной улице. Но пройдя до первого перекрёстка, Рома поправил галстук, и резко попрощавшись с Бобром, остановил такси. Бобёр лишь посмотрел ему вслед… Так смотрят на уходящий от пристани белый теплоход, уплывающий в далёкие тёплые страны…

Первый рабочий день Романа выдался горячим. Всё, что он запланировал, было выполнено. Вечером, в его кабинет пожаловал сам Игорь Арнольдович, спросить о делах. Роман уже держал себя более уверенно, быстро отчитался о запланированных на завтра делах и вручил ему смету и план работы. Шеф был явно доволен, что-то уточнил и пригласил пройти на третий этаж.

Здесь, на «минус третьем» этаже располагались кабинеты советников, зона Правления и переговорные комнаты. Открыв один из кабинетов и включив свет, Игорь Арнольдович представил Роману его новый кабинет. Роман стал рассматривать детали интерьера и немного «поплыл» – такой кабинет он представлял себе, как минимум лет через десять-пятнадцать. Сев в мягкое кожаное кресло, Роман почувствовал, что оно было сделано как бы специально для него: нежная коричневая кожа, гладкие лакированные деревянные ободы ручек, металл в ножках и блестящие металлические колёсики… Роман хотел что-то сказать в ответ шефу, но тот растворился в дверях, оставив Романа наедине с новой «площадкой для жизни».

7.

За первую же неделю рабочий график так уплотнился, что Роман почти не вылезал из нового кабинета; давал поручения по телефону, скайпу, электронной почте и мобильному. Приходил на работу к десяти, и примерно в десять же вечера уходил, захватив какие-то журналы с собой в машину, – теперь домой и на работу его возили на корпоративной «Тойоте». Удобно устроившись на заднем сиденье, он успевал просмотреть свежие журналы о маркетинге и рекламе. Дела пошли в гору, через месяц бренд был отрисован, утверждён, а в начале весны рекламная кампания «Битвы» уверенным бюджетом пошла по регионам. Роман был на вершине успеха. Настоящего успеха.

Осталось только понять, это состояние, – оно на всю жизнь, или придётся «спускаться с вершины»?

О том, что спуск всегда тяжелее подъёма, Роман догадывался.

Через полгода рекламная кампания начала давать свои первые плоды, – коктейль «Битва» «бодро уходил» с полок магазинов, крупные торговые центры делали огромные заказы оптовикам, оптовики везли с центрального склада завода напиток вагонами, а уникальный подземный завод работал в три смены, не останавливаясь.

Конвейер, напичканный компьютерами и электроникой, блестящими металлическими аппаратами, толстыми и тонкими шлангами, лентами транспортёров и упаковочными машинами, громко «вздыхая», выдавал каждые двадцать секунд очередную упаковку из двенадцати ярких, блестящих алюминиевых банок, в которых плескался напиток победителей.

Реклама напитка крутилась на центральных каналах, компания выступала спонсором хоккейной лиги и федерации «боёв без правил». По всей стране шли хоккейные матчи на приз «Битвы», в более мелких городах – не «миллионниках» – проходили матчи в рамках «боёв без правил».

Идея таких боёв, по-английски battle, (а по-русски «битва») тоже принадлежала Роману, – эта идея была поддержана Правлением компании, был выделен приличный бюджет на проведение таких «битв».

Роман каждый месяц повышал бюджет рекламной компании, удивлялся и ждал, когда «Арнольдыч» начнет «резать бюджет». Где бы он ни работал – везде собственники, владельцы и директора компаний были готовы проводить мероприятия, но не были готовы выделять большие средства. А тут каждое повышение рекламных расходов приводило «Арнольдыча» в восторг, – он радовался, как ребёнок, и восторженно смотрел матчи по огромному телевизору, висящему в кабинете.

Бюджет рос, вместе с ним росла зарплата Романа, его доходы от всех партнёров, где он заказывал дизайн, макеты, ролики, полиграфическую продукцию, даже описание продукции и техническое задание писали те, кто в конце концов получал от Романа заказы, – сам он уже редко садился за ноутбук и что-то писал. В его отделе теперь работали пятеро сотрудников, которые обеспечивали проведение мероприятий, организацию рекламной компании, бюджетирование и подготовку отчётности.

Но дома у главного идеолога «Битвы», всё было не так успешно. Его Лена, его замечательная Ленка, – уставшая от бесконечной и беспросветной работы мужа, – собралась переезжать к маме. И всё так и двигалось бы медленно в сторону развода, если бы не один единственный факт. Факт, который поставил Романа перед очередным мучительным выбором…

Лена была на третьем месяце беременности…

… Это был единственный их праздничный вояж в Европу, когда Ромка вдруг выкроил из своего графика несколько замечательных дней, и смог вернуть в эти дни ощущение любви, заботы и внимания. Он умел это делать, но делал это редко. Те несколько дней головокружительной поездки по Европе теперь превратились в сухие воспоминания и скучный фотоальбом, лежащий на верхней полке шкафа. На этом могло бы всё и закончиться…

Как красивый конец их совместной жизни.

Ох, Лена, Лена…

Через несколько недель после этой романтической поездки Лена поняла, что это случилось. Ещё несколько недель ушло на то, чтобы собраться со словами и мыслями, чтобы сказать наконец-таки Роману о своей беременности.

Но она не знала, как и когда это сделать. Поэтому сказала просто, почти не готовясь и не подбирая слова.

Роман обрадовался, но как-то сухо. Он как будто посмотрел в свой планинг и не увидел там этого события, словно и не планировал его. И на свой дурацкий вопрос «А почему это вдруг вот так, как-то неожиданно?» получил достойный ответ: «А ты что, не рад что ли?» Семейный праздник превратился в совещание по планированию дальнейших событий.

– Так, тебе нужно вот это и вот это… – распоряжался он.

– Ром, обними меня… – стонала она.

А он вдруг вспомнил что-то, побежал к телевизору, – там начиналась трансляция очередного матча боёв без правил на приз «Битвы». Ему было не до тонких сентенций. «Впереди ещё много планов, – подумал Роман, – нужно много работать…»

О том, что нужно много работать, ему в детстве говорили родители. Они и сами работали много, и то, советское государство высоко оценило их труд: родители заработали квартиру в столице, машину, дачу, и вот, казалось бы можно отдохнуть: уже выросли дети и вот-вот появятся внуки.

Однако, всё, что попадало в руки родителей, – квартира, машина, дача, нуждалось в дальнейшей и последовательной «заботе»: в квартире нужно было делать ремонт, ставить новые окна, покупать мебель, машина нуждалась в ремонте, про дачу и вообще можно было не говорить. Каждая поездка на дачу «отдохнуть» оборачивалась трудами на маленьком, в шесть соток, огороде, работах по облагораживанию, озеленению, оформлению, окрашиванию… и лишь под вечер, вместе с радостью от «сделанного» приходили боли в пояснице, ногах и чувство невероятной усталости.

Роман в молодости не одобрял такого рвения родителей к труду.

Он думал, раз уже есть почти всё, можно было бы и отдохнуть, расслабиться. Однако, с годами, когда несложная работа в офисе стала приносить неплохие заработки, появилось желание… добавить. То есть, взять дополнительную работу за дополнительный заработок. Затем появились возможности что-то «прокрутить» и получить ещё один вид дополнительного дохода. Потом ещё. И ещё… И уже к тридцати годам, Роману тоже хотелось много работать, только это было немного другое чувство, нежели у родителей: тогда вся страна воспевала труд, как средство для счастливой жизни, а здесь же труд сразу и с точностью до рубля измерялся в купюрах и тем, что на них можно было купить. А список желаний был во много раз больше, чем ещё тридцать-сорок лет назад. У Романа к этому времени было уже почти всё: и квартира, доставшаяся от родителей и машина, которая постоянно торчала в ремонте, и работа. Жена часто по телефону «пилила» его за отсутствие свободного времени и поздние совещания в отделе: «Ты пропадаешь на работе, совсем пропадаешь… сколько же можно работать, Ром?». А он отвечал, переходя на новый уровень в компьютерной игре: «Лен, вот сейчас закончим с макетами и сразу домой».

Лена терпела. Дома, часто, она продолжала разговоры о поздних возвращениях из офиса, но Роман отшучивался:

– Да, ладно, я и так работаю немного. Вон сосед наш, Ваня, тот вообще домой под утро приходит и ничего.

– Ну, сравнил! Ваня работает в Госдуме, поэтому ему можно возвращаться так поздно. А ты… – шутила она.

– А что я? Что я? Ваня ворует вагонами! Ва-го-на-ми! Да все воруют, все. Вся страна ворует! И что? – размышлял он вслух, потом вдруг забыв, с чего начинал, продолжал: – И я тоже хочу жить хорошо!

И всё-таки, спустя семь месяцев терпения, Лена не выдержала рабочего графика Романа, его пьяных «залётов», весёлых «совещаний», ночных «корпоративов» и других особенностей руководителя отдела рекламы крупного алкогольного комбината.

Она переехала жить к маме.

8.

Лето выдалось жарким. Одна за одной командировки вынимали все силы и требовали ещё. В каждом городе, куда приезжал Рома со своей командой, он организовывал рекламную компанию и подготовку к боям на центральных рингах города. Сотни рекламных баннеров, развешенных по городу, тысячи крупных и мелких афиш, радио и телевизионные ролики – вся эта огромная мощная машина пропаганды работала на «Битву». Сам коктейль уже вошёл в «топы» продаж, обогнав некоторые сорта российского и импортного пива и стремился в лидеры.

Вместе со слабоалкогольным коктейлем в магазинах продавался и безалкогольный напиток, пошли в ход конфеты и жвачка, сувенирная продукция, запустились промо-акции и клубы фанатов – реклама работала на всю мощь своего федерального бюджета. В том городе, куда на этот раз приехал Роман, бои были организованы прямо под открытым небом, на центральной площади, – там были выстроены трибуны, подвешен огромный экран для трансляций и завезено звуковое оборудование.

Город жил ожиданием настоящей битвы.

Вечером Роман вышел прогуляться из гостиницы до площади, чтобы посмотреть на окончание подготовки к событию, осмотреть лично и убедиться, что почти всё готово к завтрашнему событию. На улице было немного прохладно, днём прошел дождь, и теперь вечерняя прохлада обволакивала прохожих тёплой сыростью.

Роман дошёл до площади, постоял около арены, приблизительно прикидывая сколько человек могут вместить трибуны, расположенные вокруг. Затем спустился к огромному постаменту около ринга – он был выполнен в форме логотипа «Битвы», высотой около десяти метров. Посмотрев на него издалека, Рома остался доволен и подошел ближе. Подойдя вплотную, он поднял голову, и неприятный холодок пробежал по его спине. Вблизи логотип был огромен и страшен. Он представлял из себя сплетение крупных и мелких арматурных труб, на которые было натянуто полотно баннера. После дождя с труб капала дождевая вода и, казалось, изнутри баннер был похож на огромный, неведомый самогонный аппарат – везде торчали какие-то трубки, металлические стержни и откуда-то всё время капала тёмная, мутная жидкость.

От осмысления увиденного Рома ещё раз поморщился, съёжился, и, запахнув легкую курточку, пошел дальше.

На площади уже закончили работы, и лишь усталые охранники несли свою вахту. Роман с нескрываемым любопытством поинтересовался у одного из них завтрашним мероприятием, и охранник в самых восторженных выражениях описал ему завтрашнюю битву так, что Рома пожалел, что не взял с собой диктофон – каждое слово этого парня можно было бы использовать в рекламной статье.

Затем он свернул с площади на незнакомую улицу, приятно освещенную жёлто-лунными фонарями, прошёл по ней до следующего квартала, купил в палатке бутылочку своего любимого пива (традиция!) и сделал несколько глотков. По его прикидкам, свернув в переулок, он мог срезать пройденный квартал и быстрее вернуться в гостиницу. Запивая приятные минуты вечерней прогулки, он смело шагнул в переулок, который был менее освещён, чем улица, прилегающая к площади.

Пройдя несколько метров и привыкая глазами к мутному свету единственного фонаря, он заметил на другой стороне тротуара небольшую группу молодых ребят. Те что-то громко обсуждали и весело смеялись.

Внезапно смех и разговоры смолкли.

Роман почувствовал почти неслышные шаги у себя за спиной. Дальше всё произошло очень быстро.

Его окликнули, он не отозвался, лишь ускорив шаг, его окликнули уже громче, он повернул голову и увидел лишь тёмные силуэты, догонявшие его. Роман понял, что лучше разобраться по-человечески и остановился.

– Гуляем? – громко спросил один из силуэтов, который подошёл поближе, так, что стало видно лицо, спрятанное в капюшон.

– По делу идём, – сухо парировал Роман.

– По какому такому делу? – прозвенел голос второго силуэта.

– Давай, мужик, деньги сюда и иди по делу дальше, – резко выпалил третий голос. – В темноте что-то сверкнуло, Роман лишь разглядел яркую алюминиевую банку родной «Битвы» 9% крепости. В голову вдруг пришёл отчаянный план.

– Ребята, а хотите завтра билеты на «Битву» на первые ряды?

– На что нам твоя «Битва», если туда пускают только своих? Мы полгода готовились к этой битве и должны были участвовать в самих состязаниях, а нас кинули, как последних лохов. Иди ты со своей «Битвой». Мы вот тебя сейчас вскроем, и будет нам нормально, – продолжал первый голос.

– Да, чего ты тянешь, Колян, махни его! – подначивал второй.

Роман не успел продолжить о билетах и завтрашнем матче, как кто-то, зайдя сзади, сбил его с ног. Бутылка пива вылетела из рук и разбилась под ногами, обдав его неприятным горьким запахом.

Роман только успел подобрать ноги к подбородку, как уже почувствовал сильные удары в спину и в живот.

Лупили то ли двое, то ли трое.

До его ушей долетали какие-то хрипы и отчаянная ругань. Дальше сознание как будто стало снижать порог боли, он только чувствовал удары, но боли уже не было. Ясность времени и места стали уходить, он вдруг представил себе, что находится на завтрашней «Битве» и вот сейчас, сейчас поединок должен прекратиться… Должен прозвучать гонг и громкий крик рефери. Гонг и крик, останавливающий поединок.

Где же он, этот гонг?

Где?

Когда?

За что?

Один из ударов пришёлся в лицо, тут уже сознание стало отказывать в ответах, во рту появился привкус крови, и какой-то сильный комок чувств весь съёжился внутри… Казалось, что вот-вот этот комок выплеснется наружу, вместе с сознанием…

Удары прекратились.

Его развернули на спину, выдернув портмоне из кармана куртки. С другой стороны переулка подъехала машина, приглушив фары. Хлопнула дверь, кто-то вышел. Были какие-то голоса, но ни слов, ни реплик Роман уже не слышал. Страшная и неприятная боль начала возникать в теле, во всех местах, куда попали удары. Ещё минуту он терпел, но боль все нарастала и нарастала, как будто её запасы хранились где-то внутри него и сейчас выплескивались в виде страшного и ядовитого напитка…

Через несколько секунд он уже терял сознание.

Последнее слово, которое он уловил, было слово «Битва»…

Они рассматривали его документы, торопились, но один из них, тот, кто начал разговор первым, в тёмном капюшоне, вдруг показал пальцем в ромины документы и вскинул удивленно глаза на другого. Тот, другой, только что вышедший из машины, взял паспорт, посмотрел на первую страницу и вдруг знаком остановил всех, кто стоял рядом с ним.

Несколько секунд все стояли, замерев на месте.

Затем, как по команде, трое или четверо взяли лежащего на тротуаре Романа и поволокли в сторону машины. Затолкав его на заднее сиденье, водитель сел за руль и машина, взвизгнув, сорвалась с места.

– Чего там было? – спросил один из нападавших того, кто ещё несколько секунд держал в руках документы Романа.

– Да ничего, паспорт, – сухо отозвался тот.

– А чего Ромыч тогда его забрал? – не унимался первый. – В больницу, что ль, повез? Не того что ли мочили?

– Того, того. У него фамилия и имя совпадают с Ромычем. Тот тоже был Роман Пивоваров. Прикинь? Из Москвы… Залетный, видимо, командировочный… Пошли.

Через минуту на тротуаре не было никого.

На асфальте остались лишь осколки разбитой пивной бутылки и пустая, смятая банка из-под «Битвы».

9.

Отец Серафим выходил на рыбалку рано.

Как он называл, по «первой светлости». Это состояние, когда едва начинаешь различать предметы в полутёмной комнате; на улице в это время уже затихли сверчки; лениво, но громко запели петухи; первых лучей солнца ещё не видно, они вот-вот только ожидаются, и вся природа безмолвно застыла в ожидании нового дня.

В этот день его друг, Михаил Афанасьич, на рыбалку не пошёл, отказался. А больше никого пригласить отец Серафим не мог – в уцелевшей деревне, километрах в десяти от старого посёлка, и почти в пятидесяти – от города осталось лишь два жилых дома, – его да Михаила Афанасьича. Остальные все, побросав дома, уехали в посёлок, в город, в столицу, – туда, где жизнь кипела и бурлила.

Сегодня отец Серафим пошёл не к затону, где ловил обычно, а ближе к старому, заброшенному мосту, где частенько ловил небольших карасиков, которых очень любил жарить к завтраку. Пройдя по старой брошенной дороге, он свернул к мосту, спустился с пригорка и двинулся по тропинке вдоль зарослей камышей.

Устроившись на старом мостике, который возвышался над водой, он, помучившись с наживкой и поохав, как обычно, закинул удочку ближе к другому берегу и закрыл глаза. Каждое утро нового дня он встречал тихой, почти молчаливой молитвой, и если не успевал прочитать утреннее правило дома, перед образами, то обычно молился прямо на берегу реки, повторяя про себя давно знакомые тексты утренних молитв.

Закончив молитву, он открыл глаза. Поплавок был на месте, утреннее солнце медленно выкатывалось из прибрежных кустов и зарослей. Вокруг было тихо, лишь лёгкий ветерок напоминал о том, что ещё раннее утро.

Над рекой лежала влажная полоса тумана.

Лишь какой-то странный звук доносился из береговых зарослей на другом берегу реки. Русло было неширокое, но достаточно глубокое, и длинная полоса прибрежного камыша заслоняла противоположный берег реки. Отец Серафим напряг зрение и слух, пытаясь понять, откуда идёт этот звук, больше похожий на стон. Он пригляделся и вдруг отчётливо заметил на противоположном берегу реки странные следы от машины, – эти следы уходили с дороги прямо на берег, а с него в камыши.

Привстав, отец Серафим сложил удочки и пустился быстрым мелким шагом в обход, через мост на другую сторону. Дойдя до моста, он заметил на грязной просёлочной дороге, что сворачивала с асфальтовой, свежие следы от автомобиля. Спустившись в камыши, он осторожно зашёл в воду.

Перед ним, наполовину в воде, лежал человек в рубашке и джинсах.

– Ух ты, Боже ж мой, ох ты, это ж надо ж, от катавасия… Подымайси, мил человек, подымайси, дык застудиться ж можно ж. От ты, Боже ж мой, что ж случилось-та? Как же ты тут оказалси?

Отец Серафим подхватил молодого человека за плечи и потянул к берегу. Тянуть было тяжело, тот не помогал ни себе, ни своему спасителю, лишь стонал по-прежнему и хрипел, отплёвываясь от воды. Вытащив незнакомца из воды, отец Серафим присел на землю, отдышался и попытался ещё раз послушать, дышит ли спасённый. Дыхания было почти неслышно, лишь по тому, как поднималась и опускалась его грудная клетка, можно было сделать вывод, что отец Серафим не зря вытаскивал его из воды. «Сколько ж он тут пролежал? Что же случилось тут ночью? Или вечером? Как он тут оказался?» Вопросы возникали у отца Серафима один за одним.

– Надоть иттить за Афанасьичем, один я его до дому не дотащу, – подумал он. – Ты, мил человек, полежи тут, я быстро за Афанасьичем сбегаю, у него хоть носилки есть, мы тебя до дому донесём. Лежи, мил человек, я быстро…

Через пять минут отец Серафим уже шёл быстрым, насколько мог, шагом в сторону брошенной деревни. Уже подходя к дому, он вспомнил, что забыл на бревне свои удочки. «Да и ладно, удочки никто не утянет, всё одно… рыбалки сегодня уж не будет, человека спасать надо, человека», – думал про себя отец Серафим.

Спасённый пришёл в себя единственный раз в этот день, когда двое старых мужчин, – одному под восемьдесят, другому под семьдесят, – кряхтя и охая перекладывали его на носилки. Он пришёл в себя, попросил пить и назвал свое имя.

Его звали Романом.

Отцы несли его к дому, задыхаясь от тяжести и отдыхая через каждые сто метров.

– Мы так, Афанасьич, в сорок третьем выносили из-под обстрела солдат. Я малой был… мне лет десять было… Вот так возьмёшь носилки… а сил нести уж нету. Падали… Падали… Но потом вставали и несли, а он лежит и смотрит на тебя так, что сам бы понёс себя…

– Как его… тут… угораздило-то, Фима?

– Сейчас принесём его, я потом схожу, если силы будут… посмотрю. Мне кажется, там машина в реке. Упал что ли с дороги? По темноте-то?

– Так к кому он ехал-то?

– А шиш его знает, Афанасьич. Забрёл видать, может заблудился ночью-то в дороге. Ух, тяжёлый… давай отдыхать.

Дома Романа уложили на хозяйскую кровать и сами повалились, кто куда: Афанасьич растянулся на лавке, а отец Серафим на диванчике. Дух переводили часа два. Перекусили чем попало. Роман не приходил в себя.

– Ты давай тут побудь, Афанасьич, я пойду, схожу на реку-то, посмотрю. Мож он не один был-то… надо поискать.

Серафим ушел, а Афанасьич сбегал в свой дом, принес супчику и поставил разогревать его на плитку. Роман опять застонал, Афанасьич подал ему воды. Тот пил жадно, много, но выпив всё, опять потерял сознание.

К вечеру картина была более-менее понятна.

Серафим исследовал все следы и пришёл к выводу, что машина свернула с дороги, и на всей скорости, ушла прямо под воду. Роман лишь чудом то ли выпал из неё, то ли успел вынырнуть уже после падения. Он приходил в сознание несколько раз, пытался что-то сказать, но губы не слушались, распухли, и отцы, накормив его супом и жидкой кашей, от которой он больше плевался, чем ел, тоже угомонились.

Утром отец Серафим, как обычно, помолившись, сварил кашу, два яйца и ждал, когда проснётся его, как он называл, «живёхонький». Живёхонький проснулся и застонал ближе к обеду. Роман открыл глаза и впервые за несколько дней увидел что-то вокруг себя: эта странная обстановка старого деревенского дома его пугала. Ему казалось, что мучения его ещё не закончились: так сильны были страшные воспоминания, которые накатывали на него из прошлого.

Съев яйцо и кашу, Роман попытался произнести первое слово после того, как очнулся от прошлого. Слово вышло коряво, но было понятно, что Роман сказал «спасибо».

– Да, спасибо-то, это понятно. Это не «спасибо» надоть говорить, а «спаси Бог», потому как… это каким-то чудом я туда, на мосток-то на рыбалку именно вчерась отправилси. А если бы там ещё ночь пролежал… – то ли вопрошая, то ли утверждая, бубнил отец Серафим. – Ты-ка полежи еще чуток, Рома. Полежи. Ты тама всю ночь поди, в воде-то пролежал, как ещё не застудился-то, ночи-то холодные теперь. Холодные. Вот я тебе накрою ноги-то одеялом. Полежи. А я пока помолюсь. Царице Небесной, что спасла-то тебя, надо благодарственный молебен отслужить. Ты-то полежи, просто, послушай. А я помолюсь.

Отец Серафим вытащил из-за шкафа домашний рукодельный аналой, покрыл его специальной вышитой тканью, положил молитвенник и начал негромко читать молитвы.

Роман слушал свозь сон, в который опять начал проваливаться. Синяки уже болели меньше, ещё было больно поворачиваться на бок, но на спине лежать уже было легче. Сквозь сон до него доносились слова молитвы, и ему казалось, что он провалился в какое-то тёплое и мягкое прошлое, старые слова и обороты, церковно-славянский язык – всё это создавало неповторимое ощущение какого-то далёкого детства…

К вечеру второго дня Роман впервые нормально поговорил со стариками, рассказал, что с ним случилось в командировке в городе, вспомнил, как его кинули на заднее сидение машины и куда-то повезли. В дороге он начал терять сознание, которое вернулось к нему лишь на берегу реки. Узнав, что от города до этой заброшенной деревни более трехсот километров, Роман понял, что вернуться туда в ближайшие дни будет невозможно: в деревне нет ни машин, ни другого транспорта, и как выяснилось, даже единственный велосипед Афанасьича был сломан. Зато Роман выяснил, как звали стариков – одного, что вытащил его из реки – Серафим Иваныч, а другого – Михаил Афанасьич.