Текст книги "Кремль 2222. Замоскворечье"

– Куда? – грозно проревел здоровяк, имея в виду Лана, и только тогда дружинник, наконец, смог оторвать взгляд от урода, пялящегося на него из-за решетки.

– В клетку, – отозвался Хомут сдавленным голосом.

– На кой?.. – спросил, не меняя интонации, здоровяк.

– Приказ Кудесника, – весомо ответил охранник.

– Ла-а-адно… – протянул пузатый и дернул за жердину.

– Полегче, окорок! – прошипел Лан, но его, похоже, никто не услышал. Поднялся шум и гам, решетки по обе стороны коридора содрогались от ударов лап, рук, щупалец, сегментированных хвостов кошмарных и невообразимых мутов, порожденных радиацией, Полями Смерти и генетическими экспериментами.

В одной клетке сидел страшно худой и угрюмый человек с крючковатым носом и похожими на плащ перепончатыми крыльями за спиной. В другой к прутьям притулилась замшелая коряга… которая при приближении Лана внезапно ожила, сверкнула красными плотоядными глазами и протянула сквозь решетку узловатую ветвь, оканчивающуюся почти человеческой кистью с длинными пальцами. В третьей клетке бесновался, пытаясь расшатать прутья, лоснящийся от пота двухметровый амбал с крысособачьей головой; из песьей пасти летели брызги слюны.

Зверинец. Лан вспомнил это слово. Он уже слышал его раньше, когда был гладиатором. В зверинце Арены люди Профессора держали самых экзотичных и злобных мутантов для будущих сражений. Для будущих шоу, – как любил называть эти действа Профессор.

В глубине коридора скрывался спуск, скользкие деревянные ступени вели в освещенную факелами подземную часть зверинца, которая, наверняка, находилась прямо под Ареной. Лан представил, как мерзких тварей выволакивают из клеток, затем их, взбешенных, тащат по коридору, опутав веревочными петлями, а потом выталкивают на ристалище, где уже ждет гладиатор.

Здоровяк распахнул клетку возле ступеней. В темной и смрадной глубине кто-то лежал, скорчившись на мягком от наслоений грязи полу. Громко жужжали мухи. Пузатый схватил лежащего за ногу и без всяких церемоний выволок в коридор. Лан увидел тщедушное существо с лысой пупырчатой головой и покрытой ороговевшими пластинами нижней частью лица. Одето оно было в бесформенную рубаху из мешковины. На глазах мутанта белели мутные бельма. Судя по оставшейся на полу дорожке из упитанных опарышей, существо было мертво, причем – не первый день.

Лан только открыл рот, чтобы сказать, что он ни за что не войдет в эту вонючую клетку, и что пусть его лучше убьют на месте, но в этот момент петля на его шее затянулась до такой степени, что стало невозможно говорить и вообще совершать осмысленные действия.

Пузатый, держа жердину одной рукой, сноровисто втолкнул Лана в клетку, и лишь после этого веревка на горле пленника ослабела. Лязгнула, захлопываясь, решетчатая дверь.

Лан хакнул, судорожно вдохнул полной грудью, и его едва не вырвало.

– Руки! – простонал он сквозь сжатые зубы. – Мои руки!

– Давай сюда, – пробурчал Хомут.

Дружинник просунул связанные руки между прутьями решетки. По покрытой плесенью и разводами стене промелькнул «солнечный зайчик» – блик от лезвия ножа. Но лезвие впилось не в веревки, стягивающие запястья Лана, а коснулось горла пленника над кадыком.

– Теперь тебе придется очень постараться, чтобы попасть на Арену, – услышал Лан за спиной прерывистый голос Хомута. – Ты теперь на дне, приятель. И никто не подаст руку помощи. Ты на самом нижнем кругу ада.

– Я понял, – отозвался Лан. – Руки развяжи.

Хомут хмыкнул, потом принялся торопливо пилить веревки. Лан вновь поморщился от боли, возникло ощущение, что по его венам хлынула не кровь, а лава. Охранник отошел от решетки, одновременно Лан отпрянул в глубь клетки. Руки пылали, и Лану пришлось сильно постараться, чтоб не заорать в голос. Нечего было радовать криками боли и без того взбудораженных появлением нового пленника мутов, а также самих тюремщиков: не дождутся.

– Будь осторожней во сне, – напутствовал Хомут, пряча нож за пояс. – Сдвинешься на метр влево – тебя сцапает вот это… – из соседней клетки Лана настороженно изучал, шевеля длинными тараканьими усами, очередной мутант, который представлял собой смесь человека, осьминога и насекомого. – Ну, а если сдвинешься вправо, – продолжил охранник, – тебя приласкает старая подружка…

«Мара!» – сразу же подумал Лан, и сердце его екнуло.

Но, увы, в соседней клетке справа Мары не оказалось. На полу сидела, приникнув оплывшим рылом к решетке, старая и толстая самка нео. Мамаша Лу… Действительно – вот так встреча. Некогда мамаша Лу возглавляла клан изгоев: самых опустившихся и звероподобных нео, с которыми брезговали знаться остальные кланы. Лан попал к ним в лапы вместе с Каином – одним из тверских мародеров. Сыновей мамаши Лу убили бандиты, когда вызволяли из плена своего человека, а жирную матрону продали Кудеснику вместе с Ланом. Это произошло во время похода на Арбат. С тех пор мамаша Лу томилась в клетке. Судя по многочисленным свежим шрамам, мамаша несколько раз побывала на Арене и выжила. Но при этом не стала менее жирной.

– Я помню тебя, хомо с глазами цвета моря, которого Лу никогда не видела, – медленно, с трудом подбирая слова, проговорила самка. – Я все помню. Как другие злые хомо убивали моих сыновей. И как плакал малыш, чья шерстка не успела обсохнуть после рождения. Злой хомо бросил кроху в котел с кипящей водой.

– В общем, любезничайте, – разрешил Хомут, затем смачно харкнул и удалился.

На Лане по-прежнему была кольчуга. Чтоб ее снять, потребовалось бы развязать пленнику руки и стащить доспех через голову; похоже, не нашлось никого, готового так рисковать. Кольчуга – уже что-то, защитит от ножа, от когтей и от зубов. Лан провел пальцами по холодным стальным кольцам, пытаясь хоть немного собраться с мыслями и отвлечься от боли в руках, полоумного бормотания старой нео и всепроникающего смрада.

– Чрево мамаши Лу с тех пор пусто, – продолжала бормотать самка. – Мамашу Лу больше никто не любит и не чтит. Мамашу заставляют драться с хомо, вооруженными острым железом. Мамаша давит черепа хомо руками. Зажимает их между ладонями и давит, как это делали ее любимые сыночки – Кой-Кой и Ырк, которых убили злые-злые-злые хомо.

Мутант из клетки слева – страхолюдный человек-осьминог-насекомое – попытался достать Лана щупальцем. Убедившись, что до дружинника не дотянуться, чудище пришло в неистовство: набросилось на прутья и стало протискиваться между ними, при этом тело его сминалось, становилось плоским, словно у пытающегося пробраться между половыми досками таракана. Возня мутанта снова всполошила весь зверинец; завыл собакоголовый, крылатый человек принялся метаться по клетке, оглушительно вереща и поднимая ветер. А на нижнем этаже подало голос нечто огромное, заглушив на несколько мгновений басистым рыком воцарившуюся какофонию. После этого шум начал стихать.

Так и не сумев просочиться сквозь решетку, человек-осьминог-насекомое отступил к задней стене зверинца, затем без видимых усилий взобрался по ней на потолок и там замер, мгновенно слившись с тенями и став невидимым.

Тогда Лан осмотрелся. Желоб с водой проходил вдоль стены зверинца через все клетки. Вода струилась ленивым потоком со стороны входа в глубь строения, неся мелкий мусор и клочки шерсти. То есть, Лану пришлось бы пить ту же самую жидкость, в которой полоскал языком человек-осьминог-насекомое и еще с полдесятка бестий. Из грязи, выстилающей пол, выпирало что-то округлое. Лан подцепил штуковину большим пальцем ноги и перевернул, оказалось – это глиняная миска. А засохшие потеки вокруг места, где раньше стояла миска, значит, остатки еды. М-да, питание здесь явно ни к черту. Хорошо, что покидая Кремль, они со Светозаром основательно подкрепились, – по распоряжению сотника им выдали двойные порции… Как там сейчас брат? Тоже угодил в дыру, наподобие этой? Или судьба ему уготовила нечто похуже?..

– Псс! Псс! – услышал Лан присвист. – Шеловеше!

Из клетки, что была через коридор, на Лана глядели двое дампов. Одинакового роста, одинакового дистрофичного сложения, вместо одежды – полосы ткани, прикрывающие гниющие заживо тела. С этой породой Лан уже сталкивался на Арене. Вдвоем с Марой они покромсали семерых таких же мутов, та еще была схватка.

– Пошабавимша… – пообещал один из этих двоих. – Нынше ношью… Пошабавимша…

А его товарищ провел по пруту решетки синим распухшим языком и по-змеиному зашипел, показав заостренные зубы.

Лан ушел в глубь клетки, сел на пол. В грязи копошились личинки, время от времени щекоча дружиннику босые ноги. С желоба капала вода, поэтому не могло быть и речи, чтоб привалиться спиной к задней стене и попытаться немного отдохнуть. А ложиться на грязь, подобно свинье… Нет, пока он не мог пересилить отвращение.

Какие на него планы у Профессора? Как подать сигнал своим, что ему требуется эвакуация? Где обещанное прикрытие?

Он сидел, обхватив себя руками. Холод стальных колец доспеха под подушечками пальцев немного успокаивал.

Может, разведчики не вмешались, потому что решили, будто все идет по плану?

Может, все действительно – как надо, и ему стоит сконцентрироваться на поставленной задаче?

Но какая может быть задача, когда Светозар в беде!

– Мамаша Лу так скучает по своим сыночкам, – продолжила старая нео. – Они были ей и детьми, и ласковыми мужьями. Может, хомо станет новым сыном мамаше Лу? Может, хомо станет ее новым мужем? – длинная обезьянья рука с отрубленными мизинцем и безымянным пальцем просунулась между прутьями решетки и пошарила внутри клетки Лана. К счастью, до человека ей было не дотянуться.

Лан старательно игнорировал мамашу. Толку-то отвечать полоумной? Бросишь фразу-другую, и она, чего доброго, решит, будто дружинник не прочь поболтать, и будет нудить бесперечь.

Мамаша заухала, вскочила на ноги и принялась расхаживать по клетке, почесываясь то там, то здесь.

– Побрешговал мамашей… – прокомментировал один из дампов, поправляя на голени «бинты». – Побрешговал, мальшишка… Мамаша хороша… Хороша… Шладкая…

Лан почувствовал, как что-то тупое тычется в прикрытое кольчугой плечо. Оказалось, что человек-осьминог-насекомое тихонько спустился с потолка и, оскалив от усердия пасть, снова пытался достать человека. Напряженное щупальце натянулось, словно канат, к которому подвешен солидный груз; слышалось, как скрипят сухожилия. Встретившись с Ланом взглядом, мутант принялся натужно дышать, при этом из его пасти вырывались облачка пара.

У предков было такое выражение: «оказаться между львом и крокодилом». Лан видел львов и крокодилов на рисунках в старинных книгах. Куда этим вымершим хищникам было до нынешних мутов – уродливых до омерзения, свирепых и хитрых, как маньяки.

Послышалось шлепанье босых ног по полу. У входа в клетку Лана возник сгорбленный силуэт. Лан было напрягся, но потом понял, что это всего лишь грязный и забитый дурачок, что маячил давеча в коридоре зверинца. В руках у опустившегося создания были грабли с налипшим на зубцах навозом, тяпка; на плече висела пара ведер со связанными веревкой ручками. Дурачок зачем-то остановился напротив Лана и стал пристально его разглядывать.

– Ты пришел почистить клетку? – спросил, поднимаясь на ноги, Лан. Было бы неплохо, если бы кто-нибудь соскоблил с пола грязь и червей. Лан даже сам бы это сделал, только он опасался, что тяпку ему не доверят, ведь этот инструмент в руках дружинника мог бы стать бердышом.

– Нет! – бросил неожиданно злым и напористым голосом дурачок. – Я пришел убедиться, что ты хорошо устроился!

Лан осторожно подошел к передней решетке. Человек-осьминог-насекомое все еще тщился достать его щупальцем, из пасти мута на пол капала слюна. Дурачок поставил ведра на пол, оперся на грабли и тяпку, словно на костыли.

Вместо одежды – лохмотья, словно на полудиком муте, который практически не держится за свою человекоподобность. Лицо в грязи и внушительных лилово-красных кровоподтеках, на голове – очень короткие плешивые волосы. Дурачок улыбнулся, – даже при почти полном отсутствии зубов это была злорадная, едкая, полная самых темных чувств усмешка.

– Узнал?

– Чур меня! – выдохнул Лан. Он был уверен, что эта встреча состоится. Знал, что кое-кто не упустит возможность поглумиться над беглым гладиатором, ныне очутившимся в плачевном и очень ненадежном положении. – Профессор! – от изумления Лан невольно открыл рот. – Вы ли это?

– Изменился, да? – грязный и жалкий человек положил бугрящиеся от кровавых мозолей руки на решетку. – И это все благодаря тебе, мой мальчик… – маленькие красные глаза глядели из-под распухших после побоев век прямо в душу Лана. Голос приобрел зловещий оттенок.

– Не могу сказать, что рад нашей встрече, – Лан немного оправился от неожиданности. – А с вами-то что случилось?

– Я потратил слишком много сил и ресурсов для поимки тебя, Титана и Мары, – сказал Профессор. – Погибло несколько десятков наемников и бандитов. Вас поймать не удалось, в итоге во всем оказался виноват я, и мне же пришлось, как говорят в некоторых районах, «ответить» перед группировками, – он тихонько засмеялся, подергивая губами, покрытыми кровавой коркой. – Потом Кудесник организовал переворот. Он отобрал все то, что было накоплено мной за годы существования Арены! Кудесник распорядился, чтоб мне отрубили голову, а тело отдали на корм био, как какого-то мертвого гладиатора. Но мне удалось вымолить пощаду! Да-да, я долго его умолял! Я лизал ему сапоги и валялся в пыли! Я пообещал, что буду служить ему до конца жизни и выполнять самую черную работу, которую мне только поручат, – Профессор отошел от клетки. – И вот я здесь, – он развел руками. – И ты теперь тоже здесь! Какое совпадение! Можешь представить мою радость?

Дело, конечно, труба. Но все пошло не так с того момента, как Лан увидел утыканные стрелами тела Кривых Шрамов. Сам по себе потерявший власть Профессор не выглядит очень опасным, в отличие от мамаши Лу или человека-осьминога-насекомого, если только бедолага не прячет под своими лохмотьями пистолет. Впрочем, последнее тоже не исключено. Профессору ничего не мешает выждать, пока пленника смотрит сон, и потом, проходя по коридору, выстрелить спящему в голову. Если жажда мести окончательно сведет бывшего хозяина Арены с ума, то он так и поступит…

Но эту ситуацию можно было бы попытаться повернуть в свою пользу, надо только надавить на нужные точки.

– Профессор, – Лан шепотом обратился к тени былого человека, – помогите мне выбраться, и вам больше не придется чистить клетки. Я уведу вас в Кремль, и вы сможете начать жизнь заново…

«И заодно расскажешь воеводе все, что знаешь о нейромантах», – договорил он про себя.

Небритая щека Профессора задрожала от мелкого тика.

– Ты… обещаешь мне защиту? – переспросил он, не веря своим ушам.

– Профессор, честное слово! – Лан положил руку на сердце. – Мне нужно поскорее выбраться! Мой друг… – он не стал раскрывать перед бывшим врагом все карты… – мой побратим попал в беду. Его взяли в плен какие-то сукины коты, которые носят черные маски на лицах и вооружены до зубов старинным оружием.

Профессор закивал. Мол, да-да, продолжай.

– Мы сейчас с вами в одной лодке! – убежденно проговорил Лан. – Помогите мне! Я знаю, что вы можете. А я помогу вам! Мне нужно поскорее отсюда выбраться!

Профессор отступил еще на несколько шагов. В зверинце было относительно тихо; лишь на нижнем уровне ворочался в клетке некто громадный, и каждое движение неведомого существа порождало небольшое, но ощутимое землетрясение. Лан слышал, как капает вода, как мамаша Лу ловит блох, а человек-осьминог-насекомое устраивается поудобнее среди теней на потолке.

– Лан, – Профессор поднял тяпку, повертел ее черенок в дрожащей руке, словно представляя, как острая стальная насадка раз за разом вонзается дружиннику в темечко. – Мой дорогой Лан… – повторил он и мечтательно улыбнулся. – Мне доставит неимоверное удовольствие наблюдать, как день ото дня ты будешь становиться слабее. Ты не сможешь спать, ты не сможешь есть и пить, каждое мгновение оставшейся жизни тебе будет грозить опасность.

Лан разочарованно вздохнул. Почему же все люди, которые сегодня встречались у него на пути, не хотят внимать голосу разума? А еще – Профессор… Ёжкин кот ты ходячий, а не ученый муж.

– Потом, когда ты совсем ослабнешь, – продолжал мечтать бывший хозяин Арены, – я впущу в твою клетку братьев Шептунов, – он указал на двух дампов, и те, увидев этот жест, снова подошли к передней решетке своего узилища и стали прислушиваться. – Они медленно разберут тебя на косточки, филе и требуху, оставляя в живых так долго, насколько это будет возможно.

– Пошабавимша… – вновь послышался шипящий гаденький голосок. – Шегодня ношью… пошабавимся!

Второй дамп неожиданно заперхал, подергиваясь всем телом и сплевывая бурую слизь. Он кашлял долго и мучительно; а следом по своей клетке принялся метаться крылатый человек, истошно вопя и колотя по решетке. Каждый крик мутанта бил по ушам, а заодно – и по нервам.

Лан отступил в глубь клетки. Профессор дождался своей минуты триумфа, не стоило давать ему повод растянуть эту минуту на больший срок.

– Из-за тебя я оказался на дне, из-за тебя я лишился всего, в том числе – и собственной личности, – сказал Профессор, когда шум в зверинце стих. – Но в моей власти сделать так, чтоб в нужный момент решетки одних клеток оказались открытыми. Этого будет достаточно, чтобы… – он сделал паузу, облизнул губы и со смаком договорил: – Чтобы насладиться тем, как ты умираешь. Твои соседи – потолочник, старая нео и дампы – идеально подходят, чтобы осуществить мою месть. Их ничему не надо учить, они сами сделают все, как надо.

Профессор пытливо заглянул в клетку Лана, он собирался добавить что-то еще, но на нижнем уровне прорычали:

– Проф, твою мать! Где тебя носит, чушка смердящая? Или навоз сам себя уберет?

– Бегу-бегу-бегу… – заблеял бывший делец, отступая от решетки. – Уже бегу-бегу-бегу…

Он исчез, только суетливо зашлепали по полу босые ноги. Потом внизу взревели – пьяно, нечленораздельно, загремели пустые ведра: очевидно, Профессора огрели за нерасторопность чем-то тяжелым.

«А как там, интересно, Денис и Мстислав?» – отстраненно подумалось Лану. Парням сейчас тоже, наверняка, непросто. Дай бог, чтоб у них все получилось, и они вернулись в крепость живыми и с найденным посольством.

«А как там Мара?..»

Лан потер ладонями виски. Быть может, все эти кошмарные сны и дурные предчувствия были предупреждением? Они предвещали, что в ближайшем будущем он серьезно влипнет… Но что теперь гадать? Что сделано – то сделано, от предложенной воеводой миссии он бы и во второй раз не отказался. Мир суров и бесчеловечен. А с воинов в нем двойной спрос. Попал в переделку – думай, как выкрутиться. А паниковать толку нет. Паникуют пахари, когда долгоносик урожай жрет.

Смотритель зверинца занялся кормежкой подопечных. Он катил по коридору тачку, на которой имелось несколько кусков сырого мяса и пара выварок со столь вонючей баландой, что ее запах перебивал даже обычный фоновый смрад. Подопечные оживились, заворчали, зашипели на разные голоса. Человек-осьминог-насекомое, которого Профессор назвал потолочником, получил половину туши крупной крысособаки. Зажав ужин в пасти, потолочник быстро взобрался на свое привычное место и там заработал челюстями, с хрустом кроша ребра и позвонки. Смотритель подошел к клетке Лана, просунул между прутьями решетки черпак на длинной ручке и до краев наполнил миску серо-желтой похлебкой. Из юшки всплыло человеческое ухо. Лан никак не отреагировал на это подношение. Смотритель, ухая то ли от икоты, то ли от смеха, покатил тачку дальше.

Лан пнул миску пяткой, та отлетела к боковой решетке и разбилась. Баланда растеклась по полу, личинки, живущие в грязи, радостно задергались.

Был поздний вечер – время, когда зрительские трибуны полны народу, а на Арене сражаются самые лучшие, любимые публикой гладиаторы. Лан измаялся. Время от времени он ходил по клетке, следя, чтоб из боковых решеток не выпросталось щупальце потолочника или лапа мамаши Лу. А в основном – сидел, уткнувшись лбом в колени, пока не начинала одолевать дремота.

По коридору снова прошелся смотритель, на этот раз в его руках была жердина с петлей. За ним следовали с полдесятка крепышей в камуфляжной экипировке наемников. Смотритель остановился возле клетки с собакоголовым и свистом разбудил мутанта. В следующее мгновение на шее чудища затянулась петля. Собакоголовый угрожающе заворчал, вцепился пальцами в веревку. Заскрипел замок, отворилась решетчатая дверь; клетку мутанта заполнили наемники. Не прошло и минуты, как собакоголового уже вели по коридору с заведенными за спину руками и с веревками на шее и в пасти.

«Ослаблен», – подумалось Лану. И это немудрено: в таких условиях содержания и с такой едой. Ему показалось, что, будь собакоголовый в лучшей форме, всем этим людям пришлось бы плохо.

Он подошел к передней решетке своей клетки и ударил по ней кулаками.

– Мне нужен Кудесник! – закричал, не жалея легких. – Позовите Кудесника!

Что он хотел от этого хлыща? О чем с ним думал договориться? Может, собрался валяться у его ног, обутых в хромовые сапоги, по примеру Профессора?

На Лана словно затмение нашло. Он продолжал колотить кулаками по решетке, требуя встречи с новым хозяином Арены. Но всем было наплевать на поднятый им гам, кроме крылатого человека, который ожидаемо всполошился и принялся метаться, оглашая зверинец пронзительными криками, похожими на скрежет раздолбанных сервоприводов биоробота.

В конце концов, Лан сдался и снова сел на пол в глубине клетки. Рассаженные ладони ныли. Плохо, что он умудрился потерять контроль. А еще, ёжкин кот, дружинник…

В плечо снова настойчиво ткнуло нечто тупое. Лан повернул голову и увидел потолочника, приникшего к боковой решетке клетки. С пасти мутанта капало, между зубами темнели ошметки крысособачьего мяса. Пыхтя от усилий, человек-осьминог-насекомое пытался оплести соседа щупальцем.

– Не нажрался, да? – Лан вскочил. Волна гнева снова накрыла его с головой. Этот густой от вони воздух, это отвратительное копошение червей под ногами, вопли крылатого человека, звероподобные фигуры, утробные рыки – всего этого было слишком много для одного молодого воина: измаявшегося, переполненного жаждой действия и страхом за попавшего в беду брата.

– Добавки хочешь? – Лан без страха шагнул в объятья щупалец, и те, горячие, как трубы с кипятком, трепетно обвили ему спину и плечи, подтолкнули навстречу раскрывшейся, словно вычурный алый цветок, пасти.

Лан одним неуловимым движением подхватил с пола осколок миски, – тот был жирным и скользким на ощупь, – сразу же вонзил его в фасеточный глаз потолочника на всю длину. Брызнула стеклянистая влага, смешанная с кровью. Мутант еще толком ничего не успел понять, а Лан уже перехватил его щупальца, будто это были поводья фенакодуса, и потянул к себе. Потолочник отпрянул, гибкие конечности натянулись и затрещали от напряжения. Мутант был силен… даже – дьявольски силен, но куда ему состязаться в «перетягивании каната» с взбешенным дружинником?

Лан рванул потолочника на себя, заставил его удариться грудью и мордой об решетку. Клацнули устрашающие зубы, чудовище откусило само себе половину языка. Когда Лан во второй раз приложил потолочника об решетку, в пасти у мутанта уже булькала кровь. Но Лан не останавливался, он с силой дергал за щупальца, раз за разом посылая беспокойного соседа на стальные прутья. От ударов содрогались сразу несколько клеток. Притихшие обитатели зверинца молча глядели на происходящее и лишь подергивали ноздрями, ощущая пьянящий запах крови.

Когда избитый потолочник обмяк, Лан просунул руку в его клетку, обнял мута за шею, словно старого приятеля, а потом с силой сжал. Хрустнули шейные позвонки, из пасти вывалился укороченный язык, а щупальца заметались, сворачиваясь кольцами и разворачиваясь обратно, словно гигантские дождевые черви.

Убедившись, что мутант мертв, Лан вернулся на середину своей клетки и снова сел. Он восстановил дыхание и приготовился терпеливо ждать, однако не прошло и десяти минут, как появился смотритель зверинца. Здоровяк вальяжно шел по коридору, звеня связкой ключей на поясе и громыхая по прутьям решеток жердиной с петлей. Возле клетки с мертвым потолочником он остановился, точно налетел на невидимую преграду. Его маленькие поросячьи глазки недоуменно заморгали.

– Кузя! – позвал он, осторожно приближаясь к решетке. – Кузнечик, ты чего? Приболел?

Потолочник, само собой, ничего ответить не мог. Он валялся с широко распахнутой пастью и глядел в пустоту помутневшими фасетками единственного уцелевшего глаза. Кончик одного из щупалец все еще подрагивал, реагируя на затухающие сигналы нервной системы.

– Кузя! – смотритель встревожился не на шутку. – Кузя, что стряслось?.. – он собрался было открыть дверь, но потом его осенила внезапная догадка. Здоровяк медленно отпустил связку ключей, и так же заторможенно, словно пребывая в сильнейшем шоке, повернулся к Лану.

– Ты! – в этой коротком выкрике можно было услышать и вопрос, и невозможность поверить собственным глазам, и обвинение.

Лан виновато развел руками и покачал головой.

– За него же было серебром уплачено! – вскипел смотритель. – Прекрасная половозрелая особь из МГУ! Да за это Кудесник с тебя шкуру спустит! – и, не имея больше сил сдерживать гнев, здоровяк перехватил покрепче свою жердину, а затем с привычной сноровкой сунул ее в клетку Лана, чтоб набросить на шею дружинника петлю. Но у Лана ушки уже были на макушке, и он не позволил поймать себя столь унизительным образом во второй раз.

У него не было плана действий. Он даже смутно не мог предположить, как будут развиваться события дальше. Все, что ему оставалось, – лишь действовать по ситуации, и искать возможности. Для начала – возможности сохранить себе жизнь.

Петля захлестнулась на левом предплечье Лана, которое тот специально выставил вперед. Когда веревка врезалась в мышцы, Лан вцепился в жердину пальцами, точно кузнечными клещами. Смотритель попытался освободить свой нехитрый инструмент, но не тут-то было. Лан ударил по жердине ногой и перебил ее на середине длины; мгновенно освободил предплечье из петли, перехватил оказавшийся у него в руках обломок, и накинул веревку на шею смотрителя. А дальше – поступил с ним примерно так же, как и с потолочником: бросил здоровяка физиономией на решетку своей клетки. Смотритель обиженно хрюкнул, вытащил из кармана складной нож, но Лан отобрал это оружие до того, как здоровяк успел понять, что происходит. Следом за ножом в руках у дружинника оказалась и связка ключей.

– Э! А ну – руки! – послышался чей-то испуганный голос. К клетке подбежал охранник арены, вооруженный помповым ружьем. Наемник был совсем юным, и старая, с чужого плеча, «горка» сидела на нем, точно мешок. – Ты чего?.. Совсем?.. Отпусти его! – от волнения он глотал слова.

Лан спрятался за прижатым к решетке здоровяком, словно за живым щитом. Чтоб у смотрителя зверинца отпала любая мысль о сопротивлении, Лан нанес ему короткий, но сокрушительный удар под дых.

– Руки! – молодой охранник метался за спиной у смотрителя, прикидывая, как бы подстрелить возмутителя спокойствия, не задев своего человека. – Помогите! Эй! – он запоздало принялся бить тревогу.

Лан метнул в охранника нож, бросать из-за решетки было не очень сподручно, но он все-таки попал в цель: острие вошло наемнику между шеей и ключицей. Рана была явно неглубокой, но кровь хлынула, как из зарезанной свиньи. Охранник смертельно побледнел и привалился к решетке находящейся за его спиной клетки. Лан увидел, как между прутьями просунулись руки, обмотанные грязными полосками ткани, как почерневшие пальцы схватили охранника, мгновенно лишив его возможности сопротивляться.

– Пошабавимся! Пошабавимся! – предвкушали дампы в два голоса.

Лан отбросил смотрителя зверинца подальше и, прикусив от усердия язык, принялся подбирать ключ от своего узилища. Дампы тем временем выдернули из раны на шее охранника нож и им же вспороли наемнику горло. Лан напрягся, когда увидел, что в руках у одного из братьев Шептунов появилось ружье.

– Быштрее! – дамп навел ствол на дружинника. – Клющ с ршавым верхом!

Действительно, ржавый ключ со скрежетом провернулся в замке, и Лан распахнул дверь. По полу коридора растеклась горячая кровь охранника. Смотритель зверинца лежал на боку и слабо хрипел, схватившись за объемистое пузо. Лан быстро осмотрелся: больше никого. Но то ли еще будет! Новоарбатовка хорошо охраняется, и, устраивая переполох, надо было брать в расчет, что придется иметь дело с вооруженными старинными стволами крепкими и в меру обученными ребятами, а не с очередным отрядом мародеров. Двустворчатая дверь, через которую Лана завели днем в зверинец, оказалась закрыта. Но так было даже лучше: никто со двора не увидит, что происходит внутри сруба со зловонными обитателями.

– Ошвободи нас! – потребовали дампы, продолжая держать Лана на мушке. – Пошабавися вмеште!

Ох, вот таким союзникам Лан бы ни за что не доверил свои тылы по доброй воле, но торг неуместен, когда тебе в лицо смотрит дуло МР-133.

– Такой ше клющ! Што ты пялишься? Делай шкорее, што тебе говорят!

Но Лан все еще сомневался. Дампы, заляпанные с ног до головы кровью, выглядели более чем зловеще: настоящие исчадия ада, посланники дьявола, а не подвергнувшиеся мутации коренные москвичи.

– А не кинете, братцы? – Лан встряхнул связкой ключей; в этот момент, наверное, все обитатели зверинца, которые обладали разумом или его зачатками, выстроились перед передними решетками своих клеток. Мутанты скулили и взлаивали, привлекая к себе внимание.

– Чешное шлово! – ответил дамп с ружьем, а его братец показал Лану язык и зашелся булькающим смехом, мол, ничего не обещаю.

Ключ действительно подошел к замку от клетки дампов. Братья Шептуны вырвались на волю, старший водил из стороны в сторону стволом ружья, выискивая, в кого можно было бы пострелять, а младшенький поигрывал ножом. Смотритель немного оклемался и поднял голову, он успел окинуть зверинец ошеломленным взглядом, прежде чем под подбородок ему вонзилось еще не успевшее забыть тепло предыдущей жертвы острие. Лан в это время отпирал клетку мамаши Лу; жирная, покрытая свежими шрамами самка нео монотонно бормотала что-то благодарное. Лан ее не слушал, он торопился освободить еще хотя бы несколько мутов для большего переполоха. И желательно таких, какие не вопьются в своего освободителя клыками, как только тот справится с замком.

Загремели по деревянным ступеням каблуки; с нижнего уровня поднялся второй охранник – матерый, лысоватый тип, вооруженный карабином СКС-45. Старший Шептун в него выстрелил, но, само собой, промазал. Впрочем, охранник не пожелал связываться со всей шайкой-лейкой и, недолго думая, отступил на этаж ниже.