Текст книги "Частные начала в уголовном праве"

1.2. Понятие диспозитивных (частных) начал уголовно-правового регулирования

В русском языке термин «диспозитивный» (от лат. dispositivus – распоряжающийся) буквально означает «допускающий выбор». Отсюда под диспозитивной нормой права понимается правовая норма, содержащая определенные диспозиции, т. е. правила поведения, которые подлежат конкретизации и уточнению по соглашению сторон регулируемых этими нормами отношений[28]28
  Тихомирова Л. В., Тихомиров М.Ю. Юридическая энциклопедия / Под. ред. М. Ю. Тихомирова. М., 1998. С. 118.


[Закрыть].

Диспозитивность традиционно рассматривают в трех аспектах: как принцип, право и метод правового регулирования.

В частности, она признается «одним из основных демократических принципов гражданско-процессуального права, означающим, что стороны и другие лица могут свободно распоряжаться своими правами»[29]29
  Юридический энциклопедический словарь. М., 1987. С. 107.


[Закрыть].

Придерживаясь аналогичного подхода, И. Л. Петрухин заявляет: «Диспозитивность как принцип права предоставляет гражданам возможность по собственному усмотрению распоряжаться своим материальным и процессуальным правом, не прибегая к содействию государства»[30]30
  Петрухин И. Л. Публичность и диспозитивность в уголовном процессе // Российская юстиция. 1999. № 3. С. 24.


[Закрыть].

Обобщает данную позицию А. В. Сумачев. По его мнению, диспозитивность следует рассматривать как «общий принцип правового регулирования, который определяет правовую способность частного лица самостоятельно решать вопросы о пользовании теми или иными правомочиями в конкретной сфере правового регулирования»[31]31
  Сумачев А. В. Публичность и диспозитивность в уголовном праве. М., 2003. С. 37.


[Закрыть].

Полагаем, что определение диспозитивности как принципа правового регулирования не является безусловным.

Во-первых, понимание принципа права как «основного, исходного положения»[32]32
  Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1995. С. 585.


[Закрыть] конкретной отрасли требует признания за ним универсального характера в определенной сфере правоотношений. Не случайно философия определяет принцип как «руководящую идею, основное правило поведения»[33]33
  Философский словарь / Под. ред. М. М. Розенталя. М., 1975. С. 329.


[Закрыть]. Что же касается диспозитивности, то ее сложно признать универсальной категорией, особенно в области публичного права. Здесь она не является центральным звеном правового регулирования, более того, рассматривается как исключение.

Во-вторых, универсальность и фундаментальность диспозитивности как принципа права ставит под сомнение условный характер выделения частных и публичных интересов в праве, а следовательно, и паллиативный характер публичного и диспозитивного правового регулирования.

Многие исследователи видят в диспозитивности «право лица распоряжаться гражданско-процессуальными средствами защиты. Стороны и другие участвующие в деле лица могут свободно распоряжаться своими материальными и процессуальными правами. Суд содействует им в реализации этих прав и осуществляет за законностью их распорядительных действий»[34]34
  Энциклопедический юридический словарь / Под общ. ред. В. Е. Крутских. 2-е изд. М., 1998. С. 75.


[Закрыть]. Диспозитивность нередко определяют и как «право участников договора или судебного процесса действовать по собственному усмотрению»[35]35
  Современный словарь иностранных слов. М., 1993. С. 206.


[Закрыть].

Этот подход не выдерживает критики по ряду оснований. Во-первых, авторы необоснованно отождествляют понятия «частный интерес» и «право». Как результат – предмет правого регулирования подменяется его механизмом.

Во-вторых, определение диспозитивности как права (возможности) свободно реализовывать свои права и обязанности не соответствует традиционному пониманию уголовно-правовых отношений ответственности. Последние хотя и предполагают оценку частного интереса потерпевшего, но не предоставляют ему абсолютной свободы в реализации своих прав. В такой ситуации частные права ограничиваются публичными интересами и охранительной функцией уголовного закона.

С особенностями метода правового регулирования связывает термин «диспози» А. Я. Курбатов. Он отмечает, что «диспозитивность следует оценивать только в рамках такого метода регулирования, как метод координации»[36]36
  Курбатов А. Я. Теоретические основы сочетания публичных и частных интересов при правовом регулировании предпринимательской деятельности // Черные дыры в российском законодательстве. 2001. №1. С. 16.


[Закрыть].

По мнению Е. Л. Хильчук, «диспозитивность как метод правового регулирования выражается в нормативно предусмотренной возможности выбора поведения в зависимости от усмотрения частного лица»[37]37
  Хильчук Е. Л. Некоторые проблемы применения диспозитивного метода в трудовом праве. Тюмень, 1999.


[Закрыть]. Аналогичной позиции придерживаются также Н. И. Матузов[38]38
  Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. М., 1999. С. 6.


[Закрыть], А. В. Малько[39]39
  См. также: Малько А. В. Законные интересы советских граждан: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 1985. С. 14.


[Закрыть], В. А. Кучинский[40]40
  Кучинский В. А. Законные интересы личности: от Конституции к правореализующей деятельности // Теоретические возможности реализации Советской Конституции. М., 1978. С. 85.


[Закрыть], А. И. Экимов[41]41
  Экимов А. И. Интересы и право в социалистическом обществе. М., 1984. С. 6.


[Закрыть] и др.

Думается, не следует рассматривать диспозитивности как метод правового регулирования. Понимая под ним «способ расширения частных начал в праве», мы упускаем из виду основание применения этого способа. Между тем, именно основанием и является, на наш взгляд, диспозитивность.

Интересную трактовку понятия предлагает С. С. Алексеев. Он рассматривает диспозитивность как «особую модель построения правовой материи» и отмечает: «Диспозитивное построение правового материала как одна из моделей основывается на частном праве. Ее суть – в предоставлении лицу возможности самому, своей волей определять собственное поведение, что открывает простор для действий лица по своему усмотрению, по своей воле и в своих интересах»[42]42
  Алексеев С. С. Право: азбука – теория – философия: Опыт комплексного исследования. М., 1999. С. 589.


[Закрыть].

Однако более предпочтительным для раскрытия правовой сущности диспозитивности видится использование термина «юридический режим правового регулирования».

Под ним мы предлагаем понимать систему правового регулирования конкретного круга общественных отношений, которую характеризуют специфические средства, принципы и приемы правового воздействия.

О целесообразности использования предложенного термина для определения диспозитивности говорят следующие обстоятельства:

– понятие «юридический режим правового регулирования» позволяет объединить ранее рассмотренные аспекты диспозитивности в целостный правовой институт. Принципы, средства и способы правового регулирования только в своей совокупности обеспечивают индивидуализацию правового регулирования любого вида общественных отношений (в том числе, по реализации частных интересов);

– настоящий термин позволяет ограничивать предмет правового регулирования только теми общественными отношениями, которые допускают реализацию в уголовном праве частного интереса.

Его использование при определении частных начал уголовного права требует учета следующих обстоятельств:

– особенности общественных отношений предопределяют специфику правового регулирования. Именно по этой причине есть все основания выделять диспозитивный, или частноправовой, режим уголовно-правового регулирования;

– характеристика диспозитивности как юридического режима уголовно-правового регулирования должна осуществляться на основании анализа норм УК РФ, расширяющих сферу частного усмотрения при оценке преступности или правомерности совершенных деяний, а равно при определении наказуемости посягательства.

В целом, диспозитивность в уголовном праве можно определить как юридический режим правового регулирования, обусловленный спецификой уголовных правоотношений в сфере реализации частных интересов потерпевшего и обладающий особыми принципами, средствами и методами правового регулирования.

Ранее уже затрагивался вопрос о принципах диспозитивности, поэтому в настоящем параграфе ограничимся только их перечислением.

Полагаем, что основными, исходными положениями частного регулирования в уголовном праве являются:

– свобода действий субъектов правоотношений;

– направленность на удовлетворение собственных интересов;

– недопустимость произвольного установления пределов реализации их прав и законных интересов.

Что же касается метода регулирования, то им, пожалуй, можно назвать прием юридической децентрализации (метод координации), основанный на ранее перечисленных принципах.

Как справедливо отмечается в литературе, «основными чертами метода децентрализации является юридическое равенство и возможность субъектов самим, своей волей определять условия своего поведения»[43]43
  Алексеев Н. Н. Основы философии права. СПб., 1999. С. 202.


[Закрыть]. При этом построение правового материала на основе диспозитивного метода предполагает следующую схему: «субъективное право + юридическая гарантия».

Близко к методам примыкают средства диспозитивности, т. е. существующие в уголовном праве юридические нормы и институты, обеспечивающие реализацию частного интереса.

В целом, их можно свести к триаде: 1) институт примирения с потерпевшим; 2) уголовное преследование по делам частного обвинения и 3) согласие потерпевшего.

Следует, однако, отметить несвоевременность и определенную условность отнесения к сфере уголовного права институтов частного обвинения и согласия потерпевшего, поскольку первый регламентируется процессуальным законом (ст. 20 УПК РФ), а второй вообще не имеет нормативного закрепления. Но, с другой стороны, система диспозитивных начал в уголовном праве находится в зачаточном состоянии, и потребность в поиске наиболее приемлемых направлений ее развития оправдывает наше смелое предложение.

Представляется, что анализ диспозитивности в уголовном праве будет неполным без ее рассмотрения сквозь призму уголовных правоотношений.

Выделяют, как известно, два основных подхода к понятию «правоотношение»: общефилософский и специально-юридический.

С позиции философии отношение есть не что иное, как «момент взаимосвязи, частный случай специфического проявления всеобщей связи между явлениями объективной действительности»[44]44
  Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. М., 1987. С. 348—349.


[Закрыть]. При этом правоотношение представляет собой «самостоятельное общественное отношение, субъектов которого связывают или ставят в правовую зависимость юридические права и обязанности и которое оказывает регулирующее воздействие на поведение людей отдельно или во взаимодействии с иной общественной структурой»[45]45
  Здравомыслов А. Г. Потребности. Интересы. Ценности. М., 1986. С. 82.


[Закрыть].

Иными словами, философский подход не позволяет отождествлять правоотношение и общественное отношение. Они существуют параллельно, противоборствуя по поводу осуществления варианта поведения, предлагаемого правовой нормой, или действуя в одном направлении, формируя сообща данный вариант поведения[46]46
  См.: Курбатов А. ^.Теоретические основы сочетания публичных и частных интересов при правовом регулировании предпринимательской деятельности // Черные дыры в российском законодательстве. 2001. № 1. С. 19.


[Закрыть].

Логически продолжив размышление, можно прийти к выводу, что право вообще не регулирует общественные отношения. Оно направлено лишь на поведение людей, внедряя определенные правоотношения в различные сферы человеческой деятельности. Характерно, что право при этом не влияет на сами общественные отношения.

С этих позиций уголовно-правовое отношение следует рассматривать как лишенные структуры целесообразные отношения между субъектами (виновным, государством и потерпевшим) через предоставление им определенных прав и обязанностей.

Что же касается общественных отношений, то реализация в их рамках частных и публичных отношений не имеет никакого отношения к праву и является всего лишь продуктом исторического развития.

Очевидно, подобная интерпретация порождает ряд принципиальных вопросов о правовой природе таких понятий, как уголовная ответственность, объект преступления, уголовное наказание, институты освобождения от уголовной ответственности и наказания, а равно публичность и диспозитивность.

Специально-юридический подход к сущности уголовного правоотношения долгое время сводится к следующим тезисам[47]47
  См. подробнее: Огурцов Н. А. Правоотношения и ответственность в советском уголовном праве. Рязань, 1975.


[Закрыть]:

– субъектами отношений могут быть лишь государство и преступник;

– содержанием выступают их публичные права и обязанности;

– юридическим фактом возникновения уголовных правоотношений является совершение преступления[48]48
  Данный подход в советской уголовно-правовой доктрине не являлся единственным. Так, о возникновении уголовно-правовых отношений в момент вступления обвинительного приговора суда говорил В. Г. Смирнов (Функции советского уголовного права. Л., 1965); Я. М. Брайнин, напротив, полагал, что эти отношения берут начало с момента возбуждения уголовного дела (см.: Брайнин Я. М Уголовный закон и его применение. М., 1967), а Г. О. Петрова связывает их возникновение с совершением общественно опасного деяния (Петрова Г. О. Понятие уголовно-правового отношения. Ставрополь, 1993).


[Закрыть], а момент их прекращения всецело зависит от воли и усмотрения государства.

Расширение частных начал в уголовном праве вызвало необходимость переосмысления феномена уголовно-правовых отношений. Потребность в новом подходе возникла после появления в российском законодательстве институтов частного обвинения и примирения с потерпевшим, не укладывавшихся в традиционную схему возникновения и реализации уголовных правоотношений.

Согласно классическому пониманию последних, при обнаружении признаков преступления компетентные органы обязаны во всех без исключения случаях возбуждать уголовное дело. Однако по делам частного обвинения возникновение и развитие уголовных правоотношений находятся в зависимости не от публичной власти, а от усмотрения и воли частного лица.

Несколько иная ситуация имеет место при выражении согласия лица на причинение вреда собственным интересам. Хотя в настоящее время институт согласия потерпевшего не закреплен в уголовном законе, есть, тем не менее, все основания говорить о его фактическом существовании в теории и правоприменительной деятельности.

Считая целесообразным рассмотрение этого института в рамках отдельного параграфа настоящего исследования, заострим сейчас внимание только на характере правовых отношений при выражении потерпевшим согласия на умаление его прав.

Важно подчеркнуть, что использование понятий «причинение вреда» или «умаление прав потерпевшего» в таких ситуациях носит условный характер, поскольку воля субъекта на совершение действий со стороны третьих лиц есть не что иное, как реализация потерпевшим своего права позволить или не позволить им воздействовать на свои личные имущественные или неимущественные блага.

Если традиционное видение уголовного правоотношения считать единственно верным, необходимо будет признать, что правоотношение и согласие потерпевшего в уголовном праве исключают друг друга. Но и то, и другое объективно существуют.

Отсюда, не претендуя на безусловность позиции, предположим, что в сфере уголовного права существуют различные по содержанию, субъектному составу и моменту возникновения правоотношения. Помимо собственно субординационных отношений между государством и преступником по поводу совершения преступления, в сфере уголовно-правового регулирования существуют горизонтальные правоотношения между потерпевшим и преступником, потерпевшим и лицом, совершившим уголовно значимое, но не преступное деяние, между потерпевшим и государством.

Как отмечается в литературе, «институт примирения с потерпевшим и преступления “частного обвинения” заставляют по-иному переосмыслить само место потерпевшего в материальном уголовном правоотношении. Наделение его субъективным правом давать согласие на освобождение от уголовной ответственности (в материально-правовом смысле) означает не что иное, как признание за потерпевшим статуса субъекта правоотношения»[49]49
  Булгаков Д. Б. Потерпевший в уголовном праве и его криминологическая характеристика: Дис. … канд. юрид. наук. Ставрополь, 2000. С. 57.


[Закрыть].

Очевидно, уголовные правоотношения, возникающие по поводу совершения деяния, правомерность которого обусловлена согласием потерпевшего, а равно по поводу совершения преступлений, отнесенных к делам «частного обвинения» или допускающих примирение сторон, носят отличный от классического уголовного отношения характер.

В первом случае горизонтальные по характеру общественные отношения возникают между потерпевшим и причинителем вреда по поводу совершения последним уголовно значимого деяния, которое, однако, не является преступлением вследствие выражения воли потерпевшего на его совершение.

Как полагает И. А. Фаргиев, «согласие потерпевшего не является обстоятельством, исключающим наказуемость деяния, поскольку лицо, давшее согласие на нарушение прав и интересов, находящихся в его свободном распоряжении, потерпевшим от преступления не является, а посягательство на указанные права и интересы преступлением признано быть не может»[50]50
  Фаргиев И. А. Учение о потерпевшем в уголовном праве России: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 2005. С. 14.


[Закрыть].

При этом следует оговориться, что подобные отношения могут возникать лишь тогда, когда потерпевший дает согласие на вмешательство в его личные, не ограниченные государством и обществом права.

Во втором случае «отличие правоотношений от классических выражается, прежде всего, в том, что сохраняющееся право государства на привлечение лица, совершившего деяние, к ответственности сильно ограничивается правом потерпевшего на примирение, а следовательно – правом требовать либо не требовать наступления уголовной ответственности виновного»[51]51
  Там же. С. 58.


[Закрыть].

При фактическом применении института примирения с потерпевшим (ст. 76 УК РФ) отношения между жертвой и виновным носят горизонтальный характер: обязанности правонарушителя подвергнуться мерам уголовного принуждения соответствует право потерпевшего потребовать или воздержаться от требования к государственному органу о привлечении виновного к ответственности. При этом отношения между потерпевшим и государством также имеют горизонтальный характер.

В итоге, можно заключить, что уголовно-правовые отношения не исчерпываются вертикальными по характеру отношениями между государством и преступником. Существование частных интересов в уголовном праве свидетельствует о наличии диспозитивных отношений между потерпевшим и причинителем вреда.

Можно условно выделить две группы уголовно-правовых отношений частного характера:

1) диспозитивные – горизонтальные отношения между потерпевшим и причинителем вреда, возникающие вследствие совершения уголовно значимого деяния, не являющегося преступным.

Несмотря на то, что юридическим фактом их возникновения не является совершение преступления, мы, тем не менее, относим подобные отношения к уголовно-правовым.

Их объектом являются частные интересы пострадавшего (его личные имущественные и неимущественные блага), а содержанием – право потерпевшего по собственному усмотрению определять дальнейшую судьбу принадлежащих ему благ и право виновного выполнять или не выполнять волю потерпевшего;

2) ограниченно диспозитивные – горизонтальные отношения между потерпевшим и преступником, возникшие по поводу совершенного преступления и регулируемые ст. 76 УК РФ (примирение с потерпевшим) или нормами, закрепляющими институт «частного обвинения».

Субъектный состав здесь представлен потерпевшим и преступником, объектом отношений выступает уголовная ответственность виновного[52]52
  Аналогичную позицию относительно объекта высказывает Н. Н. Ковтун. См.: Ковтун Н. Н. Соотношение частных и публичных начал в уголовном судопроизводстве РФ: время выбора// Государство и право. 1995. № 11. С. 69.


[Закрыть], содержанием – право потерпевшего обратиться к государству с требованием не применять к преступнику меры уголовно-правовой репрессии и право виновного примириться с потерпевшим и загладить причиненный преступлением вред.

Наличие вышеназванных групп уголовных правоотношений является одним из основных показателей существования диспозитивности как режима правового регулирования частных интересов.

1.3. Компаративный анализ частных начал в уголовном законодательстве зарубежных стран

Необходимым дополнением к исследованию уголовно-правовых аспектов анализируемой темы является характеристика развития и расширение диспозитивных (частных) начал в законодательстве зарубежных стран. Проблема влияния частного интереса на уголовно-правовую оценку деяния для зарубежных ученых и практиков не является новой, однако до настоящего времени она не получила своего четкого и однозначного разрешения. Данное обстоятельство можно объяснить следующими факторами:

1. Особенностями национального уголовного законодательства. Уголовно-правовые отношения, будучи составной частью социальных отношений, испытывают на себе воздействие культурных, экономических, политических и иных явлений общественной жизни конкретного государства, что, безусловно, влияет на эволюцию уголовного законодательства. В частности, в настоящее время национальное законодательство ряда мусульманских государств (например, Катара) испытывает на себе серьезное влияние шариатского права в части регламентации института «согласия потерпевшего».

2. Неразрешенностью данного вопроса в юридической науке. Доктринальная оценка «согласия потерпевшего» затруднена его сущностной противоречивостью, корни которой уходят в историю уголовного права. Изначально складываясь как отрасль права, охраняющая правопорядок в обществе и служащая интересам государства, уголовное законодательство постепенно вытеснило частный интерес за рамки своего регулирования.

Безусловная императивность и публичность криминального права, служившие необходимым условием поддержания правопорядка в обществе на более ранних этапах его развития, в настоящее время входят в противоречие с частными интересами. По определенной категории дел обязательность уголовно-правовых предписаний не охраняет интересы и блага индивида, а, напротив, ограничивает его волеизъявление. Данное обстоятельство требует уделить особое внимание проблеме влияния частного интереса на признание или непризнание деяния преступным, что, в свою очередь, придаст определенную гибкость процессу уголовно-правового регулирования. С другой стороны, чрезмерное расширение частного усмотрения может привести к злоупотреблениям и, в конечном счете, к потере уголовным законодательством своей охранительной функции.

Совершенствование российского уголовного законодательства в части расширения диспозитивных начал в правовой охране и регулировании общественных отношений должно базироваться не только на теоретических исследованиях ученых-юристов, которые, отражая тенденции развития социальных институтов, создают научную базу для законотворчества, но и на изучении, обобщении и использовании передового зарубежного опыта. Как справедливо отмечает в этой связи А. А. Малиновский, «ценность сравнительного правоведения состоит в том, чтобы выявить различного рода нюансы в законодательном регулировании уголовно-правовых отношений, специфику тех или иных юридических категорий, своеобразие правовых дефиниций, сравнить содержание, вкладываемое законодателем в определенный термин, и на этой основе совершенствовать законодательство»[53]53
  Малиновский А. А. Сравнительное правоведение в сфере уголовного права. М., 2002. С. 3.


[Закрыть].

Обращение к зарубежным правовым моделям имеет целью выявление как положительных образцов, так и отрицательного опыта во избежание ошибок в правотворческой деятельности. В. А. Туманов в качестве глобальных направлений сравнительно-правового анализа обоснованно выделяет догматическое и законодательное, или функциональное, сравнение[54]54
  Туманов В. А. О развитии сравнительного правоведения // Сов. государство и право. 1982. № 11. С. 46.


[Закрыть]. При этом в каждом из названных направлений присутствуют четыре элемента: описательный, научный, праксиологический и контрастирующий, образующие логическую систему.

Догматическое сравнение российского и зарубежного уголовного права в рамках заявленной тематики предполагает, главным образом, сопоставление правовых систем, институтов и принципов, на которых основываются диспозитивные начала уголовно-правовых установлений. Догматический анализ представляет собой предэтап функционального сравнения. По справедливому замечанию А. А. Тилле и Г. В. Швекова, «оставаясь в пределах теоретических исследований, догматическое сравнение создает возможность для критической оценки изучаемого права. Законодательное сравнение играет уже иную роль, представляет собой чисто функциональный подход»[55]55
  Тилле А. А., Швеков Г. В. Сравнительный метод в юридических дисциплинах. М., 1978.С. 177.


[Закрыть].

На уровне законодательного сравнения диспозитивных начал уголовного законодательства нами будут проанализированы и оценены решения сходных социальных ситуаций, урегулированных нормами права и имеющих непосредственное отношение к конфликту частных и публичных интересов.

Считая необходимым расширение сферы настоящего исследования посредством включения компаративного (догматического и законодательного) анализа, выявим общие и отличительные свойства отечественного и зарубежного уголовного законодательства в части допущения элементов диспозитивности в публичную отрасль права с целью исследования роли и значения уголовного права как инструмента социального регулирования частных и публичных интересов в обществе.

Достижение поставленных целей предполагает систематизацию нормативных положений, посвященных выбранной проблематике. В этой связи при рассмотрении Уголовных кодексов Швеции[56]56
  Ссылки на УК Швеции приводятся по изданию: Уголовный кодекс Швеции / Науч. ред. Н. Ф. Кузнецова, С. С. Беляев; пер. С. С. Беляева. СПб., 2001.


[Закрыть], Швейцарии[57]57
  Ссылки на УК Швейцарии приводятся по изданию: Уголовный кодекс Швейцарии / Науч. ред. Н. Ф. Кузнецова; пер. А. В. Серебренникова. М., 2001.


[Закрыть], Австрии[58]58
  Ссылки на УК Австрии приводятся по изданию: Уголовный кодекс Австрии / Науч. ред. Н. Е. Крылова; пер. А. В. Серебренникова. М., 2001.


[Закрыть], ФРГ[59]59
  Ссылки на УК ФРГ приводятся по изданию: Уголовный кодекс ФРГ / Пер. А. В. Серебренникова. М., 2001.


[Закрыть], Голландии[60]60
  Ссылки на УК Голландии приводятся по изданию: Уголовный кодекс Голландии / Науч. ред. Б. В. Волженкин; пер. И. В. Миронов. СПб., 2001.


[Закрыть], Норвегии[61]61
  Ссылки на УК Норвегии приводятся по изданию: Уголовный кодекс Норвегии / Науч. ред. Ю. В. Голик; пер. А. В. Жмени. СПб., 2003.


[Закрыть], Польши[62]62
  Ссылки на УК Польши приводятся по изданию: Уголовный кодекс Польши / Науч. ред. А. И. Лукашова, Н. Ф. Кузнецова; пер. Д. А. Барилович. СПб., 2001.


[Закрыть], Болгарии[63]63
  Ссылки на УК Болгарии приводятся по изданию: Уголовный кодекс Болгарии / Науч. ред. А. И. Лукашова, пер. Д. В. Милушева. СПб., 2001.


[Закрыть], Республики Корея[64]64
  Ссылки на УК Республики Корея приводятся по изданию: Уголовный кодекс Республики Корея/ Науч. ред. А. И. Коробеев; пер. В. В. Верхоляка. СПб., 2004.


[Закрыть], Аргентины[65]65
  Ссылки на УК Аргентины приводятся по изданию: Уголовный кодекс Аргентины / Науч. ред. Ю. В. Голик; пер. Л. Д. Ройзенгурта. СПб., 2003.


[Закрыть], Эстонской республики[66]66
  Ссылки на УК Эстонии приводятся по изданию: Уголовный кодекс Эстонской республики / Науч. ред. и пер. Н. И. Запевалова. СПб., 2001.


[Закрыть], Латвии[67]67
  Ссылки на УК Латвии приводятся по изданию: Уголовный кодекс Латвии / Науч. ред. и пер. А. И. Лукашова. СПб., 2001.


[Закрыть], Сан-Марино[68]68
  Ссылки на УК Сан-Марино приводятся по изданию: Уголовный кодекс Республики Сан-Марино. СПб., 2002.


[Закрыть], Украины[69]69
  Ссылки на УК Украины приводятся по изданию: Уголовный кодекс Украины / Сост. и пер. В. И. Тютюгин. Харьков, 2002.


[Закрыть], Республики Беларусь[70]70
  Ссылки на УК Беларуси приводятся по изданию: Уголовный кодекс Республики Беларусь / Науч. ред., предисловие Б. В. Волженкина; обзор. ст. А. В. Баркова. СПб., 2001.


[Закрыть], Грузии[71]71
  Ссылки на УК Грузии приводятся по изданию: Уголовный кодекс Грузии / Науч. ред. З. К. Бигвава, вступ. ст. В. И. Михайлова, обзор. ст. О. Гамкрелидзе; пер. И. Мериджанашвили. СПб., 2002.


[Закрыть] и Азербайджанской республики[72]72
  Ссылки на УК Азербайджана приводятся по изданию: Уголовный кодекс Азербайджанской республики / Науч. ред. И. М. Рагимова; пер. Б. Э. Аббасова. СПб., 2001.


[Закрыть] для более полного рассмотрения основных подходов зарубежного законодателя к проблеме диспозитивных начал в уголовном праве, предлагается классифицировать уголовно-правовые нормы и институты на следующие группы:

1) нормы, предусматривающие согласие потерпевшего как обстоятельство, свидетельствующее о правомерности деяния;

2) положения, формирующие институт примирения с потерпевшим;

3) нормы о правовой регламентации дел частного и частно-публичного обвинения;

4) уголовно-правовые предписания, в которых волеизъявление жертвы является привилегирующим обстоятельством;

5) нормы, рассматривающие волеизъявление потерпевшего в качестве обстоятельства, смягчающего наказание.

1. В ряде стран «согласие потерпевшего» считается обстоятельством, исключающим преступность деяния, однако оно не носит универсального характера и находится в зависимости от вредоносности того либо иного деяния.

Рассматривая регламентацию института согласия потерпевшего в рамках англо-саксонской системы права, следует отметить, что правовая природа обстоятельств, исключающих преступность деяния, в целом и согласия потерпевшего в частности в англо-американском законодательстве определена весьма противоречиво и неполно. В частности, английское уголовное право не содержит понятия обстоятельств, исключающих преступность деяния, хотя их перечень в теории и судебной практике гораздо шире, чем в УК России. Институт согласия потерпевшего, как отмечает К. С. Кенни[73]73
  Кенни К. Основы уголовного права / Под ред. и с вступ. ст. Б. С. Никифорова. М., 1949. С. 56.


[Закрыть], рассматривается судами как смягчающее обстоятельство применительно к убийствам и причинению телесных повреждений. Данное положение является косвенным свидетельством того, что при иных посягательствах на личность согласие потерпевшего исключает преступность деяния.

По справедливому замечанию В. Д. Пакутина, Федеральное уголовное законодательство США вопросы, связанные с обстоятельствами, исключающими преступность деяния, непосредственно не регулирует. Они решены в Примерном уголовном кодексе США 1962 г. и в УК пятидесяти штатов. Примерный УК США оказал серьезное влияние на реформирование уголовного законодательства всех штатов, и особенно на УК штатов Нью-Йорк и Пенсильвания[74]74
  Пакутин В. Д. Институт обстоятельств, исключающих преступность деяния, в законодательстве некоторых зарубежных государств (сравнительный анализ) // Актуальные вопросы уголовного процесса современной России. Уфа, 2003.


[Закрыть]. В американском уголовном праве анализируемые обстоятельства получили название обстоятельств защиты от обвинения. В их числе Примерный УК США наряду с малозначительностью нарушения (ст. 2.12) и провокацией преступления (ст. 2.13) предусмотрел также согласие потерпевшего (ст. 2.11).

В УК штата Пенсильвания правомерным является причинение телесного повреждения или угроза его причинения при наличии согласия потерпевшего в случае участия в законном атлетическом соревновании или спортивном состязании, а также в иных случаях, предусмотренных законом[75]75
  Pennsylvania Statutes. CRIMES AND OFFENSES. http://members.aol.com/StatutesP1/18.Cp.1.html


[Закрыть].

Особого внимания заслуживает тот факт, что в законе во избежание противоречий на практике определены условия недействительности согласия потерпевшего. Анализ § 311 УК Пенсильвании позволяет выделить среди них следующие:

• если согласие дано лицом, не имеющим законных полномочий разрешать поведение, преследуемое как преступление;

• оно дано лицом, которое по причине малолетства, психического заболевания или умственной неполноценности либо опьянения не способно принять разумное решение, касающееся характера и безвредности поведения, преследуемого как преступление;

• оно дано лицом, чье непредусмотрительное согласие подпадает под запрет, установленный в законе, определяющем преступление;

• оно было получено силой, понуждением или обманом.

Как справедливо утверждает А. А. Малиновский, «согласие потерпевшего на причинение ему смерти не является обстоятельством, исключающим преступность деяния, а согласие на причинение потерпевшему телесных повреждений (при наличии определенных условий) считается таковым»[76]76
  Малиновский А. А. Сравнительное правоведение в сфере уголовного права. М., 2002. С. 138.


[Закрыть].

Обращаясь к анализу уголовного законодательства романо-германской системы права, следует отметить, что регулирование в нем диспозитивных начал осуществляется более четко и последовательно.

Так, например, в УК ФРГ (§ 226а) закреплено положение, согласно которому нанесение потерпевшему телесных повреждений с его согласия не считается противоправным, за исключением случаев, когда данное деяние нарушает общепринятые моральные нормы. Несмотря на кажущуюся категоричность данного положения, следует отметить, что указание в уголовном законе на учет динамично развивающихся моральных устоев представляется недостаточно корректным, поскольку неясно, какие именно аморальные деяния имел в виду законодатель. Представляется, что в любом случае факт наличия либо отсутствия нарушения моральных норм предстоит оценивать суду.

Применительно к рассматриваемой проблеме особого внимания заслуживает вопрос о правомерности эвтаназии. В большинстве государств убийство тяжело больных из сострадания запрещено законом. В числе исключений можно назвать закон штата Орегон об эвтаназии (1997 год), который к условиям правомерности медицинской процедуры по причинению смерти из сострадания относит: наличие у пациента неизлечимой смертельной болезни; наличие сильных мучений и страданий больного, обусловленных протеканием заболевания, и, наконец, настоятельные и неоднократные просьбы больного к врачу причинить смерть с целью прекращения страданий[77]77
  Там же. С. 139.


[Закрыть].

В УК Польши согласие потерпевшего не названо в числе обстоятельств, исключающих преступность деяния, между тем такое согласие является необходимым условием правомерности эксперимента. Статья 27 УК содержит следующее положение: «§ 1. Не совершает преступление тот, кто действует с целью проведения познавательного, медицинского или экономического эксперимента, если ожидаемый результат имеет существенное познавательное, медицинское или хозяйственное значение, а надежда на его достижение, целесообразность и способ проведения эксперимента обоснованы в свете современного уровня знаний.

§ 2. Эксперимент не допускается без согласия участника, на котором он проводится, надлежащим образом проинформированного об ожидаемом полезном результате и грозящих ему отрицательных последствиях, а также о вероятности их возникновения, равно как и о возможности отказа от участия в эксперименте на любом его этапе».

В числе оправдывающих обстоятельств УК Сан-Марино называет согласие лица, располагающего на это правом. В частности, в ст. 39 отмечается, что «ненаказуемо всякое лицо, которое причиняет ущерб либо угрожает благополучию с законно выраженного согласия лица, которое вправе давать такое согласие»[78]78
  Уголовный кодекс Республики Сан-Марино. С. 51.


[Закрыть].

Недействительным согласие потерпевшего будет признано, если оно:

1) получено насильственным путем;

2) дано в силу очевидного заблуждения;

3) получено с помощью обмана;

4) выражено лицом, не достигшим восемнадцатилетнего возраста;

5) выражено лицом, неспособным осознать значение предполагаемого деяния и совершить волеизъявление.

Интерес представляет также ст. 24 «Согласие потерпевшего» Уголовного кодекса Республики Корея следующего содержания: «Деяние, которое нарушает законные интересы, осуществляемое с согласия одного из тех, кто уполномочен рассматривать такие интересы, не подлежит наказанию, кроме специальных случаев, предусмотренных законом»[79]79
  Уголовный кодекс Республики Корея. С. 51.


[Закрыть]. И хотя согласие потерпевшего в данном случае не названо обстоятельством, исключающим преступность деяния, оно закреплено в разделе 1 «Совершение преступления и назначение наказания» наравне с такими обстоятельствами, как самооборона, необходимость и самосохранение.

Анализ уголовного законодательства Кореи позволяет заключить, что правомерность нарушения интересов лица с его согласия распространяется на все случаи, кроме убийства. В ст. 252 предусмотрена уголовная ответственность за убийство по просьбе или по сговору с потерпевшим (наказание в виде каторжных работ на срок от 1 года до 10 лет), а в ст. 253 «Убийство по просьбе потерпевшего с использованием мошеннических средств или с применением угрозы» предусмотрено наказание, равное санкции за простое убийство (каторжные работы пожизненно или на срок не менее 5 лет). Таким образом, законодатель устанавливает условия действительности согласия потерпевшего, которое не должно быть получено насильственным либо обманным путем.