Текст книги "Пионеры Кремниевой долины. История первого стартапа из России, покорившего мир"

Глава 2. Ученый-вахтер

Пачиков смог основать компьютерный клуб, из которого потом вырастет «ПараГраф», только благодаря тому, что в 1984 году решил устроиться вахтером в общежитие. Этот радикальный карьерный шаг определил его судьбу в гораздо большей степени, чем Академия наук СССР, которая до поры до времени оставалась для него основным местом работы.

Вахтеры были уникальным порождением советской системы. Они несли свою службу на входе в любой мало-мальски значимый объект. Зачем? Это оставалось загадкой. Не для обеспечения безопасности – вахтеры не имели ни подготовки, ни соответствующей экипировки, а доверенные им объекты в большинстве случаев не представляли интереса для злоумышленников. Да и предотвратить воровство они оказывались бессильны.

Вахтеры иногда вели учет входящих и выходящих, записывая паспортные данные каждого гостя в разлинованные вручную тетрадки. Но эта работа часто выполнялась спустя рукава и вряд ли имела практический смысл. И уж точно вахтеры не оказывали никаких услуг посетителям – концепция сервиса была чужда советскому человеку. Зачастую на будках вахтеров красовалась лаконичная надпись: «Справок не даем».

В советском обществе функция у вахтеров все же была: они создавали иллюзию порядка и контроля. Миссия Степана Пачикова в должности вахтера общежития состояла в том, чтобы в определенные часы сидеть на отведенном ему стуле и провожать строгим взглядом проходящих мимо людей. Бо́льшую часть времени Степан пренебрегал своими обязанностями и читал книги. Работая ночь через три, Пачиков получал 60 рублей в месяц – в дополнение к 180, которые ему платили в Академии наук.

Глядя на Пачикова, многие обитатели общежития, конечно, не верили, что он ученый, – с чего это научный сотрудник будет работать простым вахтером? И вряд ли они предполагали, что Степан сидит на протертом стуле и задает себе вопрос, который после тридцати лет одолевает многих: «Как же это я тут вообще оказался? Все же так в моей жизни хорошо начиналось – и так банально вышло».

…

К тому моменту прошло уже десять лет с тех пор, как Пачиков счастливо избежал крупных неприятностей в Тбилиси и отправился покорять Москву. Поначалу его карьера в столице складывалась вполне благополучно. Однако все испортил квартирный вопрос.

В Советском Союзе не существовало ни частной собственности, ни рынка жилья как такового – квартиру нельзя было как купить в ипотеку, так и официально взять в аренду в каком-нибудь доходном доме.

Аспирантура предоставляла молодым ученым общежитие – но только на время обучения. Чтобы остаться жить в столице, нужно было потом найти работу в организации, которая могла предоставить и жилье, и официальную московскую прописку. А это оказывалось непросто.

Задействовав все наработанные в Москве связи, Пачиков в итоге смог устроиться на завидную должность в совхоз «Московский», где ему поручили присматривать за экспериментом по автоматизации бухгалтерии, который проводил Вычислительный центр Министерства сельского хозяйства. Автоматизация производилась на базе советского компьютера «Минск-32».

Эта деятельность не имела никакого отношения к теме диссертации о размытых множествах, которую Степан так и не закончил. Однако совхоз закрыл вопрос с пропиской, предоставив новому сотруднику жилье в ближнем Подмосковье. К тому же новая работа позволила ему поправить финансовое положение: Пачикову назначили зарплату вдвое выше того, что обычно получали молодые ученые.

Для человека, который уже успел обзавестись и женой, и ребенком, это было совсем не лишне, как и возможность официально покупать в совхозе его продукцию – помидоры и шампиньоны. Месячная норма продуктов, положенная каждому сотруднику, была весьма скромной. А чтобы купить лишний килограмм грибов, требовалась подпись руководства. Но даже такая ничтожная привилегия имела значение: продукты в СССР были дороже денег.

Самые банальные продовольственные товары оставались в СССР в дефиците – из-за железного занавеса и стремления производить все самостоятельно, помноженного на невыгодные климатические условия и неэффективную модель советского управления. Даже при наличии денег хорошие продукты нельзя было купить – нужно было «доставать».

В СССР трудящиеся систематически разворовывали продукцию предприятий, на которых работали, чтобы затем обменять на товары самой первой необходимости, также украденные другими. Не все, подобно Степану, могли и стремились получать их честным путем. На сером рынке продуктового бартера помидоры и шампиньоны считались ликвидным товаром. За них можно было получить мясо, рыбу, овощи, колбасу…

Однако надежды на великие научные свершения пришлось если не бросить, то отложить до лучших времен. Пачиков смог возобновить научную карьеру только через несколько лет, устроившись научным сотрудником в консультативную группу при президенте Академии наук. Группа занималась экономическим моделированием в энергетической отрасли и тоже вряд ли могла открыть Степану дорогу к научным прорывам. Но там он мог по крайней мере применять свои знания в области кибернетики.

Переход в Академию ударил по семейному бюджету – платили на новом месте в полтора раза меньше. Какое-то время в семье ученого спасались тем, что на пару шили по вечерам кимоно для карате по заказу знакомого тренера, в группе которого Степан занимался этим модным тогда видом спорта.

Власть не поощряла «левые» заработки – хотя формально они и не были запрещены. Зачем советскому человеку дополнительные доходы, если всем необходимым его обеспечивает государство – самое справедливое из всех. Несмотря на официальную доктрину, как и Пачиков, многие тогда искали способ улучшить свое положение, не афишируя коммерческую деятельность. По оценкам исследователей, в «застойные» 1970-е десять-двенадцать процентов доходов советских граждан составляли неофициальные частные заработки.

Помимо кройки и шитья Степан занимался и еще более сомнительной с точки зрения советской власти деятельностью: через знакомого переводчика издательства «Прогресс» покупал на Западе запрещенную в СССР литературу и распространял ее среди друзей и знакомых.

Издательство выпускало на экспорт советскую пропаганду на 50 языках. Среди почти тысячи сотрудников «Прогресса» были иностранцы-переводчики, которые жили и работали в Москве. Один из них, Кристофер Инглиш, участвовал не только в экспорте, но и в импорте культурных ценностей.

Он начал свою подрывную деятельность с того, что привозил в СССР пленки с записями Beatles и Rolling Stones, а потом уже переключился на нечто более серьезное – запрещенные в Союзе книги Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Иосифа Бродского и других враждебных или просто неблагонадежных авторов… Они издавались на Западе – в том числе и на русском языке. Через посольских работников переводчик ввозил их в страну и отдавал надежному человеку, с которым его свели друзья. Этим человеком был Степан Пачиков.

Через его руки прошли сотни ненавистных советскому режиму литературных памятников человеческой жестокости и подлости, и за многие из них он рисковал получить несколько лет тюрьмы. При этом Пачиков входил в совершенно официальное общество книголюбов, из тех, что существовали в СССР почти на каждом предприятии и должны были способствовать популяризации идеологически выверенной советской поэзии и прозы.

Помимо полного барахла это общество распространяло и более-менее приличные вещи. Ради них Степан набирал все, что ему давали. Его старания не остались незамеченными, и однажды книголюбу вручили почетную грамоту «За активное распространение общественно-политической литературы».

Знакомство с Кристофером Инглишем оказалось судьбоносным: именно он сообщил Пачикову, что в общежитии издательства «Прогресс» открылась перспективная вакансия вахтера. Степан ухватился за эту возможность не раздумывая – и с радостью променял шитье кимоно на просиживание штанов.

Работая вахтером, он мог получать деньги, ничего не делая. Кроме того, общежитие, строго говоря, было не общежитием, а многоквартирным домом, где проживали преимущественно иностранные сотрудники «Прогресса». А знакомства с иностранцами в закрытой от мира стране сулили советскому гражданину новые, хоть и неопределенные и опасные, возможности.

…

Не веря в легенду о сотруднике Академии наук, некоторые жители дома считали Пачикова офицером КГБ, которого отрядили за ними присматривать. Должен же был вездесущий Комитет госбезопасности держать переводчиков под колпаком – как и всех других владельцев иностранных паспортов, потенциальных саботажников и шпионов?

Степан часто носил отцовские офицерские рубашки. Отчасти из уважения к его памяти – отец умер вскоре после тбилисской истории. Отчасти оттого, что в Советском Союзе не так-то просто было отыскать хорошую мужскую сорочку. Эти рубашки только укрепляли подозрения обитателей дома в том, что их новый вахтер совсем не тот, за кого себя выдает.

Однако не все жильцы оказались подвержены общей паранойе, и однажды один из них, финн Аки Паананен, решил пойти ва-банк и спросил: не поможет ли ему Степан разобраться, как извлечь толк из этого ящика с кнопками, называемого персональным компьютером? Ящиком оказался Commodore 64 – один из первых массовых персональных компьютеров.

Его дебютная версия Commodore PET появилась в 1977 году, за несколько месяцев до Apple II, того самого изобретения, которое открыло новую эру в цифровой индустрии и превратило предприятие двух Стивов – Джобса и Возняка – в одну из самых успешных американских IT-компаний.

Прежде доступом к вычислительным машинам наслаждались лишь ученые и сотрудники корпораций – компьютеры были слишком громоздкими и дорогими для частных пользователей. Цена доходила до нескольких миллионов долларов, а аренда достигала десятков тысяч в день. Commodore, Apple, а потом и британский Sinclair Research в начале 1980-х вывели на рынок машины принципиально другой категории – сравнительно компактные и недорогие, они предназначались для домашнего использования.

За несколько лет люди оценили возможности, которые давали персональные компьютеры. Они позволяли набирать и редактировать тексты, работать с таблицами и даже играть, управляя, к примеру, нарисованными каратистами на ринге или даже космическим кораблем. Корабль, впрочем, выглядел довольно условно, поскольку обозначался одними линиями – сквозь его корпус просвечивали звезды.

Commodore 64, который приобрел финн Аки Паананен, был третьей, самой популярной, моделью в линейке американской фирмы. Продажи этой модели исчислялись миллионами штук.

Несмотря на массовость, компьютер выглядел не слишком простым в освоении. При включении на синем экране загоралась надпись «Ready» и на следующей строке – белый квадратик, на месте которого появлялась буква, если пользователь нажимал клавишу. Первое, что обычно приходило в голову нормальному человеку, – ввести слово «Привет» и нажать «ввод». В ответ на это машина выдавала загадочную надпись: «?Syntax Error».

Пачикова трудности не испугали. Он умел программировать на БЭСМ-6 – советской полупроводниковой вычислительной машине, которую выпускали с конца 1960-х. А в лаборатории Академии наук он работал с мини-компьютером фирмы Wang.

Степан попросил оставить ему на время «ящик» и инструкцию и за несколько ночей разобрался в Commodore 64 настолько хорошо, что сумел не только обучить хозяина азам пользования, но и создать клавиатурный драйвер, который позволял печатать по-русски.

Для человека, работающего с двумя языками, такой апгрейд превращал компьютер в полноценный инструмент. Пораженный переводчик не знал, что предложить Пачикову в качестве благодарности, и тот попросил оформить ему подписку на компьютерные журналы.

Власть в СССР ревниво следила за тем, откуда граждане черпают информацию о мире. Поэтому обычный советский человек не имел возможности подписаться на западную прессу.

Ученым, которых нельзя было совсем отрезать от остального мира, дозволялось читать иностранную периодику в специализированной библиотеке. Однако журналы появлялись там с запозданием в несколько месяцев, иногда в виде частичных копий, из которых была изъята реклама и статьи, ненужные или вредные советскому труженику науки.

Аки Паананен выписал на свое имя все главные компьютерные журналы мира и, получая их, отдавал Степану. Штудируя прессу, тот не только улучшил свой английский, но и узнал много нового о цифровой революции.

Красочная реклама в журналах несла не меньше полезной информации, чем сами публикации. Изучая ее, можно было понять масштаб происходящих в мире технологий перемен. И вскоре Степану, конечно, страшно захотелось обзавестись собственным компьютером.

…

От остального мира СССР отделял железный занавес – и сложные отношения с западными странами, которые еще с момента окончания Второй мировой старались препятствовать экспорту в СССР технологий, прежде всего военных.

В ответ на вторжение СССР в Афганистан администрация американского президента Джимми Картера в 1980 году и вовсе ввела полный запрет на поставки в Союз любой техники – и компьютеров в том числе.

Но тут Пачикову помог другой сотрудник «Прогресса» и обитатель охраняемого им дома – голландец Роб Вундеринк.

Роб переводил на голландский советскую периодику и считал это занятие более разрушительным для мозга, чем злоупотребление алкоголем. Но его основная работа была платой за жизнь в СССР и за возможность заниматься своим хобби – то есть писать настоящие, правдивые статьи о советской действительности для голландских журналов.

Молодого Вундеринка мало интересовала официальная новостная повестка – ему хотелось рассказывать о том, чем реально жила эта удивительная страна. Пачиков стал его проводником.

Степан показал голландцу, как надо покупать колбасу и чай, заходя в магазин с черного хода, потому что на прилавках ни колбасы, ни чая не было. Степан водил Роба по советским забегаловкам и учил, как пить пиво и закусывать воблой, о существовании которой голландец прежде и не подозревал.

Репортажи Роба не вызывали восторга в советском Министерстве иностранных дел. С точки зрения чиновников, он не имел права вообще ничего писать о своей жизни в Москве, поскольку никто ему не давал журналистской аккредитации. Помогая голландцу, его проводник шел на некоторый отличный от нуля риск. И когда Вундеринк решил купить себе компьютер в Голландии, Степан набрался наглости и попросил о встречной услуге – привезти машину и ему тоже.

Они приобрели самые передовые компьютеры того времени – Amstrad на процессоре Z80. Особой гордостью Пачикова был выбранный им блок, отвечавший за загрузку данных, – флоппи-дисковод.

Гибкие диски позволяли загружать программы в оперативную память машины за секунды. Менее совершенные персональные компьютеры в то время использовали для загрузки аудиопленку, которую нужно было проигрывать на магнитофоне, подключенном по кабелю к вычислительной машине. Как правило, процесс запуска программы занимал несколько минут и не всегда заканчивался благополучно.

Таким образом благодаря работе вахтером в доме для иностранцев и обретенным там знакомствам Степан обзавелся чем-то еще более дефицитным в Советском Союзе, чем помидоры и шампиньоны: собственным компьютером.

…

Пачикова ошеломляли возможности, которые давали персональные вычислительные машины. Для жителя Советского Союза свобода в обращении с информацией несла в себе особый смысл.

Прежде, чтобы сделать копию запрещенной цензурой книги, нужно было вручную, страницу за страницей, перепечатывать каждый ее экземпляр на пишущей машинке. Теперь можно было набрать текст один раз – и печатать, пока хватит чернил в принтере, или же просто передавать в электронном виде. Степан верил, что домашние компьютеры положат конец тотальной цензуре. А вслед за этим неизбежно падет и тоталитарный строй, который он ненавидел всей душой.

Знания о развитии компьютерной индустрии – теперь уже не только теоретические, но и практические – переполняли Пачикова. Хотелось ими делиться. Уже проверенным путем – с помощью Роба – Степан обзавелся матричным принтером Epson 80 и стал выпускать дайджест, в котором пересказывал ключевые новости, почерпнутые из иностранных журналов. Сам сочинял и набирал тексты, сам верстал, сам печатал.

Степан раздавал дайджест по знакомым – зачастую это были те же самые люди, которые получали из его рук запрещенную литературу. Спрос на его компьютерное периодическое издание рос день ото дня. Вместе со спросом росла и слава издателя – вскоре он стал известен в московских научных кругах как специалист по компьютерам и энтузиаст цифровой революции.

Строя экономические прогнозы на основном месте работы – в консультативной группе по вопросам энергетики, – Пачиков оставался лишь одним из рядовых ученых на службе Академии наук. Увлекшись «персоналками», он превратился в уникального эксперта, специалиста в новой области, с каждым годом набиравшей обороты.

Порой кажется, что многие люди, которым удалось в жизни добиться успеха и взлететь по экспоненте, просто оказались в нужном месте в нужное время. Как говорят китайцы: большая волна поднимает все лодки. Однако чтобы оказаться на волне, требуется ведь и лодка, и весла, и, главное, вера в то, что там, за горизонтом, новая земля – и новая, лучшая жизнь. Ведь именно эта вера заставляет человека покидать знакомые берега.

Нужно было обладать изрядным воображением, чтобы, сидя в типовой советской квартире и глядя на синий экран маломощного Amstrad, верить в будущий полный триумф единиц и нолей над миром печатных машинок и скоросшивателей. Пачиков от недостатка воображения никогда не страдал.

В советской Москве в середине 1980-х было сложно найти человека, который с большей горячностью готов был убеждать всех и каждого, что компьютеры скоро перевернут жизнь людей и станут такой же обыденностью, как домашний телевизор или телефон. Рано или поздно вся эта околокомпьютерная деятельность должна была вылиться во что-то большее. Так оно и получилось.

Глава 3. Компьютерные человечки

Несмотря на свой высокий пост, вице-президент Академии наук СССР Евгений Велихов не испытывал большой симпатии к советской власти. И у него были на то причины.

Его деда Ленин включил в список «внутренних врагов», а Сталин попросту расстрелял. Только во время хрущевской оттепели 1960-х Велихову удалось добиться реабилитации деда. Отец академика был верующим и вел в СССР двойную жизнь – чему и научил сына.

Формальности Евгений Велихов тоже не любил: во время мировой войны его семья жила так бедно, что ему приходилось носить одежду, сшитую из тряпичной основы от наждачной бумаги – перед пошивом бумагу отмачивали, а ткань сушили и пускали в дело. Видимо, это приучило его не обращать внимания на внешние условности. Даже став академиком, он так и не мог понять, зачем нужно надевать галстук, – что замедлило, но не остановило продвижение ученого-физика вверх по лестнице советской научной номенклатуры.

Велихов принадлежал к числу прогрессивных научных деятелей СССР – и вошел в историю как самый молодой вице-президент Академии наук. Ему было сорок три, когда он получил эту должность.

Евгений Павлович обзавелся персональным компьютером еще в конце 1970-х – ему удалось раздобыть легендарный Apple. Велихова поразили возможности этой машины, и вскоре он уже не испытывал никаких сомнений в том, что не мощные и дорогостоящие «корпоративные» ЭВМ, а именно домашние компьютеры изменят мир.

Мало кто из советских чиновников эту веру разделял, и не только из-за недостатка воображения. Распространение персональных вычислительных машин грозило разрушить монополию государства на информацию.

Велихов же не просто вынашивал идею компьютеризации всех советских школ, он делал все, что мог, чтобы ее реализовать. Учредил компьютерные семинары и собирал вокруг себя всех энтузиастов цифровой революции. Организовал выступление на президиуме Академии наук профессора Массачусетского технологического института Эда Фредкина, который стремился наладить экспорт компьютеров в СССР. Вместе со вторым секретарем ЦК КПСС Михаилом Горбачевым ездил в Англию, посетил завод по производству ZX Spectrum и добивался их поставок в СССР. Ходил на поклон лично к главе КГБ Юрию Андропову, пытаясь получить одобрение спецслужб. Боролся с министром просвещения Михаилом Прокофьевым, убеждая его, что надо ввести уроки информатики по всей стране и наладить производство своих массовых компьютеров.

Из всех этой деятельности по большому счету почти ничего не вышло. И не вышло бы, наверное, совсем ничего, если бы не болезнь младшего сына Велихова Павла, которого врачи отправили в сопровождении отца на лечение в Загульбу, в Азербайджан. На курорте Велихов и познакомился с молодым, но уже известным гроссмейстером из Баку Гарри Каспаровым, который готовился там к очередному шахматному матчу.

Ковыряя котлеты с пюре и попивая компот, ученый и спортсмен не раз обсуждали перспективы компьютерной революции. В своем юном собеседнике Евгений Павлович неожиданно нашел единомышленника, который разделял его взгляды на развитие технологий.

Собственным компьютером Каспаров обзавелся еще в 1983 году, после того как британский производитель персоналок Acorn выступил спонсором его матча с Виктором Корчным. Путешествуя по миру, шахматист видел, насколько сильно СССР отстает от западных стран, где персональные компьютеры быстро становились обыденностью. Гарри жил в Баку и имел все основания предполагать, что из более чем миллиона жителей столицы Азербайджана только у него был собственный компьютер.

Вскоре Каспарову представилась возможность хотя бы отчасти изменить ситуацию и благодаря случайному знакомству с академиком Велиховым внести свой вклад в компьютеризацию СССР.

…

В 1980-е западные компьютерные фирмы нередко выступали спонсорами шахматных матчей и использовали образы чемпионов в своей рекламе. ЭВМ – это ведь машины для умных людей, а кто еще олицетворяет недюжинный ум, как не выдающийся шахматист? И конечно, производители вычислительных машин просто не могли обойти вниманием советского гроссмейстера Гарри Каспарова.

Он умудрился проложить себе дорогу к матчу за главный титул с действующим чемпионом мира Анатолием Карповым намного быстрее, чем кто-либо мог представить. Одной разницы в возрасте уже было достаточно, чтобы привлечь к матчу за чемпионский титул 1984 года внимание людей, даже далеких от шахмат.

Беспрецедентный случай: действующему чемпиону было тридцать три года, претенденту – двадцать один. А разница темпераментов еще больше обострила драму. Карпов и выглядел, и играл как чиновник – спокойно и рассудительно, если не сказать скучно. Каспаров подкупал своей импульсивностью – и в игре, и в жизни.

Из первых девяти партий он проиграл четыре и пять свел к ничьей. Все шло к тому, что Анатолию Карпову удастся без труда отстоять свой титул: за каждый выигрыш давали очко, и для победы нужно было набрать шесть.

Но дальше последовали игры с ничейным финалом – одна за другой. Матч растянулся на месяцы. Противостояние достигло такого накала, что зрители выстраивались в очереди за билетами на очередную партию, словно на боксерский поединок.

Через полгода действующий чемпион проиграл две партии подряд, и организаторы прервали первенство при счете пять-три в пользу Карпова – якобы потому, что неслыханно долгое противостояние подорвало здоровье спортсменов. В действительности же спортивные чиновники не ожидали, что Каспаров может победить, – и совсем не желали такого развития событий.

В СССР уже был свой, проверенный и благонадежный чемпион Анатолий Карпов, которого чествовал в Кремле лично генсек Леонид Брежнев. Менять Карпова на слишком юного и непредсказуемого кавказца с каким-то несоветским именем, да еще и наполовину еврея, не входило ни в чьи планы.

Замысел «партии Карпова», видимо, заключался в том, чтобы надавить на Международную шахматную организацию ФИДЕ, не допустить нового матча и дисквалифицировать Каспарова – тем более что он давал эмоциональные и неполиткорректные интервью западной прессе о том, как несправедливо с ним обходятся в Союзе.

Однако у претендента появились влиятельные защитники, которые полагали, что дело зашло так далеко, что просто сбросить со счетов претендента на титул уже нельзя. Прерванный матч так и не возобновили, но новый все-таки состоялся через несколько месяцев – и окончился уверенной победой Каспарова.

Молодость нового чемпиона, интриги организаторов турнира и более чем годовое противостояние за титул – все это сделало самый незрелищный вид спорта достойным первых полос ведущих мировых газет. Мальчишка бросил вызов не просто более опытному и титулованному сопернику – всей системе. И выиграл. Мифологический сюжет про Давида и Голиафа был разыгран на шахматной доске.

Каспаров стал настоящей мировой звездой, которая олицетворяла правильный набор ценностей: ум, решительность, молодость. Не удивительно, что вскоре другая компьютерная компания – на этот раз американская Atari – предложила Каспарову рекламный контракт.

И тогда гроссмейстер вспомнил о своем собеседнике из санатория Загульбы и попросил выплатить причитающийся ему гонорар за рекламу бренда компьютерами.

…

Несколько десятков персоналок самому Каспарову были ни к чему. Но он мог передать их в дар Велихову, а тот мог сделать с ними что-нибудь полезное – например, создать в Москве первый в СССР компьютерный клуб.

Евгений Павлович, конечно, предложению обрадовался, но лично ему организацией компьютерного клуба заниматься было не с руки, и он решил поручить это дело кому-то из энтузиастов компьютерного движения. Выбор пал на Степана Пачикова.

Однажды его как автора популярного компьютерного дайджеста и сотрудника Академии наук пригласили выступить на компьютерном семинаре Велихова. Новичок произвел вполне достойное впечатление и стал в итоге постоянным и активным участником велиховских сборищ.

Степан тут же развил идею и предложил сделать клуб не для взрослых, а для детей. Чтобы учить их там обращению с компьютерами и программированию – перспективной зарождающейся профессии.

Он говорил, что миссия клуба должна состоять в том, чтобы готовить ребят к новой цифровой эпохе, которая неумолимо надвигается и вскоре навсегда изменит мир.

Пачиков также предложил брать на работу в клуб только тех, кто возьмет на себя труд вести занятия для детей. Такое правило должно было обеспечить учреждению отменный преподавательский состав. Платить учителям клуб не мог, но зато они получали доступ к бесценным и недосягаемым персональным компьютерам.

Степан обладал даром, которому еще только предстояло по-настоящему раскрыться: он умел так повернуть идею любого начинания, что многим людям сразу хотелось в нем поучаствовать. Предложенная конфигурация клуба с ходу всем понравилась, а Каспаров и Пачиков быстро нашли общий язык, несмотря на разницу в возрасте. Партнеры ударили по рукам – и Степан приступил к делу.

Главная сложность на пути реализации идеи клуба заключалась в том, что полсотни компьютеров Atari, положенные Каспарову по условиям контракта, пока существовали только в мечтах – или, вернее сказать, на бумаге.

Фирма-спонсор честно исполнила свои обязательства и отправила в СССР условленную партию компьютеров. Но они застряли на таможне, которая не хотела пропускать технику без оплаты пошлины. Речь шла о крупной сумме, какой никто из участников событий не располагал. Пачиков отправился в Главное управление таможни в надежде убедить чиновников отдать компьютеры за так.

Кому-то задача показалась бы невыполнимой – но не Степану. Пожалуй, впервые за многие годы Пачикову подвернулось настоящее дело, в котором он мог проявить себя, и ничто не могло его остановить.

Рассказывая одному чиновнику за другим о том, как важно учить детей обращаться с компьютерами, Пачиков дошел до приемной главного начальника таможни. В приемной Степан, к своему удивлению, встретил Сашу Мжаванадзе – того самого, с которым они играли в преферанс на военных сборах и который в Тбилиси спас Пачикова от чекистов. Они не виделись четырнадцать лет.

Мжаванадзе теперь работал помощником главного таможенного босса. Он искренне обрадовался встрече, выслушал рассказ Степана о его проблеме и исчез за большой массивной дверью, за которой скрывался кабинет шефа. Но вскоре вернулся с резолюцией начальника таможни: «Отпустить без оплаты пошлины».

После они зашли в ведомственную столовую, чтобы за чашкой чая рассказать друг другу, как сложилась жизнь каждого после отъезда из Тбилиси. Тогда-то и выяснилось, что Мжаванадзе не помнит встречу на проспекте Руставели – и не представляет ее судьбоносных последствий.

Возможно, конечно, что он слукавил, не желая подчеркивать разницу в их общественном положении. Но Пачикову показалось, что Мжаванадзе вполне искренен.

Для тех, кто принадлежал к высшей советской номенклатуре, решать судьбы людей было рутиной. «Я не могу помнить каждый свой звонок, сделанный больше десяти лет назад, – пожал он плечами. – Вот как ты Артура Рембо читал, помню».

Совершив второй судьбоносный поступок, Мжаванадзе снова пропал из жизни Степана на многие годы.

…

Степан Пачиков назвал клуб незамысловато – «Компьютер» (полное название – Московский городской детский клуб «Компьютер» при горкоме ВЛКСМ). Впрочем, тогда слово было еще в новинку и звучало свежо.

Некоторое время ушло на то, чтобы выбить для клуба подходящее помещение. В итоге хождений по кабинетам ему выделили вполне неплохое здание в самом центре Москвы – на Рождественском бульваре.

Пачиков кое-как раздобыл мебель, расставил Atari, собрал первый состав преподавателей из знакомых по семинару Велихова, и наконец «Компьютер» начал работу.

Формальной программы обучения в клубе не было. Каждый преподаватель шел своим путем. Дошкольников обучали основам компьютерной грамотности, порой даже не включая мониторы. Разыгрывали сценки, в которых кто-то выступал в роли робота, а кто-то изображал управляющий блок.

Ребята постарше изучали языки программирования: Pascal или Basic. Попутно многие значительно углубляли знания в алгебре и геометрии – ведь и сами преподаватели были в большей степени математиками, чем программистами.

Обучение ничего не стоило, и самые активные ребята проводили на Рождественском бульваре все дни напролет, задерживаясь надолго после занятий. При этом компьютерные игры в клубе считались бессмысленной тратой времени и были формально запрещены. Из правила официально допускалось одно исключение – если ты сам запрограммировал какую-то аркаду, можно было в нее и поиграть. Впрочем, атмосфера сразу сложилась вполне либеральная, и запрет на игры то и дело нарушался.