Текст книги "Пионеры Кремниевой долины. История первого стартапа из России, покорившего мир"

Основным вопросом стало распределение долей – Пачиков хотел оставить за собой контроль и иметь пятьдесят один процент. Это навело Клососки на мысль, что советский кооператор не так уж простодушен и неискушен в коммерческих вопросах, как могло показаться на первый взгляд. В итоге договорились о равных правах – пятьдесят на пятьдесят. По условиям заключенного соглашения Пачиков и компания должны были вложить в дело свои разработки, а Клососки – двести пятьдесят тысяч долларов на закупку техники и зарплаты сотрудников в первое время.

Если бы дело происходило в другой стране или в другое время, оформить такую сделку не составило бы труда – достаточно было бы зарегистрировать компанию, а среди учредителей указать фирму Скотта и «Микроконтур». Однако первое – и главное – препятствие на пути компаньонов заключалось в том, что в СССР кооперативы не могли учреждать совместные предприятия – делать это могли только государственные организации. А значит, чтобы реализовать задуманное, Пачикову нужно было пойти на неоднозначный шаг: создать совершенно новую фирму с иностранцами, найдя какую-то научную организацию, которая согласилась бы выступить в качестве формального соучредителя с советской стороны.

Чем формальнее был бы такой учредитель, тем лучше. В идеале от организации требовалась только бумага, подпись и печать. Степану Пачикову меньше всего хотелось, чтобы кто-то вмешивался в его дела. Выбор очевидным образом пал на Центральный экономико-математический институт Академии наук (ЦЭМИ) – учреждение, в котором Пачиков работал после совхоза. С его директором Валерием Макаровым у него установились весьма доверительные отношения.

Однако даже согласия директора ЦЭМИ для организации совместного предприятия было недостаточно. Чтобы зарегистрировать советско-американскую фирму, требовалось собрать целую коробку нетривиальных документов и получить добро от Министерства финансов.

Пачикову снова помогли хорошие отношения с вице-президентом Академии наук Евгением Велиховым. Немало поспособствовал успеху начинания Пачикову и другой академик – Абел Аганбегян, с которым Степан был знаком со студенческих времен в Новосибирске.

Аганбегян, один из основателей экономического факультета Новосибирского госуниверситета, преподавал там экономику социализма. Когда в институте дали негласную директиву завалить на сессии неблагонадежного студента Пачикова, Аганбегян оказался единственным преподавателем, кто честно рассказал ему об этом. Пачиков знал предмет на твердую пятерку. В соответствии с директивой «сверху» он не должен был получить ничего, кроме двойки. Аганбегян поставил тройку.

В 1985 году академик перебрался в Москву и возобновил общение с бывшим студентом. И теперь, когда Пачиков натыкался на непреодолимое бюрократическое препятствие при организации совместного предприятия, звонок Абела Гезевича решал проблему. Аганбегян был не «рядовым» академиком, а советником генерального секретаря СССР Михаила Горбачева – причем как раз по вопросам экономики. Именно при участии Аганбегяна до этого организовали совместно-американское СП «Диалог».

На всю беготню по инстанциям у Пачикова ушло полгода – совместное предприятие «ПараГраф» было зарегистрировано 28 июня 1989-го. Оно получило двузначный номер – фирма Клососки и Пачикова стала одной из первых ста СП, учрежденных в СССР. За следующие три года их появится около двух тысяч.

…

Название «ПараГраф» не имело никакого отношения к лингвистике, а было сокращением словосочетания «параллельная графика». Так назывался язык программирования, который разрабатывал один из участников команды до прихода в компанию. Пачикову слово понравилось – и он его позаимствовал.

Председателем правления предприятия «ПараГрафа» стал Аганбегян, его заместителями – Макаров и Каспаров. Сам Пачиков получил должность генерального директора.

Схема с СП несла в себе немалые риски, и, чтобы на нее решиться, требовалась известная смелость – и даже безрассудство. На бумаге Степану в совместном предприятии ничего не принадлежало, а значит, он никак не мог быть уверен в том, что в какой-то момент не потеряет контроль над ситуацией. В случае конфликта последнее слово всегда останется за формальными учредителями компании, то есть за Клососки и Макаровым либо за тем, кто сменит его на посту директора ЦЭМИ.

Но риск казался оправданным: статус совместного предприятия открывал перед командой Пачикова новые и совершенно фантастические возможности.

Несмотря на перестройку, советским гражданам по-прежнему запрещалось совершать любые операции с валютой – даже просто хранить доллары. Нарушение закона грозило тюремным сроком. Но СП могли открывать валютные счета, продавать и покупать валюту и проводить коммерческие сделки с зарубежными компаниями.

Теперь любой программист, который присоединялся к команде, мог налаживать через «ПараГраф» продажи софта по всему миру. А еще советско-американское предприятие имело право оформлять своим сотрудникам заграничные командировки и выездные визы. Это давало шанс не только установить контакты с единомышленниками из других стран, но и просто-напросто увидеть своими глазами свободный мир.

В СССР возможность выезжать за границу была привилегией, которой одаривали дипломатов, влиятельных чиновников, благонадежных и лояльных власти ученых, спортсменов и артистов… Ну а обычные – или излишне строптивые – граждане проводили лето, копая картошку на загородных дачах. Они познавали мир с помощью журнала о путешествиях «Вокруг света». В 1989-м он выходил тиражом 2,5 миллиона экземпляров.

Для кого-то возможность посетить «загнивающий Запад» казалась важнее любых материальных благ. И совместное предприятие «ПараГраф» могло такую возможность предоставить практически любому своему сотруднику.

Программисты и раньше охотно шли на контакт с основателем клуба «Компьютер». Новый международный статус превратил затею Пачикова в самый «горячий» московский бизнес-инкубатор, с которым хотели сотрудничать практически все, кто занимался софтом.

Прежде «русские Bell Labs» Степана были просто красивой метафорой, мечтой, миражом. А работа над технологией распознавания рукописного текста – отчаянной попыткой попасть в большую лигу разработчиков программного обеспечения. На фоне социалистического ландшафта эта была попытка, обреченная на провал.

Однако появление владельца трех магазинов из Оклахомы в заснеженной советской Москве спутало судьбе все карты – и изменило шансы на успех одной маленькой, но смелой команды советских ученых и программистов. Знакомство со Скоттом Клососки действительно было невероятной удачей. И, как показали дальнейшие события, далеко не единственной на их пути.

Глава 7. Восемь хренятин

«Скажите, где тут можно получить политическое убежище?» – первым делом спросил Степан Пачиков, когда самолет приземлился в Атланте, штат Джорджия, в июне 1990 года. Вопрос был задан по-русски и обращен к представителю авиакомпании «Аэрофлот», который стоял у двери и прощался с пассажирами, покидающими борт.

Каких-то пять-десять лет назад гражданина СССР за такую шутку в адрес официального лица ждали большие неприятности. Скорее всего, он бы попал под наблюдение КГБ и его постарались бы побыстрее вернуть домой, где вполне могли осудить за покушение на госизмену. Желание гражданина СССР жить в другой стране считалось предательством родины.

За время перестройки, впрочем, многое изменилось. Теперь можно было говорить что угодно – и никого это по большому счету уже не интересовало. Услышав провокационный вопрос, сотрудник авиакомпании только ответил без особых эмоций: «Вам там покажут».

У Пачикова имелись все основания ступать на американскую землю в приподнятом настроении и шутить с бортпроводниками. Дела в «ПараГрафе» шли как нельзя лучше.

Международный статус компании, новое оборудование, инвестиции от Скотта Клососки вкупе с поддержкой Академии наук и неуемной энергией основателя предприятия – все это позволило поставить дело на широкую ногу.

Из «Беты» Антона Чижова вырос целый пакет русификаторов самых популярных программ для компьютеров IBM. Комплект шрифтов, над которым работала команда Андрея Скалдина, насчитывал уже два десятка начертаний (впоследствии Скалдин отделится и создаст «Паратайп» – одно из самых известных шрифтовых бюро). А на основе текстового редактора «Лексикон» Евгений Веселов разработал набор офисных программ «Мастер», над развитием которого трудилась уже отдельная команда, включавшая в том числе Ольгу Дергунову (в будущем она возглавит российский офис Microsoft).

Эти три продукта – русификатор, шрифты и офисный пакет – составляли основу финансового благополучия одного из первых в СССР софтверных СП. Но этой триадой портфолио «ПараГрафа» не ограничивалось.

Что только теперь не продавала фирма Пачикова. И утилиту для склеивания сканированных изображений до полноценного офисного пакета; и программу, которая предсказывает исход американских выборов; и базу данных шахматных партий мировых чемпионов; и систему психологического самоанализа; и программу для обучения русскому языку как иностранному; и электронный журнал о компьютерах; и несколько игр собственного сочинения, да и не только собственного – автор «Тетриса» Алексей Пажитнов использовал «ПараГраф» для распространения своих новых игр (впоследствии он также откроет собственную фирму).

Да и не только программным обеспечением занимался теперь «ПараГраф»: команда Алексея Земцова, например, трудилась над приставкой PC Sound, которая должна была научить компьютер полноценно работать со звуком и даже подключаться к телефонной линии, что позволило бы превратить компьютер в многофункциональный автоответчик.

Иными словами, фирма Пачикова довольно быстро стала не столько софтверной компанией, сколько советской версией стартап-акселератора. Она брала под опеку множество небольших команд разработчиков, преследующих самые разные, иногда совершенно безумные цели, предоставляла им рабочие места и решала множество организационных вопросов. Возникало не просто сообщество программистов, а среда для обмена опытом.

Расчет был, как и во все времена, один: успех хотя бы одной идеи мог окупить расходы на все остальные начинания.

Затея с распознаванием рукописного текста внушала Пачикову особый оптимизм. Никто в «ПараГрафе» поначалу не знал, оправдаются ли расчеты Шели Губермана и получится ли научить алгоритм распознавать буквы, разделяя их повторяющиеся части. Однако, чтобы сделать работающий прототип распознавателя, Леониду Кузнецову и Григорию Дзюбе – тем самым ученым, которые хвалились, что могут решить любую задачу, – потребовалась всего пара месяцев.

Каждую букву программа разделяла на отдельные элементы: кружочки, палочки, петельки. Поскольку на математическом языке они назывались Xr-элементами, в команде для простоты их стали называть хренятинами.

В прототипе использовалось восемь хренятин, с помощью которых авторы умудрились описать варианты рукописного начертания всех тридцати трех букв русского алфавита. Алгоритм высчитывал степень похожести каждого элемента на ту или иную хренятину, принимая во внимание их последовательность. В результате получалось несколько наиболее вероятных наборов хренятин. Программа сравнивала каждый из наборов со своей базой идеальных букв, описанных в виде сочетаний «эталонных» хренятин. В итоге выбирался наиболее похожий вариант, после чего распознаватель переходил к следующей букве – и следующему набору хренятин.

К немалому удивлению самих разработчиков, программа иногда вполне сносно распознавала отдельные слова – правда, только если их писали сами авторы программы. Как только распознавателю попадалось слово, написанное посторонним человеком, он выдавал абракадабру.

К работе над совершенствованием программы подключился Илья Лосев, который занимался фундаментальными научными исследованиями, связанными с машинным интеллектом, в Институте проблем передачи информации Академии наук. Он тоже посещал семинары Гельфанда и был свидетелем выступления Пачикова, когда тот пропагандировал идею «русских Bell Labs».

Лосев предложил доработать алгоритм, научив его сравнивать наборы хренятин разной длины – ведь лучший набор из трех хренятин может оказаться хуже лучшего набора из пяти, то есть дальше от эталона.

Кроме того, в рукописном тексте какие-то элементы могут выглядеть почти нечитаемыми, а значит, распознаватель должен уметь предполагать наличие непрописанной хренятины. На практике это достигалось с помощью «пропусков», за которые алгоритм платил штрафы. При этом иногда набор из пяти хренятин даже со штрафом за пропуск набирал больше баллов, чем набор из четырех точно идентифицированных хренятин.

Еще одним важным шагом стало подключение словаря. Чтобы повысить точность распознавания, алгоритм начал проверять, какие буквы могут следовать за уже идентифицированными – это значительно сокращало число вариантов. Конечно, при таком подходе многое зависело от точности идентификации первой буквы – поэтому для нее алгоритм перебирал большее число вариантов.

Наконец по мере работы над программой стало очевидно, что восьми хренятин недостаточно – добавились новые, счет шел на десятки…

С каждым шагом алгоритм становился все более сложным. Чтобы воплотить его в коде, к проекту подключили молодого программиста Александра Пашинцева, который познакомился с основателями фирмы благодаря детскому компьютерному клубу.

Так сложился костяк команды, которая работала над распознавателем: Губерман, Кузнецов, Дзюба, Лосев, Пашинцев…

Впрочем, все их достижения, видимо, оказались бы напрасными, если бы компания следовала своей первоначальной цели и пыталась создать детскую обучающую программу. Однако Пачиков довольно быстро понял, что эта идея оторвана от реальности и не имеет перспектив. К счастью, скоро ему подвернулась другая.

…

Пачиков следил за трендами компьютерной индустрии, читая западные журналы. Однако, чтобы узнавать самые последние новости, требовалось живое общение: нужно было посещать международные выставки и конференции и слушать, что говорят люди в курилках. И тут снова помогли уже наработанные связи.

Команда «ПараГрафа» получила возможность окунуться с головой в международную тусовку стартаперов благодаря поддержке Эстер Дайсон, американского журналиста и организатора технологических конференций в Америке и Европе. С ней Пачиков познакомился благодаря, разумеется, детскому компьютерному клубу.

Отец Эстер, английский физик Фриман Дайсон, привил дочери любовь к русской культуре – некоторые его преподаватели в Кембридже были эмигрантами из России. Эстер выросла в США, куда семья перебралась за несколько лет до ее рождения. Она закончила Гарвард, учила русский как иностранный и мечтала стать шефом бюро New York Times в Москве.

В итоге Дайсон все же оказалась в СССР – но уже в роли автора популярного технологического журнала Release 1.0, который выпускала с середины 1980-х. Эстер следила за изменениями в компьютерной индустрии в Восточной Европе, последовавшими за перестройкой в Советском Союзе. В 1989 году она решила посмотреть на все своими глазами и прилетела в Москву.

Разумеется, Дайсон не могла не посетить единственный в советской столице детский компьютерный клуб, основатели которого к тому же создали один из первых в СССР софтверных кооперативов. Пачиков приятно поразил американку своей энергией и общительностью. В отличие от многих других советских ученых, он мог разговаривать, глядя в глаза собеседнику, а не на носки своих ботинок.

В свою очередь американка тоже произвела на Степана впечатление. Современники описывали ее как женщину, которая не носила ни макияжа, ни украшений, жила кочевой жизнью, постоянно перемещаясь между городами и странами, поражала собеседников теплотой, энергией и непосредственностью и была бесконечно предана широкому кругу своих сподвижников по миру технологий. Многие протеже Дайсон из стран Восточной Европы на конференциях обычно следовали за ней по пятам, по выражению одного из американских предпринимателей, словно «цыплята за курицей».

Знакомство быстро перешло в дружбу, которую несколько омрачило только то, что в одном из выпусков Release 1.0 Эстер назвала Пачикова «визионером, который притворяется бизнесменом». Степан не сразу понял, что это комплимент.

Когда Пачиков основал советско-американскую фирму и получил возможность выезжать за границу, Эстер пригласила его выступить на технологической конференции, которая проходила в начале 1990 года в Будапеште. Она называлась The East-West High-Tech Forum и была посвящена рынкам Восточной Европы.

Только на этой конференции Пачиков понял, что проглядел, может быть, главный тренд на рынке технологий. И на сцене, и в кулуарах все только и говорили что о новой эре, которая должна была вот-вот наступить благодаря появлению pen computers – компьютеров с электронной ручкой вместо клавиатуры.

Энтузиасты верили, что такие устройства произведут революцию на рынке, сделав компьютеры более похожими на обычные блокноты – а значит, и более понятными неопытным пользователям. Подобным компьютерам требовался интерфейс ввода, который бы совмещал преимущества двух типов данных – аналогового и цифрового. В аналоговом пользователям было бы удобнее вводить информацию – то есть писать от руки, как в обычном блокноте, – но полноценный компьютер должен был уметь хранить и обрабатывать введенную информацию в цифровом виде.

Загвоздка состояла в том, что пока еще не существовало решения, которое позволяло бы распознавать человеческие каракули и переводить их в понятные компьютеру символы. Зато именно над таким решением и работала пока еще никому не известная советская компания «ПараГраф».

Удача остается спорной территорией в современном атласе достижения успеха. Одни полностью отрицают удачу и любят приводить цитату, которую приписывают одному из отцов-основателей США Томасу Джефферсону: «Чем больше я работаю, тем удачливее становлюсь».

Другие, более скромные мыслители отдают удаче должное – так же как и всем, кто пахал всю свою жизнь, но так и не стал миллионером. «Очень сложно распознать удачу – очень часто она выглядит как заслуженная награда», – говорил американский конгрессмен Франк Кларк.

Степан мог считать себя счастливчиком – хотя бы потому, что получил возможность делать бизнес в СССР: совместное предприятие «ПараГраф» появилось на свет благодаря не только его энергии, но и чистой воле судьбы. И фортуна, кажется, не собиралась покидать своего нового фаворита.

Ведь получалось, что, основываясь на совершенно ошибочных предположениях, Пачиков и его команда, сами того не предполагая, взялись за создание технологии, которая могла стать ключом к новой многомиллиардной индустрии.

…

В марте 1990 года делегация «ПараГрафа» – Пачиков, Чижов, Лосев, Скалдин – отправилась в Ганновер на крупную отраслевую выставку CeBIT, чтобы заявить о себе и показать всю обширную линейку своих программных продуктов.

Команда советского стартапа начала покорять западный мир, как только появилась возможность. И так вышло, что она оказалась за рубежом в самое подходящее время, какое только можно было выбрать.

За пять лет Михаила Горбачева у власти внешняя политика СССР сделала поворот на сто восемьдесят градусов. Холодная война с Западом официально была закончена. Советские войска из Афганистана выведены. Берлинская стена разрушена. Варшавский блок распущен, страны Восточной Европы получили право самостоятельно выбирать политический курс, не оглядываясь на Москву.

Преображение СССР из опасного и зловещего врага в великодушного, хоть и экзотического и несколько наивного друга западный мир воспринял на ура. Все советское вызывало любопытство. На Западе с удивлением обнаружили, что в стране коммунистов тоже есть люди – и некоторые из них вполне ничего.

Пожалуй, за многие десятилетия – если не за всю историю – это был пик мировой популярности русских. Дальше дело пойдет только по нисходящей. Но в 1990 году многим на Западе хотелось помочь первой советской компьютерной фирме.

Американская компания Ashton-Tate, разработчик базы данных dBase, даже пустила команду «ПараГрафа» на свой стенд, чтобы она могла показывать софт посетителям выставки – собственного стенда у советского-американского СП, разумеется, пока не было. Свою роль сыграл, конечно, и сам продукт – Пачиков еще в Москве демонстрировал распознаватель менеджерам корпорации.

В начале девяностых Ashton-Tate была таким же брендом, как Microsoft или Lotus. То есть «ПараГраф» получил возможность демонстрировать свои технологии в самом престижном павильоне выставки.

Команда «ПараГрафа» беззастенчиво эксплуатировала интерес иностранцев к первой советской компьютерной фирме. На стенде Ashton-Tate представители фирмы стояли ряженые то ли в арестантов, то ли в солдат стройбата – в ватниках, подпоясанных советскими армейскими ремнями со звездой на бляхе.

Позже Пачиков будет говорить, что ему стыдно за то, как они себя вели, – и, был бы он поумнее, таких выходок бы себе не позволял. Но, кажется, тогда советским посланцам в цивилизованном мире готовы были простить еще и не такой цирк.

Впрочем, те, кому это положено, сохраняли бдительность и после окончания холодной войны: пока команда «ПараГрафа» возилась со своими хренятинами в Москве и гастролировала по Европе, Скотту Клососки у себя в Оклахоме пришлось объясняться с ФБР.

Два агента нагрянули к предпринимателю в офис и попросили проехать с ними. Они отвезли его в мотель, завели в номер и усадили за стол. Один из агентов выложил на стол пистолет – то ли чтобы удобнее было сидеть, то ли чтобы собеседник понял всю серьезность своего положения. После этого они принялись допрашивать Скотта об обстоятельствах поездки в СССР и дальнейшем сотрудничестве с коммунистами.

Несмотря на угрожающую мизансцену, Скотт не сильно испугался – он был уверен, что не сделал ничего противозаконного, и поэтому даже не подумал об адвокате. Тем более что его пока ни в чем не обвиняли. Скорее даже наоборот: агенты ФБР говорили, что хотят его защитить. Часть беседы они посвятили ликбезу: как стоит вести себя с русскими, чтобы не попасть в неприятности.

Прежде всего следовало избегать отношений с русскими женщинами – каким бы бесчеловечным ни казался такой запрет. Именно через них, предостерегали агенты, к нему и попробует добраться КГБ. Скотт и сам понимал, что в СССР нужно быть предельно осторожным, поэтому поблагодарил за советы. О визите ФБР он рассказывать советскому партнеру не стал.

Тем временем, отработав на CeBIT, команда «ПараГрафа» взяла в аренду минивэн и отправилась в путешествие по Германии, чтобы своими глазами увидеть незнакомый им свободный мир. Доехав до Берлина, пошли собирать камни разрушенной стены. Перейдя в западную часть, прогуляли там всю ночь – вместе с толпами местных жителей, которые до сих пор, с ноября 1989 года, пребывали в эйфории и праздновали уже неминуемо надвигающееся воссоединение Германии.

По мере того как веселье становилось все более безудержным, под ногами росла гора мусора: бумажки, бутылки, окурки… Рано утром на берлинских тротуарах показались уборочные машинки, которые быстро устранили все последствия ночных гулянок.

На советских граждан такое сочетание свободы и порядка произвело сильное впечатление. Жители СССР привыкли считать так: в жизни бывает либо одно, либо другое.

…

Показать себя в Европе – уже немало. Но для настоящего прорыва надо было ехать в США, где работали крупнейшие компьютерные фирмы. И вот спустя пару месяцев, в июне 1990 года, делегация «ПараГрафа» высадилась в Атланте, штат Джорджия, чтобы продемонстрировать бета-версию своего распознавателя на крупнейшей международной компьютерной выставке Comdex.

Знатоки называли эту выставку важнейшим событием для технологических компаний. Ее размеры поражали воображение: казалось, не хватило бы и недели, чтобы обойти все павильоны и осмотреть каждый стенд. Участники конференции обычно оккупировали все городские отели и немало портили жизнь местной публике, всюду создавая пробки и очереди: на дорогах, в ресторанах и даже у телефонных будок. Comdex – это Woodstock компьютерной индустрии, провозглашал один из экспертов, сравнивая выставку технологий с американским музыкальным фестивалем 1969 года, который посетили около 400 тысяч человек.

Сложно было представить более подходящее место для изучения американской индустрии. К тому же в Штатах эйфория из-за окончания холодной войны была не меньше, чем в Европе. Как раз незадолго до Comdex состоялся первый визит Михаил Горбачева в США. Советский президент был на пике своей мировой популярности – и в полушаге от получения Нобелевской премии.

Американский бизнес в то же время делал свои первые шаги по освоению нового, неведомого, но интригующего советского рынка – в самой Москве к тому моменту уже открылся первый «Макдоналдс». За бигмаками и картошкой фри выстраивались многочасовые очереди граждан, желающих попробовать диковинные блюда, придуманные в стране бывшего потенциального противника.

На волне «горбомании» первая советская компьютерная фирма, оказавшаяся на Comdex, была обречена на успех. Команда «ПараГрафа» почувствовала поддержку американцев, едва только приехала на выставку. Все оборудование для стенда отправили службой доставки, и она его потеряла. В итоге технику собирали всем миром – многие американцы хотели помочь советской фирме. К счастью, сами программы, необходимые для демонстрации, сотрудники компании привезли в личном багаже на дискетах.

Многие спрашивали, можно ли их технологию распознавания использовать для текста, введенного с помощью электронного пера. Пачиков отвечал, что в теории – да, а на практике – пока нет. Потому что нет у них техники, чтобы заняться этим направлением. Цифровая ручка была игрушкой не только очень дорогой, но и дефицитной. В Москве «ПараГраф» обходился ручным сканером, подаренным одним из гостей компьютерного клуба – президентом и сооснователем фирмы Logitech Пьерлуиджи Запакоста.

Теперь же другой президент, на этот раз японской компании Wacom, вручил Пачикову новейший образец электронного пера, разработанного компанией. Устройство еще даже не поступило в продажу, и значение дара сложно было переоценить: благодаря такому девайсу «ПараГраф» мог теперь заняться адаптацией своей технологии к новому перспективному рынку. В отличие от сканера, перо оперировало не статичным, а динамичным изображением. Оно содержало информацию о движении руки во времени – и тем самым позволяло точнее идентифицировать хренятины.

Вокруг стенда «ПараГрафа» постоянно крутились журналисты – первое в истории Comdex советско-американское совместное предприятие было событием для выставки. Об интервью попросил даже новостной канал CNN. Это, впрочем, привело к первым разногласиям между партнерами.

Скотт устроил все так, что съемочная группа появилась у стенда в отсутствие Пачикова. Возможно, это было чистой случайностью, но Степан предположил, что его компаньон опасался за плохой английский партнера. Не исключено, что им также двигало и вполне объяснимое желание оказаться на авансцене и использовать этот шанс для личного продвижения. Когда Пачиков вернулся к стенду «ПараГрафа», съемочная группа уже паковала оборудование.

«Жаль, мы уже закончили», – сказал репортер из вежливости, продолжая собирать вещи. «Да, жаль, я как раз хотел рассказать, как компьютеры уничтожили коммунизм», – сказал Степан.

Репортер тут же дал коллегам сигнал распаковываться. Они снова поставили камеру и свет и записали большое интервью с Пачиковым. Степан выдал свою любимую речь о том, что авторитаризм невозможен без контроля за информацией, а распространение персональных компьютеров лишило власти СССР такого контроля. И самое поразительное, удивлялся основатель «ПараГрафа», что КГБ проморгал эту угрозу!

У него имелась в запасе любимая история, иллюстрирующая тезис. Чтобы установить аппарат Xerox в «ПараГрафе», ему пришлось несколько месяцев выбивать разрешение у КГБ, который контролировал распространение копировальной техники. При этом десятки уже установленных компьютеров, которые могли распространять информацию быстрее любого ксерокса, чекистов совершенно не заботили.

Идею о разрушении тоталитаризма с помощью технологий Пачиков продвигал еще с самого начала перестройки. В 1986 году он даже написал статью-обращение к американскому президенту Рональду Рейгану, в котором призывал отменить ограничения на поставки техники в СССР.

Степан пытался опубликовать статью на Западе, передав ее за границу через знакомого американца, который часто приезжал в Москву. Американец, впрочем, вместе с письмом взял семьсот долларов, чтобы открыть счет в США на имя одного из знакомых Пачикова. Советские граждане слабо представляли, как устроена западная банковская система, и поэтому думали, что с такой операцией не возникнет никаких сложностей. Судьба и денег, и письма осталась Степану неизвестной. Больше он этого американца не видел.

Основатель «ПараГрафа» не был одинок в своей оценке того, какое влияние компьютеры могут оказать на авторитарные системы. Позже он узнал, что в 1985 году основатель Apple Стив Джобс во время визита в Москву тоже пытался лоббировать отмену запретов на поставки техники в СССР, используя похожую аргументацию: «Предоставив русским Mac, мы позволим им издавать собственные газеты!» – убеждал предприниматель Майка Мерина, торгового атташе американского посольства в Москве.

Теперь же, в 1990 году, речь о Рейгане, персоналках и контроле за информацией удачно влилась в новостную повестку – в ходе своего визита в США Горбачеву как раз удалось добиться от Рейгана смягчения ограничений, наложенных на экспорт технологий в СССР.

В общем, CNN не просто упомянуло «ПараГраф» в репортаже о выставке или выдало одну-две цитаты. Телеканал выпустил об американско-советской фирме десятиминутный сюжет в рубрике Faces of the Future – «Лица будущего».

После этого Пачиков задумался о том, что Скотт все-таки недостаточно опытен. Он должен был бы догадаться, что в сложившейся обстановке не стоило прятать от журналистов советского партнера. Наоборот, следовало выдвинуть его на авансцену.

Клососки отдавал должное маркетинговой находчивости своего компаньона – Степан, например, придумал штамповать на советских банкнотах контактные данные фирмы и раздавать рубли в качестве визиток. Учитывая обстановку, ход вышел эффектным. Но и опасения Скотта за английский Степана тоже имели под собой основания: на Comdex Пачиков впервые говорил на камеру, отвечая на вопросы на чужом языке.