Текст книги "Аниськин и шантажист"

Глава 5
Визит в святое семейство

– Оформить как престарелого я вас не могу, сами понимаете, – развела руками Инесса Васильевна, заведующая «Улыбки», – но пожить у нас какое-то время вы вполне можете даже и без документов. Жить будете в мужском крыле, вместе с Колей-Болеро. Не напрягайтесь, он не сумасшедший, он блаженный. К тому же свободных помещений у нас так и так больше нет. Мы только планируем отстраиваться. Естественно, будете выполнять кое-какую работу. Не в качестве платы за питание, просто у нас так принято.

– Вы заставляете беспомощных стариков работать? – поднял брови «домиком» Бес.

– Я разрешаю им работать, а это разные вещи. Для этих бабушек труд необходим как воздух. Эта привычка, лишившись которой они сразу зачахнут. Они не будут жить, если перестанут работать.

– И для той, что в кресле-каталке тоже?

– Вы что, думаете, что я им предлагаю бетон месить? – возмутилась Инесса Васильевна, – они вяжут варежки, поливают цветы, протирают пыль, кормят кур. И делают это, поверьте, с удовольствием. Пожалуй, даже с большим, чем играют.

– Играют?

Бес почему-то представил, как маленькие чистенькие старушки шалят в детской комнате, лепят куличики в песочнице и бьются в вышибалы.

– У нас есть неплохие настольные игры, не требующие особых затрат энергии. Например, бильярд и «лото», как они его называют.

– Сдаюсь, сдаюсь, – дурашливо поднял руки Бес. – Здесь действительно макет земного Рая. Мне идти бетон месить или варежки вязать?

– Можете чистить снег с Колей?

– С удовольствием.

– Топить печь умеете?

– Виртуозно!

– Неужели и дрова рубите?

– Почти профессионально.

– Отлично. Это и будет входить в ваши обязанности. По рукам?

– По рукам!

Бес немного задержал руку Инессы Васильевны в своей руке и пристально посмотрел ей в глаза. Немолодая женщина с легкой иронией поймала его взгляд и высвободила руку. Если бы она только знала, какого волка запустила к своим бедным робким овечкам!

* * *

Возле дома Белокуровых маячила высокая унылая фигура.

– День добрый, бабушка, – приветливо, как учил его Костик, поздоровался Кирилл.

– Носит вас тут нечистая, – вежливо ответила старушка, – Фиску расстроишь, на неделю озвереет.

«Бабушка Белокуровых», – понял Кирилл.

– Никакие Фиски меня не интересуют, – сделал строгое лицо Кирилл, – а вот с Анфисой Афанасьевной я бы поговорил. Она дома?

– Анфиса Афанасьевна не дома, – послала Кириллу ядовитый взгляд старушка, – а дочь моя, Фиска, тама. Чего хочут, то и делают. Хочут – ходют на работу, хочут – не ходют. Жаль, не тридцать седьмой. Сама бы в отдел отвела. А детенышей – в колонию. И на тебя бы управу нашла.

– Спасибо, добрая женщина на ласковом слове, – низко поклонился Кирилл, – пройти-то можно?

– Да коли я могла бы не пустить, – плаксивым голосом пожаловалась старушка, – а то чего толку? Все равно пройдешь. Иди уж, от греха.

Кирилл еще раз горячо поблагодарил бабушку Белокуровых, поднялся на крыльцо, долго, с ярко выраженным недоумением искал кнопку дверного звонка и не найдя ее, постучал. Дверь ему открыла симпатичная конопатая девчонка с тонюсенькими, туго заплетенными косками. На плечи ее была поспешно наброшена видавшая виды фуфайка, из голиафских валенок торчали худенькие голые ножки.

– Здрасти, – давно не виделись, – явно обрадовалась она, – баксы с тобой?

Кирилл никогда не лез за словом в карман. На его памяти просто не было случая, чтобы он не смог найти остроумный, хлесткий и правильный ответ на заданный ему вопрос. Но Но-Пасаран со всеми его жителями просто ставил его в тупик. Поэтому он не нашел ничего умнее и остроумнее, как просто спросить:

– Какие еще баксы?

– Зелененькие такие, – противным голоском объяснила ему девочка, – прямоугольные. Я за так ничего не скажу. И за деревянные тоже. Я коплю.

– И мамку за так не позовешь?

– Лаяться будете? – подобно херувиму, сложила девочка ладошки домиком, – если лаяться, то позову. Только подождите, мы с братьями ставки на вас сделаем. Кто кого. Вы маменьку, или она вас. А то просто слушать неинтересно.

– Митропия, – осенило вдруг Кирилла.

Он вспомнил предостережения брата против трудной дочери Белокуровой. Следующая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что именно Митропия была тем самым ребенком, которому могло быть продиктовано письмо. Когда подворачивается неплохой случай снять образец почерка, то почему бы им не воспользоваться?

– Ставки? – сделал заинтересованное лицо он, – интересно. И как вы их делаете? Устно, или письменно?

– Ишь, чего захотел, – презрительно зыркнула на него девочка, – ищи дурака, устно ставки делать! У меня целый журнал есть. Без журнала с этих жлобов ни копейки не сдерешь. А в журнале – нате тебе: все расписано, и подписи. Не отречешься.

– Врешь, – схитрил Кирилл, – не может такая маленькая девочка быть такой умной.

Она одарила уничтожающим взглядом молодого человека и исчезла за дверью. Но спустя минуту вернулась, держа под мышкой мутно-желтого цвета большую тетрадь с напечатаным на обложке типографским шрифтом заголовком: «Дневник комиссии по работе среди женщин профорганизации». Этот заголовок был аккуратно, по линейке зачеркнут оранжевым фломастером, а под ним был сделан другой: «Кто чего мне должен». Кирилл раскрыл тетрадь, заинтересованно перелистнул одну страницу, другую, потом, не отрываясь от написанного, поинтересовался:

– А если не лаяться, а поговорить по-хорошему, за сколько позовешь?

– Тогда три доллара, – вздохнула девочка. – Только с маменькой нельзя по-хорошему. Это ты очень сильно заблуждаешься.

– Зови, – решился Кирилл. – Если будет скандал – квиты, если не будет – плачу валютой.

Валюты у него не было, но он надеялся как-нибудь вывернуться из этого положения.

Пока Митропия бегала за маменькой, Кирилл безжалостно вырвал второй лист из «Дневника», быстро спрятал его за пазуху и снова с невинным видом принялся рассматривать ровненькие столбики ставок, выигрышей и проигрышей, расписки должников маленькой, но алчной девочки Митропии. Когда он поднял глаза, перед ним стояла дама солидной комплекции с однозначно недобрым взглядом.

– Здравствуйте! – Кирилл бесстрашно оскалился а голливудской улыбке, – вы Анфиса Афанасьевна Белокурова?

– Дальше что, – сквозь зубы пробасила дама.

– Вас-то мне и надо, – не испугался Кирилл. – Дело в том, что я прохожу стажировку в одной из московских прокуратур и мне просто необходимо собрать несколько примеров из жизни сельских тружеников для зачета. Вы же, как мне рассказали, женщина умная и чрезвычайно осведомленная обо всем, что происходит в вашем совхозе. Мне очень нужен ваш совет!

Для достоверности своей искренности Кирилл прижал руку к сердцу.

– Глумишься, – утвердительно сказала Белокурова.

– Что вы! И не думаю. Мне действительно очень хочется с вами пообщаться. А знаете что? Позвольте мне пригласить вас на чашечку кофе с ликером. Где у вас тут можно посидеть?

– В Ассоль-Продукты-Принц, – вынырнула из-за спины Миртопия, – только там не кофе, а шашлыки и водка, а еще я с вами пойду.

– Ассоль-чего? – не совсем понял Кирилл.

– Шашлычная такая. Там дальнобойщики харчатся со своим кралями, ой!

Безвозмездные объяснения девочки прервал подзатыльник матери. Может, она не хотела, чтобы дочь шла с ними. Может, побоялась, что юношу спугнет определение «краля», может не хотела, чтобы любимая дочь забесплатно выдавала какую ни есть информацию.

– Шашлыки, так шашлыки, – расщедрился Кирилл, – ну, так как?

Ответом ему послужила столь мощная оплеуха, что он слетел с крыльца и утонул лицом в том самом белоснежном, так пленившем его снегу.

– Ничего не понимаю, – Кирилл снял с лица налипший снег и действительно удивленно посмотрел на все так же молча стоящую на крыльце Белокурову. – Вы тут чего все, обкурившиеся что ли? Нормальных человеческих отношений не понимаете. Дурдом на колесиках.

– Дурдом? – прорезался голос у Анфисы Афанасьевны, – да как только наглая твоя рожа посмела к дому моему приблизиться, да как только мерзкие твои губы посмели такое предложение мне сделать, да как только свинячьи твои глазенки в мои ясные очи взглянуть решились? Дочь соблазнял, соблазнял, теперь за мать принялся? У-у-у, супостат!

Кирилл торопливо, но бесстрашно зашагал прочь от дома Белокуровых. Чего разговаривать с людьми, когда они не понимают нормального человеческого языка? Он не видел, как на крыльцо выбежали трое мальцов младшего школьного возраста, возглавляемые Митропией. Заметил он их лишь тогда, когда первый снежок ударил его в спину.

– Бей его, – тоненьким голоском кричала Митропия, – Созонт, заходи справа, Леонардо, в голову целься, Орест, по ногам стреляй! Не уйдет!

– Ничего себе! – присвистнул Кирилл, набирая скорость, – и кто это сказал, что бороться с международной мафией труднее, чем с сельскими тетками? И откуда это она взяла, что я соблазнял эту пигалицу, ее дочь Митропию? Или я чего-то не понимаю, или в селе живут поистине прелюбопытнейшие типажи! Вот где океан материала для психологов!

Так и шел Кирилл по улице: весь обляпанный снегом, с мокрой, красной физиономией, с одной рукавицей, бормоча себе чего-то под нос. Встречные люди с любопытством поглядывали на него, но проходили мимо, коротко и испуганно кивая головой. Какая-то пожилая женщина громко и жалобно всхлипнула.

«Странное дело, – усмехался про себя Кирилл, – а еще говорят, что в селе люди больше пьют. Да пройди по городу человек, заляпанный снегом, никто и внимания не обратит. В крайнем случае, решат, что перебрал. А здесь смотрят, как на больного белой горячкой в период обострения».

Костик долго потешался над бедствиями брата. Ему было немного приятно, что Кирилл, который всегда шел на пол-шага впереди него, не смог справиться с Белокуровой и Митропией. В какой-то момент он даже решил подольше «поболеть», чтобы брат хлебнул сполна сельской экзотики и не отзывался больше так пренебрежительно о выборе Кости.

– Ладно, сквозь смех выговорил он, авось к завтрашнему дню зеленка побледнеет, и мы с тобой пойдем другим путем. Прямо с утра начнем искать кляузника по почерку.

Костя немного помолчал и опять взорвался мальчишеским смехом. Если бы он знал, какая смута назревает в Но-Пасаране, то смеялся бы еще громче. А может, и не смеялся бы вообще.

* * *

– Нехорошо это, Ваня, – строго отчитывала Пензяка маленькая, красивая старушка со светлыми глазами. – Рази можно из-за мелкой обиды на всю деревню горе насылать?

– А чего он толкается? – оправдывался Ванька-Пензяк, – кто мне с уважением – и я с уважением. Жаль, в лягву превращать не умею. Посмотрел бы он у меня.

– В лягву? – всплеснула руками старушка, – да ты чего городишь-то? За мелкую обиду – и сразу в лягву? Рыбьего Глаза на тебя нету! Это что бы у нас в совхозе творилось, если бы ты всех обидчиков в лягушек превращал? Ужас просто. Ты это прекрати. Нельзя нам нового участкового, никак нельзя. Тебе бы наоборот – приворожить там чем, приманить, а ты – порчу наслал! Нет, Ваня, никак я от тебя такой глупости не ожидала.

– Да я уж и сам, – несколько смущенно повинился дед, – как домой пришел, так и раскаялся. Горячий я у тебя, Пелагея.

– У меня? – бабушка Пелагея улыбнулась и веселые морщинки лучиками разбежались у нее из глаз, – ну и словоблуд ты, Ваня! Не зря я в свое время замуж за тебя не пошла. Думаешь, растрогаешь меня своими словами? Как бы не так. Никакого снисхождения тебе нету. Человеку и так плохо, а ты на него – проклятие. Как все случилось-то?

– Так я, вроде помочь хотел, полечить. С рассветом ко мне Трошка прискакал, грит, участковый какой-то не такой ходит. Ни с кем не здоровается, спрашивает, как в отделение пройти. Будто помутнение нашло. Говорят, даже видели, как он Мальвинку приласкать хотел. Как будто и не помнит, сколько страданиев ему эта стерва принесла.

– Не ругайся! – одернула его Пелагея.

– Я нечаянно, – без следа искреннего раскаяния извинился дед, – ну, так вот. Чем дальше – тем хуже. Чуть позже ко мне две бабы прибежали. Говорят, и на лицо он дурной стал. Будто на себя личиной похож, а будто и нет. И все путается.

– Осподи, всплеснула руками Пелагея, – никак сглазили! А ты еще, деспот, и добавил!

– Говорю же, нечаянно! Я было к нему подошел, сглаз-то снять, только начал, а он как взбрыкнет! Сгинь, кричит, нечистая, чтобы духу твоего тут не было, и даже ударил.

– Костя Комаров ударил? – не поверила старушка.

– Святой тебе истинный крест, – почти правда!

– Никак это черная сила его заставила, – поняла Пелагея и глубоко задумалась. – Вот что я тебе скажу, – решила она наконец, ежели не сымешь проклятие, которое на него наслал, народ против тебя подниму. Так и будет. Я сказала.

Хоть и не верил Пензяк в посулы бабушки Пелагеи, но немного струхнул. Большим авторитетом пользовалась Пелагея в Но-Пасаране. Никто не мог объяснить, что за сила скрывалась в этом симпатичной, доброй старушке, но тот факт, что именно она формировала общественное мнение Но-Пасарана, был неоспорим. За это и звали бабушку Пелагею Крестной Бабкой. С самым ярким представителем Главарей мафиозных кланов у нее было мало общего, но того, кто первый дал ей это прозвище, сходство мало волновало. Главное, что в Но-Пасаране была своя Крестная Бабка, и ладно.

– Ну, сниму, сниму, чего раскочегарилась? – немного раздосадовался колдун, – будто это так легко – проклятие снять. Много усилиев потребуется. А человек я немолодой, здоровье уже не то. Может, поживешь у меня, пока я буду проклятие снимать? Харчи, там, ласка, забота. Поможешь, так сказать.

– Не спекулируй! – от былой веселости Крестной Бабки не осталось и следа. – не спекулируй на чувствах! Как наслал проклятие, так и сыми. Не мое дело. Народ волнуется.

– Ладно, попробую, – согласился, наконец, Пензяк. – Есть у меня два способа. Один – неподходящий, потому как нет у меня одной травки для этого дела. В Пензу надо за ней ехать, и то – летом. А до лета ты мне плешь проешь. Второй – подходящий, потому что никуда ехать не надо. Скажи, чтобы добыли мне три волоса с его головы. Только добыть их надо тайком, не спрашивась. А то никакой силы в таких волосах не будет. Сделаешь?

– Как сказал, так и сделаю, – посветлела лицом бабушка Пелагея, – лишь бы Костика нашего опять вернуть в свой образ. Жди волосы, Ваня.

– Не забудь, три, не меньше, – крикнул вслед ей Пензяк.

– Помню, – еле слышно донеслось до него.

* * *

Позорное бегство Кирилла со свидания с Белокуровой не загасило молодого энтузиазма братьев. Ну и что, что не вышло? Даже на памяти Виктора Августиновича не было случая, чтобы работа сыщика с первой попытки могла принести положительный результат. Значит, надо идти путем более сложным, унылым, кропотливым, но и более проверенным – искать анонимщика по почерку, как и делал это в первый раз Костя.

Для начала Кирилл отправился на мелькрупкомбинат «Пробуждение». Именно там работала основная масса но-пасаранцев. Уже на проходной ему не понравился нехороший взгляд заспанной рыжей вахтерши. При виде его персоны, она мгновенно тряхнула головой, попыталась придать глазам осмысленное выражение и закричала:

– Стой, милок, чегой-то а волосах застряло.

Пока она с трудом пробиралась через «вертушку», Кирилл напряженно соображал, что же такое крупное и явное могла увидеть прозорливая женщина даже через шапку. Наконец вахтерша справилась с непокорной железкой, доковыляла до Кирилла, по-свойски сняла с него шапку и запустила сосискообразную пятерню в его шевелюру.

– Пустите, – дернулся Кирилл, – мне же больно!

– Ничего, милок, ничего, – успокоила его вахтерша, – сначала будет больно, а потом – ничего!

С этими словами она пребольно рванула его за вихор. У

Кирилла потемнело в глазах от боли и обиды. Что позволяют себе эти но-пасаранцы? Кто дал им право вести себя так со столичным стажером?

– Я на вас в Москву буду жаловаться, – строго сказал он, вас с работы снимут.

– Не успеешь, – позлорадствовала вахтерша, – пока соберешься, нормальным станешь. Еще спасибо прибежишь говорить.

– А что вы там у меня сняли? – не сдержал любопытства Кирилл.

– Снежинка, – отмахнулась вахтерша, – тебе-то какая разница? Иди, куда шел!

Проводив юношу взглядом, она разжала ладонь, разложила на столе в ряд трофеи, добытые с головы Кирилла, пересчитала и удовлетворенно констатировала:

– Семь!

Секретарша директора с удовольствием согласилась проводить Кирилла к начальнице отдела кадров.

– Только причешитесь. Она страсть как не любит лохматых, – предупредила она.

Кирилл вспомнил, что только что вахтерша основательно потрепала его шевелюру и покраснел. В отличии от Кости, он терпеть не мог небрежности во внешнем виде. Юноша хлопнул себя по карманам и скорчил раздосадованную физиономию.

– Расчески нет? – обрадовалась девушка, – возьмите мою!

Вообще-то Кирилл был категорически против пользования чужими предметами личной гигиены, и ему было совсем неважно, понравится ли он начальнице отдела кадров, но девушка так искренне предлагала ему воспользоваться своей расческой, так мило улыбалась, что он не смог ее обидеть.

Секретарша провела его по длинному унылому коридору, толкнула дверь с замазанной краской табличкой и крикнула:

– Зоя Ивановна, к вам пришли.

Кирилл шагнул в кабинет, а девушка вприпрыжку добежала обратно, потрясла расческу над стандартным белым листом, собрала волоски, отделила свои от Кирилловых и счастливо взвизгнула:

– Три! Целых три! Но-Пасаран спасен!

Зоя Ивановна встретила Кирилла приветливо. Даже слишком приветливо. Только увидев гостя, она вскочила со своего стула, потом опять села, глаза ее суетливо забегали, руки сами собой стали складывать и перебирать бумаги на столе. Кирилл уже привык к негородскому поведению местных аборигенов, поэтому корректно представился и логично изложил свою просьбу. Когда он назвал свое имя и место работы, Зоя Ивановна как-то неприлично всхрюкнула и прикрыла руками рот с двумя рядами жутких металлических зубов. Кириллу вспомнился недавно просмотренный триллер с маньяком-людоедом в качестве главного героя и его передернуло. У того тоже были железные клыки. И у маньякского добермана – тоже.

Но Кирилл был здравомыслящим юношей, поэтому он усмехнулся своим детским страхам и сел за маленький угловой столик, служивший, видимо, буфетом. Зоя Ивановна опасливо убрала со столика баночку с сахаром, литровую банку с ведерным кипятильником, выполняющими роль чайника, одноразовый пластиковый стаканчик с чайными ложками и бухнула первую партию личных дел.

Кирилл проглотил несколько порций вековой бумажной пыли, деликатно отчихался, извинился и полностью утонул в работе. Время от времени он все-таки ловил на себе плотоядные взгляды начальницы-людоедки и зябко поеживался. Может быть, больше от холода, чем от неприятных ощущений.

В какой-то момент он настолько увлекся, что потерял из поля зрения несимпатичную леди. Поэтому небольшой укол в затылочной области головы был для него полной неожиданностью. Кирилл подскочил, резко обернулся и увидел прямо перед своими глазами так не понравившиеся ему акульи челюсти Зои Ивановны. Челюсти беззлобно улыбались. Кирилл даже не нашел слов, чтобы выразить тот букет чувств, который он испытал при этом акте глумления над собственной головой.

– Седой волосок у вас выдернула, – объяснила женщина, – вот ведь работа какая у вас опасная и нервная! Приехали к нам совсем мальчиком, а уже – седые волосы. Довели вас неразумные но-пасаранцы. Но не бойтесь. Уж я-то в обиду вас не дам. Если что, обращайтесь, горло перегрызу, кто вам что не так сделает. Защитю, в общем.

Кирилл представил, как Зоя Ивановна деловито и старательно перегрызает горло его обидчику и отказался от помощи. Что-что, а воображение у обоих братьев было богатое.

С личными делами он провозился долго. Не потому, что на мелькрупкомбинате работало много народу, а потому, что Зоя Петровна поставила целью своего существования добыть еще два волоска юноши.

Можно только представить, чего стоил ей каждый следующий волос! Все-таки Кирилл прошел хорошую школу и реакция у него была вполне удовлетворительной, по оценке Виктора Августиновича.

С великим облегчением покинул Кирилл пределы «Пробуждения».

И не потому, что нашел то, что искал, а потому что преувеличенное внимание к его голове работников комбината немного выбило его из колеи и подточило уверенность в себе.

Но это было еще не все. Неприятный холодок пробежался по его телу, едва он увидел очаровательное существо в кроличьей шубке, семенящее ему навстречу.

– Фу ты, радость какая, – проворковала Митропия, – какие люди по улицам шляются!

Надо. Надо было остановиться и отчитал дерзкую девчонку. Но Кирилл уже устал, у него болела голова. Единственное, о чем он мечтал, был большой бокал крепкого сладкого кофе с молоком и огромный бутерброд с сыром и маслом. И вообще, пусть брат сам воспитует своих подопечных. Распустил, понимаешь. Кирилл нахмурился и попытался обойти малышку. Но Митропия резво загородила ему дорогу.

– Смотрите, у вас чего-то в чубчике запуталось.

«Может, у них какой-нибудь народный праздник такой сегодня? – опасливо подумал Кирилл, – кто больше волос понадергает, тот, например, замуж выйдет? Слышал я, бывают у народа такие ненормальные приметы. Ничего, второй раз на эту удочку я не попадусь».

– Ничего у меня там не запуталось, – со знанием дела отрезал он.

– Ну дайте хоть посмотреть, – почти жалобно попросила Митропия.

– Нет у меня там ничего. И не будет. С дороги!

– Ах, так, – взвилась школьница, я с вами по-хорошему, а вы со мной как с малолеткой какой? Не будет, говорите? Так вот вам!

Девочка поиграла желваками, погоняла что-то во рту, и совершенно неожиданно плюнула прямо в лоб Кириллу. Ладно бы еще только плюнула. А то… Кирилл поднес руку к волосам и ужасом понял, что к его челке крепко-накрепко припечаталась жевательная резинка. Первым делом он попытался догнать негодяйку. Вторым – вытащить из волос эту мерзость. Третьим – чуть не уронил скупую, но очень злую мужскую слезу на искрящийся под солнцем но-пасаранский снег.

– Ну, что теперь делать? – вслух спросил он неизвестно кого, – пока до дома дойду, она еще больше влипнет.

– У меня ножнички есть. Маленькие, остренькие, за три доллара – помогу, – услышал он из-за спины.

– Иди отсюда! – совсем не по-макаренски рявкнул он на Митропию.

– Не уйду. Буду идти на безопасном расстоянии и нервы мотать, пока не дашь отрезать. За три доллара, – напомнила она свою таксу.

Кирилл только свирепо сверкнул глазами на негодяйку и продолжил попытки избавиться от мерзкой липкой массы у себя в волосах. Скоро это занятие стало ему поднадоедать. Руки затекли, в противный колтун влипало все больше и больше волос, маленькая Митропия, подобно грифу или гиене в предвкушении свеженькой падали, притоптывала на отдалении. И тут за его спиной раздалось характерное повизгивание снега. Юноша резко обернулся и по недавно народившейся привычке прикрыл голову руками. Но тут же опустил их, потому что то, что шло ему навстречу, было даже лучше, чем утренняя лошадь с санями.

Это была молодая женщина. Создавались впечатление, что она только что сошла с полотна Константина Васильева или родилась под кистью палехского мастера. Если бы Кирилла спросили, что именно так поразило его в облике этой девушки, он не смог бы ответить. Просто она была какая-то настоящая. Именно такой должна была быть Ева или Афродита, рожденная из пены. Тихая, нежная, с ласковыми глазами и тихим дыханием.

– Опять Митропия пакостничает? – грустно улыбнулась незнакомка. – Я помогу.

Неизвестно почему, но одним своим взглядом она совершенно парализовала волю Кирилла. Он покорно застыл и немного зажмурился, в предвкушении боли. Но боли не было. Было тепло и запах ромашки от мягких рук, было ощущение горячего и немного щекочущего чувственность дыхания на щеке, был едва ощутимый аромат лета и яблок от ее волос и щек. Кирилл закрыл глаза и расслабился.

– Вот и все. Только несколько волосков прилипли. Но вы их сами выдернули, когда пытались освободиться от резинки. Попросите Анну Васильевну затопить баню и хорошенько промойте голову.

Девушка размахнулась и мастерски швырнула грязный липкий комочек с прилипшими к нему волосками. Комочек свистнул в воздухе и улетел метров на пятнадцать.

– Вам только ядра пулять, – восхитился Кирилл.

– Могу и ядра, – серьезно сказала девушка.

Когда она уже отошла на приличное расстояние, Кирилл опомнился:

– Кто вы?

– Калерия, – блеснула зубами незнакомка.

– Калерия, – тихо повторил за ней Кирилл. Где-то я уже слышал это смешное имя. Пирожки! Что же получается? Получается, что эта фея – возлюбленная моего родного брата? Да. Но-Пасаран – удивительное место.

Кирилл заторопился дальше. А Митропия, не по-детски поругиваясь, принялась разгребать снег в месте примерного приземления резинки. Скоро она ее нашла, прикинула, сколько волосков запутались в липкой массе и удовлетворенно пробормотала:

– Если продавать по доллару, то можно состояние сделать. А если так дорого брать не будут? Будут. Любят у нас этого Комарова, заначки достанут, а волосы для Пензяка за любую цену возьмут. Еще и похвалят, что я такая ловкая. А если по два загнать? Вау!

* * *

– Сегодня я лунки бурю, – наскакивал грудью молодой еще мужик на пожилого, – сколько раз тебе говорил, первая неделя месяца – моя, а ты все в мои дни лезешь, а потом неделю лед сплошняком стоит.

– Ну давай поменяемся, твоя неделя самая удобная, с первого по седьмое – и все. Ты-то молодой, у тебя с памятью все в порядке, а я забываю.

– Нет уж, нет уж, – не соглашался молодой, – как он назначил, так и будем. А то что получится: первую неделю ты будешь ходить, а он увидит, что я из дому не выхожу, решит, что условия не выполняю, придерется. И с тобой, кстати, такая же петрушка может приключиться.

– Че-то об этом я не подумал, – почесал затылок второй.

– Вот то-то и оно, иди отсюда, через неделю придешь.

– Господи, скоро что-ли лед станет? – ворчал пожилой, удаляясь с Чертового Омута, – замаялся уж за лунками следить. Чтобы еще черт меня дернул динамитом рыбу глушить! Да ни в жисть! И чего он взъелся? Всю жизнь глушили, и ничего, все шито-крыто было, разве участковый за всеми нарушителями углядит? А тут нельзя стало! Ладно, еще пару месяцев потаскаюсь, а потом и лед сойдет. Все лучше на природе отрабатывать, чем по судам таскаться. Позор, опять же, и жинка заест. Ладно уж.

Все четыре недели месяца были поделены между самыми злостными браконьерами. За то, что летом они беспощадно глушили рыбу в Чертовом Омуте, им было велено все зимние месяцы бурить лунки на льду озера для доступа кислорода водоплавающим, да подкармливать их через эти самые лунки кашей из некаленной гречки и перловки. Это было обременительно, но не так, если бы дело дошло до милиции. Новый участковый принципиальный, суда не миновать. Уж лучше так.