Текст книги "Как быть нормальным"

VII

В завершении рабочего дня Грайворонский всегда оставался в своем кресле некоторое время после того, как последний клиент покидал кабинет. Это был его маленький личный ритуал: разглядывая точку на потолке, в голове он еще раз проматывал звучавшие разговоры, выделяя в них основные темы. Иногда вместе с общими темами всплывали и отдельные детали, которые он упускал в момент их озвучивания, принимая во внимание самую очевидную интерпретацию, и продолжая ее разрабатывать во время сеанса. Но зачастую некоторые клиенты были, как хорошие книги, многослойны, и ознакомившись с основным сюжетом, можно было легко пропустить или не придать должного значения отдельным нюансам, которые могут всплыть в дальнейшем повествовании. Если повезет, за этими незаметными нюансами, может даже скрываться его величество Откровение или инсайт, как принято говорить в современной психологии. Но в этот день об Откровениях задумываться было еще рано. У двух книг начата только первая глава – говорить о чем-то пока преждевременно, а третья – вылощенная светская хроника, впрочем, не лишенная очарования, уже прочитана вдоль и поперек.

Другим назначением этого ежедневного вечернего ритуала было мысленное закрытие рабочих процессов, чтобы освободить голову под личное свободное время. Не то, чтобы у него были какие-то особо ответственные дела, на которые мог повлиять бесконечный дрейф размышлений и отсутствие концентрации. Скорее он уже давно понял, что жевательную резинку для мозга можно жевать бесконечно, вспоминая фразы пациентов и придавая им все возможные интерпретации. Смысла в этом немного, что было уже не раз доказано практикой. За одной фразой, которая была бы детально препарирована и обдумана за время между встречами, на следующем приеме могла прозвучать другая, которая перечеркивала большую часть предположений, тем самым делая все его размышления и выводы абсолютно нерабочими. Это все равно, что пытаться предсказать сериал – можно долго ломать голову, что будет в следующей серии. Но лучше просто расслабиться, подождать и через неделю все сразу же станет понятно.

Грайворонский устало поднялся со своего кресла, достал из шкафа свой старый черный пиджак, взглянул на себя в зеркало, и еще раз убедившись, что все внутри кабинета пришло в свое обычное состояние после визита Марата, выключил свет и закрыл дверь.

Марфы Ивановны на месте уже не было. Ее пунктуальность всегда была образцовой: не было ни одного случая, чтобы она опоздала к началу рабочего дня, но также ровно в момент как звучал условный гудок о прекращении смены, она поднималась со своего места и покидала здание. Исключения из этого правила за тридцать лет ее верной службы можно было пересчитать по пальцам одной руки. Свое рабочее место она всегда оставляла в безукоризненной чистоте и порядке, поэтому Борису оставалось лишь закрыть на ключ входную дверь приемной.

Прекрасная погода на улице оставалось такой же и вечером, поэтому Борис решил немного прогуляться по кривым переулкам старой Москвы. В отдельных темных закоулках еще оставались лужи от бесконечных дождей начала осени, но в целом природа будто смилостивилась и благосклонно решила подарить жителям столицы еще несколько по-настоящему теплых деньков перед тем, как обрушить на них классическую промозглую осень.

Во время прогулки Грайворонский хаотично выбирал повороты на перекрестках ― даже спустя столько лет работы в этом районе он не знал его досконально. В этот раз он просто доверился своему внутреннему компасу, с целью как можно дольше петлять по маленьким улочкам. Он брел и просто наслаждался мягким стуком каблуков своих ботинок по сухому асфальту, заигрыванием теплого ветерка с полами пиджака, теплыми поцелуями закатного солнца, то и дело игриво выглядывающего из-за крыш малоэтажных домиков. Разве что иногда прокрадывалась предательская мысль, что все это он мог делать сегодня, держа за руку дочь. Но ничего, будут еще деньки, пусть и не такие теплые.

Грайворонский понял, что внутренний компас его подвел, когда заметил, что количество ресторанов и пешеходов вокруг вдруг неестественно увеличилось. Но, впрочем, его благостное настроение это не испортило, даже наоборот, он решил, что можно даже поужинать в кои-то веки не полуфабрикатами или доставкой, а побаловать себя нормальной едой и даже бокалом приличного вина. Благо летние веранды еще были на месте, и людей на них в этот час было не так много. Он завернул в симпатичный итальянский ресторанчик, что оказался на его пути, выбрал себе уютное местечко в углу открытой террасы и принялся изучать меню, которое уже предусмотрительно лежало на столике. Как только подошел официант, Борис сразу озвучил заказ: лазанья, салат с моцареллой и бокал Кьянти. Классический набор итальянский кухни, Грайворонский редко предавался гастрономическим экспериментам, но сегодня точно решил обойтись без них, чтобы неприятные сюрпризы не могли испортить такой хороший вечер.

Ожидая заказ, он выкурил сигарету, лениво поглядывая на бредущих по улицам. В центре города их состав была всегда разношерстным, в отличие от его окраины, где все были примерно одинаковы. Здесь же можно было увидеть и разноцветную молодежь, которая будто бы соревновалась в привлечении внимания посредством цвета волос и несуразности одежды, и ухоженных девушек, которые плавно текли по тротуаром в ауре своего дорогого парфюма, привлекая своим видом всех представителей мужского пола вокруг, и трудовых мигрантов, которые вели бесконечные видеозвонки с родственниками со своей родины, и бомжей, которым несмотря на ограниченность финансов также были не чужды красивые виды старой Москвы, и белых воротничков, которые закончили свои обязанности в модных офисах и теперь торопливо шли в направлении метро, чтобы успеть куда-то до того, как им придется бежать на последнюю электричку домой, там же были и истинные жители центра, что вышли на традиционный вечерний променад.

Среди этой бессчётной толпы, проплывавшей в глазах, одна фигура, на долю секунды промелькнувшая в поле периферийного зрения, зацепила внимание и в один миг нарушила благостное вечернее спокойствие. Грайворонский даже не успел как следует рассмотреть эту фигуру, только приметил краем глаза, и пока мозг обрабатывал случайное изображение, перед тем как выдать тревожное соответствие с одним образом, хорошо укоренившимся в памяти и заставить сердце биться быстрее, она ускользнула внутрь заведения. Борис погрузился в сомнения: стоит ли идти внутрь и проверять точность своей догадки, или лучше успокоить себя мыслью, что это ему только показалось. В этот момент принесли заказ, Грайворонский здраво решил остаться на месте, все-таки надо поужинать, пока лазанья теплая. Но чувство голода сразу же улетучилось. Он отрезал кусочек и положил в рот, стараясь сконцентрироваться, но сомнения придавали еде привкус пепла. На вино, к счастью, они никак не влияли, поэтому он смог позволить себе несколько глотков. После чего вздохнул, будто сейчас предстояло какое-то невыносимое испытание, и направился внутрь заведения.

К сожалению, его мозг действительно успел выцепить из тысячи одну знакомую фигуру, которая принадлежала его бывшей жене Марианне. В принципе спутать ее с кем-то еще было действительно сложно. Высокая, ростом практически с него самого, худая, с бесконечно длинными ногами, и со светлыми короткими волосами. Она сидела за столиком в белом обтягивающем платье, закинув ногу на ногу, и недвусмысленно улыбалась мужчине напротив нее, при этом поглаживая его ладонь на столе своими длинными изящными пальцами с идеальным маникюром. Если бы этим мужчиной был Кирилл, то Грайворонский даже не стал бы подходить, чтобы не рушить идиллию. Но этот мужчина Кириллом не был, вернее, может и был, Грайворонский его раньше никогда не встречал, но явно не тем, с которым она жила.

Парочка его не видела, так как была занята тем, что пожирала друг друга взглядом, что дало Борису еще несколько секунд для принятия решения. Все еще можно было улизнуть за свой столик и сделать вид, что ничего не было. В конце концов, не его это дело, кому его бывшая жена гладит пальцы. Но тут у него всплыло в памяти, что еще вчера они разминулись, так как она ушла пораньше, «отдохнуть». И желание таки узнать, в чем именно заключался этот отдых потащило Грайворонского к столику, за которым сидели та, которую он знал хорошо, и тот, которого он не знал совсем.

– Привет, Марианна.

– О, Борис! Какая неожиданная встреча. – Она поднялась из-за столика и приобняла Грайворонского, как будто ожидала его увидеть. Вот что-что, а самообладание всегда было ее сильной чертой ― врасплох ее застать было практически невозможно.

– Не представишь нас? – спросил Борис, смотря холодным взглядом на мило улыбающегося симпатичного мужчину за столом.

– Ах да, это Борис Грайворонский, психотерапевт.

– Твой? – начал знакомство с подобия шутки мужчина.

– Уже давно нет, ― ответила Марианна. – А это Александр Павловский, режиссер.

– Поздравляю с премьерой, слышал много лестных отзывов, – среагировал Грайворонский.

– Спасибо, всегда приятно встретить почитателя настоящего искусства.

– Вы позволите, если я украду Вашу спутницу на пару минут?

– Конечно. Только обязательно верните, у меня на нее большие планы.

– Не сомневаюсь, ― ответил Борис и торопливо отошел в сторону на безопасное расстояние. Марианна лениво последовала за ним, всем своим видом показывая, что это она решает, за кем ей следовать, и следовать ли вообще.

– И что это? В актрисы решила податься? – Грайворонскому больше не смог выдерживать мину показательной вежливости.

– Нет, просто интересный мужчина.

– Настолько интересный, чтобы гладить его руки?

– А в чем проблема? Какое тебе дело, чьи руки я глажу?

– На это мне плевать. Меня интересует, где наша дочь в этот момент.

– С ней все нормально, она с Кириллом.

– А когда Кирилл узнает, что ты тусуешься со всякими мужиками по ресторанам?

– Он знает.

– Да? И он знает, что ты буквально пожираешь его глазами?

– Конечно.

– В смысле?

– Что «в смысле»? Ты разве не слышал о подобной практике? Многим мужчинам нравится, что их женщину хотят другие.

Борис несколько опешил. О подобной практике он, разумеется, слышал. Однако поле его деятельности никогда не включало психотерапию для семейных пар, поэтому о таких формах союза он знал только в общих чертах.

– У вас свободные отношения с Кириллом?

– Нет, вовсе нет. Ему нельзя спать с другими женщинами. Мне можно, даже более того скажу, он всячески это поощряет.

– То есть он просто сидит с чужой дочерью, с мыслями, что кто-то трахает его гражданскую жену?

– Даже не просто с мыслями, я иногда присылаю ему видео доказательства.

– Потрясающе.

– Хочешь я и тебе как-нибудь пришлю?

– Нет, спасибо.

– Отчего же, я много чему научилась за последние пару лет. Посмотришь. Вдруг искра нашей страсти вспыхнет снова?

Борис замолчал. Для праведного гнева юридически причин не было, все взрослые люди, делают, что считают нужным, и получается, что никто не в обиде. Даже для его собственной дочери эта форма отношений была вроде как на пользу, так как она только упрочняла союз воспитывающих ее людей.

– Еще вопросы есть, Борис? Я бы хотела вернуться к своему свиданию.

Борис ничего не ответил, он пораженчески опустил глаза в сторону, буркнул себе под нос нечто вроде прощания, и направился назад к своему столику на веранде.

Грайворонский сел обратно, поковырял вилкой остывшую лазанью. Благостный вечер был безвозвратно испорчен. Он подозвал официанта и быстро расплатился по счету, по сути, так и не притронувшись к еде. Разве что залпом прикончил оставшееся вино в бокале, после чего ретировался.

После новых открытий прогулка перестала быть приятной. Каждый звук каблуков раздражал, ветер стал неприятным, а закатное солнце начало слепить. При этом ехать домой абсолютно не хотелось. Это была безвыходная ситуация ― возмущение сложившимся порядком вещей переполняло Грайворонского, хотя никаких объективных причин для возмущения у него было. Можно было приплести, конечно, гнев по поводу того, что его дочери приходится жить в подобном союзе, но вряд ли это ее каким-либо образом затрагивает на данный момент ― Кирилл же сказал, что все время, пока Алиса болела, ее мать не отходила от нее ни на шаг, а когда той надо было «отдохнуть», сам Кирилл был готов послушно выполнять роль няньки, пусть и в обмен на сообщения определенного толка. И вроде бы все счастливы, но тогда почему это все так бесит? Да и какая разница, что там себе думает бывший муж? Он же именно что бывший. И хорошо, и пусть, но, с другой стороны, рациональные логические цепочки, никак не помогали сместить фокус с возмущения на что-то другое, более конструктивное.

За этими раздумьями Борис, переставший следить за дорогой и временем, оказался в куда более злачном районе, где вместо почтенных ресторанчиков по обеим сторонам улицы располагались бары и рюмочные. Самым очевидным решением, как ему подумалось, было бы пропустить стаканчик для того, чтобы выждать время, и тем самым дать мыслям устаканиться. Немного приободрившись от своего же собственного каламбура, он остановился и огляделся вокруг, чтобы найти место примерно для своей возрастной категории. К сожалению, судя по возрасту компашек, вывалившихся покурить, основной категорией были люди до 25. Вряд ли эти заведения подойдут для доктора психологии. Да и музыка, слышимая из открытых дверей, была далека от той, к которой он привык, и даже от той, к которой он мог бы привыкнуть, приложив изрядную долю усилий. Он уже собирался двинуться дальше в своих поисках темного меланхоличного бара, как его окликнул знакомый голос.

– Эй, док!

Так его за все время практики называл только один человек, причем именно сегодня. Грайворонский повернулся. Лиза, пританцовывая с сигаретой в руке, в той же одежде, что была сегодня на приеме, отошла от своей компании и приблизилась к нему.

– Не ожидала Вас встретить в таких местах.

– Привет, Лиза. Да, я сегодня оказываюсь совсем не в тех местах, где надо.

– Всегда полезно открывать для себя что-то новое.

– С этим можно поспорить.

– Вам лишь бы поспорить. Вы встречаетесь здесь с кем-то? С какой-нибудь молодой барышней, которая отчаянно нуждается в психологической помощи?

– Нет. Я просто прогуливался, была идея зайти куда-нибудь немного выпить.

– Тяжелый день?

– Можно и так сказать.

– Надеюсь, не я тому причина?

– Нет, вовсе нет.

– Хорошо. А пить один собирались?

– Ну да, наверное.

– Как-то это грустно.

– Да нет, на самом деле…

– Не смущайтесь, давайте сделаем так: выпьем прямо здесь. Ну не прямо здесь, конечно. А вот в этом барчике – он довольно милый внутри, честное слово. Если захотите, можете даже рассказать, что на душе. Будем считать, что это психотерапевтический сеанс наоборот. И я с Вас даже не буду брать деньги, но можете угостить меня коктейлем. Или это не предусмотрено медицинским кодексом?

– Нет такого понятия.

– Да? Хм. А клятву Гиппократа Вы давали?

– Еще в университете.

– Ну вот, там же сказано, что врач обязан помогать пациенту при любых обстоятельствах. Так что будем считать, что молодой барышней, которая отчаянно нуждается в психологической помощи, сегодня буду я.

– На сеансе, как я помню, ты заверяла, что тебе она не требуется.

– Доктор, Вы же сами прекрасно знаете, что она нужна абсолютно всем.

– Но ты же вроде с компанией.

– Ничего страшного. Подумают, что я завела знакомство со взрослым мужчиной ради напитков.

– Ты таким промышляешь?

– Пока не доводилось, но, знаете ли, стипендия не бесконечная, а девушке надо о себе заботиться. Буду на Вас практиковаться.

– К твоим услугам. Веди.

Лиза, широко улыбнувшись положительному ответу, знаком показала следовать за ней. Она прошла мимо своих друзей, даже не посмотрев на них. Грайворонский же успел обратить на них свой взор, на что получил в ответ вопросительные и недружелюбные взгляды. Видимо, обычно Лиза не тащила за собой всяких мужиков с улицы. Ее знакомые все молодые, красивые, в черной мешковатой одежде, задорно спорили о какой-то авангардной театральной постановке, но быстро недоверчиво замолчали на то время, пока Борис проходил мимо, словно он какой-то шпион из мира взрослых и скучных, пришедший призывать их к порядку и конформизму.

Заведение с виду не отличалось особым эстетическим наполнением: небольшое, вместимостью на пару сотен человек, со сценой, в этот вечер отведенной под танцпол, но зато с импровизированной лаунж-зоной, располагавшейся на пристроенном втором этаже прямо над баром. Все это освещалось красным светодиодным цветом с редкими стробирующими вспышками белого. На стенах были размещено целый ряд никак не гармонирующих друг с другом предметов, начиная от винтажных концертных плакатов, заканчивая старой рамой мотоцикла без колес. Словно повесили все, что нашли за два часа на городской свалке. Дверь в туалет не закрывалась из-за внушительной очереди молодых людей, скрашивающих ожидание в своих смартфонах. Из-за этого в части заведения стоял соответствующий устойчивых запах, который без особого успеха перебивался флером ароматических палочек и электронных сигарет с фруктовыми вкусами. Цены в меню на напитки были достаточно демократичными. Видимо, студентам факультета искусств приходилось выбирать заведения в первую очередь из своих финансовых возможностей, и уже во вторую – из эстетических показателей интерьера. Бармен с татуировками на остром лице, которые громогласно говорили всем окружающим, что ему плевать абсолютно на все в этой жизни, вопросительно посмотрел на подошедшую парочку.

– Что пьешь? – проорал Борис, пытаясь перекричать доносившееся из колонки, направленной прямо на них, жесткое техно. Лиза ткнула в меню на джин-тоник. Борис показал бармену, что требуется, и пальцами изобразил римское «пять». Как только напитки были готовы, Лиза взяла свой и отправилась на второй этаж. Борис последовал за девушкой. Она присела на облезлый красный диван, он разместился рядом на кресле. На втором этаже было немногим тише и людей практически не было. Все посетители были либо на танцполе, либо на перекуре возле входа.

– Так, а, правда, к кому обращаются психотерапевты, когда им надо выложить и обсудить все накопившееся? – спросила Диза, вынимая пластиковую трубочку из своего стакана.

– К другим психотерапевтам.

– Вот так просто?

– Ну да, это только может казаться, что доктора, восседающие с блокнотиками в кресле, все такие понимающие и здравомыслящие. В первую очередь, они такие же люди со своими страхами и навязчивыми мыслями, и даже, если все знать как правильно в теории, это еще не означает, что знаешь, как правильно поступать на практике.

– За всеобщее психологическое здоровье! – Лиза подняла свой бокал.

– Тогда я останусь без работы, ― ответил с ухмылкой Борис, но все равно поддержал тост.

– Тогда можно стать психотерапевтом для животных. Я слышала, например, для котов точно есть специалисты. И для лошадей есть! Нет? Ладно, в следующий раз выпьем за то, чтобы психопаты никогда не переводись, ― Лиза пригубила свой напиток.

– Договорились, ― Борис тоже сделал глоток и поставил бокал на стол. – Кстати о психопатах, есть исследование, которое показывает, что они любят горькую еду и напитки. Например, черный кофе без сахара и тот же самый джин-тоник. Объясняется тем, что эволюционно большинство людей не терпит горечь, так как в природе большая часть ядовитых и несъедобных вещей имеет горький вкус. Психопаты же, садисты, индивиды, страдающие нарциссизмом и макиавеллизмом отличаются от остальных: они потребляют горькую пищу, чтобы просто разнообразить свои впечатления и им все равно, даже если пища особо не полезна для них.

– Как по мне, выражение «Люди, страдающие нарциссизмом и макиавеллизмом» очень странное. Они-то явно не страдают. Но факт интересный, особенно с учетом того, что Вы взяли то же самое.

– Как говорил Фрейд: «Иногда сигара – это просто сигара».

– А почему Вы вообще пошли учиться психотерапии?

– Психологический корпус был ближе всего к дому, а с откровенными психами мне не хотелось иметь дело. Слишком много мороки.

– Так нечестно. Я, лежа на кушетке, должна была выкладывать всю правду, а в ответ мне сейчас всякие шуточки.

– И ты, лежа на кушетке, рассказала всю правду?

– Я могу сказать, что честно отвечала на поставленные Вами вопросы. Даже несмотря на эти Ваши уродливые растения в углу. Господи Боже, на кой черт они там нужны? Словно в какой-то старой захолустной поликлинике.

– Мне говорили, что растения добавляет уюта и способствует диалогу.

– Не, это полная хрень.

– Хорошо, завтра вытащу их в приемную.

– Вытащите их сразу на помойку, прямо в этих мерзких кадках.

– Договорились.

– Итак, вновь к моему вопросу: почему психология?

– Мои родители были известными психологами, может быть, ты слышала фамилию.

– Ух ты. Но нет, не слышала.

– Ничего, это довольно узкоспециализированная область, и не особо популярная в то время. В общем, моя судьба была предопределена с детства.

– И Вам нравится эта судьба?

– Это слишком философский вопрос.

– Ладно. Я уточню: Вам нравится выбранный карьерный путь?

– Да, пожалуй, да. Не могу назвать себя самым лучшим специалистом в городе, но со своими обязанностями справляюсь хорошо. Даже есть благодарные отзывы от пациентов, с ними можешь ознакомиться на моем сайте.

– Да, я видела уже.

– Серьезно?

– Конечно. Я бы не пошла лишь бы к кому, даже при всех просьбах своей матушки.

– Что же, я польщен. А что ты рассказала про прием своей маме?

– А что я могла ей рассказать? Сказала, что врач вроде бы хороший, приятно побеседовали, есть надежды на какие-то хорошие подвижки. Она была очень рада.

– А о каких-то подвижках шла речь?

– Понятия не имею. Я до сих пор не знаю, о чем мне в принципе разговаривать с Вами. Даже после первого сеанса. Вот Вы сами нашли что-то, за что можно зацепиться?

– Да пока рано говорить, первый сеанс – это всего лишь знакомство. Но должен признаться, ко мне не так часто приходят люди, которым совершенно не на что жаловаться.

– Ну мало ли, жаловаться то не на что, но это же все тааааааак субъективно. Может быть, у меня все психические заболевания разом, а я живу себе их и не замечаю.

– Что же, если все разом, тогда вполне можно сказать, что ты достигла гармонии, что депрессия, и мания и прочие смешные ребята уравновесили друг друга. А как твои друзья отреагировали, что ты посетила психотерапевта?

– Друзья?

– Ну ты же не одна сюда пришла, та компания возле входа.

– А, эти. Я как-то не упомянула за сегодня.

– Почему? Стыдно признаться?

– Стыдно? За что? Да бросьте. Сейчас чуть ли не у каждого второго есть свой личный психотерапевт. Это наоборот ― даже почетно. Каждый из этих ребятишек был на приеме или продолжает свою терапию. Это одна из неотъемлемых черт нашего времени. Ментальное здоровье стало таким же важным, как и физическое. Золотое правило двадцать первого века: чем раньше ты сподобишься разгрести свое дерьмо, тем проще будет тебе и всем остальным окружающим.

Проблема человека состоит в том, что он не может рассказать всю правду одному знакомому человеку, лишь поведать отдельные детали, которые более-менее вяжутся с миропредставлением этого конкретного человека. То, насколько близок тебе человек, можно определить по проценту того, что можно ему рассказать. Я не проводила исследований, но как мне кажется, поправьте меня, раз у Вас есть докторская степень, это примерно процентов девяносто для самого близкого человека, для самого лучшего друга. Поэтому, по моему мнению, психотерапевты, а также бармены, случайные попутчики, или даже проститутки, без обид, сейчас куда важнее друзей. Именно потому, что ты им можно рассказать все, абсолютно все. Раньше на эту роль еще годились священники, но сейчас они уже дискредитировали себя, да и в целом сила религии уже не та.

А все потому, что бесконечно страшно осознавать, что кто-то, кто живет рядом, знает твой голос и повадки, может быть, даже любит тебя, будет знать всю правду о тебе, все то дерьмо, что бурлит внутри. А еще страшнее, что если человек узнает, то не сможет понять. А если и поймет, то никогда не примет. А если и примет, то не сможет пережить. А если и сможет, то действительно поверить в это, что кто-то принял тебя именно таким какой ты есть, абсолютно невозможно. Отсюда и страх рассказать полностью, от и до, поведать какие мысли зарождались в подкорке, как они мутировали, и в какую форму вылились. Проблема преломления, дифракции. Где-то было сказано, что человек может максимум раскрыться на 95 процентов, опять же это не мои исследования. Но именно эти 5 процентов и являются, нет, не сутью человека, это было бы слишком ужасно, но именно той каплей, которая может полностью изменить восприятие человека. Именно эту пресловутую ложку дегтя, все и скрывают, но она распирает изнутри, ее постоянно приходится держать на вытянутой руке, чтобы она не попала в твою пресловутую же бочку меда, или каким там другим дерьмом ты успел наполнить свою бочку, не важно. Может быть наоборот, что тоже весьма забавно. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Лиза откинулась на спинку и сделала пару внушительных глотков джин-тоника. Грайворонский не спешил ничего отвечать, он лишь внимательно смотрел на эмоции на лице девушки. Он увидел ее вышедшей за пределы ироничной рассудительности, в которую она так органично укутывалась на кушетке. Похоже, что для Лизы это было действительно важная тема, про внутреннюю глубинную часть личности, которую приходится прятать. До конца не понятно, что она подразумевает под этим: базовое фрейдистское «Оно» или куда более сложно сочиненную личностную структуру. Борис лишь отметил про себя, что непременно стоит вернуться к этому моменту на следующем сеансе.

Вернув почти пустой бокал на стол, Лиза почувствовала, что на нее устремлен профессиональный сосредоточенный взгляд, следящий за каждым ее учащенным вздохом и резкой интонацией. Одним единственным изящным движением она успокоила вздымающуюся грудь под черной блузкой, одновременно поправив прядь волос, сделала еще глоток из своего бокала. После чего на ее личико вернулась фирменная ироничная ухмылка.

– Думаю, да. Я понял, что ты пытаешься донести, Лиза. – Грайворонский решил не развивать сейчас мысль девушки. Одним из главных правил профессии: ни заниматься психотерапией под алкоголем, так как выводы будут иметь прямую зависимость величины погрешности от количества спирта в крови. Поэтому он лишь отшутился. ― Психотерапевты сейчас как проститутки.

– Ну разумеется, Вы услышали, только ту часть, где упоминалось о Вашей профессии. Не обращайте внимание, это лишь мои глупые размышления, не основанные ни на чем. Откуда могут взяться выводы, к которым действительно стоит прислушиваться, у восемнадцатилетней девчушки? Вот, что куда важнее и проще – это просто выговориться, поделиться, разве не так, док?

– Да, это верно, для многих клиентов именно желание поделиться играет определяющую роль для хорошего самочувствия. В принципе, для любого человека важно быть услышанным. Про точный процент, сколько именно может рассказать человек, ничего сказать тебе не могу, даже несмотря на свою докторскую степень.

– А у Вас есть человек, которому можно выговориться?

– Нет, на данный момент, нет, так как нет проблем, о которых стоит спросить совета.

– Как же замечательно ― встретились два человека, которым совсем нечего сказать, но при этом диалог каким-то образом получается. – Лиза была чертовски довольна своим выводом, что залпом допила остатки джин-тоника. Грайворонский последовал ее примеру. После чего возникла неловкая пауза: Борис, продолжая следовать своим профессиональным навыкам, не спешил нарушать тишину. Лиза же, быстро сориентировавшись, отвечала примерно таким же взглядом с бонусом в виде ухмылки, впрочем, весьма дружелюбной. Вероятно, дело было в стакане джин-тоника и интимном освещении, но Грайворонский только в этот момент отметил, что девушка напротив него была весьма привлекательна: стройные ножки, обернутые в несколько неподходящую для данного заведения строгую юбку-карандаш немногим выше колена, аккуратная грудь, выступавшая сквозь свободную черную блузку, большие выразительные глаза, резкие скулы и черные брови, волнистые русые волосы, слегка растрепавшиеся за день. Смутившись своему собственному открытию, Грайворонский неуклюже попытался переключить внимание на что-нибудь. Он показательно равнодушно достал свой телефон, но на нем предательски никаких уведомлений не было. Тогда он слишком театрально попытался изобразить безразличие и лениво осмотреться вокруг, что вызвало у Лизы полноценную улыбку. Она все это время не отводила взгляда и прекрасно поняла, отчего у такого флегматичного с виду мужчины напротив вдруг случился приступ суетливости.

– Что же, док, если молчать, то лучше все-таки, чтобы при этом бокалы были полные. Не хотите повторить?

– Да, можно. – Грайворонский был рад предоставленному шансу перевести дух. Он спустился вниз к бару и повторил жестами предыдущий заказ бармену. Пока он стоял в ожидании напитков, то чувствовал себя крайне неуютно: в заведении не было ни одного человека его возраста, все как минимум на десять лет моложе, и, в самом деле, словно какой-то папик, приударяющий за своенравной старлеткой в безуспешной погоне остановить собственную старость. Даже бармен с татуированным лицом, наверняка видавший всякое, смерил его оценивающим взглядом. Что уж говорить об остальных юных посетителях. Борис поспешил расплатиться и вернуться на второй этаж, где все-таки было куда уютнее и спокойнее.

Лизу он застал на том же месте, задумчиво разглядывающей небольшой диско-шар, висевший над соседним столиком, где тоже сидела парочка, только они были ровесниками и предавались страстному петтингу, а не осторожным изучающим беседам. Грайворонский поставил бокал перед Лизой, та поблагодарила его кивком.

– А твоя компания тебя не хватятся? Я не видел их сейчас внизу.

– Ничего, они привыкли к тому, что я могу незаметно исчезнуть.

– Хорошо.

– Как Вам заведение?

– Не сказать, что мой формат.

– Ну да. А какой же тогда формат Ваш?

– Хм… Я так и не скажу. Наверное, все зависит от настроения. Но, если честно, не могу представить настроение, чтобы я решился зайти в это заведение.

– А что бы Вы делали сегодня вечером, если бы не встретили меня?

– Возможно, зашел бы в ирландский паб дальше по улице. А может и не стал бы, я на тот момент еще не решил.

– Что ж, ирландский паб всегда неплохой вариант. Так расскажете, что у Вас стряслось?